«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

Вот и ответ на все вопросы. И главное в этом ответе: всё было подчинено идее нападения на Германию и её союзников. Только отсюда и возникли эти «соцсоревнования» и доказательства «эффективности и рентабельности». «Всё просто и запредельно логично»,– заявляет Резун [85; 65]. Впрочем, как всегда у него. Вешаем на СССР ярлык агрессора и «метём» под этот ярлык все факты (с аргументами, но без документов).

Нам же «запредельные» логические «выверты» Резуна простыми не кажутся, они сложные, именно «запредельные».

Посмотрим на все «кадровые вопросы», сформулированные Резуном, не его глазами.

Для начала хотелось бы поставить под сомнение утверждение британского автора, что в ходе игр «стенка на стенку» ходили «северные» генералы и генералы «южные». Вот, скажем, в «группу Г.К. Жукова» во время первой игры входили генерал-полковник Г.М. Штерн – на тот момент – командующий Дальневосточным фронтом и контр-адмирал А.Г. Головко – командующий Северным флотом. Трудно согласиться с тем, что они имели отношение к «южным» военным округам. В «команде Д.Г. Павлова» в первой игре та же история. В неё входят, например, командующий Северо-Кавказским военным округом генерал-лейтенант Ф.И. Кузнецов, командующий Забайкальским военным округом генерал-лейтенант И.С. Конев, командующий Среднеазиатским военным округом генерал-полковник И.Р. Апанасенко. Округами севернее Полесья Северо-Кавказский, Среднеазиатский и Забайкальский военные округа вряд ли можно назвать.

Во второй игре армии ударной группировки «южных», окружённые Г.К. Жуковым севернее Днестра, возглавляли В.И. Кузнецов, И.С. Конев и М.П. Кирпонос. Из трёх генералов только В.И. Кузнецов имел отношение к ЗапОВО (командовал 3-й армией). М.П. Кирпонос служил в КОВО и стал его командующим после ухода Г.К. Жукова на должность начальника Генштаба (кстати, в первой игре М.П. Кирпонос играл на стороне Жукова). И.С. Конев после перемещения Ф.И. Кузнецова на должность командующего ПрибОВО, занял его место в СКВО.

В общем, весьма «разбавленным» «не своими» генералами оказывается и состав группы «северных» окружных генералов и состав команды «южан».

Конечно же, Резун находит этому объяснения. Прежде всего, он утверждает, что обе команды всего лишь «разбавлены генералами других военных округов и центрального аппарата НКО, однако, основное ядро» в них составляли генералы соответствующих военных округов [85; 66]. Т.е. в «разбавленности» он опровержения своим доводам не видит.

Затем Резун начинает «жонглировать» перемещениями генералов по результатам игр. Ф.И. Кузнецов «ушёл» после первой игры на ПрибОВО и продолжает играть во второй игре по одну сторону с Д.Г. Павловым. Ага! Это командующие «северными» округами отстаивают свою «версию» вторжения. И.С. Конев после первой игры «ушёл»… с Забайкальского на Северо-Кавказский военный округ. Ага! Но позвольте, какое «ага»? Где Северный Кавказ и где территории к северу от Полесья? Но у Резуна всё сходится. Ведь И.С. Коневу поручено сформировать в СКВО 19-ю армию. А эта армия предназначена для вторжения [85; 52]. Только почему-то молчит британский автор, что 19-я армия ни в одном предвоенном советском плане для Западного фронта не предназначалась. Согласно «Записке…» М.А. Пуркаева от декабря 1940 года, она должна была входить непосредственно в состав ЮЗФ. «Справка…» Н.Ф. Ватутина видела её в составе РГК (как, судя по всему, и «Соображения…» от 15 мая 1941 года), но закреплённой опять же за Юго-Западным фронтом. Каким образом Резун отвёл И.С. Коневу роль «североокружного» генерала, остаётся не ясным.

Генерала-полковника И.Р. Апанасенко после игр повышают в звании (дают генерала армии) и переводят командовать Дальневосточным фронтом [85; 51]. Ага! И ничего, что Дальний Восток далековато от Белоруссии и Прибалтики. «Война на два фронта, одновременно против Германии и против Японии не исключалась» [85; 51-52]. Оно и верно, только каким образом подобное служебное перемещение И.Р. Апанасенко делает его сторонником удара по Германии севернее Полесья? Не понятно. Да это не беда.

Не обращая внимания на подобные несостыковки, Резун «проталкивает» мысль, что даже «чужие» для «северян» или «южан» генералы становились для них «своими» по результатам игр. Подобный тезис призван заретушировать «разбавленность» составов играющих групп «чужаками».

На наш взгляд, все эти «хитроумности» и «остроумности» попросту не нужны. Всё вполне объяснимо, если учитывать, что в ходе игр проходила не проработка реальных планов (каких бы то ни было: нападения или обороны), а учёба высшего командного состава РККА (конечно, не совсем абстрактная, а привязанная в чём-то к реальности).

Почему противоборствующие стороны возглавляли командующие особыми военными округами, а не начальник Генштаба и не начальник ГРУ?

Д.Г. Павлов и Г.К. Жуков были командующими не «рядовыми», а так называемыми «особыми» военными округами. Управления особых военных округов в случае войны преобразовывались в управления фронтов, которые, по планам, должны были вести действия на Западе: управление КОВО становилось управлением ЮЗФ, управление ЗапОВО – управлением ЗФ и управление ПрибОВО – управлением СЗФ. Согласно «Соображениям…» от 18 сентября, в случае «южного» варианта главные действия осуществлял ЮЗФ, а в случае «северного» – ЗФ. В обоих случаях действия СЗФ рассматривались как вспомогательные.

Поэтому вполне естественно, что в первой игре, действия которой разворачивались на Северном ТВД, войсками «красных» (читай – силами РККА) командовал тот, кому это предстояло делать в случае начала реальной войны, т.е. Д.Г. Павлов, а во второй игре, проводившейся на Южном ТВД, «красных» возглавлял Г.К. Жуков. Повторяем, игры не «обкатывали» реальные планы, но к реальности, хоть отчасти, не могли быть не привязаны (в самом деле, не с марсианами же воевать). Поэтому удивительно не то, что в первой игре «красных» возглавлял Д.Г. Павлов, а во второй – Г.К. Жуков, а если было бы наоборот.

Не вызывает у нас какого-то вопроса и тот факт, что в первой игре Д.Г. Павлову оппонировал Г.К. Жуков, а во второй Г.К. Жукову – Д.Г. Павлов и Ф.И. Кузнецов. Командующим округами, которые были щитом и главной ударной силой страны в случае войны, предстояло продемонстрировать, что они владеют универсальными навыками ведения операций, т.е. без привязки к «своему» конкретному фронту, участку ТВД. Продемонстрировать и получить дополнительные навыки. Словом, всё в соответствии с задачами игр.

Начальник Генштаба К.А. Мерецков при этом мог спокойно быть в составе руководства играми, оценивая навыки возможных командующих основными фронтами. Заодно он мог узреть и какие-то недостатки сентябрьских «Соображений…». Не потому, что они прорабатывались на играх, а, так сказать, по подобию. Для всего этого К.А. Мерецкову не обязательно было играть самому, как утверждает Резун [85; 49].

Точно так же спокойно мог находиться среди наблюдателей и глава Разведупра РККА генерал-лейтенант Ф.И. Голиков. Задача начальника ГРУ заключалась вовсе не в том, чтобы играть «за немцев», поскольку у него есть вся информация о них [85; 50]. Задача Ф.И. Голикова была в том, чтобы предоставить эту информацию для проведения игр, точнее, для подготовки исходных данных. Как утверждают специалисты, Ф.И. Голиков справился с этой задачей весьма успешно: в реальности 1941 года в вермахте существовало большинство корпусов с теми номерами, которые использовались в играх [34; 64].

Вообще, теоретически предполагается, что в случае войны начальник разведки будет начальником разведки, а не пойдёт командовать фронтом или армией. То, что подобное случится в действительности с Ф.И. Голиковым, никто в январе 1941 года, конечно, знать не мог. Поэтому Сталину, К.А. Мерецкову, С.К. Тимошенко, как представляется, было важнее посмотреть, на что способны предполагаемые командующие фронтами, дать поучиться им, а не оценивать, как командует войсками начальник Главного разведывательного управления.

Наконец, отсутствие «оргвыводов» по итогам игр, т.е. то, что Д.Г. Павлова не сняли с должности командующего ЗапОВО, а, наоборот, повысили в звании (с 23 февраля 1941 года он стал генералом армии), то, что повышение в званиях и/или должностях получили и члены его команды (И.Р. Апанасенко, Ф.И. Кузнецов, П.В. Рычагов) Резун объясняет тем, что никаких поражений Д.Г. Павлов в играх не потерпел. Обоснованно критикуя советский миф об играх, он делает совершенно необоснованный вывод: раз «мифологическая» советская трактовка игр неверна, планы прикрытия на них никто не отрабатывал, Г.К. Жуков Д.Г. Павлова на советской земле не бил, а только попытался бить его на «неметчине», да у него это не очень вышло, то, значит, на играх отрабатывались планы нападения. Павлов и его группа показали, что они неплохо могут наступать. Поэтому их не наказали, а повысили в должностях и званиях и отправили восвояси и дальше готовить удар по Германии.

Верно то, что Д.Г. Павлов сокрушительного поражения не понёс. Но, представляется, что все «шансы» для этого у него были. Недаром руководство игр в обеих играх отметило предпочтительное положение Г.К. Жукова. Да и противника на советской территории Г.К. Жуков бил (не самого Д.Г. Павлова, а его «союзника» Ф.И. Кузнецова в ходе второй игры, когда командовал «красными»).

Думается, у Сталина были все основания высказать Д.Г. Павлову своё недовольство в ходе разбора первой игры, как о том свидетельствует Г.К. Жуков:

«– Командующий войсками округа должен владеть военным искусством, уметь в любых условиях находить правильные решения, чего у вас в проведённой игре не получилось…» [29; 189].

Представим на минуту, что на играх «обкатывался» реальный план войны (в данном случае неважно, план нашего нападения, как уверяет Резун, или нашего ответа на нападение, каковым были реальные «Соображения…» от 18 сентября). Д.Г. Павлов явно показал, что наступление он может «запороть». После этого его, и впрямь, не в звании повышать, а «от греха подальше» «задвинуть» куда-нибудь, скажем в Среднеазиатский военный округ. И то, что этого не произошло, на наш взгляд, убедительно свидетельствует в пользу учебного характера игр. Да, Павлов оказался не на высоте, но на то она и учёба, чтобы выявить возможные ошибки и на практике их не повторять. Как верно отмечает А. Исаев, подобная учебная игра на картах – «это всего лишь игра. Она даёт не абсолютную («хороший» или «плохой»), а относительную («лучше или «хуже») оценку участникам. Соответственно, Д.Г. Павлов и Ф.И. Кузнецов показали, что они играют хуже Г.К. Жукова. Но сам по себе этот факт не ставил под сомнение их компетентность в роли командующих особых округов. Кроме того, штабные игры на картах – это не гонки на выживание. Это демонстрация организаторских способностей, умения вести штабные документы и ставить задачи. От участников игр требовалось обеспечить бесперебойную работу штабов всех уровней фронта и армии и выработку обоснованных решений», с чем и Д.Г. Павлов, и Ф.И. Кузнецов, в общем-то, справились [34; 63].

Так что, почему не наказали, вроде бы, ясно и без резунистских измышлений.

Осталось объяснить, почему Д.Г. Павлова и членов его группы повышали. Да всё потому же, что игры не служили целям отработки планов нападения, а были средством учёбы высших командиров РККА. Посему и не надо преувеличивать их значение и влияние на судьбы участвовавших в них военачальников. Скажем, у Д.Г. Павлова заслуг хватало и без данных игр. С 1937 года он занимал должность начальника Главного Автобронетанкового управления Красной Армии. Высокая оценка деятельности Д.Г. Павлова на ниве строительства танковых войск получала своё отражение в присвоении ему очередных званий.

Кроме того, Д.Г. Павлов до начала игр участвовал в совещании высшего командного состава РККА, где выступал с докладом на большую и сложную тему (впрочем, как и Г.К. Жуков). Доклад был дельным. Вот, что о нём говорит автор «Воспоминаний и размышлений»:

«Всеобщее внимание привлёк доклад командующего Западным особым военным округом генерал-полковника Д.Г. Павлова «Об использовании механизированных соединений в современной наступательной операции». Это тогда был новый и большой вопрос. В своём хорошо аргументированном выступлении Д.Г. Павлов умело показал большую подвижность и пробивную силу танкового и механизированного корпусов, а также их меньшую, чем у других родов войск, уязвимость от огня артиллерии и авиации» [29; 187].

Кстати, на том совещании из «игровой» группы Павлова выступал ещё и П.В. Рычагов. Его доклад тоже был охарактеризован, как очень содержательный. С учётом «испанских» заслуг П.В. Рычагова не приходится удивляться тому, что после игр он стал заместителем наркома обороны СССР [29; 187], [85; 52].

И если уж говорить о кадровых перестановках, то неплохо бы затронуть вопрос повышения Г.К. Жукова. Опять примем тезис Резуна, что январские игры отрабатывали реальные планы войны. Г.К. Жуков в ходе обеих игр зарекомендовал себя с хорошей стороны. В частности, и во время второй игры, где он командовал нашими войсками на Южном ТВД, т.е. как раз там, где ему в случае войны предстояло командовать Юго-Западным фронтом, силы которого, в соответствии с тогдашними планами, и были нашими силами на этом самом Южном ТВД (напомним, что ни один предвоенный план создания Южного фронта не предусматривал). Было ли целесообразно забирать «на Генштаб» командующего, которому, буквально, через полгода предстояло осуществлять на практике то, что он так успешно осуществил на карте (а ведь Южный ТВД был признан главным)? И ставить на его место М.П. Кирпоноса, генерала довольно толкового, но во второй игре умудрившегося со своей армией попасть в окружение – ещё один повод задуматься над целесообразностью всех этих кадровых перемещений.

Можно было бы понять подобный шаг в том случае, если К.А. Мерецков, стоявший во главе Генштаба, был абсолютно непригоден для своей должности. Но так сказать нельзя. К.А. Мерецков неплохо показал себя в финскую кампанию. В короткий срок его бытности начальником Генштаба (с августа 1940 года) под его руководством был разработан и доработан с учётом требований политического руководства страны новый план стратегического развёртывания Вооружённых Сил СССР («Соображения…» от 18 сентября 1940 года), велась интенсивная работа по ликвидации прорех в мобилизационном планировании (разрабатывался мобплан МП-40, велась работа над МП-41). Если принимать резунистские положения об играх, то ничей-нибудь, а именно его, К.А. Мерецкова, агрессивный план обыгрывался в январе 1941 года.

Какая же была необходимость Сталину идти на столь рискованные кадровые перестановки всего за полгода до намеченного удара по Германии? В чём их смысл?

Подобных вопросов не возникает, если считать январские игры на картах всего лишь учебным мероприятием.

* * *

Итак, оперативно-стратегические игры, проходившие в Москве в январе 1941 года, были абстракцией, призванной «дать практику высшему командованию РККА» [34; 54] в организации, планировании и управлении фронтовой и армейской операцией. И в этом их коренное отличие от игр на картах, которые проводились немцами в ноябре 1940 года. Последние были исключительно предметны. На них проверялись положения плана «Барбаросса», плана агрессии против СССР.

Январские игры советских военных уже сами по себе, своими вводными и ходом неоспоримо свидетельствуют об отсутствии намерений у советского политического и военного руководства развязать войну в 1941 году. Чтобы убедиться в этом дополнительно, достаточно их сравнить с ноябрьскими играми немецких военных. Наконец, даже кадровые перемещения и присвоение званий после игр, на которые так упирает Резун, при ближайшем рассмотрении говорят против его построений.

«Подробности – бог!» – сказал Гёте. Январские 1941 года игры на картах – существенная подробность, свидетельствующая против теории Резуна и его сторонников.

ГЛАВА IX

«АНТИРЕЗУНИНГ». ИЛИ ЕЩЁ РАЗ

О НЕПРАВДЕ ВИКТОРА СУВОРОВА.

По ходу предыдущего изложения мы неоднократно обращались к отдельным положениям теории Резуна. Говорили, в частности, о его точке зрения на дату начала Второй мировой войны, о том, что виновным в развязывании этой войны он считает СССР. Показали, какими методами он пользовался при выводе даты начала советской агрессии против Германии. Отмечали его полное пренебрежение опубликованными документами предвоенного советского военного планирования и искажённую трактовку целей и хода январских 1941 года оперативно-стратегических игр. Говорилось и том, что вся его теория не имеет под собой документальной базы, а основана лишь на умозрительных интерпретациях Резуном фактов предвоенной истории.

Но все наши обращения к построениям Резуна и его сторонников носили эпизодический характер. Теперь хотелось бы показать читателям идеи Резуна «во всей красе», т.е. рассмотреть их более полно, в комплексе. При этом мы не будем повторяться и вопросы, которые уже освещали, оставим в стороне.

Итак, какие аргументы выдвигает Резун для доказательства своей теории?

Аргумент первый. Концентрация советских войск на западной границе. Расположение этих войск свидетельствует о том, что СССР готовил не оборону, а нападение. Они были придвинуты к самой границе, не было никакой полосы обеспечения, т.е. пространства между границей и войсками. С позиций оборонительной войны такое расположение войск – нонсенс. Зато с позиций войны наступательной – как раз то, что необходимо. Необходимо для внезапного и сокрушительного удара по врагу.

Резун повествует о дивизиях РККА, прячущихся в приграничных лесах или стоящих у самой границы в междуречье пограничных рек, и спрашивает, зачем было, во-первых, подходить так близко к границе, во-вторых, прятаться, в-третьих, располагаться в междуречьях. Абсолютно бессмысленное в случае подготовки обороны смысл подобное расположение обретает только при подготовке нападения.

Давайте, всё-таки разделим этот аргумент Резуна на два вопроса:

1) Зачем Красная Армия наращивала свои силы у западных границ СССР?

2) Каково было расположение её войск в приграничных районах, и о чём оно свидетельствовало: о подготовке обороны или нападения?

Поищем ответ на первый вопрос. Нас всегда удивляло, почему Резун и «резунисты» из сосредоточения сил РККА на западных границах делают вывод, что Советский Союз собирался напасть на Германию. А им не приходило в голову объяснить это возросшей военной опасностью, ожиданием германского нападения. Не естественно ли, если сосед собирает у тебя на границе многочисленные силы, для обеспечения собственной безопасности сделать то же самое.

Теперь вопрос второй. Резун рассуждает о Первом, Втором и даже Третьем стратегических эшелонах и их задачах.

Первый стратегический эшелон – это армии прикрытия. Армий прикрытия – 16. Несколько десятков корпусов, 170 дивизий [82; 160]. Их задача – прикрытие отмобилизования сил Красной Армии. «Но «прикрытие» планировалось осуществить не обороной, а внезапным вторжением на территорию противника» [82; 143].

Второй стратегический эшелон – по Резуну, то пять, то семь армий (см. выше). Его цель – подкрепить удар Первого эшелона, нарастить усилия и развивать наступление по территории противника [82; 243-248].

Третий стратегический эшелон – три армии (29, 30, 31-я). Официально они возникли в последние дни июня 1941 года, т.е. уже во время войны. Но поскольку они возникли как-то очень уж быстро, Резун делает вывод, что фактически Третий стратегический эшелон был сформирован ещё до войны. Так как, по мнению британского автора, Второй стратегический эшелон в значительной степени состоял из зэков (дивизии и даже корпуса были укомплектованы целиком зэками), то Третий эшелон комплектуют в основном чекистами (войсками НКВД и НКГБ), т.е. его назначение – смотреть, чтобы Второй эшелон не разбежался. Другими словами, это целый заградфронт [80; 542-546].

О Третьем стратегическом эшелоне речь мы вести не будем. Во-первых, потому, что возник он всё-таки после начала войны. Во-вторых, располагался слишком далеко от западной границы. И в-третьих, раз уж, по Резуну, его основная роль – блюсти Второй эшелон, то он нас, собственно, и не может интересовать.

А вот об эшелонах Первом и Втором поговорим.

Что же представляла из себя расхваленная Резуном ударная сила Первого стратегического эшелона в 16 армий и 170 дивизий?

Нам не известно, каким образом Резун насчитал в Первом стратегическом эшелоне 16 армий. На самом деле их там было 15. Дабы не быть голословными, перечислим их (по округам, с севера на юг):

Ленинградский военный округ (ЛВО) – 3 армии:

14-я – дислоцировалась в Мурманской области;

7-я – в Карело-Финской ССР;

23-я – в Ленинградской области [38; 51, 167].

Прибалтийский Особый военный округ (ПрибОВО) – 3 армии:

27-я – Латвийская и Эстонская ССР;

8-я – Литовская ССР;

11-я – Литовская ССР [38; 51, 167].

Западный Особый военный округ (ЗапОВО) – 4 армии:

13-я – Могилёвская область Белорусской ССР;

3-я – Вилейская и Витебская области Белорусской ССР;

10-я – Белостокская и Брестская области Белорусской ССР;

4-я – Брестская и Пинская области Белорусской ССР [38; 51, 167].

Киевский Особый военный округ (КОВО) – 4 армии:

5-я – Ровенская область Украинской ССР;

6-я – Львовская и Житомирская области Украинской ССР;

26-я – Дрогобыческая и Станиславская области Украинской ССР;

12-я – Черновицкая и Каменец-Подольская области Украинской ССР [38; 51, 167].

Одесский военный округ (ОдВО) – 1 армия:

9-я – Одесская область Украинской ССР, Молдавская ССР [38; 51, 167].

Итак, всего 15 армий. Резун, по своему обыкновению, «приукрасил» «советскую действительность»: «плюсанул» ещё одну армию. Ему, понятно, не жалко, всего-то одну сверху. Да только вот армия – это не взвод, не рота и даже не полк. Это десятки, а то и сотни тысяч людей, огромное количество техники и вооружения. Так что очень уж некрасиво выглядит подобная «щедрость» господина Резуна.

И дело не только в одной, не весть откуда взявшейся, армии. Из 15 армий западных приграничных военных округов не все были придвинуты к границам. По состоянию на 22 июня 1941 года две из них никоим образом не соприкасались с советско-германской или советско-финской границами, находясь в глубине военных округов, т.е. в выдуманную Резуном ударную группировку Первого эшелона они не входили. Речь идёт о 27-й армии, дислоцировавшейся на территории Латвии и Эстонии, и 13-й армии, располагавшейся в районе Могилёва. Ни Латвия, ни Эстония сухопутной границы ни с Германией, ни с Финляндией не имели. Что же до 13-й армии, то она к началу войны не только находилась в сотнях километров от границы, но и не закончила своё формирование. Спору нет, по планам (см. майские «Соображения…» и «Справку…» Н.Ф. Ватутина), её предполагалось придвинуть к границе. Судя по всему, место ей определялось между 10-й и 4-й армиями. Во всяком случае, в своей «Справке…» от 13 июня 1941 года Н.Ф. Ватутин вставил её в список армий Западного фронта как раз между 10-й и 4-й армиями. Там, кстати, ей было самое место. Стык между двумя последними армиями был чрезвычайно слаб. Туда немцы и нанесли удар в реальности с целью окружения нашей группировки в Белостокском выступе.

Между прочим, если исходить из положения «резуновского» плана «Гроза», размещать 13-ю армию следовало не там, где это планировал советский Генштаб. Для «сверхмощного удара по Сувалкам» сосредоточить её следовало где-то рядом с 3-й армией.

Предположим всё-таки, что к 6 июля 1941 года 13-я армия стояла бы на границе (где бы то ни было). Для декларируемого Резуном удара по Германии и её союзником у нас в этом случае 14 армий, но никак не 16!

Теперь перейдём к оценке советской группировки на западных рубежах СССР. Причём, сделаем это в сравнении с немецкой группировкой. Необходимо заметить, что цифры количественной оценки как германских, так и наших войск на границе к началу войны в литературе разнятся. Мы укажем различные данные, вкратце упомянем возможные причины расхождений, но вдаваться в дискуссии по этому поводу не будем. Для сопоставления возьмём максимальные цифры оценки войск Первого стратегического эшелона РККА и минимальные – сил вторжения вермахта и германских союзников. Сделаем так не потому, что данные цифры бесспорно верны, а для того, чтобы избегнуть обвинений в пристрастности.

В составе Ленинградского военного округа (ЛВО) на 22 июня 1941 года числилось 455 205 человек [47; 707, 724] (по другим данным – 426 200 [38; 167]).1 Эквивалентных дивизий 2 – 24,5 [38; 167] (по другим данным – 22,5 [47; 707, 724]). Танков и танкеток – 1857 [47; 723, 724] (по другим данным – 1832 [38; 167]). Боевых самолётов (с учётом авиации Северного флота) – 1661 [38; 167] (по другим данным -1452 (также с учётом самолётов СФ) [54; 276-277], [47; 712, 715, 724]). Орудий и миномётов – 7 901 [47; 724] (по другим данным – 7 867 [38; 167]).