Гиблое дело

Я не хотел его слушать. Самое паршивое, что он говорил адекватные вещи, и это бесило. По уму мне действительно следовало вызвать адвоката, как только на порог заявились копы. Они никому не верили, даже порядочному белому парню из среднего класса, чья семья жила в Бербанке со времен «Локхида». Даже людям с добротным большим домом в Магнолия-парке.

Но я никого не вызвал, и прошло все нормально. Вроде. А уж звонить адвокату, если ко мне действительно снова заявятся, только потому что какой-то бесполезный старикан хочет защитить свою полоумную шайку нациков-террористов? Нет уж.

– Спасибо за совет, Деррик.

Но он не отпускал.

– И еще кое-что, пока ты не убежал.

– Да? – Господи, да когда это закончится.

– Твой дедушка был дорогим другом. Я хотел поговорить с тобой еще на похоронах, но у него остались наши вещи – они тебе не нужны, и я подумал: может, мы с мужиками их заберем? Ну, на память. Он бы этого хотел.

В начале двадцатых, во время очередной пандемии, дедушка записал все свои пожитки на семейный трастовый фонд. Налоги он обходить любил и умел. Я был доверенным лицом и наследником траста, то есть все вещи дедушки отошли мне. Учитывая, что я планировал нанять грузовик и вывезти большую часть в комиссионку, Деррик мог сэкономить время и силы. С другой стороны, я не хотел, чтобы они с дружками-республиканцами копались у меня дома.

– Давайте вы скажете, что вам нужно, а я все соберу?

– Нет, мы лучше сами придем. Почтить память Джина.

Оружие. Вот что им было нужно. Вот над чем они так тряслись, вот почему испугались копов. Дело было не в том, что я мог всех их сдать, – просто они боялись, что часть их драгоценного арсенала отправится в кузницу. Он был нужен им для войны.

Глава 2

Кризис беженцев

Когда я наконец добрался до анонимайзера и покопался в интернете, выяснились два весьма неприятных факта: во-первых, моего золота хватало на новый дом из тех, что строились в Сан-Хуан-Капистрано. Во-вторых, за несвоевременное обращение в полицию меня могли закрыть на десять лет. Самое плохое, что сроки «несвоевременности» не уточнялись, и узнать их можно было только у копов, но если я уже их прошляпил, то…

Мысли об этом преследовали меня неделями, которые я проводил на подработках: играл в карты в доме престарелых, выводил группу продленного дня начальной школы Рузвельта покидать фрисби в парке Вердуго, помогал с раскопками старой топливной свалки «Локхида», отравившей почву на заднем дворе какой-то бедной старушки.

В итоге сосредоточиться не получалось, а усугубляло ситуацию то, что все без исключения разговоры сводились к каравану беженцев, направляющемуся в нашу сторону. Судя по видео, караван состоял из бывших сборщиков фруктов долины Сан-Хоакин, полностью выжженной десятилетием засухи.

Люди и раньше бежали оттуда, но никогда еще не заходили так далеко, а караваны из Мохаве и Сан-Бернардино обычно или проходили южнее, или направлялись в сторону Невады. Бербанк должен был стать первым городом в долине Сан-Фернандо – да что там, во всем Лос-Анджелесе! – где появится караван.

Наша группа единомышленников – куда я попал через Милену и Вилмара – уже скачала всевозможные документы по получению экстренного финансирования Федерального резерва на строительство временных убежищ и теперь рыла правила штата, надеясь ускорить разработку планов застройки города, чтобы люди как можно быстрее получили постоянную крышу над головой.

Мы ходили на седьмом небе от счастья – еще бы, совсем скоро к нам должны были присоединиться семьсот с лишним новых жителей Бербанка, трудяг с храбрыми сердцами, которые помогут сделать город лучше!

Зато республиканцы при мысли об этом буквально наложили в штаны. Давно я не слышал столько откровенно расистских высказываний о насильниках, бандах и торговцах людьми. Говно полилось по трубам, и к информационной войне добавилось бесчисленное множество сгенерированных фотографий «резни» в городах, «приютивших» беженцев. Традиционная тактика, в общем – завалить интернет чушью. Стоило разжевать, что по закону город в принципе не может отказать в размещении гражданам США, и спорить об этом нет смысла, как кто-нибудь обязательно начинал тыкать пальцем в сгенерированные изображения якобы из других городов и нести пургу.

С Беннет в Белом доме республиканцы снова ощутили себя на коне. Они явно рассчитывали, что она положит конец их кошмару, а вместе с ним – обязанности заботиться о других людях и признавать, что свет не сходится на них клином и помимо них на планете полно других людей, которые заслуживают счастливой жизни ничуть не меньше. Судя по бесконечным кухонным разговорам дедушки со своими друзьями, которые мне приходилось выслушивать против воли, их бесила одна только мысль об этом.

Моя прошлая группа единомышленников развалилась, потому что после школы все разъехались по университетам, но товарищи Вилмара и Милены с радостью приняли меня в свои ряды, и я частенько приглашал их к себе, словно вместе мы могли изгнать из дома весь бред, который впитался в стены.

Вечером на третий день после того, как караван сообщил о намерении остановиться в Бербанке, мы снова собрались у меня в гостиной. Пусть группа была довольно большой, обычно на собрания приходили человек десять. Сегодня же заявились больше двадцати, и я притащил раскладные стулья из сарая и подушки с кровати. Попытался расставить по гостиной вентиляторы и охладители, но в итоге сдался, закрыл все окна, врубил кондиционер на полную мощность и притащил большой холодильник для напитков, поставив его на единственный столик, оставшийся в комнате.

Когда все расселись, вскинутая рука Киары призвала всех к тишине.

– Все здесь понимают суть народного «Эйрбиэнби»? – Послышалось хихиканье, затем смех, затем аплодисменты и веселые возгласы.

Милена подняла руку.

– Киара, я догадываюсь, к чему ты клонишь, но лучше все-таки объяснить.

Она понимала, что многие люди (такие как я) могут стесняться высказываться или боятся выставить себя идиотами, и всегда заступалась за них. Это мне в ней и нравилось.

– Спасибо, Милена. – Я был младше на десять лет, но всю школу проучился вместе с сестрой Киары, Лайлой. Как и все дети с крутыми старшими сестрами, Лайла лучше всех разбиралась в одежде и музыке и о новинках узнавала задолго до всех остальных. И пусть я понимал, что фанатеть по Киаре довольно глупо, взгляд отвести не получалось – и вовсе не из-за подрезанной рубашки, которая открывала крепкий живот и выпирающий пупок, что смотрелось очень выигрышно и сексуально.

– Когда Бербанк запретил работу «Эйрбиэнби» в городе, вышел указ, запрещающий краткосрочную аренду и сдачу малометражного жилья группе лиц. Но, согласно федеральному закону о внутренне перемещенных лицах, подобные указы не действительны для людей, размещающих у себя беженцев, ожидающих постоянного жилья, при согласовании планов с пожарной инспекцией. Агентство по управлению в чрезвычайных ситуациях выделяет всем беженцам ваучеры на жилье, и если вы с ними договоритесь, эти ваучеры потом можно будет обналичить. Наша задача на сегодня – придумать, как воспользоваться этой лазейкой, чтобы ускорить принятие планов застройки. Слишком долго мы слушали отговорки, мешающие Бербанку расширяться: сначала говорили, что общественный транспорт и пешеходные тротуары не вяжутся с политикой социального дистанцирования, потом заявили, что так не останется парковочных мест…

– Так в этом и смысл! – раздался выкрик, после которого послышались смешки.

– Именно! Эти эгоисты каждый раз заводят одну и ту же песню. Но благодаря каравану мы сможем добиться уплотнения застройки, даже если совет будет против.

– И беженцам заодно поможем! – Тот же парень. Мы не были знакомы лично, но он постоянно выкрикивал что-то с места. Поначалу это раздражало, но Милена сказала, что так он выражает переполняющие его эмоции, и все давно с этим смирились.

Ну, лишь бы Киару устраивало.

– Да, Самуэль, очень поможем. Приютим людей, которые в этом нуждаются, и одновременно устраним проблему инфраструктуры нашего города, а самое приятное, что никто не сможет нам возразить. – Но места понадобится много – временно разместить семьсот человек, пока строятся убежища, не так просто, а некоторым может понадобиться жилье вплоть до постройки постоянного, что займет пару лет. Это немало комнат, свободных диванов и сараев. Придется хорошенько пройтись по соседям.

– Так в пятницу в парке! – крикнул Самуэль, и теперь я понял, почему никто не делал ему замечаний. Идея была отличная.

– Отличная идея, – подтвердили мои мысли слова Киары.

* * *

В последнюю пятницу каждого месяца на бульваре Магнолия выстраивалась вереница лучших фудтраков Большого Лос-Анджелеса, растягивающаяся на три километра. Владельцы местных магазинов выставляли лучшие товары, и все, от скаутов до демократ-социалистов и школьных чирлидеров, устанавливали свои столики и палатки: выступали, распространяли литературу и продавали домашнюю выпечку приезжим со всего Лос-Анджелеса и Долины, которые прогуливались по бульвару, поедая мороженое и тако и подбрасывая мелочь уличным музыкантам. А под Рождество кредитный кооператив «Уме» доставал льдогенераторы и устраивал у себя на парковке огромную горку, где можно было покататься на санках (и которая поразила меня до глубины души после переезда из Канады).

Демократические социалисты Америки обычно следили, чтобы город выделял пару свободных мест на групповые проекты вроде нашего, и поэтому меньше недели спустя я уже орудовал шуруповертом, собирая типичную икеевскую спальню, купленную в самой большой «Икее» Америки (главная достопримечательность города, пусть и разделенная на три дочерних филиала), под эгидой народного «Эйрбиэнби», вместе с парой помощников отчаянно пытаясь привести все в порядок до открытия фестиваля. Мы намеревались своим примером показать Бербанку, как легко можно переоборудовать свободную комнату под временное жилье для беженцев.

От мебели сладковато пахло фиксатором, которым мы скрепили слои картона. Она была самой дешевой и продержалась бы максимум месяц – с детьми и того меньше, – но водонепроницаемый фиксатор, придававший картону жесткость, легко растворялся в уксусе, и сам он легко разлагался на составные части.

Пока я возился с мебелью, остальные ребята декорировали спальню покрывалами, пледами и книгами, попутно вешая на перекладину дорожную одежду и выставляя под ней ровный ряд поношенной обуви.

– Я бы тут жил, – сказал я, принимая от Сэма ледяную стружку с фруктовым сиропом – он принес целый поднос.

– Да и я б тоже! – Он был очень жизнерадостным парнем, буквально вибрировал от энтузиазма. Энергия у него была заразительная, и одно его появление поднимало боевой дух. Ну и ледяная стружка помогала, конечно.

– Она с кардамоном?

– Ага. Еще с корицей и всякими добавками. Коллаб «Вкуса Индии» и «Махало». Лед масала. Согласись, обалденный?

Ответить помешал полный рот льда, и Самуэль, рассмеявшись, пошел осыпать щедротами остальных.

* * *

Судя по количеству народа, который брал наши листовки и сканировал QR-коды, идея пришлась жителям Бербанка по душе. Многие питали неожиданно теплые чувства к старому «Эйрбиэнби» и приходили посмотреть на нас ради ностальгии, а оставались потому, что хотели поскорее разделить дом с людьми, которым хватило смелости пересечь штат пешком в поисках лучшей доли. Жители Бербанка гордились своим городом, и многие среди них были рады продемонстрировать приезжим местное гостеприимство.

А потом заявился Вилмар с огромной картонной коробкой.

– Что это? – спросил я, когда он опустил ее на пол с таким грохотом, что журнальный столик покачнулся на картонных ножках. А я на этом столике стоял, пока натягивал баннер, так что коробка явно была тяжелой.

Он усмехнулся. Вилмар был красивым парнем, смуглым, всегда со щетиной, с длинными ресницами и волосами, которые он разделял пробором, как старомодный певец парикмахерского квартета. На ключице у него была набита армянская надпись, которую сейчас открывал треугольный вырез футболки.

– Пришла тут в голову одна мысль, – сказал он и открыл коробку. Внутри лежала стопка жестких листов картона с лазерными вырезами. Присмотревшись, я не сразу, но осознал, что уже видел эти инструкции: сам только-только собрал кровать по таким же, только эта уместилась бы в кукольный домик.

– Ну и какого хрена? – рассмеялся я.

– А что, все схемы из интернета! Я их просто уменьшил, сходил в открытую мастерскую и вырезал пару сотен листов. Легче легкого!

Выдавив все детали, я собрал миниатюрную копию комнаты, на возведение которой потратил полдня, только в этот раз управился гораздо быстрее. Смотрелась она отлично, и десять минут спустя вокруг уже сгрудились дети с родителями, тянущие руки к раздаточным материалам, на которых Вилмар предусмотрительно вырезал QR-код проекта. В итоге некоторые даже вернулись узнать подробнее о программе, пока их дети играли с миниатюрными модельками мебели.

К девяти вечера раздача закончилась, и тогда же толпа начала редеть. Сходив прогуляться, я купил себе ролл с «крабовым» мясом и как раз поедал его, стирая с уголков губ соус, когда заметил наполовину разобранный стенд городского управления. За ним работала пожилая светлокожая женщина с добрым лицом, короткими волосами и крутыми сережками, которые очень напоминали камень, но явно были выполнены из чего-то другого, иначе оторвали бы мочки вместе с ушами.

– Здрасьте, простите, можно вопрос?

Она натянуто улыбнулась, давая понять, что не сильно рада моему появлению, но все же кивнула.

– Конечно.

– Простите, простите – я весь день работал на стенде народного «Эйрбиэнби» и только сейчас освободился. В общем, у меня месяц назад умер дедушка, и его дом отошел мне. Я хочу передать его городу под застройку. Я просто подумал, что с притоком беженцев город наверняка подыскивает места под многоэтажки, а у меня восемьдесят соток на углу Фэйрвью и Оук, вот и хотел убедиться, что вы про меня в курсе.

Она задумчиво оглядела меня.

– Мистер…

– Палаццо, – представился я.

– Мистер Палаццо, если хотите продать дом – обращайтесь к риелтору, а не в городское управление.

– А, нет, нет. Я не продать его хочу. Ну, в смысле, я понимаю, что получу выплату за дом, но я не за этим интересуюсь. Просто… я в курсе, сколько стоит ваше – как там его? – отчуждение. Собственники злятся, спорят, приходится идти в суд, все дела. А мне и сам дом не нужен, и я хочу помочь городу с беженцами. Вот и подумал: может, вы список какой ведете?

Я успел поймать момент осознания, когда она впервые взглянула на меня по-настоящему, отложив вещи, которые все это время поспешно собирала. Я нервно вытер с губ остатки майонезного соуса.

– А, в таком плане. – Она задумалась. – Если честно, не знаю насчет списка, но в одном вы правы: отчуждение собственности – болезненный процесс для обеих сторон. – Ее лицо приобрело отстраненное выражение.

– Что такое?

Она улыбнулась, и из усталой городской служащей, отработавшей две смены, превратилась в человека, витающего в мечтах о прекрасном.

– Просто думаю, как хорошо бы было получить необходимую для беженцев землю без войны со всем городом. – Она оглядела редеющую толпу, постепенно разбираемые стенды и сворачивающиеся фудтраки. – Вы только тс-с-с, но в администрации уже предлагают снести школьные стадионы и построить дома там.

– Обалдеть, – сказал я.

– Уж не знаю, построят ли, но уровень отчаяния сами понимаете. После того инцидента с вандалом на крыше школы весь город на взводе, того и гляди взорвется. Вы уж меня поймите, я люблю этих стариков, но они живут в прошлом веке, и… – тут она перешла на шепот, – у них есть о-ру-жи-е.

И в этот момент, когда она проговаривала «оружие» по слогам, я вдруг все понял. Я любил ее, любил этот город. Несмотря на прогнивший и больной мир, Бербанк был полон таких людей – всю жизнь посвятивших городу работников с крутыми серьгами, пасующих перед словом на «о».

– Понимаю, – сказал я. Еще как понимал! – Но времена меняются. Вы бы видели, сколько народа пришло узнать о народном «Эйрбиэнби». Город рад гостям. Я, может, и первый, кто добровольно отдает дом, но точно не буду последним.

Она дала мне визитку, чему я безумно обрадовался, потому что – визитка!

Кэрол Берк, старший администратор городского департамента Бербанка, мэрия, Ист-Олив-авеню, дом 275, Бербанк, а/я 91502.

– Ого, в старом здании работаете, как круто!

Она усмехнулась.

– Скрипучее, конечно, да и кондиционер вечно сломан, но здание замечательное. Если правда готовы передать нам дом, позвоните мне в понедельник, а я поговорю с управляющим и посмотрю, что можно сделать.

– Обязательно!

На этом мы попрощались, и я ушел.

Мои вещи остались в палатке народного «Эйрбиэнби», так что в первую очередь я направился туда и на подходе услышал крики: разъяренный мужской голос то и дело посылал кого-то далеко и надолго. Протиснувшись между фургонами с корейским тако и перуанским барбекю, я заметил немолодого грузного мужика в красной кепке с лозунгом, призывающим вернуть Америке былое величие, джинсах и обтягивающей футболке с трехмерным мозаичным изображением Карателя, переливающимся на свету. Это он выкрикивал ругательства, переходя от одного участника моей группы к другому.

Вилмар зеркально повторял его движения, грудью закрывая ребят поменьше, особенно женщин, и вскоре к странному танцу присоединился Самуэль, а потом и Киара со своими полутора метрами роста. Но мужчина возвышался над всеми – даже над Самуэлем.

– Что, хотите впустить в мой город насильников и воров? Хотите впустить в мой город нелегалов? Да пошли вы! Вот что я вам скажу! Пошли вы! – Я двинулся ему навстречу, вставая стеной перед баннером, но безуспешно – мужчина сорвал его с громким треском. А все потому, что мы пользовались экологичными материалами: в ближайшие пару месяцев они и сами бы развалились. Напечатали бы на полиэтиленовом тайвеке, ярком и прочном, и понадобился бы нож – ну, или много усилий.

Все, разумеется, снимали происходящее, и разъяренный мужчина – алый как помидор и с выступающими на шее венами – принялся выхватывать телефоны и швырять их на землю. Я бросился было его останавливать, но передумал. Этого мужчина и добивался – затеять драку, а потом делать вид, будто десять молодых, в основном смуглых активистов избивают одного белого старика.

Ответ нашелся у Киары.

– Мы! Тебе! Не! Враги! – Сориентировавшись, вопль подхватили остальные. – Мы! Тебе! Не! Враги! – скандировали мы вместе, и все больше и больше людей присоединялись, заглушая хриплые ругательства мужика.

Когда прибывшие полицейские наконец оттащили его, он вывернул руку и ткнул пальцем в сторону Киары.

– Шла бы ты на хер, сучка!

В ответ ему прилетела приторная улыбка.

– На чей, его? – Кивок Киары был в мою сторону. Сыпать соль на рану было очень приятно, и мы, расхохотавшись, обнялись. Даже полицейские ушли с ухмылками на губах.

* * *

Крест сожгли в полночь перед зданием мэрии. Люди, которые его возвели, явно умели работать быстро. Учитывая количество киностудий, базирующихся в Бербанке, профессиональных плотников здесь было немало.

Полиции не удалось их поймать. Официальная версия была следующей: трое людей в маскхалатах выскочили из фургона, установили крест, подожгли и тут же уехали. Верилось с трудом, учитывая, что полицейский участок находился через дорогу, но какой теории ни придерживайся, выходило паршиво: либо полицейские нарочно их отпустили, либо настолько не справлялись с работой, что не заметили вовремя, либо вообще были с террористами заодно. Одно другого не лучше.

До прибытия беженцев оставалось всего два дня, и хотя в интернете поднялась буча, никто не ожидал чего-то подобного. Меня разбудили уведомления – телефон обошел ночную блокировку, сочтя их достаточно важными, – и я долго пялился в экран, не зная, что делать. А потом понял. Нужно было пойти туда и увидеть все своими глазами.

На ужин Вилмар готовил бобы, и сон превратил чеснок с дымком в мерзкий привкус, поэтому я бросился чистить зубы, попутно натягивая одежду. Все еще сонный, я задел локтем дедушкин «телефонный столик» в коридоре, опрокинув миску с ключами, ручками, масками и прочей мелочовкой. На грохот в коридор выбрались Милена с Вилмаром; я ввел их в курс дела, показав трансляцию из мэрии, и они тоже отправились одеваться.

Зато не пришлось ехать одному по пустым темным улицам. Свет велосипедных фар скакал по фасадам домов, а тишину нарушал лишь шорох колес и наше дыхание.

На Олив-авеню мы остановились: над холмом за эстакадой клубился дым, подсвеченный красно-синими отблесками мигалок.

– Твою ж мать, – с чувством сказала Милена.

Дело в чем: никто не жег кресты уже очень давно. Я в жизни не сталкивался с подобным. Да никто не сталкивался – ни лично, ни даже через сарафанное радио. Я знал, что несколько лет назад в преддверии выборов Беннет они начали возникать снова – ну и до сих пор вспыхивали единично, когда нацики из какого-нибудь техасского Мухосранска в очередной раз обижались на молодежь.

Но теперь крест горел у здания мэрии в Бербанке.

– Почему его до сих пор не потушили? – спросил я, кивнув на пожарных, которые просто стояли со шлангом в руках.

– Магний, – раздался голос поблизости. Говорил парень примерно моего возраста. Смутно знакомый – может, брат одноклассника? В Бербанке было полно таких вот смутно знакомых лиц. – Набивают им кресты, вот они так ярко и полыхают. И взрываются при контакте с водой.

– Господи.

Парень пожал плечами.

– Зато эффективно, что уж говорить.

– Жесть. – Я отошел подальше. И так не хотелось подходить к этой штуке, а уж зная, что она может в любой момент взорваться и осыпать меня пылающим магнием…

Сжигание крестов – явление старое, но не устаревшее. Пусть я и был белым, пусть и находился в Калифорнии, а не на юге, крест пугал просто до чертиков. Будто обладал своей магией, и далеко не хорошей. Неудивительно, что их жгли. При виде горящего креста все инстинкты так и вопили бежать и не возвращаться.

Пожарные оттеснили нас за барьер, затем сгрузили с пожарной машины большую цистерну с надписью «Огнетушитель порошковый специальный (класс D)» на боку. У цистерны встали двое пожарных в бронированных защитных костюмах, снабженных кислородом, и прикрылись тяжелыми металлическими щитами. С огнем они явно не играли. Вскоре огонь окутало облако дымящейся пены, шипящей и брызгающей при попадании. Через несколько минут крест был потушен.

В наступившей темноте перед глазами заплясали пятна, и я запоздало подумал, что не стоило пялиться на горящий магний. Постепенно шипение угасающего пламени стихло, и воцарилась тишина. В ней раздавалось неровное, судорожное дыхание; обернувшись, я увидел рыдающего темнокожего парня примерно моего возраста. По искаженному мукой лицу рекой лились слезы.

За гримасой боли я не сразу узнал его.

– Дэйв?

Подняв голову, он вытер сопли и стер слезы со щек.

– Привет, Брукс, – прохрипел он. Похлопав по карманам, я отыскал платок, который мама научила меня носить с собой на случай газовой атаки, и протянул ему. Дэйв, поблагодарив меня, высморкался, а когда я обнял его, поддавшись порыву, замер, но в итоге крепко обнял в ответ.

– Ты как, нормально? – спросил я. От него пахло гашишным маслом и хозяйственным мылом.

– А, – сказал он. – Нормально, наверное. – И снова расплакался. Я обнял его крепче. Поймав взгляд подошедших Вилмара и Милены, одними губами прошептал, что все нормально, хотя сильно сомневался на этот счет. Они отошли.

Наконец мне удалось отвести Дэйва к зданию мэрии, и мы сели там на ступеньках. Обняв его за плечи, я слушал, как постепенно выравнивается его дыхание.

– Можем просто помолчать, – сказал я. – Но если хочешь выговориться, я рядом.

Он шмыгнул носом.

– Да я не знаю, что говорить, если честно. Я просто взглянул на этот крест, и меня будто, не знаю, под дых ударили. – Он задумался. – Нет, не так. В самое сердце. – Он вытер глаза и еще разок высморкался, постепенно беря себя в руки. – Черт. Что это за представление такое, а?

– Эм, Дэйв… – начал я.

– Что?

– Да ничего, просто… сам понимаешь, горящий крест, а ты…

– Ну да, это понятно. Бабушка с дедушкой мне об этом рассказывали, да и родители тоже. Но для меня это были просто страшилки. Я понимаю, расизма до сих пор хоть отбавляй, но Клан? Твою мать, да это как огров из сказки бояться! На дворе 2036-й, не 1955-й. Ну, видимо, до сих пор вот остались.

– Да, видимо. Если честно, не представляю, каково сейчас тебе, но когда я увидел горящий крест… впечатление он оставляет, конечно, серьезное. В худшем смысле слова. Ну для того он и нужен, согласись? Запугать.

– Да уж. – Он встал, отряхивая ладони. – Я постираю и верну, – сказал он, махнув зажатым в кулак платочком.