Шепот падающих листьев

– Вы так спокойно об этом говорите, господин Ёсицунэ, но ведь гибнут великие традиции, которые тысячелетия хранили мир и спокойствие Империи!

– Мир и спокойствие Империи хранили люди, госпожа, а люди никуда не денутся. Господин Сайго Такамори может облачиться в одежду варваров и оставить меч, как и Государь, но первый от этого не перестанет быть самураем, а второй Государем. В конце концов, самурай всегда следует за Солнцем…

– За солнцем, значит, в земли варваров, господин?

– Если Солнце направится в земли варваров, значит и самурай должен, госпожа.

Ёсицунэ замолчал и обратился к виду за окном. Асакава тоже, казалось, потеряла интерес к беседе и провалилась сквозь пол вагона.

– Почему она сопровождает тебя?

– Не знаю, господин. Возможно, дело в том, что я был последним, кто видел ее живой.

– А как она умерла?

– Она совершила дзигай из-за того, что мужчина, которого она любила, отказался жениться на ней… Господин, я не хочу спрашивать ее об этом, но… каково это, быть мертвым?

– Для всех по-разному. Мое имя часто вспоминают и оно окружено почетом, поэтому я почти все время нахожусь в мире. Ками26 быть не так уж легко – ты все время кому-то нужен. Но мстительные духи существуют совсем иначе – ты заметил, наверняка, что твоя спутница немного… заигрывается – это только начало. Мстительные духи охвачены своим единственным желанием и чем дольше оно остается неудовлетворенным, тем разгневаннее становится дух. Она уже убила кого-нибудь?

– Нет, насколько я знаю. Поранила руку смотрителя святилища, но она не специально!

Самурай неожиданно отвернулся от окна и посмотрел на Синдзи:

– Почему ты помогаешь ей?

– Она не может покинуть меня, а я, соответственно, не могу избавиться от нее, господин. Вы сами говорите, что духа нужно умиротворить, как можно быстрее.

– Но ты не просто следуешь за ней. Ты общаешься с ней без страха и, даже, пытаешься о ней заботиться. Почему?

Синдзи обратился с этим вопросом к самому себе и, только получив ответ, заговорил:

– Потому, что сочувствую ей. Потому, что… да, потому, что ну так же нельзя! Нельзя продолжать питаться чужой любовью и нежностью, если не способен на них ответить хоть чем-то сопоставимым. Отвергни чувство, которому не можешь ответить, но не принимай его так, будто это безвозмездный подарок! Разве достоин жалости тот, кто слишком безволен, чтобы принять, и слишком труслив, чтобы отвергнуть, тот, кто не способен ни начать, ни закончить? Поэтому я сопровождаю Асакаву в ее мести, пускай и без радости, но с искренней симпатией, господин Ёсицунэ.

– По твоим речам и не скажешь, что ты простолюдин.

Самурай подкрепил свои слова улыбкой, на которую резчик ответил:

– Я человек, господин Ёсицунэ, и, как и все люди, умею любить и чувствовать боль.

Поезд приближался к Иокогаме. Вернувшаяся Асакава и самурай разговаривали о го, в котором Синдзи совершенно ничего не понимал. Когда поезд прибыл, Ёсицунэ вышел вслед за резчиком (Синдзи так и не смог понять, видит ли самурая еще кто-нибудь). Иокогама встречала запахами и сумерками. Паровоз дал гудок, которому вновь подражал крик призрака. Синдзи обернулся на крик и увидел, что Асакава кричит, обхватив трубу руками, запрокинув голову и закрыв глаза.

Резчик вернулся к тому, что его окружало, и увидел в толпе чиновника, облаченного в варварский костюм. Рядом с чиновником было несколько городовых. Минамото-но Ёсицунэ смотрел на них с холодным презрением. Потом обернул свое искаженное лицо к резчику и произнес: «И все же мое время не закончилось!» После этих слов он скинул тряпье с ножен, выхватил меч и понесся на чиновника, желая Императору десять тысяч лет жизни. Люди бросились в стороны, началась паника, которой, однако, оказался не подвержен один из городовых чем-то неуловимо похожий на Ёсицунэ. Он выхватил маленькое огнестрельное оружие и выстрелил в самурая несколько раз. После попадания второй пули Ёсицунэ замедлил бег, после четвертой завалился на одно колено, продолжая тянуться мечом к врагу, пятая пуля оборвала его жизнь.

Все стихло, а возможно Синдзи просто так показалось. Городовые осторожно подошли к поверженному самураю. Некоторые люди в толпе застыли в почтительном поклоне. Неожиданно раздался душераздирающий крик, и все вновь пришло в движение. Лишь чиновник, которого так и не настиг меч Ёсицунэ, лежал неподвижно – вместо лица был кровавый огрызок, как будто лицо чиновника откусил тигр. Синдзи оглянулся вокруг в поисках знакомой фигуры в белом. Асакава возникла перед ним прямо из воздуха, заставив резчика инстинктивно отшатнуться назад и упасть на землю. Ее лицо было перепачкано в крови, но сама она улыбалась.

– Извини, не сдержалась.

***

Вишни и окуней

Нет у крестьян, но есть

Сегодня у них луна.27

От Иокогамы Синдзи направился на юг пешком. Ему предстояло путешествие через весь юг Хонсю, переправа на Кюсю и дорога на южный берег Империи. Холодало. Дни становились короче, а ветер злее. После инцидента на вокзале резчик старался избегать других людей, чтобы не провоцировать Асакаву лишний раз. Хотя призрак не давала поводов для беспокойства – обыкновенно она большую часть дня проводила в лесах и холмах, окружавших дорогу, по которой шел резчик, лишь утра и вечера проводя вместе с ним. Синдзи каждый день писал сойку и каждый день безжалостно уничтожал рисунок, находя в нем какой-нибудь очевидный недостаток.

В этот вечер над провинцией Аки, которая недавно стала префектурой Хиросима, шел проливной дождь. Асакава веселилась, как девочка, играя с ливнем и создавая из воды разнообразные узоры. Даже теперь она оставалась художницей. Синдзи же промок до нитки и сейчас немного завидовал призраку, который могла не бояться превратностей погоды.

Впереди блеснул свет фонаря. Асакава заметила его чуть позже, чем Синдзи, и тут же унеслась вперед посмотреть, вздымая под собой мокрую грязь так, что возникало ощущение, будто кто-то очень быстро бежит по раскисшей дороге. Резчик не мог себе позволить бег наперегонки с призраком, потому что боялся поскользнуться в сумерках.

Асакава вернулась через несколько минут:

– Там рикша. Что он забыл в этой глуши?

– Может, домой идет?

– Не похоже… Поехали с ним! Ты плетешься, как черепаха, а до Кагосимы еще далеко! Кроме того, там есть навес – хоть обсохнешь немного.

– Мы не можем себе этого позволить…

– Я могу себе позволить все! Кроме того, ты врешь – у тебя есть заначка в дне фляги.

Синдзи ругнулся шепотом, досадуя на внимательность призрака. Асакава услышала это и расхохоталась. Вскоре резчик смог разглядеть сухую фигуру рикши. Тот сидел на обочине дороги рядом со своей повозкой, надвинув шляпу на глаза. Он явно никуда не торопился, хотя ночь была уже не за горами, и шел сильный дождь. Каждые пару минут рикша бросал взгляд в обе стороны дороги, высматривая путников, которые захотят прокатиться. Синдзи, еще подходя, махнул ему рукой, но рикша, казалось, не заметил этого.

– Приветствую! Довезешь меня до ближайшего жилья?

Рикша переполошился и вскочил на ноги, на его лице мелькнул страх. Синдзи, предполагая очередную выходку Асакавы, оглянулся вокруг, но ее нигде не было видно. Рикша, между тем, заговорил:

– Можно ли добрых людей так пугать?! Или ты призрак?

– Никакой я не призрак, я просто сильно вымок. Так ты отвезешь меня туда, где можно переночевать?

– Десять сен… и деньги вперед.

– Не смешно. Пять сен и то только потому, что я слишком устал, чтобы торговаться.

Рикша сделал вид, что размышляет, но, разумеется, согласился. Синдзи отдал ему монеты и устроился в повозке. Обсохнуть под навесом у резчика не получилось – навес больше напоминал сито, а противный ветер гнал ливень с боку. Асакава вскоре присоединилась к нему.

– Он взял с меня за одного пассажира.

– Ничего, не надорвется… Ты больше не о том, сколько весит бесплотный призрак, думай, а о том, что мастер-рикша вооружен.

– Не заметил. А чем он вооружен?

– Я успела заметить короткий меч.

– Дороговато для простого рикши… ну, может, он из обедневших благородных?

– А может, он не простой рикша…

– В таком случае ты ведь меня защитишь, не так ли?

– Конечно, чего я точно не хочу, так это чтобы тебя убили в этой…

Асакава прервала себя, потом резко приблизила свое лицо к лицу резчика и оскалилась звериной пастью:

– …Ты что, смеешься надо мной, Синдзи?!

– Прости, не сдержался.

Так и не вернув своему рту человеческую форму, Асакава улыбнулась:

– Меня интересует сохранение твоей жизни, но сохранение твоего кошелька… зубов, носа или пальцев меня не очень волнует – помни об этом.

Неожиданно Асакава обернулась вправо от Синдзи и уставилась в ночную тьму, потом вылетела из повозки. В этот момент она была похожа на лисицу, которая учуяла добычу. Резчику оставалось только догадываться, что привлекло внимание призрака.

Дождь начинал ослабевать. Рикша что-то бормотал себе под нос, Синдзи начинал задремывать. Асакава появилась, как всегда, неожиданно и оглушительно свистнула прямо в ухо резчика, потом, так и не дав ему толком прийти в себя, затараторила:

– Там впереди поворот, шагах в ста. Пусть он повернет! Там есть замечательное место!

– А очаг там есть?

Асакава посмотрела на него непонимающе.

– Очаг?.. Там вообще людей нет! Давай, скажи ему повернуть.

– Я спать хочу и не ел со вчерашнего вечера.

Резчик надвинул на глаза шляпу, показывая, что разговор закончен. Перед этим он успел заметить, что рикша обернулся, заслышав, очевидно, как его пассажир разговаривает сам с собой. Некоторое время ничего не происходило. Потом в разуме Синдзи прозвучал голос Асакавы: «Поверни здесь!»

– Но в той стороне нет жилища.

Резчик тут же всполошился и попытался снова овладеть собственным языком, но тот оказался последним предателем и подчинялся теперь только призраку, чей голос продолжал звучать в голове Синдзи: «Я знаю. Поверни. Плачу еще пять сен сверху».

– Но до деревни уже совсем недалеко! Не нужно вам туда.

Синдзи не мог не отметить, что волнение рикши было совершенно странным и неуместным. «Я сама знаю, куда мне нужно! Поворачивай».

– Но когда же я домой попаду тогда? Уже недалеко, добрый господин…

Внезапно Синдзи осознал, что снова владеет своим языком. Асакава ехидно поглядывала на него, а рикша почти перешел на бег.

– Ну что, все еще хочешь остаться с этим совершенно безобидным и вовсе неподозрительным мастером-рикшей?

Синдзи помотал головой, собрался с духом и выпрыгнул из повозки. Он расшиб себе колено о камень при приземлении, но не стал обращать на это внимание, вскочил на ноги и побежал прочь от дороги. Синдзи ожидал, что рикша погонится за ним или хотя бы начнет кричать в спину, поэтому, когда ничего подобного не случилось, резчик обернулся на дорогу и увидел, что рикша тащит повозку с той же скоростью, будто не заметив, что в ней больше никого нет.

Когда повозка скрылась в ночи, Синдзи поднял взгляд на расчистившееся небо и залюбовался луной, освещавшей это глухое поле.

– Так что ты хотела мне показать?

– Идем!

Асакава протянула ему руку – он протянул в ответ, но не почувствовал ничего кроме легкого покалывания. Они шли уже некоторое время. Призрак легко плыл сквозь заросли, а вот Синдзи приходилось преодолевать их сопротивление, кроме того, ныла ушибленная нога, поэтому он все время отставал.

Неожиданно резчик почувствовал нежное прикосновение женской ладони к своему лицу. Он мгновенно отдался этому ощущению, закрыл глаза и погладил руку в ответ. Вторая рука зарылась в его волосы. Синдзи улыбнулся – ему показалось, что обе руки были правыми.

– Это ты?

– Нет, но я же обещала, что тебе понравится!

Голос Асакавы раздавался откуда-то спереди и с некоторого расстояния. Синдзи открыл глаза и увидел, что окружен руками со всех сторон. Они с Асакавой были в поле ласкающих рук. Дивные растения имели вполне обыкновенный вид, но вместо цветов на них росли разнообразные ладони. Асакава смеялась и кричала от переизбытка чувств – она впервые за много дней чувствовала прикосновения. Синдзи внезапно осознал, что тоже кричит и смеется, будучи не в силах удержать в себе чувство радости от нежного прикосновения к усталой, разгоряченной коже.

Асакава взлетела над полем, потом спикировала вниз подобно птице и понеслась прямо на Синдзи, получая сотни ударов и пощечин. Пролетев сквозь резчика, призрак зашел на второй круг, потом на третий… Каждый раз, когда она пролетала сквозь Синдзи, он чувствовал порыв зимнего ветра и заряд снега в лицо.

Резчик открыл глаза. Асакава стояла напротив и широко улыбалась. Ее лицо все было в красных следах от пощечин и в кровоподтеках, на лбу было четыре горизонтальных царапины.

– Покажи свои руки.

– Это руки человека, который работает с деревом.

– Это ничего. Посмотри на мои – это руки пожилой женщины, насквозь пропитанные тушью.

Сказав это, Асакава провела ладонью по его щеке – Синдзи не почувствовал ничего. Ему захотелось заплакать.

***

Два лишних года

В моей мимолетной жизни

Я любовался луной.28

Синдзи поежился – зима была все ближе и ее ледяные объятия ощущались даже на юге Хонсю. Небо над проливом Каммон было низким и пасмурным. Резчик сидел в небольшой закусочной, единственным достоинством которой был великолепный вид на пролив и северную оконечность Кюсю.

Переправиться он планировал завтрашним утром, вдрызг переругавшись из-за этого с Асакавой. Призрак подгоняла резчика в течение всего путешествия. Сама она усталости не испытывала, а усталость Синдзи казалась ей вздором. До города Симоносеки, расположенного на южной оконечности Хонсю, Синдзи добрался вымотанным до крайности. Теперь он сидел за кувшинчиком саке и отупело пялился на воду пролива.

Кюсю более всего подвергся влиянию варваров. Именно на этом острове в течение всех лет Сакоку29 находился торговый пост рыжеволосых варваров, а ныне Кагосима и Нагасаки вполне могли соперничать с Токио по количеству иностранцев. Влияние варваров было заметно даже здесь – через пролив курсировали корабли, исторгающие дым, а в городе было много людей в варварских костюмах.

Синдзи отвлекся от размышлений о переменах, которые случились с Японией за какие-то двадцать лет и которые он лично наблюдал все последние годы. Резчик обратился к нехитрой еде. Теплый рис, суп из водорослей, немного тунца и жизнь больше не казалась невыносимой. Синдзи осмотрелся по сторонам, Асакавы нигде не было видно. Резчик вернулся к еде, и тут призрак вынырнула из столешницы, постаравшись его напугать, однако Синдзи за время путешествия успел привыкнуть к этой манере своей спутницы, поэтому даже бровью не повел. Асакава зависла над столом и посмотрела на Синдзи с укоризной.

Ее волосы свисали прямо в еду, что, конечно, никак не могло повредить ни еде, ни волосам, но отчего-то заставило резчика немного отложить трапезу. Он налил себе саке и оглянулся по сторонам – в закусочной была только пара местных выпивох и один совсем древний старик, с лица которого не сходила широкая щербатая улыбка. Синдзи, подумав немного, решил, что вполне может вести с призраком негромкую беседу.

– Не дуйся, пожалуйста.

Асакава, не сказав ни слова, подняла в воздух палочки, которые Синдзи отложил, и воткнула их в рис. Резчик поспешил разрушить дурную примету, но Асакава повторила свою невежливую выходку30. Синдзи вновь вытащил палочки из риса, вытер их и убрал за пазуху.

– Ты же видишь – я иду, как могу.

– Этого недостаточно!

– Прости, но я, в отличие от тебя, не могу летать, мне нужен сон и еда. Причем, и то, и другое желательно в теплом доме, а не под проливным дождем.

Асакава дернула головой, оставляя своими волосами тонкие длинные царапины на столешнице.

– Ты что, считаешь, что мне нравится быть такой?! Что я хотела этого?

– Ну, насколько я помню, никто не заставлял тебя перерезать себе горло.

– Да я же не собиралась… хотя, что ты вообще можешь понять в этом, простолюдин?! Для тебя честь, это просто слово.

– Эй, я вообще-то пустился в это путешествие ради твоей чести.

– Ты пустился в это путешествие, чтобы меня умиротворить. На меня и на мою честь тебе плевать, ты просто хочешь избавиться от меня!

– Жаль, что ты так думаешь…

Синдзи решил не продолжать этот разговор. Вместо этого он закончил трапезу, попросил еще кувшинчик саке и принялся за сегодняшнюю сойку. Асакава уселась на стол спиной к нему и, обхватив колени руками, уставилась на остров, к которому так стремилась. Синдзи неожиданно поймал себя на том, что созерцает спину художницы. Резчик отогнал неуместные мысли и вернулся к сойке.

– Почему сойка?

Асакава развернулась на месте и теперь смотрела на Синдзи, а ее ноги уходили в стол почти у самого верхнего края листа бумаги.

– Не знаю. С того самого момента, как ты со мной, рисую эту птицу и все никак не могу сделать все правильно.

– Лапки кривые получились.

– Я вижу.

Синдзи аккуратно сложил лист в четыре раза и порвал.

– На самом деле для новичка не так и плохо. Знала бы, что у тебя есть задатки, взяла бы в ученики… А меня напишешь?

Неожиданное предложение заставило резчика поднять взгляд на лицо призрака.

– Я не настолько хорош.

– Разумеется, но ведь других художников здесь нет. Меня никогда не писали. Даже Хираяма…

Стоило Асакаве сказать это, как ее одеяние начало будто бы истончаться, пока совсем не исчезло. Взгляду Синдзи предстала достаточно свежая шея, немного перекошенные плечи, переходящие в тонкие руки, и небольшая грудь. Призрак взлетела над столом, и теперь резчик видел ее лоно и худые бедра. Синдзи задрал голову и посмотрел на ухмыляющееся лицо Асакавы.

– Ну что, сделаешь меня персонажем «весенних картинок»?

– Нет, не сделаю.

– Почему? Я что, недостаточно хороша?..

Асакава преобразилась. Ушли морщины с лица, уступив место румянцу юности, руки так и остались палочками, но стали теперь гладкими и мягкими, будто и не знавшими никогда мужских прикосновений, как и груди. Спина распрямилась и теперь осанка была безукоризненной. Даже волосы собрались в роскошную густую прическу, а проседь ушла, оставив за собой лишь неприятные воспоминания. Асакава все равно не стала красавицей, но теперь она дышала весной, которая преображает все.

– А теперь?

Синдзи заглянул прямо в ее глаза, под которыми больше не лежали смертные тени.

– Теперь тем более. Если я когда-нибудь и возьму смелость писать тебя, то ты будешь не красавицей в роскошном кимоно, полы которого треплет легкий ветерок, и не обнаженной девицей объятой страстью и похотью, я напишу тебя такой, какой запомнил лучше всего. Как в те бесчисленные разы, когда я приходил с негнущейся спиной и слезящимися глазами с печатными формами для тебя. Как ты, впустив меня в дом, тут же возвращалась к работе, попирая все правила гостеприимства, даже не предложив воды. Как я бросал доски у дверей, будто не ради них пришел, и смотрел, как ты работаешь. Ты забывалась все время и наклонялась прямо к листу бумаги, нагружая спину. Ты не обращала на меня внимания, и… я становился таким спокойным, глядя на тебя. Все было правильно, все вдруг выстраивалось в правильном порядке. Весь мир исчезал. Токио переставал быть, а равно и вся Япония, казалось, даже ветер в горах замирал, а прекрасная Фудзи была рядом с твоей увлеченной фигурой просто горой, а вовсе не образом Мира. Потом ты вспоминала обо мне, смотрела подслеповато и с каким-то забавным раздражением спрашивала меня, отчего же я не несу тебе печатные формы. Я приносил корзину тебе, и ты брала каждую доску и проводила по резьбе перепачканной тушью рукой. Ты скупо хвалила меня, а потом в очередной раз обговаривала мою давным-давно условленную часть с продаж будущей гравюры – для тебя почему-то это было очень важно. А после этого ты показывала мне, над чем работаешь сейчас, и говорила что-нибудь вроде: «Я закончу к вечеру и отдам рисунок тебе. Завтра с утра приноси готовую форму – подумаем над цветами…» А у меня руки отваливаются, спина отзывается болью при каждом движении и перед глазами плывет, я и так работал несколько дней подряд без устали, чтобы успеть к назначенному тобой сроку. Если бы на твоем месте был другой художник, я бы попросил отсрочку или другие деньги, но была ты, а для тебя я готов был работать за еду. Я весь принадлежал… хм… принадлежу тебе. Поначалу я даже пытался работать с другими художниками, но с тобой никто не мог стоять рядом, поэтому вскоре осталась только ты. А потом ты все оборвала…

Синдзи сморгнул несколько раз, прогоняя из глаз прекрасный образ, который соткала его память. Асакава вернула свой возраст и одежду, и теперь сидела перед ним на столе.

– И что ты прикажешь мне с этим делать?

– Ничего. Я всегда очень четко понимал разницу между нами и ни на что не претендовал, а сейчас говорить об этом и вовсе нелепо.

– Но ты все равно говоришь…

Синдзи, ничего не ответив, налил себе саке. Асакава легла на потолок и застыла, а резчик вновь посмотрел на изрезанный причалами и пирсами берег Кюсю.

Синдзи понемногу пьянел, призрак куда-то делась, пароходы непрестанно перемещались по узенькому проливу Каммон. Пошел дождь. Сейчас южный остров Японии казался Синдзи какой-то сокровенной, невероятной страной, где живут лишь призраки и варвары.

***

Зал для заморских гостей

Тушью благоухает…

Белые сливы в цвету.31

«Южный берег» был вполне традиционной гостиницей, чему Синдзи был изрядно рад. Кагосима даже в сравнении с Токио была полна варварами и их влиянием. Даже скорость жизни здесь, казалось, отличалась от остальной Японии. Резчика подобная суетливая круговерть смутила и вывела из состояния отрешенности, которое овладело им на Кюсю. Он, а точнее, призрак был все ближе к цели их путешествия, но Синдзи вовсе не был этому рад. Он не мог себе это объяснить. Дело совершенно точно было не в том, что Асакава готовила для своего бывшего любовника все возможные муки перед смертью.

С призраком в последние дни Синдзи почти не общался. Чем ближе они были к мастеру Хираяме, тем отстраненнее и будто бы напряженнее становилась Асакава. Резчик примерно понимал причину такой перемены и не пытался влезть в мысли призрака.

Синдзи постучал в дверь гостиницы. Вскоре ему открыла немолодая женщина с некрасивым, но дружелюбным лицом.

– Приветствую, уважаемый, зачем пожаловали?

– Здравствуйте, госпожа, меня зовут, Эндо Синдзи, и я прибыл из Токио, чтобы сообщить нечто важное мастеру-художнику Хираяме. Его сын, Акира, сказал, что я могу обратиться в «Южный берег» для этого.

Женщина ответила не сразу. Она несколько мгновений всматривалась в лицо Синдзи, ища неискренность, но ничего подобного не заметила, поэтому улыбнулась и ответила:

– Хираяма Рию, я хозяйка гостиницы. Акира все правильно тебе сказал, правда, боюсь, что моего брата сейчас нет. А какие вести у тебя для него?

– Простите, госпожа, я могу сообщить их только ему, скажу лишь, что это связано с человеком из Токио, которого мастер Хираяма оставил.

Госпожа Рию не обиделась на отказ Синдзи, лишь задумалась на мгновение, а потом проговорила, общаясь сама с собой: «Неужели дело опять в этой женщине?..» Синдзи услышал раздраженное фырканье и увидел, как Асакава вылетает из пола за спиной хозяйки. Он поспешил спросить:

– У вас есть комнаты, госпожа?

Хозяйка отвлеклась от своих мыслей, ответила утвердительно и отвела Синдзи в свободную комнату. После того, как госпожа Рию ушла, Синдзи выложил перед собой на татами все оставшиеся деньги. Заначка резчика подходила к концу, и он не имел ни малейшего представления о том, как будет добираться до Токио. Впрочем, Синдзи не имел ни малейшего представления ни о чем, что должно было случиться после умиротворения Асакавы – он не мог себя заставить даже думать об этом.

Резчик растянулся на татами и тут же чуть не задремал. Он чудовищно устал за время их путешествия. Причем, если усталость тела можно было смыть в бане и снять спокойным, достаточным сном, то усталость души сидела в нем намного глубже и от нее было не так просто избавиться.

Асакава проступила на потолке, как вырезанное изображение. Синдзи, не поднимаясь, заговорил:

– Так что ты будешь делать?

– О, чего я только не буду делать! Я всю дорогу сдерживала свою злобу, так что теперь Хираяме достанется сполна. Наверное, я начну с того, что вырву его лживый язык, потом я сломаю…

– Я не это имел в виду. Когда и где ты планируешь убить его?

Асакава помолчала некоторое время, потом ответила:

– Ночью. Эта или любая другая, но это должна быть ночь, чтобы он не ожидал удара, чтобы не был готов к смерти!.. Как ты думаешь, он живет здесь?