Тамара Че Гевара

Дмитрий Петров

Тамара Че Гевара

Всем, прошедшим школу школы.

Короче

Короче, здесь я буду избегать всяких словечек типа «короче».

И типа «типа» тоже буду избегать.

Давно обещала себе следить за собой, и вот уже некуда деваться. Теперь я допущена до детей и клянусь стоять на страже чистой грамотной речи, устной и письменной. Как полицейский по определению (честь мундира!) не может нарушить закон, так и я – без пяти минут учительница русского и литературы – не имею права коверкать самый прекрасный на свете язык. Профессиональная этика.

Перечитала, вырезала «а именно», «данный», «являюсь» и «ибо».

Как учил наш декан Дмитрий Сергеевич, «Читайте, говорите, пишите – неустанно практикуйте свой русский язык, а не то однажды вас заткнёт за пояс какой-нибудь строитель». Не в том смысле, конечно, что строитель знает больше разных слов, а в том, что он окажется чересчур начитанным или грамотным. Три года студенты нашего потока только и делали, что впитывали-вчитывали всю мудрость книг в стихах и прозе. И некоторые весьма успешно: я, например, иду на красный диплом. В устной речи нам теперь предстоит упражняться ежедневно, в течение месяца, подходами по сорок пять минут. А вот письменно – придётся себя заставлять. Но это тем, кто ленится, а я-то и сама рада опробовать перо.

Однажды к нам в вуз заходила популярная писательница Янка Далт. Книжки её про и для старших школьниц на мой вкус простенькие, сопли в сахаре, но коммерческий успех снимает все вопросы. И вот наши девочки у неё спросили, а как оно приходит, ваше вдохновение, потому что мы тоже так хотим, а не получается.

– Деточки мои! – воскликнула в ответ маститая словесница. – Скажите, а вот вы можете не писать?

Деточки, подумав, сознались, что могут и не писать.

– Ну так и не пишите! Не надо мучать себя и читателя! Ведь творчество – это когда вас неминуемо разорвёт, если вы не выразитесь, это напружиненная плотина, это вечный зуд!

Тогда-то я и поняла, что обязательно стану писательницей, потому что я не могу, меня рвёт, у меня зуд. Тревожит лишь одно. Шедевры мировой литературы создают зрелые люди с таким багажом знаний, с такими трагедиями и личными драмами за плечами (Пушкин, Грибоедов, Лермонтов), что куда уж тут мне с моей незанимательной биографией. Я не покоряла Антарктиду, не поднимала целину и не ходила на войну ни в мужском, ни в женском платье. Не рожала, и замуж меня не брали. По меркам нынешнего века я ещё ребёнок, мне в некоторых странах даже алкоголь не продадут. Я даже никогда не напивалась пьяной. Вот шесть фактов обо мне – и все с частицей «не». Да, совсем недавно я научилась делать несколько недетских вещей, но не за тем же я пошла в филологи, чтобы посвятить себя жанру документальной эротики. Вдруг мама прочитает? Может быть, потом напишу в какой-нибудь другой книге))) Кстати, скобочки и смайлики я тут ставить тоже не буду.

Итак, «Записки юной учительницы» – если не придумается другого названия, то так и буду называть свои «мемуары». Что вижу, то пою. Поехали!

Бег с препятствиями

Ярким весенним утром я, студентка третьего курса филфака Тамара Обломова, шла в обычную среднюю школу на первый день своей педагогической практики, одетая как лондонская мисс и воодушевлённая как Буратино.

Почему как Буратино?

Да, вы же ещё не знаете, какие высокие цели я ставлю перед собой! Смотрите. Если XIX век в мировой литературе безусловно был веком господства великих русских писателей, то XX век – увы, англоязычных. Это я вам говорю как филолог, не верите – спросите в любой библиотеке. Сегодня на дворе XXI век, и я убеждена, что он может стать эпохой возрождения отечественной словесности. А наши новые Пушкины, Гоголи и Достоевские сейчас сидят за партами и пялятся в свои смартфоны, их нужно лишь пробудить, и я чувствую, я знаю, что мне это по плечу.

«А почему же одетая как мисс?» – спросите вы меня. Простая русская учительница. Всяко не для того, чтобы форсить перед школьниками и школьницами. То есть, да, для этого тоже, я ведь должна им понравиться, но не это главное, а главное другое.

У меня сегодня всё совпало, как стрелки в полдень. И моя практика, и наступающая весна, и новый этап в отношениях. Я до одурения наслаждаюсь вступлением во взрослую жизнь. Ни за что не упущу ни единого мига, а прочувствовав всё до мельчайших деталей – ещё и запишу!

Я достала пальтецо, которое даже не пыталось казаться демисезонным. Хорошо, что Игорь его не видел – он бы не выпустил меня из дома в этом халатике. Но я не самоубийца. Прекрасно сознавая, что в погоне за модным луком можно и от холода околеть, я обмоталась алым шарфом. Кофе! Не для того, чтобы его пить, а для завершения образа. Не смейтесь. Я обошла несколько кафе, пока не нашла подходящего фасона стаканчика, хоть мне было уже вообще не по пути. Теперь всё. Я самая счастливая студентка на свете. Боже, какая банальность – скажете вы? Не успеете, потому что я опережу вас. Да, банальность, но я мечтала примерить этот образ, и у меня получилось. Я представлялась себе юной стажёркой, что начинает свой трудовой путь в каменных джунглях. С поправкой на наш провинциальный колорит. Она страшится, она бодрится, и у неё всё получится.

Кстати, о провинциальном колорите. Тут-то он меня и настиг. Сдобровать бы. Я в нерешительности замерла возле школьной калитки. И куда теперь? Доселе мой путь, хоть и покрытый добрым слоем грязи, был вполне себе прохожим, а вот теперь начинался настоящий квест. Триал, паркур, бег с препятствиями. От моих сапог и до самого крыльца школы простиралась широкая дорожка, но не из жёлтого кирпича, как в Изумрудный город, и не красная ковровая, как мечталось бы, а жидкая и глубокая, как в плавательном бассейне. По колено, а может быть по пояс. Наверняка есть ещё какой-то вход, подумала я, но мне нужно было поспеть в школу к третьему уроку, а не к четвёртому. Да и чему я детей научу, если в первый же день опоздаю?

«Спокойно!» – сказала я себе. Всё-таки я опытная горожанка, да и несколько сотен детей сегодня как-то попало в эту школу, никто не остался торчать у калитки. Очевидно, нет другого пути, как по ветром опитым, льдом обутым берегам. Эх, где наша не пропадала. Был один фильм про канатоходца, что прогулялся по проволоке между башнями-близнецами на высоте, наверное, метров триста или пятьсот. Помнится, он даже сходил туда-сюда несколько раз. Мне же надо только в одну сторону, это легче и не так уж высоко – голова не закружится. Я пошла по кромке ледника, балансируя сумочкой в одной руке и стаканом кофе в другой, отмечая пройденные отрезки куплетами Высоцкого: «…Посмотрите – вот он без страховки идёт…»

Забыла! Хочу предупредить, что в моих записках вы не встретите просторечных выражений, оскорбляющих взгляд и слух. Буду нещадно истреблять.

Даже если мне до крайности понадобятся крепкие слова, я не стану их употреблять.

«…Осталось пройти не больше четверти пути», – мысленно пропела я и в тот же миг провалилась правой ногой в сырой сугроб. От неожиданности я выразилась нелитературно, хоть и не собиралась никого оскорблять.

Чувствуя, как в сапог набирается ледяная вода, я с досады повторила грубый оборот, хоть и не хотела злоупотреблять.

Спохватившись, я прикусила язычок и тихо зашептала себе:

«Дорогуша, не надо тут усугублять.

Никто не виноват – тебе самой не следовало себя расслаблять.

Поспешила, и теперь приходится каждый шаг обособлять.

Но при детях тебя ничто не должно ни огрублять, ни озлоблять».

Хватаясь за воздух, я вытащила ногу из ледяного капкана и, хлюпая сырым сапогом, дочапала до высокого крыльца. Элегантная англичанка превратилась в девочку-крестьянку из рассказов моей прабабушки, которая в лаптях на оборках ходила по болотам в таёжную школу за пятнадцать вёрст.

«Клыц», – и я повисла на планке турникета, как украденная невеста поперёк седла. Отчего-то я решила, что он меня пропустит просто потому, что я такая красивая пришла. Но я не виновата! У нас в университете никогда не блокировали проход – какой в этом смысл?

«Клыц…» Я аккуратно толкнула планку бедром, надеясь, что она одумается, как вдруг до меня донесся резкий окрик, будто стрёмная птица с гнилого пруда возмутилась, упустив лягушку:

– Куда?

Задним умом я поняла, что настойчивое «куда» звучало и после первого «клыц». А вот и источник этого тухлого звука. Через весь вестибюль из маленького пластикового окошка на меня сердито глядела неприятная женщина. Мы встретились глазами.

– Сменка. – Женщина добавила к этому слову каплю вопросительной интонации. Таким тоном обычно в садике детям что-то подсказывают, но мне понятней не стало.

– Что?

– Что-что?! Какой класс? – На этот раз в голосе тётки послышалась угроза.

Класс? Какой нелепый вопрос. Откуда мне знать, куда меня определят? Я снова атаковала планку – просто чтобы пройти к собеседнице и не перекрикиваться через весь зал. Да и я была уверена, что тётка уже нажала нужную кнопку. И что бы вы думали? «Клыц!»

Иногда я завидую Игорю: он в такие ситуации не попадает, он их щёлкает, не дожидаясь эскалации. Как отпустит шуточку, так все кругом рты и поразевают – ответить нечего. С другой стороны, кто станет хамить здоровенному молодому парню? Такой может вообще ничего не говорить, а просто делать, что хочется. Так я и поступила: потянула планку турникета вдоль оси и благополучно её загнула – это меня как раз Игорь однажды научил.

– Эт-то што такое?! – Тётка полезла из своего гнезда. – Куда? Из какого класса, я спрашиваю?

И вот тут такой момент… Я, конечно, понимаю, что вам будет тяжело мне сопереживать и симпатизировать, если я сразу же начну про всех писать гадости и со всеми скандалить. Но как же мне быть? Вокруг меня не розовые пони на солнечном лугу, да и я не фея. Конфликт. Буду сглаживать, как могу, а там уж как пойдёт.

– Не из какого не из класса, – отвечала я, свободно шагая навстречу церберше. – Я студентка, пришла на практику, мне к завучу.

Тётка выкатилась ко мне из своей будки и наконец-то показалась во весь рост. Помесь бульдога с чихуахуа. Знаете, когда смотришь на человека и думаешь: «Надо же, и такие лица бывают у людей».

– Бахилы! – прозвучало тем же самым тоном, как до этого «сменка».

Серьёзно? Я оглянулась на ни разу не стерильный пол.

– Давайте без этого, а? – предложила я по-хорошему и поспешила покинуть надоедливую бабу.

– Куда? – Тут она до того обнаглела, что двинула меня локтем! Я ей девочка, что ли?

– Да в конце-то концов! Куд-куда, куд-куда! Что вам нужно от меня? Я пришла по делу, меня ждут!

– Подождут! – Тётка показала мне ладошку, словно предъявив невидимый жетон, и тут же перевернула её в требовательном жесте. – Документы!

Я рассмеялась. Следствие моего сангвинячьего темперамента, я себя знаю. Сейчас ещё начну язвить – не смогу остановиться.

– Вы нормальная вообще? Много тут террористов поймали?

А баба вновь поменяла требования:

– Бахилы, – и указала на убогую картонную коробку.

Я покосилась на синюшную кучу полиэтилена и не подумала, а просто на мгновение допустила «да надень ты», но тут же прогнала эту мысль прочь. Тут уже дело принципа.

– Одеваем! – подбодрила меня вахтёрша, и это была последняя капля. Меня просто выморозило, заколотило, затрясло.

– НАдеваем! – вскричала я, не помня себя. – Вы в школе работаете или где?!

– Сейчас тревожную кнопку нажму, тебя быстро выведут! – заорала она, отвечая не на мой вопрос, а на его тон.

– Ага!

– Ага!

– Ага!

– Ага!

Моя дурацкая детская привычка. Всегда начинаю «агакать», когда кончаются аргументы, но вот уж не ожидала найти родственную душу в бесячей вахтёрше.

Как же я до этого докатилась? Пожалуй, сейчас меня действительно выставят. И хорошо бы поскорее, а то вот-вот начнётся перемена, набегут дети и увидят свою новую учительницу, сцепившуюся с вахтёршей. Может, я ненормальная? Но она ведь первая начала… Будто я в чём-то виновата. Что я ей сделала? Вы попробуйте сами оставаться любезной в сыром сапоге.

– Может быть, вас сориентировать? – услышала я за спиной и чуть не расплакалась. Это был его голос. Он пришёл меня спасти.

Мерзкая баба приосанилась. Она-то подумала, что это к ней подоспела подмога. Обломись, баба!

– Да, пожалуйста, – разрешила я и победоносно посмотрела на обидчицу. Затем она перестала для меня существовать, потому что теперь со мной был мой принц. Он заглянул мне в лицо и, указав пальцем в сторону, молвил:

– Север – там! – и расплылся в улыбке, как дурачок. Знакомьтесь – это мой Игорь.

Я пожалела, что кофе давно остыл – так и хотелось плеснуть этому принцу в рожу, а он тем временем обратился к вахтёрше:

– Тёть Лен, это наша девочка, своя. – Игорь положил руку мне на плечо, откуда я её тут же свирепо стряхнула. – Давайте её пропустим. Под мою ответственность. Она исправится.

«Чего это я исправлюсь?» – Этот вопрос я готовила, пока Игорь мягко толкал меня вдоль по коридору. Я молчала, потому что мы договаривались не палиться в школе, что живём вместе и вообще знакомы. Когда же этот скот начал щипать меня за задницу, я поняла, что уже можно говорить без свидетелей, но не успела начать.

– Это мине? – С этими словами Игорь отобрал у меня кофе. – Спасибое! Фу, холодное!

Тут уж я ему всё высказала – и про мокрый сапог, и про его дурацкую выходку, и про то, что он одним глотком выжрал половину моего кофе…

– И это вместо благодарности? – удивился он, вернув мне пустой стакан. – Любовь моя, я же только что помог тебе пройти первого босса! Ты готова ко встрече со вторым, или снова придётся выручать?

Прогнуться под изменчивый мир

Никогда ещё от меня не требовали совершить такого гнусного предательства, можно даже сказать, вероотступничества. Но обо всём по порядку. Представ перед завучем Еленой Дмитриевной Потешкиной, я бодро отрекомендовалась и изъявила готовность немедленно приступить к практике.

Потешкина смотрела на меня как-то по-куриному – боком, и это обескураживало. Вообще в ней было что-то такое шальное-полоумное, будто она готовится выкинуть какой-нибудь сюрприз. Говорят же: «бог метит», и Потешкиной оставалось лишь заговорить, чтобы подтвердить мои догадки. Для начала она кивнула на мой стаканчик:

– А это ещё что такое?! – и с отвращением, словно я выбрасываю дохлую крысу, проводила его взглядом в мусорку.

Затем Потешкина усадила меня писать заявление, чтобы через минуту его забраковать:

– А почему с ошибкой-то? Перепиши! Кем? Чем? Зависимое слово.

Тут она ни с того ни с сего бросилась поливать цветы амплитудными нервическими движениями, а я вдруг застопорилась. С самого детства я страдаю очень тяжёлой болезнью. Когда я вижу чужую ошибку, то не могу успокоиться, пока не докажу свою грамотность и правоту, чего бы это мне ни стоило. Однако я уже взрослая, должна понимать насчёт своего устава в чужом монастыре и поэтому, вместо того чтобы закричать «па-а-азвольте!», решила осторожно спросить:

– А разве…

Закончить мне не удалось.

– Не учили тебя документы заполнять? – Потешкина обрадовалась и, подмигнув обоими глазами, дала подсказку: – Прохождение практики – кем? Обло-о-омовой.

Я собиралась с духом, чтобы перенести этот ужас на бумагу, а Потешкина задорно цокнула языком и пошла поливать фикус, приговаривая:

– Грамоте учиться – всегда пригодится. Что напишешь пером, то не вырубишь топором. Так-то! А то вдруг проверка, прокуратура?

Тут я напрочь позабыла, что решила пока помалкивать, и ляпнула:

– А прокуратура-то здесь при чём?

Потешкина снова хорошенько присмотрелась боком, будто почувствовала во мне врага.

– Прокуратура у нас при всём.

Я поняла, что больше не смогу ничего возразить.

То, что произошло потом, можно расценивать и как предательство идеалов, но можно и как победу. Лучше как победу. Я переступила через себя и переписала заявление. Ничего страшного. Я же пришла сюда детей учить, а не завуча. Надо перетерпеть. Стиснув зубы, я вывела под диктовку: «Прошу разрешить прохождение практики мне, Обломовой Тамарой Андреевной».

– Теперь правильно, в родительном падеже! – одобрила Потешкина, заглядывая мне через плечо.

Итак, моя официальная стажировка началась. Мне назначили руководителя, дали целый класс детей (седьмой, как я хотела!), до моего первого в жизни урока осталось всего лишь пять минут переменки, а ещё, слава богу, мой сапог уже почти высох.

Иду к детям. Кем я стану для них? Какой запомнюсь? Буду ли я благородной Лидией Михайловной из «Уроков французского» или чопорной Минервой МакГонагалл из «Гарри Поттера», или же сказочной Мэри Поппинс? Накануне я поделилась своими чаяниями с Игорем. Он сказал, что, по его мнению, я однозначно Поппинс, причём безо всякой Мэри, но целесообразней было бы провести голосование по этому вопросу, как бы странно это ни звучало. Я догадывалась, что он что-то задумал, но отвертеться не смогла. Сначала он заставил меня согласиться на голосование и поклясться, что я не отступлю, а потом, сияя, объяснил, что в его понимании обозначает это слово, образованное корнями «голый» и «совать».

После голосования Игорь сказал, что я сама его спровоцировала, потому что он никакой Поппинс не читал и жил до этого спокойно. Ужас. Ходячее пособие «Как развести девушку с филологического». В следующий раз надо быть осторожней, ни шагу без словаря. Хотя чего это я разворчалась, если мне понравилось?

Но я отвлеклась. Если серьёзно, то наш декан Дмитрий Сергеевич, благословляя нас на практику, призывал идти туда, где сложнее: в сельские школы, в классы трудных подростков или даже в колонии для несовершеннолетних. Этот совет он заимствовал у самого Макаренко. Где ещё, как не в самых суровых условиях молодой педагог выкует себе железный характер и приобретёт незаменимый опыт? Наверное, я смалодушничала, пойдя в обычную школу, хотя Игорь уверенно обещал мне, что я тут такого насмотрюсь, о чём и не мечтала. Ну, не знаю.

Меня посадили на заднюю парту. Разрешили «присутствовать», то есть тихонько смотреть, как свершается таинство настоящей педагогики, и не отсвечивать. Хочется поставить десяток грустных скобок, но нельзя. Решила в художественную литературу – изволь: «Обида разрывала моё сердце… Слёзы застыли в глазах, а в горле застрял горький ком несбыточных надежд. Как мне прожить два урока – сначала русский, а потом литературу – в плену боли и разочарования?» Или типа того.

Итак, меня до обидного скупо представили, и не успела я раскрыть рта, как ощутила дружеский хлопок по загривку, направивший меня в самый конец класса.

– Начинаем урок!

Дальше сработали рефлексы. Как в тумане я плюхнулась за парту и машинально принялась шарить в поиске учебников и тетради. У детей даже не было шансов меня рассмотреть. Я решила написать о своей досаде Игорю и тут же спохватилась. Какой пример я подам? Ещё бы селфиться начала прямо на уроке!

Тем временем мои уже испорченные дети вовсе не нуждались в образце для подражания. С задней парты мне было прекрасно видно, как они чатятся. Но, с другой стороны, что в этом такого? Это ведь тоже русский язык! Если вы спросите моего экспертного мнения, то я вам вот что скажу. Лично я училась в седьмом классе восемь лет назад (как время бежит), и у меня тоже был смартфон. И вот честно, в тот период моей жизни это была единственная регулярная практика в чтении и письме для меня и всех моих подружек.

Лучше бы книжки читали, скажете вы? Ха. Заставить меня читать что-то серьёзное было совершенно нереально. Я готова была сжечь все книжки мира, как Гай Монтэг. До десятого класса я ежегодно теряла список летней литературы! А потом всё резко поменялось, потому что Обломов.

Сначала меня зацепило совпадение наших фамилий, а потом до крайности возмутил сам Илья Ильич. Безвольный тюфяк: проспал жизнь, имение, упустил умницу и красавицу Ольгу Ильинскую – таким он увиделся бескомпромиссной пятнадцатилетней мне. «…Роман великого русского писателя Ивана Александровича Гончарова живо откликнулся в моей душе, а главный герой показал мне печальный пример, как низко может опуститься человек в своей лени и безделии…» И я твёрдо решила не быть таким, как он. А с чего он начал свой печальный путь падения? Правильно. Книжек не хотел читать.

Расправившись с Обломовым, я сразу замахнулась на «Преступление и наказание», затем резко вышла за рамки школьной программы, и к концу школы уже читала всё, что не приколочено.

Вдруг мне стало невыносимо стыдно. Я напрочь забыла, как зовут мою руководительницу. Фамилию запомнила легко – Хомякова, а вот имя и отчество? И что мне было делать? Не учеников же спрашивать. Вспомнила, у меня в школе был случай. Физику у нас вела учительница по имени Мария Ивановна, по фамилии Зиновьева, ну а мы её за глаза называли Зиной. И вот однажды к нам в класс пришёл новый мальчик. Где-то на третий день ему что-то понадобилось от Зины, и он спросил у одноклассника:

«А как у Зины отчество?»

Одноклассник без всякой задней мысли на конкретный вопрос дал конкретный ответ:

«Ивановна».

В следующий же миг новичок поднял руку:

«Зинаида Ивановна»!

Интересно, а какое прозвище ждёт меня?

– Тишина в классе! – Хомякова вдруг так рявкнула, что я аж содрогнулась. Вообще-то и так было очень тихо, если не сказать тухло. Слышно, как ручки скрипят. И, опять же, если вы спросите моего мнения, то я такой порядок осуждаю. Это глубокое заблуждение, что в тишине учиться лучше. Как ты вникнешь, как запомнишь материал, если будешь молчать? Нет, у меня всё будет по-другому: дискуссии, споры, общение. Ребёнок в учёбе должен раскрываться, а для этого ему хорошо бы сначала перестать бояться. Эти же, по ходу, уже зашуганы в край. В смысле, не исключён риск того, что дети являются жертвами психологического насилия педагога. Ещё бы! Так орать… Да, много вопросов у меня будет к руководительнице.

За своим любимым занятием – развешиванием ярлыков – я считала ворон и ждала звонка, как Хома Брут – петуха.

– Алёна, встань!

Я рефлекторно дёрнулась, хоть я и не Алёна, а из-за первой парты поднялась девочка и оглянулась на класс. И улыбнулась. Её улыбка никак не вязалась с приказным тоном Хомяковой, и я растерялась от этого контраста.

– У Алёны сегодня день рождения, она всех угощает, – объявила Хомякова, и всё встало на свои места. Искренне радуясь за девочку, я захлопала в ладоши и через пару секунд поняла, что аплодирую в одиночестве.

Ученики посмотрели на меня, готовую провалиться сквозь землю, потом посмотрели на Хомякову, которой, кажется, было всё равно, а потом всё внимание переключилось на именинницу, которая понесла по рядам гостинцы. Поднялся нормальный детский галдёж, и все мигом забыли о моём конфузе. Слава богу.

Мне достался милый пряничный голубь, правда, расколотый пополам. Отдельно голова, отдельно хвост. Я шепнула имениннице «спасибо», а на класс тем временем снизошло новое откровение педагогики.

– Эх ты, кулёма! – С этими словами Хомякова отобрала у кого-то пакетик с пряником и предъявила его имениннице. – Что же они у тебя поломанные-то? Донести нормально не могла?

Алёна наморщила лоб, как на докучливую нелепицу, и пожала плечами:

– Бывает.

Дети засмеялись, и я не сдержала улыбки.

– Ты вот что, – Хомякова назидательно вернула Алёне пряник. – Себе возьми ломаный, а товарищу целый дай.

Что же это творится? Меня переполняло возмущение, замешанное на испанском стыде, а Алёна лишь по-детски закатила глаза, дескать, не в первой, и продолжила путь.

Цветы жизни

Когда прозвенел звонок на большую перемену, Хомяковой в классе уже не было. Как это я её упустила? Она просто ушла? И теперь мне как бы что? Я встала, собираясь с мыслями, как вдруг ко мне подошли девочки, грызущие пряники.

– Здра-а-авствуйте!

Всё-таки они мной заинтересовались, и это замечательно. Неравнодушные, живые дети. Любопытство – вот что должен поощрять чуткий педагог.

– Здравствуйте, девочки.

Посыпались вопросы, на которые я отвечала, стараясь быть приветливой, но не панибратской и не слишком важной.

– Буду вас учить, и сама учиться. Русский язык и литературу. Мне двадцать лет. Зовите меня Тамарой. Просто Тамара, без отчества.

Называть меня без отчества я планировала разрешить во вступительной речи, если бы Хомякова меня не заткнула. Я считаю, что в двадцать первом веке человек вправе сам выбирать, как к нему обращаться. Мне комфортнее быть просто Тамарой, чем Тамарой Андреевной или – на международный манер – мисс Обломовой. Рассказав об этом девочкам, я поняла по их глазам, что они ценят моё новаторство. Самое время закрепить установившееся доверие.