Империя. Небо

В то время, как Ахилл пошел искать портового мастера, чтобы проторговаться до хрипа, но заплатить тому за дневную стоянку, Кирилл, взял с собой Всеволода, и через высокие ворота в городской стене двинулся вверх в сторону городской площади. Монголы и здесь побывали в прошлый свой приход десять лет назад, но их нашествие было не столь ощутимо – большинство двухэтажных каменных домов и базилик уцелело, только покрылось темной копотью от пожаров.

Всеволод, широко раскрыв глаза, наивно дивился на высокую греческую архитектуру. И отец его Ангел, и воевода не раз рассказывали ему про величие Царьграда и других византийских городов, но сам он и поверить не мог, что бывает такое великолепие.

– Всеволод, ты не зевай здесь. Народ портовый ушлый – раз и кошеля хватишься. – обычно усмехнулся Кирилл и матюгнулся на следующую за ними ватагу мальчишек, да так забористо, что те моментально испарились из виду. – Корсунь город древний, еще греками основанный. Да не цареградскими, а дальними заморскими. Посконными.

По длинной тенистой улочке они наконец поднялись в покатую гору и достигли торговой площади Корсуни, называемой Агорой, по периметру окруженной семи православными храмами, построенных под тысячу лет назад. В центре площади возвышались «царицынские палаты» – дворец местного префекта. Туда путники и направились.

Глава 8. Каракорум. Май 1235 г.

Даже глубокой ночью, в свете висящей ярким фонарем, полной луны столица серебряной империи навзничь поражала воображение.

Путники верхом, потому что пешим шагом они бы добрались только к утренней заре, последовательно пересекли латинский квартал, застроенный строгими каменными зданиями и наполненный ремесленными мастерскими, китайский квартал чиновников с многоэтажными пагодами и торговыми лавками, арабский квартал с исламскими минаретами и витиеватыми башнями.

Далее следовало открытое пространство, неожиданно заполненное кочевыми юртами, словно они вновь оказались в дикой степи, и наконец впереди расположился целый район гонгдианов (прим. – по-китайски дворец) придворных секретарей с террасными крышами, мощеными красной черепицы, в стиле типичном для северного Китая империи Цзинь.

Возле парадного входа в дворец его превосходительства, который старательно ничем не выделялся среди стоящих рядом построек, их никто не встречал и нукер Хонгор, привычно открыв тяжелую дверь, пропустил внутрь, в царящую в коридоре полутьму братьев Бату и Орда-Ичена, а следом и нойона Кетбугу.

– Все в сборе. – нукер провел гостей длинной анфиладой в ярко освещенную горящими факелами просторную комнату, которая оказалась китайским квуном (прим. – зал для восточных единоборств).

Посередине зала, раздетые по пояс, находились два опытных бойца, почти старика, приготовившихся к схватке. Стоящий слева монгольский багатур был хорошо знаком всем вошедшим. Это был давний друг и соратник Чингисхана, легендарный Субэдей с длинными седыми волосами, заплетенными в конский хвост. Ему уже шел седьмой десяток лет, что для степняков считалось глубокой старостью, но он был на удивление жилист и крепок.

Стоящий справа европеец был лишь немногим моложе противника. Бату несколько раз видел его рядом с первым чиновником империи Елюй Чуцая на дворцовых приемах, но лично знаком не был.

Его превосходительство привычно сидел в конце квуна на возвышении в позе лотоса и расчесывал ладонью черную бороду, словно бы в предвкушении захватывающего зрелища. Рядом с ним расположились на парчовых подушках двоюродный брат Бату и Орды – сын великого нойона Толуя Мунке.

Хонгор сделал знак вошедшим остановиться и в этот момент бойцы сошлись в поединке. В руках у Субэдея была точная копия монгольской сабли, выточенная из векового дуба, европеец орудовал же буковым аналогом византийской спаты. Напор Субэдея, сорвавшегося с места, напоминал внезапно взметнувшийся снежный вихрь. Несмотря на свои почтенные лета, он атаковал градом ударов одновременно с разных сторон. Византиец отступал, успевая отражать атаки только в самый последний момент. В воздухе веяло потом смертоносной агрессии.

Наконец легендарный багатур, подсек своего соперника и навис над ним с клинком, прислоненным к горлу европейца, демонстрируя победу. Византиец успел упереть свою короткую спату в подбрюшье Субэдея, показывая ничью. Пауза затянулась. Наконец оба противника дружелюбно засмеялись, и монгол подал руку поверженному европейцу, как старому товарищу. Елюй Чуцая громко зааплодировал, гулко стуча рукой по колену по монгольской традиции.

– Ты привычно могуч почтенный Субэдей. – сказал его превосходительство, церемонно кланяясь. – А ты, как всегда искусен Архангел. И хитер.

Появившиеся дворцовые слуги накинули на плечи бойцов шелковые халаты и все находящиеся в комнате заняли места на подушках за низким столом во главе которого расположился Елюй Чуцая. Справа от него было место почтенного Субэдея, и далее удобно разместился Мунке. С другой стороны, заняли свои места Кетбуга, Бату и Орда. Архангел сел по торцу стола напротив, а Хонгор исчез в тени возле двери.

– Вероятно, вновь прибывшие в наш город из дальнего улуса путники голодны. Накройте на стол. – всплеснув рукавом китайского халата, расписанного райскими птицами, распорядился сановник.

Вышколенные слуги его превосходительства, как будто только того и ждали, и принесли на стол блюда с жареной бараниной, рассыпчатым бурым рисом и кувшинами сладковатого кумыса. Для его превосходительства Елюй Чуцая принесли специальный фарфоровый чайник с зеленым чаем и голубую пиалу. Субэдей, как самый старший и почтенный из присутствующих, исполнил короткую хвалу духу Тенгри, и все жадно принялись за еду. После того, как сидевшие за столом удовлетворили голод и запили его кобыльим молоком, его превосходительство приступил к делу.

– Я собрал вас здесь мои друзья и соратники, чтобы обсудить нашу общую позицию на грядущем Курултае. Итак. Все мы, по разным причинам, но заинтересованы, чтобы обратить следующий великий поход на запад. Дальний запад Великой степи. То, что называется Булгарией, Русью и Европой. Путь туда не близок и не очевиден – предстоящие пространства огромны, но их уже преодолевал один раз и весьма успешно великий багатур Субэдей.

Военачальник почтенно склонил седую голову, подтверждая сказанное, и сановник продолжил.

– Я поясню для чего это нужно каждому из нас. Буду говорить как есть, без обиняков. Сыновьями Джучи необходимо расширить свой улус и усилится, иначе их земли займут хищные южные родственники – наследники хана Чагатая. Мунке тоже необходимо проявить себя в походе, поскольку позиции сыновей Толуя очень шаткие, а их улус во внутренней Монголии не слишком богат. Завоевание западных земель принесет большие прибыли и уважение всем участвующим в походе. Уважаемый Субэдей на старости лет все не угомонится – ему нужны новые завоевания, чтобы войти в историю еще ярче. У Архангела есть личные причины, которые я бы не хотел называть. – перевел дух Елюй Чуцая. – Кто еще?

Присутствовавшие многозначительно промолчали. Елюй Чуцая освежил рот зеленым чаем из пиалы и снова заговорил.

– Ах да, почтенный Кетбуга, как я мог забыть о тебе – ты всегда был верен хану Джучи даже ценой струн своей кюйши (прим. – монгольский музыкальный инструмент, аналог лютни). Эта история не слишком распространена вне императорского двора – возможно кто-то из вас еще не слышал ее. Когда Джучи-хан умер на охоте, никто не хотел доносить эту печальную новость до отца Чингисхана. По монгольской традиции гонцу, приносящему плохие новости, должны были влить в глотку жидкий свинец. Тогда нойон Кетбуга, будучи великим сказителем, сочинил и исполнил при Темуджине свой печальный кюй (прим. – монг. песня) под названием «Хромой кулан». Чингисхан понял, что его первенец мертв, но поскольку песня была без слов, пришлось влить раскаленный металл в любимую кюйши Кетбуги. На ней из пяти струн осталось тогда только две.

– Я сохранил на память эту лютню. – вздохнул с тяжелым воспоминанием Кетбуга.

Елюй Чуцая опять замолчал словно бы поминая усопшего Джучи и потом продолжил.