Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский котёл

Под ударами немцев дрогнула и начала самовольный отход с позиций 404-я дивизия 44-й армии. Противник устремился на восток. Положение спасла 72-я кавалерийская дивизия, подошедшая в район прорыва. Спешенные конники, обороняясь в полосе 11 км на необорудованной в инженерном отношении местности, мужественно дрались с врагом, которому лишь к исходу дня удалось пробить бреши в обороне дивизии. Эти бреши удалось «залатать» с помощью 12-й и 143-й стрелковых бригад из резерва фронта. Враг был остановлен. Но к этому моменту глубина его прорыва достигла 30 км, а у 44-й армии уже не существовало сплошного фронта обороны [27; 6], [14; 5].

Ещё днём, захватив совхоз Арма-Эли, немецкое командование, в соответствии со своим замыслом, развернуло 22-ю танковую дивизию на север. Начав наступление, немцы наткнулись на войска 51-й армии, которые, вследствие запаздывания сосредоточения своей ударной группировки, так и не перешли в наступление. Однако в обороне части армии проявили упорство. В центре Ак-Монайского (Парпачского) перешейка, в районе курганов Кош-Оба и Сурюк-Оба развернулся ожесточённый бой. Противнику дорогой ценой доставался каждый метр завоёванной территории. Особенно отличились танкисты 56-й танковой бригады и 229-го отдельного танкового батальона. Без должной поддержки пехоты они отбивали атаки танков и пехоты противника на рубеже Мезарлык-Оба до полудня 10 мая, после чего под натиском превосходящих сил начали отход на север [1; 22-23], [25; 48]. Причём к моменту вступления в бой на указанном рубеже в обоих танковых формированиях оставалось всего 37 машин (26 (15 Т-26 и 11 Т-60) в 56 тбр и 11 КВ в 229 отб) [25; 48].

Начавшийся во второй половине дня 9 мая дождь ещё более усложнил немцам ведение наступательных действий. Но любопытно заметить, что Манштейн в своих воспоминаниях торможение немецкого продвижения на север только с этим дождём и связывает, ни словом не упоминая о схватке в центре Ак-Монайского перешейка [19; 264]. Удивляться не приходится – немцам, как обычно, судя по их мемуарам, мешало только «русское бездорожье», главные свои усилия они тратили на борьбу с ним (а зимой ещё и с зимой), а не русскими войсками.

9 мая в полосе 47-й армии противник активности не проявлял [25; 48].

Уже днём 9 мая начальник штаба Крымского фронта генерал П.П. Вечный обратился в Военный совет и лично к Л.З. Мехлису с предложением об отводе 47-й армии, а также армейских и фронтовых тылов из образовавшегося мешка [1; 23]. Заметим, что П.П. Вечный не предлагал начать отвод 51-й армии, видимо, не отказываясь от мысли проведения контрудара её силами. Но предложение начальника штаба не встретило поддержки ни у Д.Т. Козлова, ни у Л.З. Мехлиса, ни у других членов Военного совета. Приходится полагать, что командование фронта рассчитывало на эту армию как резерв в планируемом контрударе.

В свою очередь, и главком Северо-Кавказского направления маршал С.М. Будённый, находившийся в Краснодаре, не располагая точными данными о положении дел в Крыму, вечером 9 мая снова потребовал от командования фронта организации контрудара силами 51-й и 44-й армий       [1; 23], [32; 198].

В начале четвёртого часа утра 10 мая состоялись переговоры по прямому проводу между Ставкой ВГК и командованием Крымского фронта. Отчасти мы уже цитировали эти переговоры, но сейчас воспроизведём их полностью, т.к. в них содержится важная для нас информация:

«Керчь. У аппарата Мехлис и генерал Козлов.

Москва. У аппарата Сталин.

СТАЛИН. Передайте свой план действий, коротко.

МЕХЛИС и КОЗЛОВ. В ночь на десятое отводятся за Ак-Монайские позиции 77 гсд, 55-я танковая бригада, 19-й гв. миномётный полк, 25 кап. Эти части поступают в распоряжение командарма-51 Львова.

Мы предполагали с утра нанести силами ударной группировки Львова удар в направлении дорог у совхоза Арма-Эли, но ночью прошёл и ещё продолжается проливной дождь, сделавший дороги совершенно непроходимыми для автотранспорта.

Главком направления Будённый приказал обязательно наступать с утра 10-го группой Львова.

Мы сомневаемся в целесообразности [наступления], ибо танки не пройдут.

12, 143-й стрелковым бригадам приказано задержать противника на фронте Агибель, Войковштат, Чалтемир.

На Турецкий вал ставится в ночь на 10-е 156 сд, усиленная двумя дивизионами эрэсов, 12 пушек запасного полка и школа младших лейтенантов. Что касается 47-й армии, в ночь на одиннадцатое будет последовательный отвод её к востоку за Ак-Монайские позиции.

ВВС прикрывают 51-ю и 47-ю армии и бомбят войска противника, наступающие на 44-ю армию. КП фронта, находящийся под непрерывной бомбёжкой и [в] большой близости от противника, переносится в каменоломни на северной окраине Керчи.

Сегодня Мехлис, Козлов и Шаманин находились в 51-й армии и намерены с группой оперативных работников выехать в 51-ю армию для руководства действиями 51-й и 47-й армий и наблюдения за организацией отвода частей 47-й армии за Ак-Монай. Намерены одну из дивизий 47-й армии, после того как она выйдет за Ак-Монай (11.05.1942 г.), направить для усиления прикрытия Турецкого вала.

Просили бы Вас дать с Таманского полуострова 103-ю бригаду для обороны Керченского обвода.

Что касается артиллерии РС и дивизий второго эшелона, то они уже из 47-й армии отведены за Ак-Монайские позиции.

У нас всё. Мехлис. Козлов. Шаманин. Колесов. Булатов.

СТАЛИН. 1. Всю 47-ю армию необходимо немедля начать отводить за Турецкий вал, организовав арьергард и прикрыв отход авиацией. Без этого будет риск попасть в плен.

2. 103-ю бригаду дать не можем.

3. Удар силами 51-й армии можете организовать с тем, чтобы и эту армию постепенно отводить за Турецкий вал.

4. Остатки 44-й армии тоже нужно отводить за Турецкий вал.

5. Мехлис и Козлов должны немедленно заняться организацией обороны Турецкого вала.

6. Не возражаем против перевода штаба в указанное вами место.

7. Решительно возражаем против выезда Козлова и Мехлиса в группу Львова.

8. Примите все меры, чтобы вся артиллерия, в особенности крупная, была сосредоточена за Турецким валом, а также ряд противотанковых полков УСВ.

9. Если вы сумеете и успеете задержать противника перед Турецким валом, мы будем считать это достижением.

Все приказы главкома, противоречащие только что переданным приказаниям, можете считать не подлежащими исполнению.

МЕХЛИС, КОЗЛОВ. Сделаем всё в точности по Вашему приказу. Немедленно приступаем к работе. Нельзя ли временно – на два-три дня – усилить нас авиацией за счёт других фронтов?

СТАЛИН. Скоро придут три полка авиации в Ейск и в Новороссийск в распоряжение Будённого, можете их взять для вашего фронта. Торопитесь с исполнением указания, время дорого, а вы всегда опаздываете. Всё.

МЕХЛИС, КОЗЛОВ. Слушаемся, к исполнению приступаем сейчас. До свидания. 10.05.1942 г. 03 ч.06 мин.

СТАЛИН. До свидания. Желаем успеха» [32; 198-199].

Итак, командование Крымского фронта всё ещё рассчитывало, что контрудар силами 51-й армии исправит положение. С целью его организации часть сил 47-й армии предполагалось передать командарму-51 (77 гсд, 55 тбр, 19-й гв. миномётный полк, 25 кап). Остальные силы 47-й армии в ночь на 11-е (т.е. через сутки) должны были оставить Ак-Монайские позиции и несколько отойти на восток. Смысл этого мероприятия заключался в выравнивании линии фронта, ибо немецкий прорыв на юге ставил тылы 47-й армии под удар. Причём только 11 мая одна из дивизий армии должна была проследовать на Турецкий вал для усиления его обороны. Сутки же этой оборонительной линии предстояло быть под прикрытием частей 156-й стрелковой дивизии и школы младших лейтенантов, которым предстояло на неё выйти 10-го числа.

Ставка «забраковала» этот план, приказав начать немедленный отход всех трёх армий на линию Турецкого вала и организовать на нём прочную оборону.

Мехлис и Козлов «взяли под козырёк» и…

А вот дальше, на наш взгляд, произошли наиболее непонятные и запутанные события во всей эпопее Крымского фронта.

Известно, что директива на отход была получена штабом 47-й армии только вечером 10 мая [1; 23], [25; 52], [27; 6]. Утверждается, что тогда же её получили и в 51-й армии. Почему? Откуда эта задержка с передачей приказа? Многие историки видят причину этого в неразворотливости, пассивности командования Крымского фронта, бюрократических методах управления, применяемых им. Так, В.В. Абрамов пишет, что «вместо быстрого принятия решений оно проводило бесконечные совещания» [1; 23]. В принципе, довольно легко определить источник, из которого историк почерпнул данное утверждение, – это директива Ставки ВГК № 155452 Военным советам фронтов и армий «О причинах поражения Крымского фронта в Керченской операции» от 4 июня 1942 года. В её 2-м разделе говорится:

«В критические дни операции командование Крымского фронта и тов. Мехлис, вместо личного общения с командующими армиями и вместо личного воздействия на ход операции, проводили время в многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета (выделено нами – И.Д.)» [32; 238].

Далее историками выстраивается схема: получив приказ вечером 10-го, генералы Львов и Колганов только вечером 11-го начали отвод своих войск. Таким образом, было потеряно два дня (или двое суток), что оказалось для войск Крымского фронта роковым [25; 52], [27; 6]. И снова легко понять, откуда историки взяли это утверждение про двое суток опоздания в выполнении приказа Ставки. Да оттуда же – из директивы Ставки ВГК № 155452 от 4 июня 1942 года. Плюс – из мемуаров А.М. Василевского.

В первом источнике читаем:

«Когда же на второй день после начала наступления противника, учитывая обстановку, сложившуюся на Крымском фронте, и видя беспомощность командования фронта, Ставка приказала планомерно отвести армии фронта на позиции Турецкого вала, командование фронта и тов. Мехлис своевременно не обеспечили выполнение приказа Ставки, начали отвод с опозданием на двое суток (выделено нами – И.Д.), причём отвод происходил неорганизованно и беспорядочно.

[…]

Опоздание на два дня с отводом войск (выделено нами – И.Д.) явилось гибельным для исхода всей операции» [32; 237, 238].

У А.М. Василевского в его воспоминаниях:

«…но командование фронта, не выполнив приказ Ставки, затянуло отвод на двое суток (выделено нами – И.Д.) и к тому же не сумело правильно организовать его» [4; 208].

Прежде чем приступить к дальнейшему изложению событий, оговоримся: мы не стремимся показать, что командование Крымского фронта, представитель Ставки ВГК Л.З. Мехлис были не виновны в катастрофе, постигшей их войска. Ещё как виновны! Мы стремимся лишь к объективному изложению произошедшего. Эта объективность и требует уйти от некоторых штампов, прописавшихся в нашей исторической литературе.

Так вот, в отношении «прозаседавшихся». Та же директива Ставки даёт все основания усомниться, что промедление с передачей приказа Ставки в армии было следствием каких-то совещаний в штабе Крымского фронта. Директива говорит о совещаниях в общем, не конкретизируя, что именно из-за них приказание Верховного Главнокомандования не было доведено до командования 47-й и 51-й армий. Зато в ней прямо говорится, что это явилось следствием недисциплинированности Козлова и Мехлиса, которые не обеспечили своевременного доведения приказа до штабов армий, а следовательно, и своевременного его исполнения [32; 237, 238].

Причём во 2-м разделе директивы находим утверждение, что до командующего 51-й армией приказ и не был доведён вообще [32; 238]. Данное утверждение подтверждается и директивой Ставки № 170375 от 11 мая 1942 года главнокомандующему СКН маршалу С.М. Будённому, в которой говорится:

«Ввиду того, что Военный совет Крымфронта, в том числе Мехлис, Козлов, потеряли голову, до сего времени не могут связаться с армиями (выделено нами – И.Д.), несмотря на то, что штабы армий отстоят от Турецкого вала не более 20-25 км…» [32; 201].

Время передачи директивы – 23 ч. 50 мин. 11 мая, т.е., фактически, уже закончился день 11 мая, а по сведениям, которыми располагала Ставка, приказ на отход до армий даже ещё не доведён.

Все эти нюансы делают очень уязвимой схему событий на Крымфронте 10-11 мая, рисуемую рядом историков и ставшую чуть ли не официальной: 1) Козлов и Мехлис, получив приказ Ставки на отход рано утром 10 мая, вместо его выполнения начинают зачем-то совещаться; 2) совещаются они весь день и, видимо, ничего лучшего приказа Ставки не выдумав, передают его в армии; 3) Львов и Колганов зачем-то целые сутки медлят с его исполнением; 4) итог – потеряно два дня.

Но что же произошло в реальности? Чем вызваны задержки в исполнении приказа Ставки?

Известные факты и имеющиеся документы позволяют реконструировать события следующим образом.

Первоначально командование Крымского фронта всё же решило дождаться результатов контрудара 51-й армии, намеченного на 10 мая, а посему не довело приказ Ставки ни до командарма 51-й армии, ни до командарма 47-й. Конечно, никто не проводил многочасовых заседаний Военного совета при этом и не решал на них, что же нужно делать. Всё было решено довольно быстро.

Как явствует из переговоров со Ставкой, командование Крымфронта, не обладая всем объёмом информации о положении дел, считало, что у него будет достаточно времени для отвода своих армий на рубеж Турецкого вала. Ведь, по его расчётам, только за Ак-Монайские позиции 47-я армия должна была начать выходить в ночь на 11 мая, а одна из её дивизий только 11-го числа должна была занять оборону на Турецком валу. Наступление ударной группы 51-й армии либо переломило бы ситуацию на фронте, либо, по крайней мере, на какое-то время остановило немцев. В первом случае отвод армий и не понадобился бы (а победителей не судят), во втором – можно было успеть отвести армии за Турецкий вал. В конце концов, контрудар был Ставкой разрешён. Рассуждая, по всей вероятности, именно так, командование Крымского фронта глубоко заблуждалось.

С большой долей уверенности можно говорить, что связь с армиями на тот момент у штаба фронта ещё была, так как 77 гсд и 55 тбр участвовали в контрударе 51-й армии во второй половине дня 10 мая. Следовательно, до армий распоряжение об их передаче было доведено. Безусловно, это могло быть сделано до переговоров с Москвой, и то, что подавалось Ставке как планы, уже приводилось в исполнение. Но совершенно ясно и то, что решение о переброске частей и соединений из 47-й в 51-ю армию могло быть принято только по результатам боевого дня 9 мая. Естественно, что не раньше конца дня оно было доведено и до штабов армий. И связь на тот момент существовала. Весьма сомнительно, что она исчезла спустя пару-тройку часов и как раз после получения приказа Ставки. Исчезла напрочь, с обеими армиями сразу. Кстати, на момент переговоров с Москвой она, видимо, была. В противном случае Мехлис с Козловым, скорее всего, отметили бы в ходе переговоров её отсутствие. Это было в их интересах, но они ни словом об этом не обмолвились.

Итак, командование Крымского фронта решило «погодить» с выполнением приказа Ставки, и сделало это вполне сознательно, без всяких «метаний» на многочасовых совещаниях. Не было и никакого форс-мажора в виде отсутствия связи. Потому-то в своей директиве № 155452 от 4 июня 1942 года Ставка прямо указала на недисциплинированность Козлова и Мехлиса, нарушивших указание Ставки по отводу войск за Турецкий вал.

Во второй половине дня 10 мая дождь прекратился. После некоторого подсыхания почвы у немцев появилась возможность наступать, но и наши силы смогли нанести контрудар. 28-ю лёгкую пехотную и 22-ю танковую дивизии немцев в районе селения Огуз-Тобе атаковали части 77-й горнострелковой дивизии и 55-й танковой бригады. Разгорелся ожесточённый бой, в ходе которого Огуз-Тобе несколько раз переходил из рук в руки. Враг оставил здесь горы трупов и множество искорёженной техники, в том числе 20 подбитых танков [1; 24], [25; 53]. Но велики были и наши потери. В частности, 55 тбр из 46 танков (10 КВ, 20 Т-26, 16 Т-60 [25; 53], или, по другим данным, – 15 Т-60 и 1 Т-34 [11; 277]) потеряла 26. Большие потери бригада понесла ещё до вступления в бой, подвергшись массированному налёту авиации противника при выдвижении на исходные позиции [25; 53-54].

77-я горнострелковая дивизия и 55-я танковая бригада удерживали свои позиции до 11.00 11 мая. Их героизм позволил выскользнуть основным силам 51-й армии, отступая к Азовскому морю [1; 24]. Но после этого в 55 тбр остался всего один танк [11; 277], [27; 7].

Остальные силы 51-й армии вели оборонительные бои. Только 40-я танковая бригада успешно контратаковала противника, наступавшего на позиции 650-го стрелкового полка. Враг был выбит с высоты 63,2. В этом бою бригада уничтожила 4 танка и 2 противотанковых орудия немцев, сама потеряв 3 машины (1 Т-34 и 2 КВ) [25; 53]. В дальнейшем бригада, потеряв связь со штабом армии, оставалась на своих позициях. Её командир, не зная обстановки и не проявив должной инициативы для её выяснения, не нанёс удар во фланг немецким войскам, ведущим встречный бой с 77 гсд и 55 тбр у селения Огуз-Тобе. Подобный удар был бы значительной поддержкой нашим контратакующим войскам [1; 24].

Но улучшение после обеда 10 мая погоды привело к активизации немецкой авиации. Она наносила мощные бомбовые удары не только по боевым порядкам советских войск, но и по штабам и командным пунктам армий, узлам связи.

Видимо, именно действия авиации противника привели к утрате связи со штабом 51-й армии к концу дня 10 мая. Восстановить её оказалось невозможным. И в значительной степени потому, что на Турецком валу уже был противник.

Э. Манштейн в своих мемуарах отмечает, что моторизованной группе Гродека удалось продвинуться значительно на восток 9 мая ещё до начала дождя [19; 264]. Эта группа уже утром 10 мая вышла к Турецкому валу и закрепилась на нём, заняв две господствующие высоты с отметками 108,3 и 109,3. Подошедшие несколько позже к валу передовые части 156-й стрелковой дивизии были встречены ураганным огнём противника. Таким образом, вместо спокойного занятия оборонительного рубежа, дивизии пришлось штурмовать этот рубеж, стараясь выбить с него немцев. Попытки эти успешными не были, т.к. части дивизии прибывали к месту боёв постепенно, втягиваясь в бой не единовременно, а главное – имели слабую артиллерийскую поддержку. В то же время и к немцам к концу 10 мая стали подходить подкрепления (пехота, кавалерия и артиллерия) [1; 24, 25].

Потеряв связь с 51-й армией, не будучи в состоянии её восстановить, командование фронтом, весьма обоснованно в таких условиях предполагая, а может быть, и зная наверняка, что результаты контрудара были скромные (немцев не обратили вспять, а только затормозили их продвижение), решает довести приказ Ставки до 47-й армии. И ей это удаётся вечером 10 мая. Что же касается 51-й армии, то приходится полагать, основываясь на документах Ставки ВГК, что она этот приказ так и не получила (ни вечером 10-го, ни позже). Такого же мнения, кстати, придерживается и А. Исаев [11; 277]. Ведь даже отход 51-й армии 11 мая представлял собой чистейшую импровизацию, ибо отходила она не на восток, к Турецкому валу, как предписывалось Ставкой, а на север и северо-восток, в полосу 47-й армии. Кстати, «импровизировал» 11-го числа уже не генерал-лейтенант В.Н. Львов. Он погиб в 11.30 11 мая во время налёта вражеской авиации на командный пункт 51-й армии, располагавшийся на горе Кончи. Заместитель В.Н. Львова генерал-майор К.И. Баронов был ранен. Место командарма занял начальник штаба армии полковник Г.И. Котов [1; 24-25], [11; 277], [25; 54], [27; 7].

Получив приказ на отступление, командование 47-й армии тем же вечером, 10 мая, приступает к его выполнению [1; 23]. Колонны войск армии начали отход. Никаких суток генерал-майор К.С. Колганов неизвестно для чего не терял. Другое дело, что штаб армии выступил, действительно, 11-го числа в 3.00 [1; 23]. Но, знаете ли, нам трудно обвинять командарма в том, что он не пожелал отступать впереди своей армии, а отходил в её рядах.

Таким образом, обвинение, выдвинутое Ставкой командованию Крымфронта и повторённое А.М. Василевским в своих мемуарах, об опоздании с отводом войск фронта к Турецкому валу на двое суток, действительности не соответствует. Не правы и те историки, которые, приняв данное утверждение как бесспорную истину, стараются подогнать под него факты. Всё было сложней. 47-я армия опоздала с отходом (конечно же, по вине командования фронта) менее чем на сутки. В случае с отходом 51-й армии можно говорить об опоздании на два дня (но не на двое суток!), с той лишь поправкой, что приказа на отход она вообще, по-видимому, не получила (опять же, по вине фронтового командования).

С утра 11 мая в полосе 44-й армии немцы вели наступление, преимущественно используя танки и моторизованные части, преследуя разрозненные отступающие части армии [25; 54].

Противник продолжал наступление против левого крыла 51-й армии, пытаясь овладеть Огуз-Тобе и выйти к Арабатскому заливу. Как уже отмечалось, врага здесь почти до полудня сдерживали 77-я горнострелковая дивизия и 55-я танковая бригада, к которым присоединились остатки 56-й танковой бригады (5 лёгких танков Т-26 и Т-60) [25; 54]. После полудня, получив приказ исполняющего обязанности командующего армией полковника Г.П. Котова на отход в направлении Арабатского залива и далее – на восток, потеряв все танки, кроме одного, 77 гсд, 55 и 56 тбр начали отступление, присоединившись к остальным силам 51-й армии [25; 54-55], [11; 277].

Находившаяся неподалёку от места этих ожесточённых боёв, севернее кургана Кош-Оба, 40-я танковая бригада, имевшая на тот момент в своём составе 18 танков, не получая приказа от командарма из-за отсутствия связи, так же как и накануне, не проявила инициативы и не нанесла фланговый удар по наступающему противнику. Получив во второй половине дня приказ на отход, бригада начала отступление. В район Керчи прибыло 8 оставшихся танков Т-60 этой бригады [25; 55].

47-я армия отходила по побережью Азовского моря. Движение колонн было чрезвычайно медленным из-за бездорожья. Множество техники застревало, ломалось и было брошено. Должного руководства отходом не было. Части перемешивались. Возникший беспорядок ещё более замедлял движение. Положение усугубилось, когда в район отхода 44-й армии стали выходить части 51-й армии.

Днём 11 мая 22-я танковая дивизия немцев вышла к Азовскому морю. За ней следовали немецкая 170-я пехотная дивизия и румынская 8-я кавалерийская бригада [11; 277], [39; 3-4], [14; 5], [27; 7]. Но полностью «закупорить» образовавшийся «мешок» немцам не удалось. В распоряжении 8 дивизий двух советских армий осталась узкая полоска побережья Арабатского залива, по которой они и продолжали свой отход под сильнейшим воздействием вражеской авиации и артиллерии. Потери были велики. Береговую полосу усеяли тела погибших, подбитая и брошенная техника.

На Турецком валу 11 мая шли ожесточённые бои. Части 156-й дивизии совместно с курсантами курсов младших лейтенантов пытались выбить противника с Турецкого вала. Временами на некоторых участках им это удавалось. Но немцы контратаками восстанавливали положение [1; 25-26].

На южной оконечности Турецкого вала вели бои с противником, пытаясь его сдержать, кавалеристы 72-й кавалерийской дивизии, курсанты Ярославской авиашколы, погранчасти и остатки 39-й танковой бригады (в ней на 11 мая оставалось всего 8 машин: 1 Т-34, 1 Т-26 и 6 Т-60) [1; 26], [25; 54-55]. В.В. Абрамов в своей книге «Керченская катастрофа. 1942» приводит дневниковые записи и воспоминания двух оставшихся в живых курсантов-ярославцев, касающиеся боёв на Турецком валу.

В своём дневнике курсант А.А. Казанцев записал:

«11 мая вели бой с фашистами у села Марфовка.

12 мая цепями ходим в атаку, вражеские самолёты ходят чуть ли не по нашим головам. Особенно достаётся коням казаков 72-й кавалерийской дивизии, которые содержатся в загородках. Казаки воюют с нами в пешем строю.

13 мая слева от нас противник проявил активность, его подразделения в тумане просачиваются к нам в тыл…» [1; 26].

В конце 70-х годов прошлого века в беседе с В.В. Абрамовым бывший курсант В.С. Климов вспоминал: