скачать книгу бесплатно
Соответственно, отступления от названного принципа могут допускаться лишь в случае очевидности того, что рассмотрение дела открыто способно причинить вред важным и в первую очередь публичным (в широкой их интерпретации) интересам[305 - Речь идет в первую очередь об основаниях для рассмотрения дела в закрытом судебном заседании. Однако даже при проведении такого заседания вряд ли уместна полная отмена тех гарантий, которые вытекают из принципа гласности. В связи с этим нельзя подержать сложившийся подход, по которому при проведении закрытого судебного заседания лицам, участвующим в деле, безусловно запрещается фиксировать его ход, поскольку в определенных случаях только за счет такой фиксации в проверочных инстанциях можно будет подтвердить нарушения, которые были допущены при рассмотрении дела.].
В том числе и в связи с этим нельзя признать правильными положения действующего законодательства, которые не дают возможности перехода из упрощенного – по сути не гласного – производства, в гласный судебный процесс по заявлению заинтересованных в деле лиц.
Напомним также, что без гласности судопроизводство в значительной мере перестает достигать своих вторичных, но тем не менее важных эффектов – формирования уважительного отношения к закону и суду, предупреждения правонарушений. Поскольку, если общество не знает и (или) не понимает, что происходит в суде, то и уважать его, а также понимать, как не следует поступать в будущем, оно не может[306 - Несложно заметить, что принципы первой группы за некоторыми исключениями составляют те, которые нашли закрепление в Конституции РФ и в первую очередь в главе 7 «Судебная власть и прокуратура». О специфике действия положений Конституции РФ см.: Туманов Д.А. К вопросу о применении Конституции РФ в случае пробелов в праве, а также о роли Конституционного Суда РФ в выявлении таких пробелов // Арбитражный и гражданский процесс. 2009. № 6. С. 6–10; Арбитражный и гражданский процесс. 2009. № 7. С. 5–9; Туманов Д.А. Некоторые размышления о значении Конституции Российской Федерации для осуществления правосудия по гражданским делам // Право и политика. № 11. 2009. C. 2289–2292.]. Соответственно, само по себе рассмотрение дела вне гласности даже при согласии на это заинтересованных лиц, очевидно, не должно быть общим правилом, так как обсуждаемый принцип имеет значение не только для указанных лиц, но и для общества в целом.
К принципам второго порядка относятся устность и непосредственность судебного разбирательства, исчезнувшая из гражданского процесса коллегиальность рассмотрения дела в суде первой инстанции и отсутствующий в настоящее время в гражданском и арбитражном процессах, а также лишь частично действующий в административном судопроизводстве принцип непрерывности судебного разбирательства.
Многие принципы – и в первую очередь составляющие геном процессуального права и соответственно правосудия – формировались вместе с развитием общества; они обусловлены общественной потребностью в суде и правосудии и причинами, ее порождающими. Через их реализацию происходит достижение целей судопроизводства. Они, кроме прочего, также служат и механизмами, оберегающими правосудие от способной ему воспрепятствовать «агрессивной среды»[307 - Туманов Д.А. Заметка о предмете гражданского процессуального права (местами весьма злая) // Законы России: опыт, анализ, практика. 2022. № 8. С. 21–29.].
Все сказанное, конечно же, не означает невозможности дальнейшего эволюционирования даже тех принципов, которые составляют геном гражданского процессуального права, однако надо понимать, что принципы существуют для регулирования общественных отношений и обеспечения реализации имеющихся в обществе интересов, а следовательно, их эволюция (а тем более революция) допустима лишь постольку, поскольку у общества в этом имеется потребность, и при условии, что новый подход к регулированию в еще большей степени, чем прежний, будет обеспечивать достижение целей правосудия[308 - В.М. Шерстюк пишет, что принципы процессуального права, как и принципы других отраслей права, не есть какие-то постоянные застывшие положения, не подверженные трансформации. По мере развития общественных отношений и отраслей права могут в какой-то мере изменяться их состав, сфера применения, гарантии реализации. См.: Шерстюк В.М. Теоретические проблемы развития гражданского процессуального, арбитражного процессуального права и исполнительного производства в Российской Федерации. М., 2021. С. 93.].
Однако в настоящее время систему принципов, сложившуюся в советский и в начале постсоветского периодов, нередко пытаются корректировать. Отдельные авторы в указанную систему кроме всем известных основных начал, а иногда и вместо них включают принципы доступности правосудия, правовой определенности[309 - Гражданское процессуальное право России: Учебник для вузов, обучающихся по юридическим направлениям и специальностям / Под ред. С.Ф. Афанасьева. М., 2013 (авт. гл. о принципах – А.Г. Плешанов).], применения аналогии закона и права, динамичности, информатизации, добросовестности и многие другие[310 - См., например: Исаенкова О. В., Демичев А.А. Гражданское процессуальное право России: Учебник / Под ред. О.В. Исаенковой. М., 2009; Лебедев М.Ю. Диффузия цивилистических принципов в гражданское процессуальное право (на примере принципа добросовестности) // Вестник гражданского процесса. Т. 10. 2020. № 3. С. 244–260; Соловьева Т.В. Модернизация принципов гражданского судопроизводства в свете реформы судебной системы // Арбитражный и гражданский процесс. 2019. № 6. С. 8–13; и др.].
Попытки выделения двух первых из указанных принципов хоть и не бесспорны, но могут быть оправданы. Поскольку в советский период определенные дела были исключены из судебного ведения, признание базовым началом правосудия доступности и допустимости судебной защиты по любым правым вопросам как бы призвано гарантировать, что возвращение к прежним порядкам недопустимо. Кроме того, оно призвано обеспечить доступ к правосудию с точки зрения множества имеющих значение в этом вопросе компонентов (территориальной, экономической доступности, обеспечения возможности использования порядка, содержащего гарантии, без которых правосудие немыслимо, а также обращения в проверочные инстанции и т. д.).
В отношении же второго из предлагаемых принципов заметим, что попытка обоснования правовой определенности в качестве базового начала гражданского судопроизводства в первую очередь связана с тем, что существовавшая в советский период система пересмотра не ограничивала какими-либо сроками возможность отмены вступивших в законную силу и соответственно подтвердивших материальные правоотношения судебных постановлений, а это, в свою очередь, определенным образом препятствовало как субъектам таких отношений, так и обществу в целом в формировании окончательной уверенности в их существовании.
Однако остальные перечисленные в качестве новых принципов, конечно же, не могут быть к ним отнесены.
Так, непонятно, каким образом на роль принципов права в целом и гражданского процессуального права в частности могут претендовать аналогия закона и права, т. е. способы преодоления пробелов в праве. Такой подход можно опровергнуть многими доводами, приведем лишь некоторые соображения.
Во-первых, принципы отрасли права – это ее основополагающие начала, что подразумевает их реализацию практически во всех связанных с той или иной сферой, а не только с вопросами ее пробельности.
В контексте пробелов в праве принципы могут: выступать той основой, на которой формируются новые нормы и восполняются такие пробелы; способствовать правильному пониманию того, какую норму права по аналогии закона можно применять к пробельному отношению и правильному ее толкованию; быть материалом, из которого судом формируется правило поведения при аналогии права.
В свою очередь, способы преодоления пробелов – это юридико-логический инструментарий, позволяющий использовать материал для их преодоления. Соответственно, принципы права и способы преодоления пробелов в нем – это явления, которые играют абсолютно разную роль, и именно в этом заключена их ценность. Но даже если на секунду предположить, что инструменты преодоления пробелов отрасли являются ее же принципами, то как они могут выступать в роли «активных центров» отрасли, направляющих ее развитие, и в чем в таком случае это развитие должно и может заключаться? Далее, как инструменты преодоления пробелов отрасли могут быть ее концентрированным содержанием и что конкретно от гражданского процессуального права или судопроизводства в них содержится? Как они могут служить материалом для преодоления и восполнения пробелов в праве и главное – каков в таком случае будет результат их применения?
Во-вторых, в области гражданских процессуальных отношений разрешено совершение тех действий, которые заранее разрешены законом. В свою очередь, пробелы в гражданском процессуальном праве – это нечастое явление, а применение способов преодоления в ней – вынужденная (крайняя) мера. Каким же образом то, что должно применяться в виде редкого исключения из правил, способно претендовать на роль принципа отрасли с учетом того, что принципы как раз применяются в виде общего правила, в абсолютном большинстве случаев к отношениям, входящим в предмет соответствующей отрасли?
Далее, каким образом на роль принципов могут претендовать информатизация и динамизм гражданского судопроизводства? Понятно, что указанные явления в определенной мере охватываются такими известными принципами, как, например, гласность, состязательность и диспозитивность, однако в любом другом направлении, не охваченном классическими процессуальными принципами, эти явления на роль движущего начала, активного центра, концентрированного содержания отрасли, безусловно, претендовать не могут.
В области гражданского материального права выделение принципа добросовестности вполне оправданно, поскольку субъекты соответствующих отношений взаимодействуют друг с другом в условиях юридического равенства, без наличия некоего контролирующего их действия субъекта[311 - О таком принципе см.: Богданова Е.Е. Принцип добросовестности и эволюция защиты гражданских прав в договорных отношениях: Монография. М., 2014.]. В силу этого вполне вероятно злоупотребление своим правом субъектом таких правоотношений, и понятно, что добросовестности участников правоотношений зачастую придается ключевое значение. Однако в области процессуальных правоотношений всё обстоит иначе. Лица, участвующие в деле и содействующие осуществлению правосудия, находятся в отношениях с властным субъектом – судом, который контролирует ход процесса. Правовые последствия действий всех участников процесса, кроме суда, возникают при их принятии судом. При этом понятно, что применительно к суду, абсолютному большинству лиц, содействующих правосудию, а также лиц, участвующих в деле, но обладающих исключительно процессуальным интересом, добросовестность вполне охватывается такими известными принципами, как независимость судей, а также законность, хотя сфера действия указанных основных начал, несомненно, существенно шире. В свою очередь, в отношении сторон и третьих лиц можно предположить, что в значительном числе случаев кто-то из них не добросовестен, например, знает, что не прав, но до последнего пытается убедить суд в обратном. Однако сама по себе вероятность недобросовестности одной из сторон какого-то кардинального и системообразующего влияния на отрасль права и даже на судопроизводство по отдельному делу не оказывает, хотя, бесспорно, поведение стороны может учитываться судом наравне со многими другими обстоятельствами[312 - Важно подчеркнуть, что к некоторым, якобы новым, принципам гражданского процессуального и судопроизводства отрицательно относятся и некоторые другие ученые. Например, М.А. Фокина пишет: «„Добросовестность“, а тем более „недопустимость злоупотребления процессуальными правами“ нельзя рассматривать в качестве принципов гражданского и арбитражного процессов, административного судопроизводства. Указанные понятия не соответствуют пониманию процессуального принципа…» См.: Фокина М.А. Категория «добросовестность» в цивилистическом процессе // Развитие юридической науки в новых условиях: единство теории и практики – 2020: Сб. докладов. Ростов-н/Д.; Таганрог, 2020.].
В сфере же реализации процессуальных прав следует заметить, что сторона вне зависимости от своей добросовестности вправе использовать весь арсенал процессуальных средств защиты, что соответствует принципам диспозитивности, состязательности и законности. При этом, несмотря на утверждения отдельных ученых, следует признать абсолютно правильной позицию исследователей, считающих, что из-за того, что действия тяжущихся приобретают юридические последствия только после принятия их судом, то практически исключается злоупотребление такими правами. Кроме того, как и во всех перечисленных явлениях, предлагаемых к включению в «пантеон» принципов, в данном случае отсутствует ясность, для чего это явление необходимо туда включать, какую пользу это принесет как отрасли, так и судопроизводству.
Дискуссия о наличии либо отсутствии некоторых принципов судопроизводства и в настоящее время ведется на весьма высоком научном уровне. Речь, в частности, идет о принципе объективной истины[313 - Гражданский процесс: Учебник для студентов высших юридических учебных заведений (автор главы И.В. Решетникова); Решетникова И.В. Эволюция гражданского судопроизводства в России // Российская юстиция. 2013. № 1. С. 36–39; Она же. Состязательность в российском арбитражном процессе 10 лет спустя // Осуществление гражданского судопроизводства судами общей юрисдикции и арбитражными (хозяйственными) судами в России и других странах СНГ. С. 62.Принцип истины (объективной истины) без каких-либо оговорок выделяется в следующих учебных изданиях: Сахнова Т.В. Курс гражданского процесса: Учебник для высш. школы; 2-е изд., перераб. и доп. М., 2014; Гражданский процесс: Учебник для бакалавров, для студентов вузов, обучающихся по специальности и направлению подготовки «Юриспруденция» / Отв. ред.: В.В. Блажеев, Е.Е. Уксусова. М., 2015; Гражданское процессуальное право: Учебник. Т. 1: Общая часть / Под ред. П.В. Крашенинникова. М., 2020; Гражданский процесс: Учебник / Под ред. А.Г. Коваленко, А.А. Мохова, П.М. Филиппова. 2-е изд., доп. и перераб. М., 2010.Принцип объективной истины не выделяется в учебных изданиях: Гражданский процесс: Учебник для студентов высших юридических учебных заведений / Отв. ред. д. ю. н., проф. В.В. Ярков; 10-е изд., перераб. и доп. М., 2017; Исаенкова О.В., Демичев А.А. Гражданское процессуальное право России. В учебнике по гражданскому процессу под редакцией М.К. Треушникова указанный принцип напрямую не отрицается, но и не признается со следующей оговоркой: «В настоящем учебнике в состав функциональных принципов не включен принцип объективной истины, поскольку вопрос о существовании данного принципа в современном гражданском судопроизводстве является дискуссионным». Гражданский процесс: Учебник / Под ред. М.К. Треушникова. М., 2003.].
Зачастую отказ от принципа объективной истины связывают с развитием принципа состязательности в российском судопроизводстве. Придерживающиеся этой точки зрения ученые считают, что состязательное начало исключает активную роль суда в доказывании по делу, выяснение же истинных взаимных правоотношений сторон спора по результатам только самостоятельной процессуальной деятельности истца и ответчика, скорее всего, невозможно[314 - См.: Михайлова Е.В. О критериях отнесения гражданских дел к тому или иному виду гражданского судопроизводства // Осуществление гражданского судопроизводства судами общей юрисдикции и арбитражными (хозяйственными) судами в России и других странах СНГ: Сб. докл. и выст. по м-лам Междунар. научно-практической конф. Москва, 22–23 ноября 2012 г. / Под ред. Т.Е. Абовой. М., 2014. С. 282. См. также: Плюхина М.А. Истина в гражданском судопроизводстве // Российский ежегодник гражданского и арбитражного процесса. М., 2002. № 1. С. 334–335.]. Состязательный процесс, направленный на защиту частного интереса, склоняет судебный процесс в сторону частноправовой природы, частноправового правопорядка, что снимает акцент с необходимости установления истины и отменяет обязанность суда по ее обнаружению[315 - См.: Шишкин С.А. Состязательность в судебном механизме защиты гражданских прав: Дисс… канд. юрид. наук. М., 1996. Вопрос о соотношении состязательности и истины был подвергнут тщательному анализу представителями науки гражданского процесса. См., в частности: Треушников М.К. Гражданский процесс: теория и практика М., 2008.].
Однако с этим согласны далеко не все ученые[316 - Э.М. Мурадьян последовательно отстаивала иную позицию, утверждая, что при отказе от принципа объективной истины происходит отказ от идеи правосудия. См., напр.: Мурадьян Э.М. Истина как проблема судебного права. М., 2002. С. 91; Она же. Гражданское правосудие и его итог. М., 2013.]. Заметим, что классик отечественной процессуальной науки Е.В. Васьковский видел явный резон в принципе состязательности, в том числе в установлении материальной истины по делу, однако при этом указывал, что наиболее эффективно это будет происходить при условии добавления к принципу состязательности некоторой дозы следственного начала, т. е. предоставления суду с целью раскрытия материальной истины права материального руководства процессом[317 - См.: Васьковский Е.В. Курс гражданского процесса. Современный классик А.Т. Боннер считал, что ранее в гражданском процессе, порой в грубейшем противоречии с принципом состязательности, доминировало следственное начало. Теперь же единственным путем к установлению действительных обстоятельств дела должна стать подлинная состязательность сторон в представлении и исследовании доказательств под руководством хотя и беспристрастного, но всемерно заинтересованного в установлении истины суда. Боннер А.Т. Проблемы установления истины в гражданском процессе: моногр. СПб., 2009; Афанасьев С.Ф. Проблема истины в гражданском судопроизводстве. С. 87–90; Олегов М.Д. Истина в гражданском процессе: Дисс… канд. юрид. наук. М., 1999. С. 119–129.].
Относительно того, что принцип объективной истины несовместим с гражданским процессом, носящим частноправовой характер и преимущественно направленным на защиту частного интереса, О.П. Чистякова замечала, что соответствующий процесс не исключает также и общественного (публичного) интереса, который в таком случае заключается в том, «чтобы нашли защиту лишь действительные права и только законные интересы, а это означает, что до постановления решения суду необходимо убедиться в наличии законных оснований для признания за заинтересованным лицом спорного права (интереса)»[318 - Чистякова О.П. Проблема активности суда в гражданском процессе: Дисс… канд. юрид. наук. М., 1997.].
В нашем представлении, если исходить из позиции, которую предлагают ученые, отказывающиеся от принципа объективной истины или даже от цели поиска истины в судопроизводстве, становится непонятно, в чем заключается ценность принципа состязательности, какую пользу он в таком случае несет отдельной личности, обществу и государству, а также для чего вообще нужно состязание в процессе.
Правила судопроизводства создаются и реализуются при рассмотрении конкретных дел явно не для самого процесса, а для его результата. Государство, общество, да и отдельные лица заинтересованы в соблюдении таких правил не ради самих таких правил, а потому, что в результате их выполнения достигается особое качество правового эффекта. Речь как минимум идет о том, что государству важно претворение в жизнь тех норм, которое оно породило, обществу – уверенность в действии этого права, а личности – тот факт, что право, которое возникло вне и до суда, им было подтверждено, о чем, впрочем, мы уже говорили ранее при анализе целей судопроизводства.
В рамках гражданского судопроизводства происходит защита как частных, так и публичных (государственных, общественных) интересов. При этом, как здесь уже неоднократно говорилось, при рассмотрении дел о защите частных интересов именно такие интересы являются непосредственным объектом защиты, но в результате защищаются и публичные интересы сообразно задачам судопроизводства. В гражданском судопроизводстве также рассматриваются дела о непосредственной защите общественных интересов, однако в таком случае опосредованно же защищаются иные публичные интересы, а также частные интересы, реализация которых зависит от защиты общественного интереса. В то же время, конечно же, базовые алгоритмы судебного производства в первую очередь определяются тем интересом, который является непосредственным объектом защиты. Однако сказанное вовсе не означает, что и при непосредственной защите частных интересов не важна истина, и суть далеко не только в публичном интересе. Если исходить из того, что основной целью процесса является защита прав и интересов различных субъектов права (ст. 2 ГПК РФ), то очевидно, что ее достижение без установления истины вряд ли возможно, поскольку вопрос о наличии (или отсутствии) субъективных прав (обязанностей) связывается законом с определенными юридическими фактами (жизненными обстоятельствами), без установления которых защита прав и интересов попросту не произойдет. Природа всего судопроизводства связана в первую очередь с защитой тех прав и интересов, которые возникли до и вне судебной деятельности, да и обращение в суд преимущественно происходит для их защиты[319 - Вопрос о поиске истины при осуществлении правосудия служит предметом обсуждения процессуалистов многих стран. И следует заметить, что, судя по национальным докладам на Всемирной конференции процессуального права, значимость установления истины по делу мало кем отрицается. Дискуссия касается лишь вопроса о том, какими способами такую истину следует отыскивать и может ли она обнаруживаться во всех случаях рассмотрения дел. См. об этом, напр.: Национальные доклады по целям гражданского процесса от Норвегии (Инге Лоранж Бакер), Венгрии (Миклош Кендьель), Австрии (Кристиан Коллер), Бразилии (Тереза Вамбьер) и др. // Гражданский процесс в межкультурном диалоге. С. 140–268.Необходимо учитывать, что в ряде европейских стран значительное влияние получили идеи выдающегося австрийского ученого Франца Кляйна, который считал достижение истины по делу важнейшей целью процесса, а судебный процесс без истины сравнивал со стуком мельницы, работающей без нагрузки. Кендьель Миклош. Гражданский процесс в межкультурном диалоге: Национальный доклад по целям гражданского процесса от Венгрии // Гражданский процесс в межкультурном диалоге. С. 224. Из раздела, посвященного целям судопроизводства, читатель мог понять, что мы не считаем установление истины целью судопроизводства, но полагаем, что без стремления к ее установлению невозможно достижение защиты прав и интересов различных субъектов права. Однако в данном случае вопрос о том, чем считать истину – целью судопроизводства или его принципом – не столь принципиален, в действительности намного важнее решение вопроса о том, можно или нет считать порядком осуществления правосудия правила рассмотрения дела, не содержащие в себе гарантии обеспечивающей высокую степень возможности обнаружения истины, а следовательно, не дающие уверенности в том, что установленные судом факты в действительности имели место.]. При этом частноправовая природа интереса не означает, что ему не нужна объективная защита, не означает его полное обеспечение всегда и во всём без какой-либо помощи государства, ведь зачастую без такой помощи не обойтись.
Преимущественно частноправовое начало гражданского судопроизводства означает не то, что истина не имеет значения, а то, что весь процесс по общему правилу, в том числе и поиск истины, который изначально заложен в самой сути судебной деятельности, ограничивается интересами стороны. Однако в данном случае необходимо помнить: постижение истины в настоящее время нельзя понимать в том смысле, что суд должен во что бы то ни стало ее обнаружить. Поскольку гражданский процесс возникает и развивается по инициативе заинтересованных лиц, поиск истины в определенной мере ограничивается их волей. В связи с этим мы солидарны с М.Д. Олеговым в том, что «в гражданском процессе установление объективной истины, действительных фактических обстоятельств необходимо, кроме тех случаев, когда эта необходимость исключается распорядительными действиями сторон, существование которых обусловлено самой природой субъективных гражданских прав»[320 - Олегов М.Д. Истина в гражданском процессе. С. 119–129.]. Думается, что указанный алгоритм определенным образом меняется в ситуации, когда непосредственным объектом защиты оказываются общественные интересы, где необходима большая активность суда, поскольку сам по себе интерес, ставший предметом защиты в таком случае, принадлежит чаще всего не лицам (или не только лицам), являющимся участниками процесса, а соответственно поиск истины в таких случаях исключительно волей последних предопределяться не может.
Характером защищаемого интереса не обусловливаются отказ или включение истины из числа (в число) базовых начал (принципов) судопроизводства, а детерминируются ее поиск и обнаружение сообразно характеру защищаемых интересов. Гражданское процессуальное право содержит весь потенциал для установления истины в деле; судом в каждом случае должны создаваться все необходимые для этого условия, включая обеспечение оказания помощи заинтересованным лицам. Принцип отрасли – это базовое ее начало, которое приводится в жизнь при реализации отдельных составляющих ее норм. Понятно, что реализация подобного рода начал может происходить далеко не во всех случаях, ограничиваться инициативой лиц, чей непосредственный интерес выступает объектом защиты, однако сама по себе возможность такого ограничения (неполного употребления его потенциала) вовсе не означает отсутствие принципа. Так, никем не отрицается существование принципа диспозитивности в гражданском процессе, однако при рассмотрении конкретного дела потенциал указанного принципа также может быть реализован лишь в незначительной мере, например, в том, что истец по своей воле прибег к судебной защите, и ни в чем более, в случае если в дальнейшем тяжущиеся будут абсолютно безынициативны в процессе. Однако подобного рода ситуации не исключают принцип диспозитивности из основных начал гражданского судопроизводства, поскольку в любом случае весь его потенциал заложен в процессуальном законодательстве. При этом гражданское судопроизводство без указанного принципа тоже немыслимо.
Снова обратим внимание на то, что процессуальный закон не должен содержать нормы, не направленные на обеспечение целей судопроизводства. В свою очередь, как уже было сказано, достижение указанных в процессуальном законе целей невозможно без нормативного обеспечения установления истины по тем алгоритмам, которые соответствуют типу защищаемого в том или ином случае интереса.
Невозможно обойти стороной то обстоятельство, что в настоящее время нередко принцип истины отрицается и представителями науки уголовного-процессуального права[321 - Автор обращается к этому вопросу в силу того, что общая направленность в поисках истины одинакова во всех формах осуществления правосудия, а следовательно, многие выводы, которые мы делаем, одинаково применимы и к гражданскому, и к уголовному судопроизводству, хотя есть и определенные отличия, вызванные характером интересов и их значением в сравнении с другими интересами, что влияет на алгоритмы установления истины.]. В обоснование этого подход зачастую приводится аргумент, согласно которому излишнее рвение в поиске истины нередко приводит к нарушению прав личности и даже к осуждению невиновных. При этом нередко вспоминают советский уголовный процесс, в котором соответствующий принцип был провозглашен, а суд подчас подменял собой обвинителя. Однако в нашем представлении значение истины в уголовном процессе как раз и заключается в первую очередь в недопущении осуждения невиновного. И.Л. Петрухин писал, что «демократическое государство заинтересовано в установлении истины, потому что от этого зависит судьба граждан, как обвиняемых в совершении преступления, так и пострадавших от него»[322 - Судебная власть / Под ред. И.Л. Петрухина. М., 2003. С. 276–278.]. Указанный ученый являлся сторонником состязательного процесса и одновременно с этим считал, что «утверждать, что суд не способен устанавливать истину, – значит оправдывать осуждение невиновных»; он также подчеркивал, что состязательность способствует достижению истины[323 - Там же. С. 276–278.]. При этом мы солидарны с Т.Г. Морщаковой, которая сказала, что «правовой идеал, если он применяется избирательно, – это уже никакой не идеал. Да, иногда приходится оправдать „преступника“… как бы это кому-то ни казалось очевидно неправильным, оправдать только потому, что в поисках доказательств преступного поведения мы были неудачны, незаконны, неуспешны. Нет другого пути к справедливости, к тому, чтобы в других ситуациях не был осужден не преступник, а невиновный, и чтобы в таком положении не мог оказаться каждый. Другого пути нет»[324 - URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Морщакова,_Тамара_Георгиевна (дата посещения: 08.08.2020).]. Считаем, что нет никакого противоречия в солидарности с указанной позицией и одновременно с позицией тех, кто выделяет принцип объективной истины. Речь в данном случае идет о следующем: общество заинтересовано в осуждении виновного, но еще в большей мере его интерес заключается в оправдании невиновного как минимум даже потому, что осуждение невиновного существенно, трагически влияет на судьбу одного из его членов; ставит под возможный удар всех и каждого из членов общества, так как получается, что любой из них может быть осужден, не имея вины; при осуждении невиновных исключается защита потерпевших и всего общества как от совершенных, так и будущих преступлений, поскольку говорить о защите не приходится в ситуации, когда осуждают не истинного преступника, а того, кого легче осудить.
Система правил судопроизводства, их соблюдение предназначены для установления истины. В свою очередь, недопустимо оправдывать их несоблюдение поиском таковой, поскольку отступление от этих правил в действительности открывает неограниченные возможности для ее искажения[325 - Подробнее об этом см.: Туманов Д.А. Нужен ли современному судопроизводству принцип объективной истины? // Вестник ун-та им. О.Е. Кутафина (МГЮА). 2021. № 12. С. 28–40.]. В силу всего сказанного, по мнению автора, принцип истины необходимо включать в число принципов первого порядка – «геном», основу правосудия, но даже если относить его к принципам второго порядка (обеспечительным), то среди них он должен быть признан одним из самых весомых по своему значению, и реализация его путем обуздания чрезмерной состязательности обеспечивает установление обстоятельств дела, без чего защита прав и интересов в подавляющем большинстве случаев попросту невозможна.
Читатель, скорее всего, заметил, что на первое место в числе принципов правосудия, составляющих геном порядка его осуществления, поставлен принцип независимости судей. Важно учитывать, что этот принцип, в сущности, берет начало не из Конституции, а должен быть среди фундаментальных положений правосознания общества и в первую очередь лиц, облеченных властью, и, разумеется, самих судей! Каким бы ни был закон, в отсутствие чувства независимости, уверенности в ней, а главное – ее понимания принцип независимости действовать не может. А без независимости судей не приходится говорить и о реальности правосудия.
Правовое государство, т. е. такое, которое, основываясь на праве, действительно служит обществу, существует для него, – всегда обеспечивает наличие независимого суда. Такой суд со своей стороны может защищать общество и отдельных лиц от возможного произвола самого государства, должностных и любых других лиц.
В обратном же случае государство не заинтересовано в независимом и сильном суде. Неправовому государству независимый суд не просто не нужен, а даже опасен, поскольку в таком государстве никому не дозволяется ограничивать его – зачастую противоправную, но выдаваемую за абсолютно правовую – волю. Суд в таком государстве хоть и провозглашается независимым, но в действительности играет лишь роль придатка реальных носителей власти, всегда и неукоснительно исполняющего их волю вне зависимости от того, насколько она по сути своей противоправна.
Однако, к сожалению, в силу ряда причин в современной России принцип независимости судей не реализован на должном уровне. И речь здесь об очень многом: как о часто критикуемых в юридической литературе порядке наделения судей полномочиями; требованиях, предъявляемых к кандидатам на должность судьи, так и, что очень важно, реально существующем подходе к кандидатам в судьи, которыми чаще всего становятся работники аппарата суда, прокуратуры, иных силовых структур. Но самое главное в нашем представлении препятствие к реальной независимости судей заключается в том, что в головах у многих работников судебной системы всё еще не сформировалось правильное понимание независимости; в том, что мышление отдельных служителей Фемиды, которым руководит алгоритм власти и подчинения, попросту неспособно к принятию этого принципа. Важно учитывать, что установленные в законе правила – без осознания судьями принципа независимости – не смогут в полной мере и повсеместно обеспечить этот принцип. Только если отход от независимости будет крайне редким и на деле порицаемым явлением, судебный процесс перестанет быть придатком иных властей, носящим красивое название «правосудие», и сможет занять то место, которое ему должно по праву принадлежать, и сделается по сути своей, а не только по названию, действительным порядком осуществления правосудия. Причина этого в значительной мере заключается в присущем российскому обществу правовом нигилизме. Само же право то и дело рассматривается как способ реализации не тех интересов, которые оно призвано защищать, а интересов другого рода.
Имеются в виду часто встречающиеся случаи умышленного злоупотребления правом. Нигилизм пустил глубокие корни в обществе. Истоки и причины нигилизма в нашей стране были описаны профессором В.А. Тумановым. Он пишет:
«Формирование национального сознания в России в течение длительного времени шло в таких условиях, которые не могли не породить широкомасштабного юридического нигилизма. Он – естественное следствие способов правления, которыми пользовалось русское самодержавие, многовекового крепостничества, лишавшего массу людей правосубъектности, репрессивного законодательства, несовершенства правосудия. После реформ 1860-х гг. в России шел активный процесс развития юридических профессий, правовой науки, юридического образования. Важнейшие юридические проблемы, в том числе конституционные, оказались в фокусе общественно-политической жизни, что предполагает достаточно высокий уровень правовой культуры. Однако всё это в столь исторически короткий промежуток времени не привело к сколько-нибудь радикальному преодолению юридического нигилизма в массовом сознании. Если в 20-е гг. всё же сохранялся шанс на развитие правовой основы государственной и общественной жизни, то с установлением режима сталинизма было сделано почти всё возможное для того, чтобы дискредитировать право в общественном сознании. Масштабные репрессивные кампании (раскулачивание; массовые „чистки“, достигшие апогея в 1937–1938 гг., а позднее – в 1949–1950 гг.; выселение народов и т. д.) сводили на нет принцип законности, превращали правосудие в трагическую карикатуру. Не поднимало авторитет права и правонарушающее законодательство. Под это определение подпадает длинный ряд законов периода культа личности. Урок, который преподала нам история, не прошел даром. И хотя общество развивалось достаточно противоречиво и периоды реального роста эффективности права и законности сменялись периодами, когда застой охватывал и эти сферы, хотя высокие слова официальных документов о необходимости укрепления правовой основы государственной и общественной жизни, прав и свобод личности зачастую не подкреплялись делом, а нередко и расходились с ним, тем не менее уровень права и правосознания сегодня у нас выше, чем когда-либо ранее. Свидетельство тому – сам факт выдвижения на авансцену общественной жизни понятия „социалистическое правовое государство“, ибо такие масштабные социальные идеи не возникают на пустом месте. В обыденном (а во многом обывательском) правовом нигилизме тесно переплетены правовая неосведомленность, скептические стереотипы и предубеждения, а неверие в право и закон нередко достигает такой степени, что человек отказывается от реализации своих законных интересов, лишь бы „не связываться с правом“. Если „юридический путь“ приводит человека в государственный орган и он наталкивается там на бюрократические процедуры и необоснованные отказы, если средства массовой информации сначала рассказывают о высоких достоинствах нового закона, а затем о том, как он искажается и препарируется, если гражданин обращается в суд за защитой своего действительного или предполагаемого им права и ему говорят, что судебной защите такое право не подлежит, то именно эти „если“, а их перечисление можно продолжать достаточно долго, и есть та среда, которая ежедневно и повсеместно воспроизводит юридико-нигилистические установки и предубеждения. Административно-приказная система неплохо уживается с неразвитой правовой культурой масс. Ведомственный правовой нигилизм связан с обыденным. Уровень правовой культуры не может не сказываться на многих областях профессиональной деятельности, но особенно наглядно и социально значимо он отражается в управленческой сфере. Нет никаких оснований полагать, что лицо, впитавшее в себя юридико-нигилистические установки, будучи наделенным властью, тотчас избавляется от них. Нередко случается как раз наоборот – слишком благоприятна почва для их активного бюрократического проявления. Однако бюрократический нигилизм порождается не только обыденным. Во многом он явление автономное, корни которого заложены в самой управленческой системе, когда она превращается в самодовлеющую силу. Административно-приказная система предпочитает правовым (как и экономическим) рычагам управления команду и административный нажим. Характерная черта ведомственного (местнического) юридического нигилизма наряду с неуважением к правам человека – неуважение к закону как высшему источнику права[326 - Туманов В.А. О правовом нигилизме // Советское государство и право. 1989. № 10.].»
От себя замечу, иногда поменяв место работы, бывший чиновник силовой структуры может стать судьей, однако он всё еще не судья по сути, а всё тот же самый чиновник, с теми же установками подчиняться и подчинять, типом мышления, которые у него были и раньше.
Безусловно, многие служители Фемиды являются профессионалами высокого уровня, однако нередко лицам, осуществляющим правосудие, элементарно не хватает квалификации. В некоторых же случаях даже при наличии определенных юридических знаний у судей отсутствуют другие необходимые для этой должности качества и в первую очередь достаточный уровень правосознания.
Обращение к проблеме правового нигилизма приводит к парадоксальному заключению: с одной стороны, общество заинтересовано в материальном праве и правосудии, поскольку без них невозможны упорядочение и защита определенной группы наиболее важных общественных отношений, т. е. невозможна нормальная жизнь общества; с другой стороны, нигилизм – это общественное явление, которое в нашей стране носит характер неотъемлемой черты общества. Следовательно, в данном случае с целью обеспечения эффективности как права, так и правосудия, т. е. обеспечения нормальной жизни общества, его приходится защищать от его самого, а точнее, от возможных форм ярко выраженного проявления правового нигилизма. Истинное правосудие немыслимо без глубинного «прорастания» принципа независимости судей и уважения к праву в умах членов общества и в первую очередь, конечно же, самих судей.
Согласно существу правосудия юрист должен становиться судьей на вершине своей карьеры, а не в ее начале, им должен быть человек с сложившимся, самостоятельным мышлением, высоким уровнем правосознания, который способен к независимости не по названию, а по сути. Без этого, хотя бы применительно к основной массе судейского корпуса, говорить об истинном правосудии как реально и повсеместно встречающемся явлении, не приходится. Без этого едва ли можно будет реализовать многие из идей, касающихся защиты общественных интересов, о которых мы будем говорить в других разделах настоящей работы.
Замечу также, что очень важны и закрепляемые в законе и претворяемые в процессе правоприменения гарантии принципа независимости. Их наличие, хоть и отчасти, но способно нейтрализовать произвол, который может происходить на практике. Гарантии данного принципа разнообразны, но особое значение имеют те из них, которые закреплены в процессуальном законодательстве. Их, в частности, составляют: институт отводов судей; допущение присутствия на судебном заседании как самих тяжущихся, так по общему правилу и любых иных лиц, а также право присутствующих в зале судебного заседания лиц фиксировать ход процесса; тайна совещания судей; обязанность по ведению протокола судебного заседания, а также право на подачу на него возражений; обязанность по вынесению решения с подробным его обоснованием (мотивированного решения) и публичного его оглашения; гласное рассмотрение жалоб в проверочных инстанциях; то, что одним из безусловных оснований для отмены судебных постановлений нижестоящих инстанций вышестоящими инстанциями является незаконный состав суда, вынесшего такое постановление, – а также многие другие процессуальные правила.
Безусловно важны и многие другие принципы судопроизводства. В совокупности они создают целостную систему базовых начал правосудия, при этом, как регулярно отмечается в юридической литературе и в первую очередь в учебниках по процессу, составляющих базу для формирования правильного представления об этом явлении, каждый из принципов не просто связан с другими принципами, а представляет собой гарантию таковых.
Как показывает мировая практика, в некоторых странах происходит отход от определенных процессуальных гарантий, обеспечивающих правосудие. Важно понимать, что отступление от гарантий не должно восприниматься в качестве мейнстрима, которому непременно и немедленно нужно подражать. Такое вполне допустимо в государствах, где весьма высок уровень правосознания как судейского корпуса, так и общества в целом, где независимость суда поистине «проросла» в сознание, а случаи отступления от нее крайне редки, где уровень доверия общества к судам высок. В свою очередь, в странах, лишенных этого блага, отступление от названных гарантий недопустимо.
2.3.3. Очень многие изменения процессуального законодательства последних лет происходят под лозунгом оптимизации. В пояснительных записках к ряду законопроектов (которые в настоящее время уже стали законами) говорилось либо о том, что новое процессуальное регулирование направлено на оптимизацию нагрузки на судей (что, по утверждению разработчиков законопроектов, должно способствовать улучшению качества судопроизводства), либо об оптимизации судебных процедур. Согласно толковым словарям оптимизация – это выбор оптимального (наилучшего) варианта из множества возможных; улучшение какого-либо процесса до достижения его максимальной эффективности; повышение интенсивности чего-либо в целях достижения наивысших результатов; процесс максимизации выгодных характеристик и минимизации расходов[327 - См.: Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь. 1949-1992. URL: http://lib.ru/DIC/OZHEGOW/ozhegow_s_q.txt; Большой современный толковый словарь русского языка, 2012. URL: https://slovar.cc/rus/tolk.html; [Толковый словарь Ефремовой] Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. М., 2000. URL: https://www.efremova.info/; URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Оптимизация.]. В специальных исследованиях, изучающих гражданский процесс, оптимизация гражданского судопроизводства определяется как создание механизма рассмотрения и разрешения гражданского дела, предоставляющего выбор наилучшего пути достижения целей и задач правосудия[328 - См.: Царегородцева Е.А. Способы оптимизации гражданского судопроизводства: Автореф. дисс… канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2006. URL: http://law.edu.ru/book/book.asp?bookID=1225621.].
Само по себе стремление оптимизировать судопроизводство вполне понятно и оправданно, поскольку достижение задач судопроизводства посредством выбора оптимального (лучшего) порядка рассмотрения дела при уменьшении различного рода затрат на него (временны?х, финансовых, которые несут государство и (или) заинтересованные лица, а также каких-либо других из числа возможных) полезно как государству, обществу, так и отдельным лицам.
Однако изменения, которые иногда вносятся в процессуальное законодательство с целью оптимизации судебной нагрузки или судопроизводства, на деле не просто не ведут к указанной цели, а зачастую разрушают правосудие.
Чтобы не быть голословными, приведем примеры. В 2017 г. из ГПК РФ был исключен принцип непрерывности. Заметим, что указанный принцип не нашел закрепления в АПК РФ и УПК РФ. Разработчики законопроекта об устранении этого принципа из ГПК РФ не привели убедительных аргументов подобного решения. В пояснительной записке к соответствующему законопроекту лишь говорилось об увеличившейся судебной нагрузке и о том, что принцип непрерывности в современных условиях препятствует оперативности работы судов. Там же утверждалось, что существование принципа непрерывности в гражданском процессе противоречит идее унификации процессуальных норм, поскольку данный принцип не используется при рассмотрении дел арбитражными судами и в уголовном судопроизводстве. Заметим, что подобный подход был предложен и в Концепции единого гражданского процессуального кодекса[329 - Концепция единого Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (одобрена решением Комитета по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству ГД ФС РФ от 08.12.2014 № 124(1)). См.: Абова Т.Е., Жилин Г.А., Корнеев В.А., Крашенинников П.В., Кудрявцева Е.В., Муршудова В.М.К., Мусин В.А., Нечаев В.И., Петрова Т.А., Решетникова И.В., Рузакова О.А., Серков П.П., Туманова Л.В., Фабричный С.Ю., Ярков В.В. Концепция единого Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации // Вестник гражданского процесса. 2015. № 1. С. 217–309.].
Прежде всего, несмотря на то что принцип непрерывности нельзя было отнести к самым важным из принципов судопроизводства, он тем не менее был принципом. Даже из одного этого вытекает, что указание на высокую судебную нагрузку и унификацию законодательства не просто нельзя считать достаточным обоснованием для исключения данного принципа – наоборот, следует признать, что такое обоснование в действительности полностью отсутствует[330 - По замечанию А.Т. Боннера, «соблюдение принципа непрерывности судебного разбирательства – одно из непременных условий установления судом действительных обстоятельств дела и вынесения законного и обоснованного судебного постановления». Гражданский процесс: Учебник для бакалавров / Отв. ред. В.В. Блажеев, Е.Е. Уксусова. М., 2015. С. 92 (авт. гл. 2 – А.Т. Боннер). По словам Д.А. Фурсова и И.В. Харламовой, «очевидно, что отказаться от этого принципа нельзя. Подобный отказ может привести к девальвации правосудия». Фурсов Д.А., Харламова И.В. Теория правосудия. М., 2009. С. 129. А.Г. Плешанов пишет, что «непрерывность судебного разбирательства является одной из гарантий правильного разбирательства и разрешения гражданских дел и поэтому требует безусловного выполнения». Гражданское процессуальное право России. С. 134 (авт. гл. 2 – А.Г. Плешанов).Хочу напомнить, что, согласно протоколам заседания группы по разработке действующего ГПК РФ, некоторые члены группы предлагали отказаться от этого принципа и в гражданском процессе, однако идея не была поддержана. См.: Треушников М.К., Жуйков В.М., Пучинский В.К. Путь к закону (исходные документы, пояснительные записки, материалы конференций, варианты проекта ГПК, новый ГПК РФ) / Под ред. М.К. Треушникова. М., 2004. С. 127. В учебной литературе по гражданскому процессу как советского, так и настоящего времени значение принципа непрерывности практически ни одним из авторов не ставится под сомнение. Советский гражданский процесс: Учебник для юрид. вузов / Под ред. М.А. Гурвича. М., 1967. С. 42 (авт. гл. 2 – М.А. Гурвич); Советский гражданский процесс / Под ред. М.С. Шакарян. М., 1985. С. 50 (авт. гл. 2 – А.Т. Боннер); Исаенкова О. В., Демичев А.А. Гражданское процессуальное право России. С. 55; Гражданский процесс: Учебник для вузов. 5-е изд., перераб. и доп. / Под ред. М.К. Треушникова. М., 2014 (авт. гл. 3 – В.В. Молчанов); Осокина Г.Л. Гражданский процесс. Общая часть: Учебник. М., 2004. С. 137.]. Своими корнями указанный принцип уходит в дореволюционную процессуальную доктрину[331 - Об истории этого принципа см., напр.: Воронов А.Ф. Принципы гражданского процесса. С. 149–176.], его прообразом можно считать принцип концентрации процесса[332 - См. о нем: Васьковский Е.В. Учебник гражданского процесса. М., 2003. С. 113.].
В соответствии с принципом непрерывности судебное заседание при рассмотрении дел должно было происходить непрерывно. При перерыве в судебном заседании рассмотрение любых иных дел было недопустимо. При отложении производства по делу в новом судебном заседании рассмотрение дела начиналось сначала. Допускалось повторное исследование тех доказательств, которые были исследованы до отложения.
При любом новом заседании по делу суд должен был вернуться к тем доказательствам, которые им были исследованы ранее. С одной стороны, это, конечно же, отнимало некоторое время, но с другой стороны, это было необходимо как для того, чтобы суд мог вспомнить полученные ранее результаты исследования таких доказательств, так и для того, чтобы соотнести получаемую из них информацию с той, которая берется из доказательств, исследуемых в новом судебном заседании. При этом ученым и практикам всегда было понятно, что указанный принцип не обязывал суд каждый раз приступать к изучению материалов дела буквально с самого начала, но по сути подразумевал возможность при необходимости вернуться к ним, т. е. вспомнить то, что было исследовано ранее. Указанный принцип в значительной мере связан с особенностями памяти человека. Ведь очевидно, что, если информация была воспринята человеком, по прошествии времени память о ней притупляется. На процессы забывания и вспоминания информации влияет множество факторов, среди которых значение имеют особенности конкретного человека. Отвлечение же на иную информацию способствует процессу забывания: «Забывание как процесс генетический начинается с отвлечения внимания от объекта. Любое переключение внимания с объекта А на объект Б означает своего рода забывание А»[333 - Боднар А.М. Общая психология (память): Учебно-методич. пособие. Екатеринбург, 2006. С. 52.].
Судьям приходится ежедневно рассматривать множество дел, следовательно, особенности того или иного дела в силу естественных причин постепенно стираются из их памяти. Забыванию способствует также и продолжительность перерыва между судебными заседаниями, поскольку «время между предъявлением и извлечением информации из памяти тоже влияет на качество воспроизведения»[334 - Там же. С. 73.]. При этом воспроизведение (вспоминание) информации никогда не бывает буквально точным[335 - См.: Головин С. Ю. Словарь практического психолога. Минск; М., 1998. URL: http://modernlib.ru/books/golovin_s_yu/slovar_prakticheskogo_psihologa/read.]. В связи с этим, конечно же, судьи не могут помнить все обстоятельства дела. Безусловно, на сказанное возразят, что судья сможет реконструировать информацию по протоколу судебного заседания, однако понятно, что подобная реконструкция также не служит гарантией полного восстановления информации со всеми необходимыми нюансами, которые, как известно, в правовых делах могут иметь весьма существенное значение.
Заметим также, что потребность в указанном принципе не ослабевает, а, наоборот, усиливается при возрастании судебной нагрузки, поскольку увеличение числа рассматриваемых судами и нередко весьма сходных дел ведет к тому, что судьи попросту забывают те или иные, порой существенные, тонкости каждого из них, и понятно, что при проведении нового судебного заседания по делу его детали не всплывают у них в голове сами собой. Следовательно, иссечение принципа непрерывности из гражданского процесса в действительности не способствовало оптимизации судопроизводства и привело к ухудшению его качества.
Обратим внимание также и на то, что из отсутствия принципа непрерывности в арбитражном и уголовном процессах должен следовать не вывод о том, что указанный принцип не нужен и в гражданском процессе, а как раз об обратном: что принцип этот в названные процессы необходимо как можно скорее ввести. О дефиците этого принципа в арбитражном процессе заявляли, в частности, и разработчики АПК[336 - Например, такую позицию занимала А.К. Сергун. Точно так же считает и В.М. Шерстюк. См.: Шерстюк В.М. Производство в арбитражном суде первой инстанции. М., 2011.]. В уголовном же процессе, учитывая его природу и характер рассматриваемых дел, уровень гарантий должен быть не просто не ниже, но желательно даже еще и выше, чем в гражданском судопроизводстве, поэтому отсутствие указанного принципа в этом процессе какими-либо разумными причинами объяснить невозможно.
Новшеством процессуального законодательства постсоветского времени является упрощение судопроизводства[337 - Приказному и упрощенному производству посвящено довольно много работ. Об истории указанных производств в современном цивилистическом процессе см., напр.: Кудрявцева Е.В. Приказное и упрощенное производства: 2002–2022 годы (очерк 18) // Российские процессуалисты о праве, законе и судебной практике: к 20-летию Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации: Монография / Отв. ред. В.В. Молчанов. М., 2023. C. 268–277.], которое также происходит под лозунгом оптимизации. Означают ли подобные новшества ограничение доступности правосудия? Ответ на этот вопрос во многом зависит от того, следует ли считать приказное и упрощенное производство порядками осуществления правосудия. Среди ученых подход, признающий правосудный характер приказного производства и судебного приказа, получил определенное распространение[338 - См., напр.: Загайнова С.К. Судебные акты в механизме реализации судебной власти в гражданском и арбитражном процессе. М., 2007; Жилин Г.А. Правосудие по гражданским делам: актуальные вопросы: моногр. М., 2010. С. 29. По сути, к такому же выводу пришел и Д.И. Крымский. См.: Крымский Д.И. Упрощенные производства в гражданском процессе зарубежных стран: Дисс… канд. юрид. наук. М., 2011; Правосудие в современном мире: монография / Под ред. В.М. Лебедева, Т.Я. Хабриевой. М., 2012; Шадловская О.Д. Приказное производство как упрощенная форма гражданского судопроизводства: Дисс… канд. юрид. наук. М., 2015; Гражданское процессуальное право России: Учебник. Т. 2 (2-е изд.) / Под ред. С.Ф. Афанасьева. М., 2016. С. 125 (авт. гл. 7 – С.Ф. Афанасьев); Папулова З.А. Ускоренные формы рассмотрения дел в гражданском судопроизводстве. М., 2014.]. Вместе с тем значительная группа ученых считают, что в рамках приказного производства правосудие в действительности не осуществляется[339 - См., напр.: Судебная власть. С. 648–682 (авт. парагр. 3 (1) гл. 6 – М.Э. Мурадьян); Воронов А.Ф. Гражданский процесс: эволюция диспозитивности. М., 2007; Сахнова Т.В. Курс гражданского процесса: теоретические начала и основные институты. М., 2008; Громошина Н.А. Дифференциация и унификация в гражданском судопроизводстве. С. 13; Казиханова С.С. Новые положения приказного производства по ГПК России, или К вопросу об очередных законодательных барьерах на пути к правосудию // Законы России: опыт, анализ, практика. 2016. № 9. С. 46–53; Сорокопуд А.В. О правовой природе приказного и упрощенного производства в цивилистическом процессе в свете поиска способов оптимизации судебной нагрузки // Вестник гражданского процесса. 2019. № 5. С. 186–204; Туманов Д.А. Приказное производство в настоящее время: процесс или фикция процесса? // Журнал российского права. 2008. № 7. С. 66–76.]. Процессуальный закон определяет лишь порядок обращения заинтересованного лица в суд с заявлением о вынесении судебного приказа, последствия его нарушения, а также порядок отмены судебного приказа. Иначе говоря, получается, что в приказном производстве сложно обнаружить даже понимание процессуальной формы как некоего порядка рассмотрения дела. Тот правовой вакуум на месте судебного порядка, очевидно, исключает действие в приказном производстве принципов правосудия. И речь в данном случае идет не об ограничении действия таких принципов, а о том, что абсолютное большинство из них вообще в нем не применяются и лишь некоторые применяются фрагментарно. Это касается в том числе и конституционных принципов судопроизводства. Так, например, не действует принцип состязательности как минимум потому, что в приказном производстве исследуются только те письменные документы, которые представил заявитель, не действует принцип гласности, поскольку в приказном производстве слушание дела и судебное разбирательство вовсе не проводятся, а значит, решение вопроса скрыто как от публики, так и от заявителя, должник же вообще не знает об обращении с заявлением против него в суд до того момента, как ему будет вручена копия судебного приказа. В приказном производстве никак не гарантирован принцип независимости судей, поскольку абсолютно не действуют те процессуальные положения, которые призваны его обеспечивать, – институт отвода судьи, тайна совещания и др. Представляется, что этого вполне достаточно для выводов о неправосудной природе приказного производства, которое практически не обеспечено никакими гарантиями. Судебный приказ, таким образом, ничем не отличается от акта любого другого правоприменительного органа. Само же по себе наличие органа под названием «суд» вне системы гарантий вынесения судебного приказа в данном случае не превращает этот «суд» в орган правосудия[340 - Как пишет Н.А. Громошина, «приказное производство является „несудебным“ не в том смысле, что его осуществляет не судья, а кто-то другой, а в том, что производство за рамками правосудия, за рамками гражданского процесса». См.: Громошина Н.А. Дифференциация, унификация и упрощение в гражданском судопроизводстве… 2010. С. 330; Воронов А.Ф. О формах защиты права // Актуальные проблемы гражданского процессуального права: сборник материалов Международной научно-практической конференции, посвященной 80-летию со дня рождения доктора юридических наук, профессора, заслуженного деятеля науки Российской Федерации Александра Тимофеевича Боннера (Москва, 09.06.2017). М., 2017. С. 58–63.], а «суд» этот имеет больше сходства не с судом в правосудии (в системе гарантий), а с любыми другими правоприменительными органами[341 - Курьезная ситуация, показывающая пренебрежительное отношение к судебному приказу некоторых судей, а также его очевидно неправосудную природу, описана С.С. Казихановой: «…автору… из личной беседы с помощником мирового судьи одного из судебных участков в Московской области стало известно об одном весьма любопытном факте. Мировой судья этого судебного участка в силу загруженности не успевала выносить судебные приказы. И когда собиралось большое количество заявлений на их вынесение, она поручала помощнику обращаться в организации, оказывающие возмездные юридические услуги, которые за определенную плату составляли судебные приказы». См.: Казиханова С.С. Оптимизация гражданского судопроизводства.].
Отсутствие какого-либо порядка вынесения судебного приказа и описанных выше гарантий в целом делает допустимой реализацию идеи (неоднократно высказанной в литературе) о передаче функций по его вынесению от суда иным субъектам, поскольку это не приведет к существенному изменению функций последних[342 - См.: Ярков В.В. Проект процессуальной реформы: quo vadis? // Арбитражный и гражданский процесс. 2017. № 12; Малешин Д.Я. Содействие нотариата судебной реформе // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 14. Право. Т. 11. 2020. № 1. С. 67–86; Раздьяконов Е.С. К вопросу о приказном производстве в арбитражном процессе // Арбитражный и гражданский процесс. 2016. № 11. С. 31–36; Халатов С.А. Сокращение компетенции судов по разрешению бесспорных дел как фактор снижения нагрузки // Арбитражный и гражданский процесс. 2017. № 12. С. 40–42; Громошина Н.А. Приказное производство как инструмент оптимизации цивилистического процесса // Законы России: опыт, анализ, практика. 2017 № 5. С. 93–95; Шерстюк В.М. Переход количества в качество в гражданском процессуальном праве // Вестник гражданского процесса. 2016. № 1. С. 10–30; Галас Е.М. Правовая природа третейского соглашения // Современное право. 2018. № 9. С. 75.]. Но на самом деле такое допущение подтверждает, что при вынесении судебного приказа не осуществляется что-либо такое, чего не мог бы проделать несудебный орган, а следовательно, в выносящем судебный приказ органе нет того, что присуще только суду, но не любому иному органу. Следовательно, это в очередной раз подтверждает, что в приказном производстве нет правосудия.
Рассматривая порядок упрощенного производства, можно заметить, что он, конечно же, содержит больше гарантий правосудия, нежели приказное производство. В упрощенном производстве не действуют или действуют в усеченном виде ряд принципов правосудия. В частности, отсутствует принцип гласности, в усеченном виде действует принцип состязательности, умалены процессуальные гарантии принципа независимости судей и др.
Заметим также, что имеются существенные ограничения и умаления процессуальных гарантий при обжаловании судебных постановлений, вынесенных в порядке упрощенного производства. В настоящее время определить, относится упрощенное производство к порядку осуществления правосудия или уже нет, не так легко. В нашем представлении оно является чем-то околоправосудным, но, разумеется, уже не порядком осуществления правосудия в полном смысле слова[343 - Автор этих строк был свидетелем того, как один из судей во время режима самоизоляции в связи с пандемией коронавируса, когда суды были закрыты, а судебные заседания не проводились, сообщил, что, несмотря на объявленный режим и соответствующие меры, суды рассматривают дела в порядке приказного и упрощенного производства. Что, надо думать, происходило на дому. В комментарии я в шутку предположил, что, видимо, суды, а вернее судьи, в таких случаях на дому осуществляют «диванное правосудие». Увы, ответа я так и не был удостоен. Остается надеяться, что большинство представителей судейского корпуса, конечно же, осознает, что настоящее правосудие ни по форме, ни по месту своего осуществления даже в шутку диванным быть не может!]. На наш взгляд, сказанного вполне достаточно для того, чтобы согласиться с теми учеными, которые считают, что в силу отсутствия возможности выбора между ординарным – исковым и упрощенными производствами[344 - Отсутствие возможности выбирать между ординарным и упрощенными процедурами критиковал также С.В. Моисеев. См.: Моисеев С.В. Ограничение свободы выбора процедуры и порядка рассмотрения требования как тренд развития процессуального законодательства // Законы России: опыт, анализ, практика. 2016. № 9. С. 20–28.] заинтересованные лица лишены права быть выслушанными и услышанными судом, а это означает не что иное, как ограничение доступности правосудия[345 - См.: Масаладжиу Р.М. Упрощенное производство в гражданском и арбитражном процессах: всё ли сделано правильно? // Законы России: опыт, анализ, практика. 2017. № 9. С. 36–41.].
Получается, что изменения законодательства, которые преподносились их разработчиками как учитывающие принципы и задачи судопроизводства и которые должны его оптимизировать, в реальности привели к тому, что абсолютное большинство дел стало рассматриваться судами вне действия таких принципов, вне гарантированного достижения задач судопроизводства, а по сути – вне правосудия. Интересна в этом ключе точка зрения Л.А. Тереховой. Она пишет: «Доминирование упрощенных форм производства – не решение проблемы, поскольку, решая вопрос о сроках рассмотрения дела, законодатель забывает о главном в профессии судьи: умении провести открытое, развернутое судебное заседание с исследованием всех обстоятельств по делу при участии лиц, участвующих в деле». Л.А. Терехова также замечает, что «можно взглянуть иначе на природу приказного (и упрощенного) производства. Это правосудие, только оно бесконтактное. Суд при рассмотрении дела не проводит судебное заседание и не контактирует с лицами, участвующими в деле, но он „контактирует“ с представленными доказательствами и разрешает дело по существу». Представляется, что таким минимальным объемом процедур, сохраняющим сущность разбирательства дела судом, является доказательственная деятельность и непременное сохранение всех ее элементов, включая (что для приказного и упрощенного производств важнее всего) исследование доказательств судом. Гарантией может быть только мотивированный судебный акт, на страницах которого и развернется «дискуссия» суда с доводами сторон, только из судебного акта может быть понято, работал судья с доказательствами или нет[346 - Терехова Л.А. Бесконтактное правосудие // Актуальные проблемы гражданского процессуального права: сборник материалов Международной научно-практической конференции, посвященной 80-летию со дня рождения А.Т. Боннера.]. В отношении данной позиции заметим, что, если даже исходить из абсолютной добросовестности судьи, более чем сомнительно считать полноценным исследованием доказательств ознакомление судьи с документами без какого-либо привлечения к этому процессу заинтересованных в деле лиц. Ведь участие таких лиц в исследовании доказательств помогает суду в их всесторонней оценке, заинтересованные лица зачастую обращают внимание суда на такие нюансы, которые в ином случае легко оставить без внимания[347 - Живой контакт заинтересованных лиц в рамках устного процесса обеспечивает возможность наиболее полного, объемного разбора дела. Очень давно автор этих строк был свидетелем следующей ситуации. В рамках судебного заседания по иску медицинской организации об оплате оказанных медицинских услуг ставился вопрос о причинах отсутствия в деле информированного добровольного согласия на медицинское вмешательство пациента в отношении проведенной ему полостной операции, которое в соответствии со ст. 20 ФЗ от 21 ноября 2011 г. № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» (далее – Закон) по общему правилу должно быть получено до ее проведения. Представитель истца пытался убедить суд в том, что отсутствие соответствующего согласия объясняется тем, что медицинское вмешательство было необходимо пациенту для устранения угрозы его жизни. В соответствии с ч. 9 ст. 20 указанного закона медицинское вмешательство без согласия гражданина допускается, если оно необходимо по экстренным показаниям для устранения угрозы жизни человека и если его состояние не позволяет выразить свою волю. По мнению представителя истца, в ст. 20 указанного Закона перечисляются самостоятельные основания, при которых соответствующее согласие не требуется. Замечу, изначально казалось, что судья склонен согласиться с подобным толкованием закона. Выступая в судебном заседании, ответчик обратил внимание суда на то, что истец пытается исказить смысл нормы, содержащейся в ч. 9 ст. 20 Закона, он практически упросил суд в судебном заседании ознакомиться с обсуждаемыми положениями закона, обратил внимание суда на роль союза «и» в предложении в данном конкретном случае, что в конечно итоге убедило суд в том, что проведение операции без согласия пациента возможно лишь при одновременном наличии двух указанных в статье обстоятельств. При этом указанная позиция ответчика сообщалась суду в письменных объяснениях на исковое заявление. Вероятно, эти объяснения были прочитаны судом недостаточно внимательно, хотя можно предположить, что в данном случае, как и во многих сходных случаях, обычному человеку проще понятно выразить свою мысль, а уж тем более донести ее до слушателя – при личном контакте и в устной, а не письменной форме. Указанный случай раз и навсегда убедил меня в том, что истинное правосудие существовать не может вне обеспечения возможности непосредственного устного общения заинтересованных лиц – которыми могут быть простые граждане – с судом.]. Далее заметим: в российских реалиях при отсутствии контакта сторон с судом в действительности нет никаких гарантий того, что суд пусть и самостоятельно, но с особой тщательностью изучит имеющиеся в деле доказательства, как это должен делать именно суд, а не любой иной орган при рассмотрении каких-либо административных дел. Ситуация качественно не изменится, если даже закон будет обязывать мотивировать судебные акты, вынесенные в упрощенных процедурах. Несмотря на всю важность мотивированных постановлений не стоит забывать, что мотивировать их можно по-разному. Тем или иным образом мотивируют свои постановления различные административные органы, отчего, однако, их деятельность не становится правосудием.
В связи с этим считаем, что обязанность мотивировать постановление сама по себе не превратит акт, выносимый в результате некой процедуры, в акт правосудия. В то же время польза мотивированного постановления, и особенно принимаемого по окончании рассмотрения дела в развернутом судебном порядке, неизмеримо высока, о чем будет сказано далее.
Подчеркнем также, что надо действовать предельно осторожно при обращении с такими значимыми явлениями, как правосудие, ведь допущение его производства в бесконтактном судебном порядке очевидным образом размывает его сущность – правосудие не просто теряет свои неотъемлемые признаки, оно вообще остается таковым лишь по названию и перестает выполнять, по меньшей мере в полном объеме, те полезные общественные функции, для которых существует, и в первую очередь – обеспечивать наивысшего качества защиту различных интересов. А при отсутствии каких-либо альтернатив, способных всецело его заменить, происходит процесс, сходный с серьезными патологиями в жизненно важных органах, вследствие которых организм если и не погибает, то очевидно функционирует не полноценно, в режиме значительных ограничений.
Всё той же оптимизацией нагрузки на мировых судей обосновывалось устранение в 2013 г. из ГПК РФ положений об обязанности таких судей в каждом случае мотивировать решение по делу. В связи с этим в юридической литературе того периода писали: «…понятно, что чаще всего стороны интересуются лишь итоговой резолюцией, что нагрузка мирового судьи чрезмерно высока и т. п. Но ведь составление мотивированного судебного решения – это не дань традиции: описательная и мотивировочная части несут в себе важную информацию по спору (начиная от доводов сторон и заканчивая оценкой доказательств, констатацией возникших правоотношений, квалификацией совершенных действий и т. д.). То, что лица, участвующие в деле, могут в определенный срок потребовать изготовления мотивированного решения суда (ч. 4 ст. 199 ГПК РФ), отнюдь не панацея: пропуск такого срока, по сути, исключит возможность реализации института преюдиции, а в ряде случаев просто не позволит понять логику правоприменения, которая важна для стабильности гражданского оборота и просто необходима для проверки судебного акта в судах вышестоящих инстанций»[348 - Абушенко Д.Б. Об общих подходах к реформированию процессуального законодательства сквозь призму системного влияния материального права на цивилистический процесс и «частных вкраплений» материального права в процессуальную ткань // Вестник гражданского процесса. 2013. № 5. С. 21–33; Сахнова Т.В. ГПК РФ: долгий путь реформ // Вестник гражданского процесса. 2013. № 4. С. 27–39; Фокина М.А. Реформирование и развитие институтов доказательственного права России: итоги десятилетия // Вестник гражданского процесса. 2013. № 4. С. 40–50; Султанов А.Р. Борьба за право на обжалование судебного решения. М., 2014; Алехина С.А. О немотивированном решении в гражданском судопроизводстве // Законы России: опыт, анализ, практика. 2016. № 4. С. 86–90.]. Можно привести и множество других доводов, доказывающих неправильность нового регулирования, однако понятно, что вне мотивировочной части ни тяжущиеся, ни общество как минимум не смогут понять, почему суд вынес то или иное решение. Допущение вынесения решения лишь по требованию сторон или в случае обжалования такого решения отдаляет момент вывода суда по делу от момента необходимости его письменного обоснования, что приводит к тому, что аргументы, имеющиеся у судьи в голове, им забываются. Судье в таком случае приходится в действительности не закреплять в мотивировочной части судебного решения обстоятельства, доказательства, которые их подтверждают, аргументы, объясняющие, почему суд решил положиться на то или иное доказательство и применить определенную норму права и пр., то есть то, что сложилось объективно и по логике вещей предшествует результату (выводу по существу дела), а буквально «подгонять» мотивировку под имеющуюся резолюцию, в определенном смысле придумывать то, что обоснует содержащийся в решении вывод, так как реальные причины такого вывода он давно мог забыть. Присутствие в деле протокола и доказательств не всегда дают возможность полностью «оживить» всю картину событий, ведь протокол, как правило, ведет и составляет не сам судья. Да и вряд ли по прошествии более или менее длительного времени во всех деталях без погружения в живой процесс можно вспомнить всё то, что в своей совокупности повлияло на принятие того или иного решения. Замечу также: отдаление момента мотивирования решения от его принятия приводит к тому, что возрастает риск возникновения ситуации, когда ко времени появления потребности в мотивировочной части судья, который рассматривал дело, может уже и не быть в числе действующих судей. По логике вещей, мотивировать решение в подобной ситуации невозможно, ибо сделать это в силах и вправе только тот судья, который дело рассматривал, оценивал доказательства, делал выводы о фактах и соответственно принял то или иное решение, а следовательно, дело потребуется рассматривать с самого начала. В то же время автору этих строк довелось слышать от работников судебной системы (достоверность сведений я не проверял), что в подобных ситуациях вместо судьи, рассматривавшего дело и по сути вынесшего решение, мотивировочную часть судебного решения составляют иные судьи. Но понятна сама абсурдность подобного подхода хотя бы даже потому, что новый судья попросту не может «влезть» в голову тому судье, который рассматривал дело, а в действительности вынужден сочинять, придумывать подходящие под содержащиеся в резолютивной части выводы мотивы их принятия, что, безусловно, можно считать фальсификацией правосудия. Абсурдность ситуации усиливается, если новый судья, который должен придумать мотивировочную часть при ознакомлении с материалами дела, посчитает, что выводы суда, рассматривавшего дело, ошибочны, поскольку даже в этом случае он будет вынужден сочинять мотивировочную часть для решения, которое считает неверным.
Не лишним будет напомнить: решение по любому делу необходимо не только тяжущимся, но и обществу. Наличие у решения мотивировочной части дает возможность любому лицу «пройти вместе с судьей» весь путь его принятия и в конечном итоге понять, почему было принято именно такое, а не иное решение. Допущение отсутствия мотивировочной части ставит под удар достижение всех целей судопроизводства. Оно открывает широкие возможности для судейского произвола и принятия заведомо неправильных решений, штамповать которые легче легкого, если не требуется их обосновывать. Отсутствие объяснения решения приводит к его непониманию обществом, разрушает правовую определенность, что, в свою очередь, не способствует ни предупреждению правонарушений, ни формированию уважительного отношения к закону и суду.
К сожалению, существующая и довольно активная доктринальная критика указанных положений, ознакомление с которой могло бы объяснить даже не осведомленному в юриспруденции лицу (при его желании) их ошибочность и даже опасность, не смогла изменить ситуацию. Хуже того, как только от правосудия «откусили» существенный кусок, у некоторых лиц, видимо, распробовавших вкус его крови, разгорелось желание окончательно искромсать и даже прикончить раненную и ослабшую Фемиду.
Речь идет о печально известном подготовленном в 2017 г. законопроекте Верховного Суда РФ, в котором, кроме всего прочего, предлагалось, чтобы иски лиц о взыскании денежных сумм (или истребовании имущества), размер (цена) которых (которого) не превышает 500 тыс. руб., в гражданском процессе рассматривались в порядке упрощенного производства. Если бы эти предложения по изменению ГПК РФ были претворены в жизнь, это привело бы к тому, что практически любое требование на сумму до половины миллиона рублей рассматривалось вне действия принципов правосудия, а значит, и вне правосудия как такового, что создало бы парадоксальную и одновременно катастрофическую ситуацию, поскольку за его рамками оказались бы практически все рассматриваемые в гражданском процессе дела! Однако, как ни поразительно звучит, это было бы лишь 90 % беды, оставшиеся 10 % заключались в том, что тот же законопроект предлагал устранить обязанность всех судов мотивировать свои решения (за редкими исключениями).
Получалось, что даже в тех редких случаях, когда дело могло быть рассмотрено не в упрощенном или приказном производстве, а в развернутом порядке, говорить об осуществлении полноценного правосудия и достижении всех заявленных в ст. 2 ГПК РФ задач вряд ли было возможно. Ведь, как уже было сказано, решение суда без мотивировочной части – это не полноценное решение, не в полной мере акт истинного правосудия. Для большинства населения страны и в первую очередь малообеспеченных граждан, которые редко судятся на суммы, превышающие полмиллиона рублей, полноценное правосудие оказалось бы недоступно, что не соответствует сути социального государства[349 - В индивидуальном правовом заключении на Законопроект ВС под авторством Е.Г. Стрельцовой, Д.А. Туманова, С.С. Казихановой (Экспертное заключение на проект закона о внесении изменений в ГПК, АПК, КАС РФ, подготовленный Верховным Судом РФ) говорилось: «…положения ст. 7 Конституции РФ устанавливают, что Россия – это социальное государство. Поэтому денежные требования социальной направленности (споры о начислении пенсий, заработной платы, споры о взыскании алиментов и т. д.) находятся под особым протекторатом государства. Всё это требования невысокой стоимости. Однако механизмы приказного производства и упрощенного производства не дают возможности, в отличие от ординарного искового порядка, реализовать дополнительные гарантии по контролю за защитой социальных прав».].
Указанный законопроект был принят в штыки представителями юридической науки и практики. Ими на основании индивидуальных правовых заключений было подготовлено и обнародовано (возможно, впервые в истории России)[350 - Автору иные примеры не известны.] коллективное правовое заключение[351 - См.: Туманов Д.А., Стрельцова Е.Г., Моисеев С.В., Алехина С.А., Бардин Л.Н., Казиханова С.С., Нахова Е.А., Невский И.А., Ненашев М.М., Прокудина Л.А., Смагина Е.С., Султанов А.Р., Чистякова О.П. Коллективное правовое заключение на законопроект Верховного Суда Российской Федерации о внесении изменений в Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации, Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации и Кодекс административного судопроизводства Российской Федерации и индивидуальные заключения ученых и практиков // Вестник гражданского процесса. Т. 8. 2022. № 1. С. 256–345.], содержавшее резко отрицательную оценку основных положений законопроекта. Это заключение поддержали и подписали многие видные юристы[352 - В.М. Жуйков в своем интервью, которое посвящено в первую очередь упомянутому Законопроекту ВС РФ, красноречиво заметил, что так называемая оптимизация – это путь в никуда, и привел весомые аргументы в подтверждение своего вывода. Он же обратил внимание на то, что «проект Верховного Суда 2017 г., о котором мы говорим, – очень серьезный, но он почти не обсуждался среди ученых. Такова тенденция последних лет…» См.: Румак В. «Так называемая оптимизация – это путь в никуда» [Интервью с В.М. Жуйковым] // Закон. 2018. № 1. С. 6–17.]. Документ во многом способствовал тому, что законопроект стал предметом обсуждения в Совете по правам человека при Президенте РФ, Московском клубе юристов и на других площадках. Интерес к нему проявили средства массовой информации[353 - См., напр.: Смирнов Л. Без меня меня судили // Росбалт. 2018. 24 февр. URL: https://www.rosbalt.ru/moscow/2018/02/24/1684591.html.]. В результате наиболее одиозные положения все-таки были исключены из законопроекта.
Думается, описанная ситуация – явный пример того, что в некоторых случаях активная борьба за право приносит полезные плоды и способствует сохранению правопорядка и недопущению того, чтобы под формой закона в правовую материю встраивались дефектные, опасные и по сути своей противоправные конструкции. Представители науки и практики могли бы более активно (в том числе в упомянутой форме правовых заключений) участвовать в правовой жизни страны, что принесло бы пользу государству, обществу и всем гражданам.
Однако будет лукавством, если мы не признали и не отметили здесь, что некоторые даже абсолютно одиозные положения указанного законопроекта ВС РФ оправдываются отдельными процессуалистами. В частности, И.А. Приходько, А.В. Бондаренко, В.М. Столяренко в своей работе «Процессуальная революция. Решенные и нерешенные задачи» приводят аргументы, призванные убедить читателей в том, что подход ВС РФ об устранении обязанности судов, во всяком случае, выносить мотивированные решения вполне допустим, а проблемы, порождаемые отказом от указанной обязанности и описанные в литературе, назвали умозрительными. Кроме всего прочего, названные ученые писали, что «низкий уровень доверия к суду не является следствием того, что суд принимает немотивированное решение. Никто ведь не утверждает, что до того, как судьям было разрешено не изготавливать мотивировочную часть решения в установленных случаях, то есть до 2013 года, уровень доверия к суду был высоким, а по мере расширения таких случаев пропорционально снижается». Наконец, эти ученые ссылаются на опыт других стран, в чьем законодательстве допускаются отступления от мотивирования судами своих решений, и приводят слова профессора Брайга Бурхарда о том, что с тех пор как судебные решения стали восприниматься не как проявление неограниченной власти государя, а как функция правового государства, в немецком законодательстве появилась обязанность включать официальное обоснование в судебное решение. Но при этом в настоящее время в процессуальном законе ФРГ установлены исключения из обязанности обосновывать решения по гражданским делам[354 - См.: Приходько И.А., Бондаренко А.В., Столяренко В.М. Процессуальная революция: решенные и нерешенные задачи. М., 2019.].
В данном случае, думаю, нет смысла переливать из пустого в порожнее и продолжать спор о необходимости вынесения мотивированного судебного решения. Несовпадения в оценке ситуации, вероятнее всего, связаны с тем, что нами и теми учеными, которые не видят в подходе ВС РФ ничего отрицательного, очень по-разному понимается такое явление, как правосудие, его результат и значение такого результата не только для тяжущихся, но и общества, а также государства. Для меня, как было показано ранее, правосудие немыслимо вне особой системы гарантий, при этом гарантий, дающих возможность достигать результатов высшей пробы и с точки зрения защиты прав и интересов сторон и, конечно же, в плане недопущения произвола при рассмотрении судами дел. Любые мыслимые варианты отказа от необходимости мотивировать судебные решения и допущение дальнейшей «подладки» мотивов под выводы – правосудию противоестественны.
Вероятно, что солидарные в указанном вопросе с ВС РФ авторы не видят множество тех полезных эффектов решения, которое оно в действительности оказывает в различных сферах правовой жизни общества. Ведь в акте правосудия важно и то (кроме всего прочего), что к нему как к окончательному ответу по любому правовому спору может обратиться в том числе для познавательных целей студент юридического вуза, юрист, журналист, да и любой другой гражданин. И даже если в том или ином случае подобного обращения к решению суда никогда в действительности и не произойдет, это не имеет принципиального значения, поскольку в данном случае важна сама доступность такого решения для общества. Обязанность мотивировать свои решения как минимум стимулирует суд относиться к его принятию со всей серьезностью. Ошибки решения могут стать известны общественности, оказаться предметом обсуждения и порицания спустя значительное время. В конце концов, по тому, как суд мотивирует решение, можно делать заключение о реальном уровне правосудия в государстве и об уважении судами как тяжущихся, так и правопорядка, всего общества в целом. То обстоятельство, что, как известно, мотивировочные части судебных решений в настоящее время зачастую составляются спустя рукава, означает не то, что без мотивов решения можно обойтись, а то, что в порядке отправления правосудия и, возможно, в формировании судейского корпуса назрели очевидные проблемы, которые пора решать. И.А. Приходько, А.В. Бондаренко, В.М. Столяренко безусловно правы, отмечая, что уровень доверия к судам был низким и до устранения обязанности мировых судей мотивировать свои решения, однако устранение такой их обязанности повышению такого уровня никак не способствует, и более того, способно обрушить его окончательно, поскольку абсолютно невозможно даже пытаться начать доверять суду, чья деятельность и ее результаты сокрыты от общества.
Наконец, то обстоятельство, что в некоторых странах происходит отказ от обязанности мотивировать судебное решение, вряд ли может служить достаточным основанием для внедрения такого подхода в нашей стране. Сравнивая те или иные явления, а уж тем более пытаясь их заимствовать не в возможном будущем, а буквально здесь и сейчас, нужно всегда учитывать множество особенностей. Мы уже писали, что допускать некоторые отступления от процессуальных гарантий допустимо (хотя лучше этого не делать вообще) только в том случае, когда существует неопровержимая уверенность в реальной, а не декларируемой независимости и компетентности суда.
Хочу обратить внимание и на то, что, на самом деле, действующий в нашей стране ординарный исковой порядок не настолько сложен (во всяком случае в сравнении с порядками, существующими в некоторых других странах), чтобы ему на замену непременно надо подыскивать упрощенную форму. Значительный потенциал оптимизации уже заложен в ординарном исковом процессе, поскольку суд вовсе не обязан применительно к каждому делу использовать весь инструментарий, который содержится в процессуальном законе, а значит, то или иное дело и в таком порядке вполне может быть рассмотрено быстро и легко и при этом без ущемления чьих бы то ни было прав и в строгом соответствии с истинными целями правосудия.
В литературе отмечается, что множество доктринальных и законодательных подходов к оптимизации судопроизводства и уменьшению судебной нагрузки в итоге не дают ощутимого эффекта. Тот же И.А. Приходько, основательно проанализировав многие из них, пишет: «Как показывает практика, ряд законодательных инициатив последнего времени, реализация которых, как декларировалось, поспособствует разгрузке судов и тем самым облегчению доступа к правосудию и получению судебной защиты, будучи принятыми, на деле оказался „холостым выстрелом“, не дав не только ожидаемого, а вообще никакого эффекта. Так произошло, например, с введением в арбитражный процесс обязательного досудебного урегулирования по делам, возникающим из гражданских правоотношений… Другой пример – многочисленные предложения о развитии альтернативных способов разрешения споров, примирительных процедур. Со времени вступления данного закона в силу прошло больше 9 лет, снизилась в результате его принятия нагрузка на суды? 18 января 2018 г. Верховным Судом РФ в Государственную Думу внесен законопроект № 421600-71. Как указано в пояснительной записке к законопроекту № 421600-72, за период с 2011 по 2017 г. примирительные процедуры с участием медиаторов использовались при рассмотрении крайне незначительного количества дел (при рассмотрении всего лишь около 0,008 % дел судами общей юрисдикции и при рассмотрении около 0,002 % дел арбитражными судами). Неужели при такой статистике можно всерьез рассуждать о сколько-нибудь значимой разгрузке суда с помощью медиации?.. В пояснительной записке к законопроекту № 788111-63 указывалось, что повышение авторитета и привлекательности арбитража (третейского разбирательства) в результате принятия законопроекта позволит, в том числе, снизить нагрузку на государственные суды». И далее И.А. Приходько со ссылкой на позиции иных авторов и статистику признает: «…на то, что третейские суды могли бы принять на себя сколь-либо значимую часть нагрузки государственных судов, всерьез рассчитывать, разумеется, не приходится». Этот же автор демонстрирует и иные малоудачные инициативы по разгрузке судов[355 - См.: Приходько И.А. О направлениях оптимизации цивилистического процесса в контексте законодательных инициатив последнего времени // Новый этап судебной реформы: конституционные возможности и вызовы: коллективная монография / Под ред. Т.Е. Абовой, Т.К. Андреевой, В.В. Зайцева, О.В. Зайцева, Г.Д. Улётовой. М., 2020.].
Безусловно, указанный ученый в данном случае почти во всём прав. В силу непродуманности законодательных инициатив либо отсутствия ощутимого уменьшения судебной нагрузки многие новшества вряд ли можно считать эффективными способами оптимизации судопроизводства. Тем не менее то обстоятельство, что даже при удачной законодательной регламентации отдельные механизмы не оказывают существенного влияния на нагрузку судов, не означает их ненужности, поскольку, с одной стороны, каждый из них дает собственный полезный эффект и обеспечивает плюрализм форм защиты, а с другой стороны, в своей совокупности несудебные формы все-таки способствуют облегчению высокой нагрузки на суды.
Замечу также, что в той или иной мере высокая судебная нагрузка связана с очень многими факторами и в том числе с допускаемыми судами ошибками, а также с особенностями действующего законодательства.
Так, например, при наличии безусловных оснований к отмене постановлений суды вследствие своих же ошибок вынуждены рассматривать дела заново, поэтому зачастую они сами становятся виновниками своей высокой нагрузки. Нередко суды ошибочно рассматривают дела и выносят решения по исковым заявлениям при явно отсутствующем у заявителя праве на предъявление иска. Всем известно, что внешнее тождество исков определяется по таким его элементам, как предмет, основание, а также по сторонам процесса. Соответственно, если предъявлен иск, в котором указанные выше элементы, а также стороны совпадают с тем иском, по которому судом уже было вынесено и вступило в силу решение, то суд должен отказать в принятии искового заявления либо прекратить производство по делу. Однако иногда суды не замечают тождества исков. Это чаще всего происходит в ситуации, когда предъявляемое в суд требование сформулировано несколько иначе, чем иск, по которому ранее было вынесено решение, но в то же время очевидно, что соответствующий правовой вопрос уже был решен судом, а значит, его повторное исследование будет излишним. Так, например, известен случай, когда лицо предъявляло иск о признании права на наследство в связи с фактом его нахождения на иждивении наследодателя. В исковом заявлении указывалось определенное имущество, из которого соответствующее наследство состоит. Суд, рассмотрев дело, отказывал в удовлетворении иска в связи с отсутствием факта нахождения истца на иждивении наследодателя, однако несколько позже проигравший по делу истец вновь обращался в суд с иском о признании права на наследство за тем же наследодателем по тому же самому основанию, но указывал другое входящее в состав наследства имущество. Суды, в свою очередь, такие иски принимали к рассмотрению и вновь выносили по ним решения. Однако очевидно, что потребности в новом процессе в данном случае, конечно же, не было. То обстоятельство, что при новом обращении в суд указывалось иное входящее в наследство имущество, в действительности не означало существование нового иска, поскольку, как и в первом случае, судом в действительности решался вопрос о праве конкретного лица на наследство в связи с фактом нахождения его на иждивении наследодателя, а отсутствие такого права уже было подтверждено судом в первом решении.
В других случаях суды, изначально рассматривая иски мужчин об оспаривании отцовства и удовлетворяя их, в дальнейшем принимали к рассмотрению иски к таким мужчинам о взыскании алиментов в пользу тех детей, в отношении которых отцовство было оспорено и не признано. Разумеется, в удовлетворении таких исков в конечном итоге отказывали, хотя очевидно, что если отцовство было ранее оспорено, то все вытекающие из него права детей и обязанности родители уже по сути были признаны судом отсутствующими, а следовательно, иск о взыскании алиментов вообще не должен был приниматься к рассмотрению.
Существует множество сходных с указанными примеров судебной практики, когда судами принимались к рассмотрению по сути «холостые» т. е. очевидно пустые (бесполезные) дела, что, с одной стороны, отнимает время судов, а с другой стороны, создает угрозу вынесения различных по результату решений при разрешении по сути тождественных дел, создает правовую неопределенность для заинтересованных лиц.
Понятно, что на нагрузку влияет также и организация работы судей в отдельных судах. При этом недопустимо ограничивать время судебного заседания по отдельному делу. Известно, что попытка четкой регламентации времени, отводимого на отдельного пациента в медицинских учреждениях, привела к весьма плачевным результатам и существенно ухудшила качество медицинских услуг. Думается, что в судебной сфере результат был бы точно таким же. Уверен, что пребывающее в здравом уме лицо не нужно долго убеждать в том, что при альтернативе межу скоростью процедуры и качеством результата в таких важных областях, как медицина и правосудие, приоритет должен всегда оставаться за качеством, а увеличение скорости возможно только тогда, когда это не происходит в ущерб результату.
Загруженность судов зачастую связана с тем, что определенные органы власти, а иногда и финансируемые из бюджета юридические лица, вместо того чтобы решить правовой вопрос самим, попросту пытаются «спихнуть» его решение на суд, хотя обладают всеми необходимыми для самостоятельных действий возможностями[356 - Л.А. Терехова пишет: «Возникло целое направление судебной практики, когда чиновники намеренно провоцируют ситуацию обращения заинтересованных лиц в суд с жалобой на себя, поскольку исполнить судебное решение – не одно и то же, что принять решение самому. Такая „самозащита“ чиновников – яркий пример возникновения судебных дел там, где их быть не должно». Терехова Л.А. Бесконтактное правосудие.]. Причин много: от простой некомпетентности отдельных должностных лиц, служащих (работников) до опасений таких лиц, что за самостоятельное решение вопроса их обвинят в коррупции. Так, автор этих строк некоторое время назад лично столкнулся со следующей ситуацией. Из-за залива квартиры по причине дефекта кровли дома представители управляющей компании (ГБУ «Жилищник») в установленном порядке составили акт о заливе, которым соответствующий факт был подтвержден. Однако в дальнейшем эта компания отказалась возместить вред в добровольном порядке. На вопрос о причинах отказа был дан ответ: «Жилищник» действительно в этом случае обязан возместить вред, но пострадавшему всё равно надо обратиться в суд, поскольку без решения суда невозможно будет без подозрения в коррупции обосновать расходы на возмещение вреда. Несложно заметить, что в такой ситуации происходит по сути понуждение к искусственному созданию судебного дела. Статус юридических лиц вне зависимости от источников их финансирования подразумевает их самостоятельное участие в гражданских правоотношениях, которое по сути сводится на нет из-за, вероятно небеспочвенного, опасения его работников, что самостоятельность будет трактована как коррупция[357 - Автору известно, что такое происходит практически повсеместно.].
Кто же виноват в этом? В значительной мере – само государство и органы государственной (муниципальной) власти, которые, видимо, не принимают эффективных мер, которые способствовали бы самостоятельности в решении тех вопросов, которые подведомственные им субъекты вполне в состоянии решить сами.
Рассматривая вопрос о действительной оптимизации судебной нагрузки при сохранении правосудия, вспомним, что о путях ее осуществления неоднократно размышляли ученые.
Начнем с того, что автору этих строк непонятно, почему для уменьшения нагрузки на судей нельзя, например, нарастить судейский корпус[358 - Заканчивая этот раздел, заметим, что автору этих строк непонятно, почему для уменьшения нагрузки на судей нельзя, например, нарастить судейский корпус. На X Всероссийском съезде судей отмечалось, что дальнейшее успешное реформирование судебной системы невозможно без увеличения количества судей и работников аппарата судов. Необходимо расширение штатов с одновременным перераспределением нагрузки, введением новых должностей и разделением функций. См.: Буклет X Всероссийского съезда судей. М., 2022. С. 38.]. При этом такое увеличение, очевидно, потребуется не везде, а в первую очередь в Москве и некоторых других субъектах РФ, где нагрузка на судей действительно чрезмерна.
Вместе с тем неоднократно приходилось слышать от многих лиц, и в первую очередь чиновников, в качестве не требующей доказательств неопровержимой аксиомы утверждение, будто бы такое увеличение неспособно решить проблему судебной нагрузки. Тем не менее представляется, что проблема не в том, что подобное решение вопроса не помогло бы уменьшить нагрузку на судей, а в том, что государство в лице тех же чиновников попросту не желает увеличивать финансирование правосудия, которое при возрастании числа рассматриваемых судами дел и одновременном стремлении сохранить правосудие, конечно же, необходимо. В данном случае хотелось бы надеяться и на изменение подхода к формированию судейского корпуса. Анализируя принцип независимости судей, мы уже писали, что согласно существу правосудия юрист должен становиться судьей на вершине своей карьеры, а не в ее начале (как, увы, часто происходит в России), и что в связи с этим необходимо качественное улучшение судейского корпуса. Эту же мысль еще раньше мы отразили в совместной с Е.Г. Стрельцовой публикации[359 - См.: Туманов Д.А., Стрельцова Е.Г. О некоторых концептуальных вопросах правосудия по гражданским делам // Закон. 2018. № 1. С. 28–45.].
Замечу, что указанный подход стал объектом критики отдельных ученых. Например, И.А. Приходько, А.В. Бондаренко, В.М. Столяренко в данном подходе видят «банальный призыв увеличить численность судей и повысить уровень их содержания, что, как представляется, не слишком согласуется с обосновываемой авторами… идеей изменения отношения государства и личности между собой и отхода от патерналистического государства…»[360 - Приходько И.А., Бондаренко А.В., Столяренко В.М. Процессуальная революция: решенные и нерешенные задачи.] Далее названные авторы ссылаются на С.А. Денисова, писавшего, что высшей конституционной ценностью является социальное государство, но под ним часто понимается старый патернализм[361 - См.: Денисов С.А. Мнимые конституционные ценности // Конституционное и муниципальное право. 2018. № 10. С. 9–15. Цит. по: Приходько И.А., Бондаренко А.В., Столяренко В.М. Процессуальная революция: решенные и нерешенные задачи.]. В то время как патерналистское государство имеет авторитарный или тоталитарный политический режим, социальное государство лишь помогает свободному обществу, исправляя недостатки рынка. Люди сами обеспечивают свое существование, занимаясь предпринимательской деятельностью. Помощь оказывается только меньшинству, которое в силу объективных причин не в состоянии само позаботиться о себе. Патерналистское государство подавляет свободу экономической деятельности. Оно берет общество под свою опеку и превращает население страны в «иждивенцев», которые не в состоянии выжить без помощи государства. Это общество не в состоянии решать свои проблемы[362 - См.: Денисов С.А. Социальное или патерналистическое государство // Конституционное и муниципальное право. 2017. № 7. С. 3–9. Цит. по: Приходько И.А., Бондарено А.В., Столяренко В.М. Процессуальная революция: решенные и нерешенные задачи.]. Подход С.А. Денисова, на которого ссылаются И.А. Приходько, А.В. Бондаренко, В.М. Столяренко, возможно, правильный, но при этом абсолютно непонятно, почему его подход к социальному государству противопоставляется нашему подходу к вопросу о количестве и качестве судейского корпуса. Возможно, такое противопоставление основано на недоразумении. Поскольку, следуя такой логике, высокие требования к судьям, их независимость, увеличение их корпуса, а не усечение процессуальных гарантий, т. е. то, на чем настаиваем мы, – это атрибут патерналистского государства, которое к тому же нередко является авторитарным или тоталитарным. Соответственно выходит, что не всегда квалифицированные и не во всем независимые судьи, рассматривающие огромный массив дел в режиме усеченных процессуальных гарантий – это, надо понимать, атрибут государства социального. Понятна абсурдность подобного подхода, поскольку, как показывает история, ни одно авторитарное, а уж тем более тоталитарное государство не заинтересованно в существовании сильного, квалифицированного и независимого суда, рассматривающего дела в режиме, способном минимизировать произвол, поскольку, как уже подчеркивалось, такой суд и такой судебной порядок опасны для государств с недемократическим политическим режимом, в которых суды чаще всего играют роль декоративного придатка административной власти.
В одном из самых авторитетных комментариев к Конституции, авторами которого были многие из ее разработчиков, сказано следующее: «… из части первой статьи 7 Конституции Российской Федерации следует, что социальное государство призвано заботиться о создании условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека. Сами термины „достойная жизнь“ и „свободное развитие“ нуждаются в конкретизации. Под достойной жизнью обычно понимают прежде всего материальную обеспеченность на уровне стандартов современного развитого общества, доступ к ценностям культуры, гарантированность прав личной безопасности, а под свободным развитием – физическое, умственное и нравственное совершенствование человека. Для уяснения природы социального государства необходимо иметь в виду следующее. Его обязанность оказывать социальные услуги населению не означает замену государственным попечительством экономической свободы и активности, хозяйской и предпринимательской инициативы членов общества. Не опека над гражданами, а создание благоприятных правовых и организационных возможностей, чтобы граждане собственными усилиями достигали материального достатка для себя и своей семьи. Принцип социального государства тесно связан с другими основами конституционного строя России, в особенности с тем, что она является демократическим правовым государством, а также с равенством прав граждан (статьи 1 и 19 Конституции). В социальном государстве демократические формы власти должны строиться с учетом ее социального предназначения. Высокоразвитая правовая система как важнейший признак правового государства должна непременно включать в себя гарантии социальных прав. Связанность всех государственных органов, общественных организаций и лиц нормами права предполагает закрепление в них социальных гарантий. Часть вторая статьи 19 Конституции Российской Федерации запрещает любые формы ограничения прав граждан по признакам их социальной принадлежности. Часть первая статьи 7 определяет принцип социального государства и как политический, предусматривая, что Российская Федерация – это государство, политика которого направлена на создание определенных условий существования его граждан. В части второй статьи 7 приводится перечень социальных гарантий. Этот перечень является „открытым“ (т. е. может быть дополнен и расширен законом), поскольку сама статья 7 предусматривает, что кроме перечисленных устанавливаются „и иные гарантии социальной защиты“. Более подробно социальные гарантии граждан определены в статьях 37–43 главы 2 Конституции „Права и свободы человека и гражданина“. Эти статьи не только дают развернутую характеристику социальных прав, но и существенно дополняют перечень гарантий, содержащийся в части второй статьи 7, правами на жилище, образование и благоприятную окружающую среду и др.»[363 - Конституция Российской Федерации: комментарий / Абова Т.Е., Абросимова Е.Б., Андреев В.К., Богуславский М.М. и др.; общ. ред.: Ю.М. Батурин, Р.Г. Орехов, Б.Н. Топорнин. М., 1994.]
Из приведенной выдержки как минимум следует, что социальное государство, не опекая население, тем не менее создает и обеспечивает определенные правовые и организационные возможности для него, а также гарантирует их реализацию. При этом понятно, что вне обеспечения судебной защиты прав говорить о реальной их гарантированности бессмысленно. И здесь, конечно же, имеется в виду суд не по названию, а по сути, который правовое социальное государство, признавая возможность допущения самим собой ошибок, обязано создавать и поддерживать. Суд в таком государстве является органом власти вопреки другим государственным органам[364 - См.: Жувенель Б. де. Власть: естественная история ее возрастания. М., 2011. С. 413–419.], иначе такое государство не может считаться правовым и социальным.
Понятно также, что формирование социального государства происходит не путем банального самоустранения государства от управления обществом. Такого рода устранение государства может привести лишь к распространению бандитизма, самоуправства более сильных субъектов по отношению к слабым и пустой декларативности якобы имеющихся у граждан прав и свобод. Зачастую общество, да и отдельный человек не решают самостоятельно свои проблемы не по причине иждивенчества, нежелания самостоятельно их решать, а из-за отсутствия каких как-либо эффективных рычагов воздействия на ситуацию с целью ее разрешения, что усугубляется, если нарушителем оказывается само государство. Самостоятельное гражданское общество, способное договариваться и решать проблемы вне постоянного обращения к государству, формируется постепенно, при создании адекватных для этого условий, но такими условиями, очевидно, не может быть отречение государства от общества, а должно быть его самоограничение и ясное осознание своей служебной роли. Государство и общество должны развиваться совместно, особенно это важно тогда, когда общество в силу исторических причин не привыкло к самостоятельности. В такой ситуации государство должно поощрять цивилизованную самостоятельность общества, но ни в коем случае не удалять суды как высшую форму защиты прав и интересов настолько, чтобы они для общества стали недоступными; недопустимо также устранять их и путем выхолащивания гарантий правосудия, оставляя вместо суда по сути лишь его пустую оболочку. Еще раз напомню, что, говоря об увеличении судейского корпуса, мы имели в виду наше государство в его теперешнем состоянии, с теми насущными проблемами, которые у него имеются в настоящее время. Речь шла не о наращивании административного, бюрократического аппарата вообще, а именно о расширении качественного и независимого судейского корпуса, в котором, как и в содержащем гарантии правосудия порядке рассмотрения дела, у общество в настоящее время испытывает насущную потребность[365 - В этом контексте весьма любопытны мысли Е.Г. Стрельцовой о значении социальном государстве и правосудии. См.: Стрельцова Е.Г. Влияние Конституции России на гражданское процессуальное право (памяти проф. В.А. Туманова) // Служение праву: Сборник статей / Под ред. Д.А. Туманова, М.В. Захаровой. М., 2017.].
В свое время приверженец либеральных взглядов, сторонник открытого гражданского общества, противник недемократических политических режимов профессор В.А. Туманов в одном из интервью заметил: «…экономия на суде – это то же самое, что экономия на медицине. Не нужно этого делать. Это дороже обходится», и я в этом полностью с ним солидарен[366 - Замечу также, что о возможности увеличения числа судей писала и Л.А. Терехова, см.: Терехова Л.А. Бесконтактное правосудие; а также неоднократно говорила и один из разработчиков ГПК и АПК А.К. Сергун, которая, как точно известно автору этих строк, также является противником авторитарного и тоталитарного режима.].
В обеспечении доступности независимого суда нет ничего патерналистского, есть исключительно социальное. Патерналистский подход можно обнаружить в другом, и в частности в отдельных процессуальных механизмах рассмотрения дела. Например, именно патернализм проявляется при допущении обращения в суд или обжалования судебного акта вне воли лица, имеющего материальной интерес в деле, и при возможности последнего самостоятельно инициировать судебный процесс или движение дела в проверочных инстанциях; в необоснованно широких возможностях суда выходить за пределы заявленных требований и т. д., однако в современном процессе подобного рода недостатков не так уж много.
Почему-то законодатель не хочет слышать и предложений о разгрузке судебной системы, например, путем изъятия из ведения судов дел о вынесении судебных приказов и включения их в компетенцию иных лиц при надлежащей регламентации их деятельности. Всё это допустимо при условии, что сохранится возможность рассмотрения правового вопроса в рамках развернутой судебной процедуры.
Заслуживает как минимум внимания и обсуждения идея о допущении передачи некоторых дел особого производства (например, об установлении фактов, имеющих юридическое значение) в компетенцию нотариата[367 - См.: Малешин Д.Я. Содействие нотариата судебной реформе.]. Думается, что такое решение вопроса не уменьшает доступность правосудия, поскольку если когда-либо будет обнаружен или возникнет спор о праве, то соответствующий факт, так или иначе, будет устанавливать суд в рамках искового производства. При этом в данном случае, по нашему мнению, поскольку деятельность органов и лиц, осуществляемая в рамках несудебных форм (в том числе и нотариата), не обеспечена теми гарантиями, которые присущи полноценной судебной деятельности, вряд ли можно поддержать идеи ученых и уже имеющиеся в законе положения о допущении освобождения от доказывания в суде тех обстоятельств, которые были установлены вне суда, или о приоритетной по сравнению с другими доказательственной силе отдельных доказательств, например, актов нотариуса, что по сути означает возвращение к однажды отвергнутой правосудием формальной оценке доказательств. В данном случае заметим, что пришедшая на смену формальной оценке доказательств их свободная оценка позволяет в максимально возможной степени осуществить наиболее качественную их оценку в рамках режима, исключающего или по крайней мере минимизирующего возможность искажения получаемой из доказательства информации, и служит в определенном смысле проявлением независимости суда, в том числе от выводов, сделанных любыми другими субъектами, по вопросам наличия тех или иных искомых фактов.
Определенным образом разгрузить суды могла бы и предложенная в свое время Р.М. Масаладжиу модель рассмотрения дела единолично судьей в суде надзорной инстанции, что в настоящее время актуально в отношении судов кассационной инстанции[368 - См.: Масаладжиу Р.М. Проблемы обеспечения доступности правосудия на стадии надзорного производства в гражданском и арбитражном процессах: Дисс… канд. юрид. наук. М., 2009.].
Может быть, стоит подумать и о возвращении к существовавшему долгое время в советский период подходу к подготовке дела к судебному заседанию как к необязательному этапу судопроизводства в суде первой инстанции, по крайней мере, в отношении отдельных категорий дел, что лучше, нежели тотальное выхолащивание истинного судопроизводства.
В контексте оптимизации судопроизводства безусловный интерес вызывает также вопрос о применении современных технологий как в рамках судебного производства, так и вместо него. Их применение, с одной стороны, конечно же, может способствовать как снижению нагрузки на суды, так и сокращению временны?х и финансовых расходов, которые несут государство и его органы, простые граждане и организации. Однако каждое новое – в том числе высокотехнологичное – явление, которое планируется «вмонтировать» в порядок осуществления правосудия, необходимо проверять на предмет того, насколько его будущее применение обеспечит реализацию гарантий правосудия. Допускаться же такие технологии должны только в том случае, если их применение как минимум не снизит уровень гарантий.
При этом, разумеется, надо учитывать, что уже существующие в настоящее время гарантии состоят в системной связи друг с другом, и нередко нивелирование или модификация одной из них может поставить под удар некоторые или даже все остальные гарантии.
Не будем подробно останавливаться на гипотетической возможности разгрузки суда за счет передачи ряда дел искусственному интеллекту, хотя в последнее время это стало очень модной темой публикаций. В данном случае лишь замечу, что мы абсолютно солидарны с В.М. Жуйковым, который относительно возможности рассмотрения дел компьютерами говорил: «…мне этот вопрос задавали еще в 1990-е годы – даже на том уровне научно-технического развития уже задумывались, можно ли ввести в компьютер, в базе данных которого есть все законы, судебная практика, позиции Конституционного и Верховного Судов, доводы истца, аргументы ответчика, нажать на кнопочку и получить готовый ответ. Теоретически, если бы можно было сохранять формальный подход к правосудию, это было бы вполне возможно. Но практически я считаю, что это совершенно недопустимо, потому что у правосудия должна быть еще душа. Правосудие без души – это просто машина»[369 - Румак В. Так называемая оптимизация – это путь в никуда. С. 6–17. Следует заметить, что задолго до В.М. Жуйкова сомнения в допущении замены человека машиной высказывал и другой очень известный процессуалист – С.В. Курылев. Ученый, писал, что «при измерении метром не требуется понимания ни сущности измеряемого объекта, ни сущности применяемого масштаба. В силу этого самого измерителя нетрудно заменить машиной. Деятельность же по применению закона, носящая творческий характер, не может быть, на наш взгляд, поручена машине. Невозможно создать программу, рассчитанную на правильное решение всех ситуаций многообразной и вечно развивающейся жизни. Поэтому машина всегда может столкнуться со случаем, не предусмотренным данной ей программой, с необходимостью уяснения смысла закона, его общественно-политической сущности. Творческое применение закона относится к тем свойствам живой материи, которые не поддаются моделированию. Применение закона немыслимо без правосознания, без субъективного отношения судей как к закону (масштабу), так и к обстоятельствам дела (предмету измерения)». См.: Курылев С.В. О применении советского закона (Советское государство и право. М., 1966. № 11) // Курылев С.В. Избранные труды. Минск, 2012. C. 559–560.Думается, что мысли указанного ученого в отношении применения советского права, при котором согласно главенствующему в то время подходу ученые и практики нередко не видели или старались не замечать праворазвивающую роль суда (во всех проявлениях этого явления) особенно актуальны в близком нам подходе к суду, как важному актору развития права, использующего поистине творческий подход к выявлению различных интересов, нуждающихся в правовом учете и защите и определению их баланса.].
Последствия замены человека машиной в ироничной форме описаны А.И. Куприным в рассказе «Механическое правосудие», где машина для наказания – «беспристрастная, непоколебимая, спокойная, справедливая… и никакая сила не может ни остановить действия машины, ни ослабить ударов, ни увеличить или уменьшить скорость вращения вала до тех пор, пока не совершится полное правосудие…» – в конечном итоге сломалась и покарала своего изобретателя[370 - См.: Куприн А.И. Собр. соч.: В 9 т. М., 1971. Т. 4. С. 393–397.].
Не будучи специалистом в компьютерных и иных современных технологиях, не берусь судить о возможностях так называемого искусственного интеллекта при осуществлении правосудия, однако есть все основания полагать, что такой нечеловеческий интеллект не в состоянии учесть все оттенки значения юридических фактов, множества нюансов взаимоотношений между людьми, которые нередко приходится учитывать суду в рамках судебного усмотрения, взвешивать интересы, понимать, когда и в чем выражается их баланс. Как уже говорилось, мы подходим к современным технологиям как к тому, что может и даже должно помочь суду[371 - В этом плане любопытны мысли Е.Г. Стрельцовой согласно которым «должны формироваться базы, которые могут осуществлять интеллектуальный поиск и сравнение по фамилиям всех субъектов процесса, ключевым словам, голосам, внешности, месту, виду дел, датах рассмотрения и т. п. Специфика заключается в том, что накапливаемая информация не должна быть замкнутой только на тех ключевых параметрах, которые важны в текущий момент, поскольку обработка той же информации в будущем, вполне возможно, потребует обращения к иным ключевым параметрам. Например, выясняя достоверность свидетельских показаний, суд, рассматривающий дело, может задать поисковый запрос в отношении этого свидетеля по имеющейся базе данных и выяснить, что в указанное время он был в другом месте либо регулярно появляется свидетелем в каких-то определенных делах, либо этот свидетель неоднократно участвовал с одной из сторон спора, представителем, прокурором, другим участником процесса в предыдущих процессах в качестве свидетеля. Результат анализа уже накопленной информации в сопоставлении с доказательствами, предоставляемыми сторонами в процессе, сам по себе может быть использован в ходе оценки доказательств, представленных сторонами в текущем процессе и процессуального поведения сторон». См.: Стрельцова Е.Г. Информационные технологии, применимые судами и в ходе альтернативного рассмотрения споров // Законы России: опыт, анализ, практика. 2020. № 8.], тяжущимся при рассмотрении дела, не снижая, а дополняя или заменяя (но не по качеству) имеющиеся гарантии, т. е. быть для правосудия, но не вместо него. Е.Г. Стрельцова при выступлении на круглом столе «Преимущества и риски применения современных технологий в гражданском процессе», рассуждая о решениях, выносимых с помощью информационных технологий, предложила выделять два типа дел: первый – дела, которые полностью адаптируемы к информационным технологиям и информационно-технологическим решениям (а следовательно, если мы правильно поняли выступающего, они могут рассматриваться в том числе искусственным интеллектом); второй – дела, которые к этому адаптированы быть не могут или адаптируются минимально. В первую группу не могут включаться дела, в которых необходима оценка действий, чувств, намерений, привязанности, склонностей людей и пр. С учетом указанных нюансов вопрос о том, в каком порядке подлежит рассмотрению дело, должен решаться на этапе принятия искового заявления. При этом рассмотрение дел в особом режиме, т. е. с помощью информационных технологий и результатом которого является вынесение информационно-технологического решения, по мнению Е.Г. Стрельцовой, следует относить не к правосудию, а к альтернативным способам разрешения споров[372 - Запись указанной конференции можно найти: www.youtube.com, а также посмотреть: URL: https://www.msal.ru/news/preimushchestva-i-riski-primeneniya-sovremennykh-tekhnologiy-v-grazhdanskom-protsesse/.].
Однако подобный подход, как представляется, далеко не бесспорен. Обратим внимание лишь на некоторые возникающие вопросы. Если даже допустить, что часть споров могут рассматриваться с применением информационных технологий (в том смысле, который, как мы поняли подразумевался Е.Г. Стрельцовой), то для начала выясняется, что в сущности определить четкие критерии дел, требующих только математической логики, но не нуждающихся в учете множества тонких нюансов, «взвешивания» интересов, так сказать, с помощью человеческого мышления, вряд ли возможно. Ведь зачастую даже в далеких от семейных и бытовых отношений делах имеется множество факторов, которые вряд ли могут быть оценены и учтены исключительно с помощью математики, а ответы на них не могут быть всегда заранее запрограммированы, поскольку они подчас основываются на таких понятиях, которые возможно объяснить человеку, но не машине. Я уже не говорю об исследовании и оценке такого предмета, как свидетельские показания или неофициальные письменные доказательства, когда нередко нужно учитывать не только то, что буквально говорит или пишет человек, но и то, как он это делает (читать между строк). Потом абсолютно не ясно, как вопрос о том, в каком порядке дело должно быть рассмотрено (с помощью информационных технологий или нет), можно решить на этапе принятия судом искового заявления. Ведь на этом этапе очень многие нюансы дела попросту еще не известны и более чем вероятно в дальнейшем обнаружение тех обстоятельств, которые рассмотрение дела в особом режиме сделают невозможным. Неочевиден ответ на вопрос, кто или что на этапе принятия заявления должен (должно) давать соответствующую оценку заявления с целью определения порядка его рассмотрения. Так, если это будет судья-человек, то не превратится ли принятие заявление в поистине сложный этап, на котором наряду с проверкой наличия у истца права на предъявление иска и соблюдения условий его реализации судья также будет вынужден вдаваться в подробности дела для определения наличия или отсутствия тех обстоятельств, которые исключают рассмотрение заявления в технологическом порядке, что, без сомнений, существенно затянет принятие заявления и возбуждение производства по делу и уж точно не будет способствовать снятию избыточной нагрузки на судей. Если же вопрос о принятии заявления и порядке его рассмотрения будет решать искусственный интеллект, то и здесь непонятно, как такой интеллект сможет дать оценку тем обстоятельствам, которые предопределяют возможность или ее отсутствие рассмотрения им же самим того или иного дела. Наконец, каковы последствия обнаружения обстоятельств, исключающих рассмотрение дела в особом режиме уже после возбуждения дела и начала рассмотрения, и кто и каким образом соответствующие обстоятельства будет обнаруживать? Следует согласиться с Е.Г. Стрельцовой в том, что вряд ли рассмотрению дела в особом технологическом режиме в данном случае следует придавать значение порядка осуществления правосудия, его можно считать лишь альтернативном судебному разрешением спора (АРС). Однако и в таком случае возникает вопрос: получается, что, если заинтересованное лицо предъявило в суд иск, т. е. обратилось именно за судебной защитой, то вместо него «некто» будет решать вопрос не только о том, в каком порядке будет рассматриваться дело – ординарном судебном или высокотехнологичном, но и о том, будет ли дело рассматриваться в рамках правосудия, или же в порядке АРС, что вряд ли правильно, поскольку это как минимум создает множество неудобств и правовую неопределенность для лиц, ищущих судебную защиту. В моем представлении, если и допускать рассмотрение дела в соответствующем информационно-технологическом режиме, то только в виде исключения из общего правила и при явно выраженном согласии на это заинтересованных в деле лиц, с сохранением, как считает и Е.Г. Стрельцова, права на обращение к классическому суду за правосудием[373 - Следует заметить, что простые граждане иногда весьма оптимистично относятся к идее искусственного интеллекта в роли суда. Подобный оптимизм обычно связан с уверенностью в том, что такой интеллект будет неизменно объективен и беспристрастен, например, при оспаривании постановлений о привлечении к административной ответственности за нарушения ПДД. Такое оптимистичное воззрение связано с укоренившимся в сознании обывателей представлении о коррумпированности органов власти, включая суды, а также о том, что последние, даже если речь идет не о коррупции, всегда или почти всегда поступают в угоду государству. В то же время искусственный интеллект в таких случаях отнюдь не панацея, способная заменить живой суд и иные органы власти, поскольку, как было сказано выше, существуют сомнения в том, что в определенных вопросах может разобраться кто-то иной, кроме человека. Такие органы нужно «лечить», а не замещать, да и что говорить, если уж дефектна система, ничто не сможет спасти от допущения в том числе умышленных сбоев в работе ИИ, ведь его, конечно же, кто-то изначально программирует и поддерживает его работу, а значит, имеет возможность вносить коррективы в его работу и ангажировать решения.В упомянутом выступлении Е.Г. Стрельцовой было дано очень дельное замечание. Существует укоренившееся представление, что информация, закрепленная (содержащаяся) в некоторых высокотехнологичных ресурсах, не подвержена искажению, однако в этом вопросе надо быть аккуратными и не идти по пути исключения проверки достоверности соответствующих доказательств, поскольку в действительности искажения, на самом деле, возможны. Не так давно точно так же (как абсолютно достоверные доказательства) расценивали и заключения экспертов, но время и практика показали, что и такие заключения порой далеко не безупречны.].
