Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский котёл

Наконец, И.Х. Баграмян ставит в упрёк Ф.М. Харитонову то, что передислокация его командного пункта из Долгенькой в Каменку, а затем в Пески не была согласована с командованием Южного фронта, в результате чего связь штаба фронта со штабом 9-й армии была потеряна, и Р.Я. Малиновский ничего не знал о событиях в полосе 9-й армии, а следовательно, об этом не знал и главком направления [2;142].

По поводу этого комплекса обвинений в адрес командарма-9 российский историк К.В. Быков высказался весьма «сочно» в том смысле, что на генерала Ф.М. Харитонова повесили «всех «собак»» [5; 261].

Сам К.В. Быков держится несколько другого мнения о степени вины командующего 9-й армии.

Во-первых, как полагает исследователь, операция 9-й армии в районе Маяков как раз отвечала обстановке, причём абсолютно. Дело в том, что войска армии, согласно поставленной задаче, должны были прочно удерживать фронт по линии Красноармейск – Красный Лиман, и Маяки, занятые немцами, лежали как раз на этой линии. Но 4 мая немцы, предприняв атаку, захватили высоту севернее Маяков. Естественно, что командарму-9 и командующему Южным фронтом волей-неволей пришлось предпринять операцию по возвращению утраченных позиций [5; 366].

Во-вторых, К.В. Быков предполагает, «что если бы частная операция 9-й армии в районе Маяков не была остановлена командованием ЮЗН, то находящиеся здесь в наступательном, а не в оборонительном положении войска смогли бы быстро ударить во фланг прорвавшегося на изюмском направлении противника, защитив одновременно советские переправы через Северский Донец у Банковского и Богородичного. Разница в нанесении удара по немецкой обороне у Маяков и по немецким войскам, вышедшим в открытое поле, в условиях, когда у нас ещё имелась авиация, была бы значительной. Задержка «изюмской» группировки немцев не дала бы возможности повернуть на запад и их «барвенковской» группе…» [5; 367].

В-третьих, К.В. Быков, на основании немецких свидетельств, всё-таки сомневается, что с оборонительными рубежами в полосе 9-й армии дело обстояло так плохо, как об этом пишет И.Х. Баграмян. В частности, К.В. Быков ссылается на официальную историю 16-й танковой дивизии немцев, в которой указывается, что утром 17 мая немецкая «пехота проломала вполне обустроенные и глубоко эшелонированные русские зимние позиции…» [5; 257].

И, наконец, в-четвёртых, в отношении неоповещения командования Южного фронта о перемещении командного пункта 9-й армии российский исследователь лаконично замечает:

«Но как в такой обстановке, не имея связи, можно было это согласовать?» [5; 261].

Позволим себе и мы высказать своё мнение. Как представляется, перед нами две диаметрально противоположные точки зрения на один и тот же вопрос, а истина, как это обычно бывает, находится посередине.

Пойдём по пунктам.

Обоснованность операции. Согласитесь, К.В. Быков вносит в вопрос некоторую путаницу. Да, возврат высоты, захваченной немцами 4 мая, вполне отвечал обстановке. Но вот развивать после этого наступление на сильно укреплённые Маяки, о которые советские войска «обломали зубы» ещё в ходе Барвенково-Лозовской операции в январе-феврале 1942 года, – вряд ли отвечало обстановке, учитывая недостаток сил в 9-й армии. Понятно стремление генералов Ф.М. Харитонова и Р.Я. Малиновского расширить «горло» Барвенковского выступа. Понятно и их желание ворваться в Маяки «на плечах» выбитых с высоты немцев, что и вызвало продолжение наступления после того, как высота была возвращена. Но ворваться с ходу не удалось, наши войска явно вновь «увязли» под Маяками. Операцию надо было сразу же после этого прекратить, а её продолжали больше недели, пока «точку в ней не поставило» командование ЮЗН. И как ни крути, с 7 по 15 мая 9-я армия штурмовала Маяки «в инициативном порядке», без приказа Тимошенко об этом.

Однако хочется всё-таки акцентировать внимание на том, что если инициатива наступления и принадлежала самому генералу Ф.М. Харитонову, то она нашла поддержку у комфронта Р.Я. Малиновского, а следовательно, и последний несёт, наряду с командармом-9, полную ответственность за частную операцию, «не отвечающую обстановке».

С другой стороны, возникает вопрос и к командованию ЮЗН. Да, приказа на проведение удара по Маякам оно не отдавало. Но длилась эта операция не несколько часов, не день и даже не два. Длилась она восемь дней. И главком со своим штабом не знал о ней? Если да, то это ни С.К. Тимошенко, ни И.Х. Баграмяну не плюс: подчинённые им войска в течение восьми дней проводят безуспешную наступательную операцию, не санкционированную ими, а они – ни сном ни духом. Как же такое может быть? Что это за командующий направлением, как он командует? Что у него за штаб и что за начштаба?

Скорее всего, всё-таки, командование Юго-Западного направления было в курсе дел. Возможно, что о наступлении на Маяки оно узнало и не сразу, но, конечно же, узнало. В противном случае, приходится предполагать уж очень высокую степень халатности у С.К. Тимошенко, И.Х. Баграмяна и всех других штабных работников ЮЗН. Однако, не отдавая приказа на проведение данной частной наступательной операции, командование направления решило её не останавливать, а посмотреть, что, как говорится, из этого получится. Вот как описывает ситуацию И.Х. Баграмян в своих мемуарах:

«В штабе Юго-Западного направления о предпринятой 9-й армией частной операции мы узнали лишь после того, как началось наступление Юго-Западного фронта на харьковском направлении. Весть эта была настолько неожиданной и неприятной, что мы восприняли её с большой тревогой. Надо прямо признать, что операторы-направленцы нашего штаба по Южному фронту просмотрели этот факт, а Военный совет и штаб Южного фронта почему-то не посчитали необходимым доложить Военному совету Юго-Западного направления о предпринимаемой операции.

Поняв сразу же опасные последствия действий в направлении на Маяки, я немедленно доложил об этом Военному совету направления и просил принять безотлагательное решение о прекращении наступления и возвращении всех частей и соединений резерва Южного фронта в район Барвенкова.

Главнокомандующий маршал С.К. Тимошенко и член Военного совета Н.С. Хрущёв, выслушав и обсудив моё предложение, пришли к выводу, что, поскольку операция уже ведётся и, по всей вероятности, притягивает к району Маяков оперативные резервы противника, вряд ли целесообразно её прекращать. Хрущёв при этом заметил, что нельзя ограничивать свободу действий командования войсками Южного фронта, которое возглавляют такие грамотные в военном деле и опытные боевые генералы, как Родион Яковлевич Малиновский и Алексей Иннокентьевич Антонов» [2; 107-108].

Но ничего не получилось. А поэтому 15 мая С.К. Тимошенко приостановил попытки овладения Маяками.

Представляется, что приостановку наступления на Маяки можно напрямую увязать с получаемыми командованием ЮЗН разведданными об интенсивном движении немцев перед Южным фасом Барвенковского выступа. Мы уже знаем, что, несмотря на наличие информации, заставляющей предполагать возможность скорого наступления немцев в данном районе, никаких дополнительных мер по усилению обороняющихся здесь 9-й и 57-й армий С.К. Тимошенко не принял. В то же время, совсем не обратить внимание на донесения разведки и показания пленных маршал, очевидно, не мог. Поэтому операция по взятию Маяков, в которой расходовались резервы 9-й армии и Южного фронта, т.е. те силы, которые и могли как раз пригодиться для отражения возможного удара немцев, была прекращена.

В общем, строго говоря, за «маяковскую эпопею» ответственность несёт и командование Юго-Западного направления.

Большие шансы атакующей Маяки группировки остановить наступление немцев на изюмском направлении. В этой точке зрения К.В. Быкова есть рациональное зерно. И дело тут не только в том, что армия, сил которой не хватает для создания обороны уставной плотности, а именно таковой являлась 9-я армия (см. выше), обречена на прорыв этой обороны при умелом подходе противника к данному вопросу. Дело ещё и в том, что, как верно в своих воспоминаниях отметил И.Х. Баграмян, «к началу перехода группы Клейста в наступление» силы, привлечённые к операции по овладению Маяками, «не успели перегруппироваться и занять место в оперативном построении армии для обороны» [2; 107]. Так, на левом фланге 9-й армии, в районе Маяков, 51-я стрелковая дивизия заканчивала смену 30-й кавалерийской дивизии и частей 333-й стрелковой дивизии. Один полк 333-й стрелковой дивизии (1116-й) после смены его 51-й стрелковой дивизией находился на марше и следовал в район Барвенково. Второй полк (1120-й) ещё не был сменён и занимал оборону на участке западнее Маяков. Тогда как третий полк дивизии (1118-й) уже располагался на рубеже Барвенково, Никополь, Петровка [9; 51]. От Маяков отводились 15-я и 121-я (резерв командарма-9) танковые бригады. Любой военный знает, как опасен удар противника по перегруппировывающимся войскам. В случае с 9-й армией устойчивость и без того непрочной обороны уменьшилась, можно сказать, в разы.

Если бы с утра 17 мая советская группировка, пытавшаяся взять Маяки, в составе 15, 121 тбр, 30 кд (5 кк), частей ряда пехотных дивизий и 12 тбр (резерв комфронта) нанесла удар по рвущейся на Долгенькую немецкой группировке, то эффект от этого удара, действительно, мог получиться значительным. Однако вот в чём штука: продолжать осаждать Маяки в ожидании неизвестно когда начнущегося немецкого наступления, «сжигая» в этой операции всё большее количество армейских и фронтовых резервов, всё-таки опрометчиво. Это сейчас нам, знающим свершившиеся события, легко об этом рассуждать. Тогда ситуация командованию Юго-Западного направления виделась в несколько ином свете: Маяки взять не удаётся, сил на это израсходовано много; вполне возможно, немцы скоро нанесут удар в полосе Южного фронта; следовательно, армейские и фронтовые резервы должны быть использованы для укрепления обороны, а не расходоваться в бесплодных штурмах. Другое дело, что отдан соответствующий приказ был слишком поздно. А если зрить в корень, то «Маяковская» операция вообще не должна была проводиться, её следовало прекратить сразу же после первых безуспешных попыток овладеть этим населённым пунктом.

Оборонительные позиции в полосе 9-й армии. Говоря коротко, нам не очень понятно, почему свидетельствам историописателя немецкого соединения мы должны доверять больше, чем мемуарам советского военачальника (И.Х. Баграмяна)? На том основании, что последний – лицо заинтересованное (в сваливании своих просчётов и ошибок на командующего 9-й армии)? Так и немцы – лица заинтересованные. Им куда как почётнее написать, что войска 16-й танковой дивизии «проламывали» совершенную, глубокоэшелонированную оборону русских, чем отметить, что немецкие танки и пехота быстро проскочили через «жиденькие» оборонительные рубежи.

Лично нас в описании, на которое ссылается К.В. Быков, настораживает вот какая деталь: Вольфганг Вертен, историк 16-й танковой дивизии, указывает, что немцы «проламывали» зимние русские позиции [5; 257]. Напомним, что попытки расширить Барвенковский плацдарм были прекращены только в первой декаде апреля 1942 года, и войска Южного фронта (в частности, 9-я армия) принимали в них самое активное участие. Т.е. вплотную заняться фортификационными работами войска 9-й армии раньше конца первой – начала второй декады апреля никак не могли. Недаром Р.Я. Малиновский только 6 апреля потребовал от своих командармов и командиров дивизий в директиве № 00177 создания «прочной обороны, развитой в глубину, с продуманной системой огня, ПТО, с максимальным развитием оборонительных сооружений и ПТ и ПП препятствий и широким приспособлением к обороне населённых пунктов» [5; 435-436].

Конечно, зимой советские части на отбитых у немцев территориях создавали оборонительные рубежи, использовали для своих целей и рубежи противника. Но во что должны были эти рубежи превратиться за период весеннего снеготаяния и распутицы? Характерное замечание находим в книге генерала С.П. Иванова «Штаб армейский, штаб фронтовой» (Семён Павлович в должности начальника штаба 38-й армии был непосредственным участником майских 42-го года событий под Харьковом):

«Ведь необходимо было коренным образом переоборудовать передний край обороны и подготовить промежуточный рубеж… Зима была на исходе, и все имевшиеся сооружения под воздействием обильной талой воды пришли в негодность (выделено нами – И.Д.). По указанию командарма, штаб совместно с инженерами и артиллеристами разработал план оборудования местности, расположения боевых позиций, конфигурации траншей» [16; 221].

Так было в полосе 38-й армии. Но не меньше проблем в создании новых оборонительных рубежей было и у 9-й армии. Не меньше они требовали и усилий для своего решения.

Поэтому, когда И.Х. Баграмян пишет, что в полосе 9-й армии оборона «представляла собою систему опорных пунктов и узлов сопротивления, недостаточно оборудованных в инженерном отношении» [2; 107], эшелонированную всего на 3–4 километра в глубину, у нас есть все основания ему верить. Слишком мало было времени у измотанных предыдущими боями войск 9-й армии после прекращения наступления и окончания периода снеготаяния и распутицы, чтобы выполнить качественно требования командующего Южным фронтом. К тому же, не будем забывать, что значительная часть сил левого фланга 9-й армии в течение восьми дней в мае была занята вовсе не созданием оборонительных сооружений, а наступлением на Маяки. Два же оставшихся до немецкого наступления дня были заняты перегруппировкой. 9–10 дней, выброшенных из графика строительно-фортификационных работ, – это существенно.

Конечно, на каких-то участках оборона могла быть развита лучше, на каких-то – хуже. Но в целом мощной оборонительной полосы на пути немецкого наступления, наверное, всё-таки не было.

Какая доля ответственности за это лежит на Ф.М. Харитонове? Если подойти к вопросу формально, то виноват он на все сто процентов, т.к. приказа комфронта Р.Я. Малиновского, в сущности, не выполнил. Но если рассматривать вопрос более широко, то, конечно же, надо указать и на причины подобной неисполнительности командарма-9: недостаток времени и сил при большом объёме работ (не будем забывать, что полоса обороны армии составляла свыше 90 км [5; 458]; 96 км, по более точным подсчётам А. Галушко и М. Коломийца [9; 51]).

Наверное, спрос должен быть не только с Ф.М. Харитонова, но и с Р.Я. Малиновского, который, отдав приказ, должен был проконтролировать его исполнение. Если же должный контроль со стороны командующего Южным фронтом имел место, но положение вещей радикально не изменилось, то на это имелись объективные причины, о которых, собственно, говорилось выше и наличие которых, очевидно, признал и Р.Я. Малиновский.

Наконец, самовольный, несогласованный с командованием фронта перенос командного пункта (из Долгеньки в Каменку, а из Каменки в Пески). Здесь мы полностью согласимся с К.В. Быковым: согласовать перенос при отсутствии связи было попросту невозможно. Сидеть же без связи в Каменке, находящейся на направлении немецкого удара, было более чем опрометчиво, а главное – ничего не давало. Даже озаботься генерал Ф.М. Харитонов восстановлением связи с войсками и штабом ЮФ, оставаясь в Каменке, даже завершись попытка этого восстановления успехом, то, с учётом движения на командный пункт в Каменке основных сил немцев, связь могла в любой момент быть потерянной вновь. Ф.М. Харитонов рассудил здраво, переведя КП в Пески и уже оттуда делая попытки наладить связь и управление войсками.

Другое дело, что командарму-9 может быть предъявлено обвинение в неиспользовании радиосредств для поддержания связи с войсками и вышестоящими штабами. Но, как мы уже видели из директивы Ставки ВГК № 170395 от 18 мая, это был «грех» не одного генерала Ф.М. Харитонова, но и штаба Южного фронта, а говоря ещё шире, и командования ЮЗН, и командования других советских фронтов. Директива указывала на радиобоязнь как общее для РККА явление. Достаточно сказать, что адресовалась она Военным советам всех фронтов [5; 465-466]. На это же указывает и приказ Ставки ВГК № 00107 от 30 мая 1942 года «О недооценке радиосвязи в обеспечении бесперебойного управления войсками», в котором, в частности, говорилось:

«Несмотря на неоднократные требования Ставки об улучшении использования радиосвязи для обеспечения бесперебойного управления войсками с помощью радио, опыт последних боёв (Крымский, Южный и Юго-Западный фронты) показывает, что:

Радиосвязь, являющаяся основным и очень часто единственным средством связи и управления войсками в условиях современной войны, используется крайне плохо и большинством командиров и штабов игнорируется.

Имеющиеся в распоряжении штабов фронтов и армий радиостанции часто не используются даже при отсутствии проводной связи, радиостанции отстают от штабов, отрываются от командования, не имеют при себе оперативных работников и шифровальщиков.

Командующие армиями и командиры дивизий не заботятся о том, чтобы при них всегда находились радиостанции, при помощи которых они могли бы управлять войсками и информировать о своих действиях вышестоящие штабы. Более того, многие командующие армиями и командиры дивизий из-за боязни обнаружить место нахождения своих штабов запрещают работу радиостанций.

Указанные причины, как правило, приводят к нарушению связи с высшими штабами и потере управления войсками» [5; 466-467].

Словом, война идёт уже почти как год, а отношение к радиосвязи осталось в Красной Армии на уровне лета 1941 года. Как в то время нежелание и неумение использовать рации было одной из серьёзных причин наших поражений, так и в мае 42-го, в частности, под Харьковом, это сыграло для нас роковую роль.

Так какова же степень вины генерал-майора Ф.М. Харитонова в том, что вверенная ему армия не смогла выполнить поставленную перед ней задачу? Ответственности с Ф.М. Харитонова мы не снимаем. Как командарм, он в ответе за неудачные действия своей армии. Но и делать его козлом отпущения, на наш взгляд, совершенно недопустимо. Во многом его ошибки были обусловлены недочётами и ошибками вышестоящих штабов: в планировании, использовании разведданных, реагировании на обстановку, распоряжении резервами, построении системы связи с подчинёнными войсками.

* * *

Однако вернёмся к изложению событий, имевших место под Харьковом после 19 мая.

Надо заметить, что представление командующих 21-й и 28-й армий (Гордов и Рябышев соответственно) о силах противостоящего им противника и его намерениях не соответствовало действительности. По их мнению, противник понёс в предыдущих боях громадные потери, истощён и готов прекратить свои контрудары в районе действия северной советской группировки. И тем более, здесь он не способен ни на какое решительное наступление. Это заключение командующие армиями доложили маршалу С.К. Тимошенко [9; 68].

Несколько более сдержанны в оценке ситуации были и командарм-38, и его штаб. Вот как описывает это начальник штаба 38-й армии генерал С.П. Иванов:

«Первоначальными были оптимистические высказывания: своим наступлением мы, дескать, сорвали замысел врага, и он израсходовал на оборону те силы, которые предназначались для удара. Но полковник Приходько предположил, что коль скоро гитлеровское командование замышляет крупное наступление, то, очевидно, оно имеет в достатке резервы, которые могут скоро подойти. А если так, то противник, хотя и с запозданием, но способен предпринять запланированное наступление. К.С. Москаленко и Н.Г. Кудинов согласились с этим предположением. Было решено активизировать действия войск армии, чтобы помешать замыслу гитлеровцев» [16; 235-236].

Как видим, намерения К.С. Москаленко вполне совпадали с приказами, полученными им от С.К. Тимошенко.

Впрочем, у главкома Юго-Западного направления другого выхода уже и не было. Ещё в Первую мировую генерал А.И. Деникин изрёк фразу, которая коротко передала известное положение военной теории: «Если ситуация пиковая, нужно атаковать». Ситуация в Барвенковском выступе для советских войск и так была чрезвычайно пиковой. В такой ситуации удар по северному фасу выступа, об изначальном планировании которого немцами командование ЮЗН достоверно знало из захваченных документов, неминуемо вёл к катастрофе. Значит, любыми путями данный удар надо было предотвратить. А сделать это можно было, непрерывно атакуя противника перед фронтом северной группировки наших войск. Конечно, ни о каком взятии Харькова и окружении немецких сил под ним речи уже не шло. Силы противника надо было просто сковать активными действиями. Потому-то на 20 мая соединения 28-й и 38-й армий получили приказ наступать. 21-я армия такого приказа не получила, что можно объяснить как относительной удалённостью её от северного фаса Барвенковского плацдарма, так и мощными контрударами по ней противника в предыдущие сутки, под воздействием которых левый фланг армии подался назад. Командарм-21, не получив на 20 мая указания о наступлении, решил этот день использовать для приведения своих войск в порядок, замены зимнего обмундирования летним и улучшения позиций [9; 68].

От внимания командующих 21-й и 28-й армий ускользнула перегруппировка сил, которую немцы проводили 19 мая и к исходу этого дня её завершили. Прежде всего они создали ударную группу в выступе, который образовался 19 мая вследствие отхода частей 21-й армии (между населёнными пунктами Муром и Вергелевка). В неё вошли части двух пехотных (83-й и 57-й) и одной танковой (3-й; 40 танков) дивизий [9; 68-69]. В то же время в районе села Нескучное, по которому планировался удар 28-й армии, было сосредоточено до 100 танков 23-й танковой дивизии немцев [9; 69].

С наступлением рассвета 20 мая соединения 28-й армии, за исключением 175 сд, перешли в наступление. В начале оно развивалось успешно. Но с выходом в район южнее Нескучного наступавшие части были остановлены сильным огнём танков, артиллерии и налётами авиации. В 12 часов дня противник начал контрудар, который нанёс по частям 175-й и 169-й стрелковых дивизий. Под воздействием танков и авиации противника, безраздельно господствующей над полем боя, части этих дивизий начали отход по всему фронту в восточном направлении, открывая тем самым левый фланг и тыл 21-й армии [9; 69].

В 17 часов начала наступление немецкая группировка в районе Мурома (т.н. группа Гольвитцера). Она прорвала оборону 21-й армии и овладела северо-западной частью Мурома. Левофланговые соединения 21-й армии, таким образом, оказались в «мешке». Командарм-21 начал отвод частей этих соединений (227 сд и 34 мсбр) и пытался организовать оборону на промежуточных рубежах. Но поспешный отход правофланговых соединений 28-й армии сорвал эти планы [9; 69].

Безрезультатным оказалось и наступление четырёх дивизий 38-й армии на Волхов Яр и Змиев [16; 237].

Не принёс изменения положения и день 21 мая. Все три армии северной советской группировки вынуждены были отражать удары немецких танков и пехоты, которые действовали при активнейшей поддержке авиации. Вместо планируемого наступления наши войска вынуждены были обороняться.

Между тем генерал Паулюс, измотав 21-ю, 28-ю и 38-ю советские армии, заставив их отказаться от наступательных действий и перейти к обороне, скрытно перебросил основные силы 3-й и 23-й танковых дивизий к северному фасу Барвенковского выступа. Здесь они 22 мая нанесли удар, прорвали оборону наших войск, форсировали Северский Донец, начали движение к югу и в этот же день соединились с войсками группы «Клейст» в 10 км южнее Балаклеи. Это означало полное окружение сил 6-й, 57-й армий, ряда частей 9-й армии, а также армгруппы Бобкина в Барвенковском выступе [25; 147], [4; 236-237], [13; 58], [9; 69], [16; 237-238], [5; 101, 176-178, 240-241, 267].

Что касается действий группы «Клейст» за период с 20 по 22 мая включительно, то о них очень точно сказал известный российский историк А. Исаев:

«Вообще манёвры немцев в процессе образования «котла» под Харьковом следует признать одними из наиболее замысловатых за всю войну» [17; 340].

20 мая началось наступление III моторизованного корпуса немцев под командованием генерала Маккензена на запад, почти параллельно занимаемому резервами Юго-Западного направления фронту. Этому корпусу были переданы 16-я танковая и 60-я моторизованная дивизии [17; 340]. Вот они-то и получили приказ наступать на Лозовую. Если взглянуть на карту Барвенковского выступа, то отчётливо видно, что удар с рубежа реки Береки на Лозовую – это удар вглубь ещё не успевшего образоваться «котла». Зачем он был нужен немцам? Им они «убивали сразу двух зайцев». Во-первых, они выходили в тыл оборонявшимся южнее Лозовой соединениям 57-й армии [17; 340]. Во-вторых, немцы рассекали окружаемые советские войска: 57-я и остающиеся на западном берегу Северского Донца части 9-й армии отсекались от 6-й армии и группы Бобкина [5; 268].