
Полная версия:
История Брунгильды и Фредегонды, рассказанная смиренным монахом Григорием. Часть 1
– Готов.
– Нарекаю тебя братом Григорием, и да пребудет с тобой благодать господня, – торжественно сказал Каутин.
Новоиспеченный монах Григорий встал с колен и перекрестился. На голове его сияла свежевыстриженная тонзура, а глаза налились слезами радости. Тщедушный паренек со слабым здоровьем, он чудом выжил несколько лет назад, когда слег в жестокой лихорадке. Только молитва святому Мартину уберегла его тогда от гибели, в этом он был абсолютно убежден. Георгий Флоренций, так звали его в миру, принадлежал к одному из знатнейших сенаторских родов Галлии. В его предках числился почитаемый церковью мученик Веттий Эпагит, а епископ Галл, причисленный позже к лику святых, приходился ему родным дядей. Старая римская аристократия прочно заняла высшие церковные должности, и множество его родственников становились дьяконами и епископами. Иного пути сохранить богатство и влияние семьи просто не было. Дикие, не знающие законов, короли и герцоги не ведали другой узды, кроме страха. Они боялись либо силы, либо божьего наказания. Галлы считали православных[19] франков куда меньшим злом, чем готов-ариан, а потому страна покорилась им без боя. Но каждый король знал, что епископы в любой момент могли поднять людей на бунт, и потому признавали их власть. Франки были неграмотны почти поголовно, они были воинами, а потому епископские кафедры столетиями находились в руках одних и тех же семей. Впрочем, все меняется, и ходили слухи, что сын короля Хильперик сочиняет стихи на латыни, в корне отличаясь этим от своего звероподобного отца и деда. Хотя, по отзывам, рифма в этих стихах весьма хромала, и сам принц был не менее звероподобен, чем вся его родня, но и это уже внушало надежды.
Сегодняшний день монах Григорий проведет в своей келье и посвятит его молитвам. Господь услышал его и приблизил к себе. Он будет служить ему изо всех своих слабых сил. Деньги его не интересуют, у него их предостаточно. Да и суетно все это, деньги, власть… Он не станет уподобляться епископу Каутину. Тот не знал меры в стяжательстве. Он всеми правдами и неправдами захватывал земли, прилегающие к его владениям, не слушая ни стонов, ни жалоб разоряемых им людей.
Григорий сегодняшний день проведет на хлебе и воде, да и ближайшую неделю тоже. Господь узрит его рвение. Ему предстоит служить чтецом в церкви, но он уверен, что чин дьякона не за горами. А если господь будет благосклонен к его усердию, то он станет епископом, как его дед, дядя и множество уважаемых предков. Ведь его семья – одна из самых могущественных в Оверни[20], и одна из самых богатых.
Молитвы шли одна за другой, а Григорий вошел в то состояние, когда, казалось, он оторвался от грешной земли и вознесся в небеса. Он не видел каменных стен, не видел кусочка неба, что ярким пятном затянуло крошечное окошко под потолком. Он был не здесь. К Священному Писанию, что лежало перед ним, он даже не притронулся. Книга сейчас была не нужна ему. Григорий, обладавший удивительной памятью, знал ее почти наизусть, так же, как знал труды блаженного Августина, Лактанция, Афанасия Александрийского и иных отцов церкви. Четки в тонких худых пальцах отщелкивали одну бусину за другой, один деревянный шарик за другим, молитва шла за молитвой. Еще на один шаг он становится ближе к Господу, и еще на один, и еще…
* * *– Фредегонда! Да где эта ленивая потаскуха? – орала старая служанка Хенрике. Ее имя полностью соответствовало роду ее занятий[21].
Большой дом, в котором жил принц Хильперик со своей семьей, был сделан из бревен, обмазанных глиной. Четыре длинных строения стояли квадратом, образуя двор, по которому бегали куры и свиньи. В одном доме жил сам Хильперик с женой Аудоверой и детьми. В другом поселились два десятка вольных служанок и рабынь, служивших по совместительстиву наложницами. В остальных домах располагались кладовые, хранилища зерна, конюшни и загоны для скота. Сзади располагались дома королевских слуг, представлявшие собой избы со стенами из бревен, обмазанных глиной. Крыши тут крыли соломой, а печей не знали. Тепло в домах давали каменные очаги, дым из которых улетал в дыру под крышей, украшая стены и стропила густой бахромой сажи. Хозяйство было огромным, и всю эту прорву народа требовалось регулярно кормить.
Тут, на севере, практически не осталось старых римских вилл, и не нашлось бы почти никого, кто умел обрабатывать камень. Такие мастера еще жили южнее Луары, и они строили только церкви. Повсеместная дикость, охватившая запад Империи, не обошла стороной и быт. Знатные сенаторские семьи жили в старинных зданиях, построенных далекими предками. Типичная римская вилла в центре имела большой кирпичный дом, крытый черепицей. Посередине его находился перистиль, открытый двор с колоннадой и галереей. По периметру галереи располагались комнаты хозяев, залы и кухня. Слуги жили в деревянных флигелях сзади. Зачастую строения соедининяли стенами или частоколом, а внешние окна делали крошечными. Впрочем, если в них не имелось особой надобности, то их закладывали совсем. Все-таки сейчас не благословенные времена императора Феодосия, когда можно было незамужнюю девушку из хорошей семьи отправить в соседний город с одной служанкой и крепким рабом.
Франки, которые заселили земли, по большей части, севернее реки Сена, жили в это время так же, как и их предки. Незамысловатые длинные дома с двухскатной крышей вмещали в себя всю большую семью, человек двадцать, а то и тридцать. Толстые колонны из бревен держали на себе коньковый брус, к которому крепили стропила. Крышу крыли соломой, а пол был земляным. Так жили и простые франки, и их вожди, отличаясь от своих подданных лишь размером домов и их внутренним убранством. В домах побогаче стены закрывали восточными коврами и гобеленами, мебель была резной и довольно изящной, а вместо одеял использовали драгоценные меха. Впрочем, и там тепло давали очаги из булыжников, а потому и короли, и простые труженики выглядели одинаково чумазыми. Проклятая сажа не разбирала титулов.
– Фреда, где ты? – надрывалась Хенрике. – Тебя госпожа зовет!
– Да тут я! – из кладовой выскочила прелестная девчонка с распущенными волосами, в холщовом платье ниже колен.
– Быстро к госпоже, ее нужно причесать! – фыркнула старуха, заметив румянец на щеках служанки. – Опять обжималась с конюхом? Вот я тебе задам!
– И ничего я не обжималась, – Фредегонда побежала к хозяйке, шлепая босыми пятками по утоптанному до каменного состояния полу.
– Где тебя носит? – недовольно спросила ее госпожа.
Аудовере было чуть больше двадцати. Ее выдали замуж еще ребенком, когда ей и десяти лет от роду не было. Она уже родила мужу двоих сыновей и сейчас снова была беременна. Любвеобильный Хильперик не обделял ее вниманием несмотря на то, что десяток наложниц жил прямо тут, и в каждой подвластной деревне он знавал какую-нибудь разбитную бабенку. Кто же откажет самому королю?
– Простите, госпожа, я помогала на кухне, – соврала Фредегонда не моргнув глазом.
– Причеши меня, а потом нагрей воды, помыться хочу. И найди, наконец, Тео. Он куда-то убежал.
– Маленький король, наверное, играет с мальчишками сзади, – бойко ответила Фредегонда. – Они всегда там бегают и гоняют палками поросят. Это его любимая игра. Я сейчас брошу камни в огонь и приду вас причесать.
Она резво побежала к очагу, куда засунула крупные булыжники. Когда они раскалятся, Фреда окунет их в воду, нагревая ее. Уже через пару минут она водила по волосам госпожи костяным гребнем и без умолку молола языком.
– А вы слышали, госпожа, что нашего стражника Горста видели выходящим утром от кухарки Батильды?
– Да ты что? – изумилась Аудовера. – Вот ей муж задаст, когда придет из похода с нашим господином. Он же ее просто прибьет.
– А еще, я слышала, в Лугдунуме[22] родился теленок с двумя головами.
– Страсть какая! – всплеснула руками Аудовера, округлив в удивлении рот. – А что святой отец говорит об этом?
– Он говорит, что это знамение. Пошлет господь саранчу или еще наказание какое-нибудь. Он молиться будет за нас, грешных.
– Дары надо в церковь отнести, – перекрестилась Аудовера. – Святые отцы не дадут нам пропасть. Вот ведь страх какой!
– Крестьяне окрестные к друиду в лес бегают. Говорят, так надежнее.
– Грех это! – Аудовера была истовой католичкой.
– Может, и грех, – пожала плечами Фредегонда. – Да только помогает. Вон, статую богини Кибелы каждую весну по полям возят, чтобы урожай был.
– От лукавого это! – несмело сказала госпожа. – Не рассказывай мне такого больше.
– Госпожа, госпожа! – в комнату забежала другая служанка. – Король с дружиной приехал. Говорят, побили бретонцев, а господина Храмна вместе с семьей сожгли. Так сам король приказал.
– Святая заступница, помоги нам! – Аудовера побледнела. Она еще недавно качала на коленях своих племянниц.
– Ух, ты! – глаза Фредегонды загорелись нездоровым возбуждением. – Вот это да! Суров старый король, не забалуешь!
– Жена! – в комнату вошел Хильперик. – Я тебя хочу прямо сейчас, и твое пузо мне не помешает. А ну, пошли все отсюда!
Фредегонда вышла из комнаты, не забыв зацепить молодого короля тугой грудью. А вдруг?

Глава 3
Год 6069 от Сотворения Мира (561 год от Р.Х.), вилла Компьен, Северная Галлия.
Король Хлотарь сильно занемог, что вовсе неудивительно в его возрасте. Он правил уже пятьдесят лет. Люди успели родиться и умереть от старости, а он все еще был их королем. Хлотарь уже думал, что умрет только тогда, когда достигнет годов Мафусаиловых[23]. Но нет, не судьба, видимо. С момента гибели Храмна прошел один год и один день.
Епископ Турский Евфроний[24] стоял перед ним, потому что король попросил его о помощи. Он еще верил в чудо. Монах Григорий почтительно стоял позади, прислуживая преосвященному. Тот был его родственником, а потому держал парня при себе. Король пребывал в неистовом гневе, но кашель душил его не на шутку, и он откидывался на подушки, обессиленный. Лихорадка изрядно утомила его, и он периодически впадал в забытье.
– Я же отстроил вашу сраную церковь и заново покрыл ее оловянной крышей? – выплюнул Хлотарь, передохнув. – Почему твой бог наказывает меня? Ему этого мало? Скажи, я дам еще золота.
– Не богохульствуй, сын мой, – нравоучительно сказал епископ. – Мы не знаем замысла господня, и мы все в руке его. То, что ты восстановил базилику святого Мартина в городе Тур, зачтется тебе, когда встретишься с ним. Царь небесный не оставит тебя в своей милости.
– Что это за царь небесный, когда он губит великих правителей? – выдохнул Хлотарь. – Я всегда чтил его, и приносил богатые жертвы. А тебя, жадный хряк, я поставил епископом. Так-то ты молился за меня?
– Я молился за своего короля денно и нощно, – с достоинством заявил епископ. – Но я не господь, я всего лишь смиренный слуга его. Тебе нужно покаяться, сын мой. Облегчи свою душу.
– Не в чем мне каяться, – упрямо заявил Хлотарь. – Я все делал для того, чтобы страна жила в покое. Да, я творил зло, но я воевал с врагами и смирял бунтовщиков. А это не грех.
– А племянники? – спросил епископ.
– Ах, да, племянники, – поморщился король. – Да, тут покаяться надо бы. Да и покойная старуха-мать тоже в этом виновна, хотя вы из нее святую делаете. Смех один. В каком это месте она святая? Когда мы с братом ее родню резали, а она радовалась? Или тогда, с мальчишками этими? Да одно ее слово, и они живы остались бы. Она знала наши обычаи. Если король теряет власть, значит, он неугоден старым богам. Правит всегда сильнейший, так исстари заведено. Ладно уж, покаюсь…
– Григорий, выйди. При этом таинстве тебе находиться нельзя.
– Слушаюсь, господин, – молодой монах склонился и вышел за дверь.
Он сел за дощатой стеной и стал ждать. Щелястое дерево плохо скрадывает звуки, и он слышал каждое слово. Грех, конечно, но разве он мог удержать свое любопытство? Господь милостив, он простит его за это. Ведь это малый грех, совсем не такой, о каком сейчас рассказывает король. А дело было так…
* * *Год 6040 от Сотворения Мира (532 от Р.Х.). Париж.
Королева Клотильда молилась в храме святого Стефана[25] в Париже. Она стояла на коленях, склонив голову, украшенную прихотливой прической с сотней заколок. Служанки трудились все утро, и получилось неплохо: королева внушала трепет всем своим видом. Нарядное платье и плащ-сагум[26] раскинулись по не слишком чистому каменному полу, но она не обращала на это внимания. Ее великий муж Хлодвиг умер двадцать лет назад, оставив королевство четырем сыновьям. Старшего сына, Теодориха, родила безымянная наложница, а Клотильда была матерью других трех королей, Хлодомира, Хильдеберта и Хлотаря. Она была виновна, и молила о прощении. Ведь господь забрал сына Хлодомира за ее грехи. Это она устроила ту бойню в Бургундии. Как она кричала:
«Да не раскаюсь я в том, что я вас, дорогие мои дети, воспитала с любовью. Разделите со мной мою обиду и постарайтесь умело отомстить за смерть моего отца и моей матери»
Сыновья послушали ее и выступили в поход. И даже Теодорих, безмерно жадный до добычи, пошел с ними, хотя король Бургундии приходился ему тестем. Вначале все шло неплохо, но Хлодомир в горячке боя был окружен врагами, которые отрубили его буйную головушку. Остальные короли франков довели дело до конца и истребили правящий дом Бургундии до последнего человека. Жену Хлодомира забрал себе Хлотарь, а троих его сыновей воспитывала теперь Клотильда, и она любила их так, как любит бабушка внуков сирот. Беззаветно и от всей души.
Внуки тоже были в церкви и крутили головами, откровенно скучая. Им бы побегать, старшему двенадцать лет всего, да только дядьки-воспитатели не пускают. У них не забалуешь. Мать стала третьей женой дяди Хлотаря, и они видели ее очень редко. Длинные волосы мальчишек были аккуратно расчесаны и спускались ниже лопаток. Они еще заплетут их в косы, когда станут воинами. Ну, ничего, скоро бабуля помолится, и они уедут домой. Доменом их отца управляла сама Клотильда, лелея надежду на то, что внуки получат свою часть наследства, как и подобает королям. Наконец, Клотильда закончила молитву, и ее свита потянулась к причастию. Вскоре гомонящая толпа вывалилась из базилики, и королева села в носилки. Они пошли во дворец, который находился напротив. Это был бывший дворец римского наместника, который еще сам Хлодвиг забрал в свою собственность. Тогда в Париже просто не оказалось здания лучше, а великий король не слишком церемонился, когда ему что-то было нужно. Королева всегда жила здесь, практически не выезжая, и неустанно строила церкви и монастыри в городе, который так любил ее муж.
Античное поселение располагалось на острове Ситэ и на левом берегу Сены, правый же тогда был болотом. Потом, когда на Галлию ринулись орды гуннов и германцев, Париж съежился, целиком уместившись на небольшом острове. Римские театры, языческие храмы и термы левобережья постепенно разбирались, и из этого материала перепуганные парижане построили крепостные стены. Города в это время уменьшились в разы от прежних размеров, ведь уже не было ни прежней торговли, ни многих ремесел. Доходило до смешного, и город Арелат[27] что на дальнем юге, уместился весь целиком в стенах старого римского цирка, который превратился в крепость. А ведь раньше, когда Империя была еще сильна, никому и в голову не пришло бы строить укрепления так далеко от границы.
Париж, будучи островом, жил при франках спокойно. Его берега опоясывали стены, а двое ворот упирались в деревянные мосты, которые могли быть разобраны в мгновение ока. Город жил рекой и торговлей по ней, а потому лодочники, владельцы барж, считались самыми уважаемыми и состоятельными людьми Парижа. Берега реки вновь начинали застраиваться, но пока там, по большей части, располагались угодья монастырей, их поля, виноградники и мастерские. Простой люд тоже понемногу начинал селиться поближе к святым местам, получая работу и надеясь на защиту в случае войны.
Клотильда вошла в свои покои, когда к ней подошел слуга, который почтительно склонился.
– Госпожа, к вам патриций Аркадий, он от вашего сына Хильдеберта.
– Это тот самый негодяй, что предал своего короля Теодориха? Из-за которого он потом разорил всю Овернь? – поморщилась Клотильда.
Та история оказалась на редкость гнусной. Аркадий сдал родной город Клермон Хильдеберту, а потом воины Теодориха в отместку разорили всю провинцию. Свою собственную мать предатель бросил. Она была лишена имущества и изгнана из родного дома.
– Он самый, госпожа, – подтвердил ее опасения слуга. – Патриций Аркадий из Оверни.
– Ну, зови, чего тянуть, – вздохнула королева. – Неприятные вести нужно выслушивать сразу. Господи боже, скажи мне, грешной: где, в какой адской дыре мои дети набирают себе слуг? Ну, негодяй на негодяе просто, один другого хуже! Одни проходимцы, воры и предатели!
– Моя королева, – патриций Аркадий склонился в поклоне, состроив умильную улыбку на обрюзгшем лице.
В отличие от франков, он носил свободную тунику, спадающую широкими складками почти до земли, и римские сандалии, перевязанные на щиколотках. Толстое брюхо патриция передавливал богатый пояс с серебряными бляхами. Вырезы туники из тонкой шерсти, рукава и края одежды были обшиты крученой тесьмой с золотой нитью, а пальцы его унизывали перстни. Патриций явно не бедствовал.
– Что тебе нужно? – Клотильда даже не пыталась скрыть своего глубокого отвращения.
– Я послан королями Хильдебертом и Хлотарем. Они просят прислать к ним своих горячо любимых племянников, чтобы сделать их королями во владениях отца. Они же, как дяди, будут их опекунами до самого совершеннолетия.
– Ну надо же, – удивилась королева. – До меня доходили слухи, что они хотят это сделать, да я все не верила.
– Вы согласны, госпожа? – преданно посмотрел ей в глаза Аркадий.
– Ну конечно же, я согласна, – пожала плечами Клотильда. – Я и сама этого хочу.
– Когда нам ждать юных королей? – раболепно спросил у нее римлянин.
– Через неделю. Нам надо собрать их как подобает, – ответила Клотильда отвернувшись.
Аркадий был ей до крайности неприятен, и она ничего не могла с этим поделать. Тот понял все верно и, снова поклонившись, удалился. На королевское отвращение ему было плевать. Он римлянин из знатной семьи, и он ненавидел франков до дрожи, хоть и служил им.
– Позови мне сенешаля, – сказала она слуге.
Сенешали в это время были всего лишь старшими из слуг. Позже они станут заведовать всем дворцовым хозяйством и казной, и получат звание майордомов. Им и в голову не могло прийти, какую власть заберут через сто лет люди, занявшую эту должность. Они станут настоящими хозяевами франкских королевств, пока, наконец, майордому Пипину Короткому не надоест притворяться, и он не наденет на себя корону.
Клотильда выбросила из головы мерзкого слугу своего сына и глубоко задумалась. Она должна дать сегодня множество распоряжений, чтобы ее внуки поехали в свои владения так, как и подобает настоящим королям франков.
* * *Семь дней спустя.
Неделя пролетела в хлопотах, и к назначенному дню к дворцу подъехали лейды[28] обоих королей. У ворот уже стояли собранные телеги, плотно набитые всяческим скарбом. Мальчишки сияли и смотрели на всех, гордо подбоченившись. Волосы их расчесали на пробор и заплели в тугие косы, которые были еще не так длинны, как у взрослых королей. Но это же просто вопрос времени. Они поедут на конях, как настоящие воины, и пацаны раздувались от гордости.
Каждый будущий король имел свою свиту, состоявшую из слуг и воспитателей, а также свой собственный обоз из пяти телег, набитых добром. Бабуля не поскупилась, они поедут не как нищие приживалы. Клотильда расцеловала мальчиков и смотрела им вслед, утирая слезы. Она была уверена, что если ее внуки получат отцовскую долю, то это искупит ей потерю сына.
Поезд пересек реку и потянулся полями на юг. Старший из братьев, Хлодоальд, ехал сзади, беззаботно болтая с дядькой.
– Ой, мне бы в кусты отбежать! – сказал он и двинул коня в сторону.
– Куда? Не велено! – всадник, который ехал сбоку, потянул меч из ножен.
– Да мне бы…, – растерялся мальчишка.
– Скоро привал, там сходишь, – зыркнул из-под бровей воин.
Дядька Хеймерих сжал руку воспитанника и примирительно сказал:
– Потерпи, мой король, недолго осталось.
Он немного отстал и прошептал едущему сзади:
– Нас на верную смерть везут. Скажи остальным, как я вон того справа убью, бросаем все и скачем в Тур. Молодого господина к епископу Инъюриозу нужно доставить, тот не даст его в обиду.
Весть прошла от первого всадника до последнего. Они понимали свои шансы. У каждого короля было по десятку слуг, а сопровождала их полусотня в доспехе, да еще и с дротиками многие. Хеймерих оглянулся, и все его люди кивнули в знак того, что поняли и готовы.
– Молодой господин, послушай меня, – прошептал дядька Хлодоальду, который с любопытством смотрел по сторонам. – Уходить надо, смерть впереди. Как я ближнего воина зарежу, мчи что есть ходу в Тур, дорогу спросишь. Конь хороший, ты должен от них оторваться. Ни с кем не говори, никому на глаза не попадайся. Коня береги, иначе пропадешь. Как в Тур прискачешь, иди сразу в базилику святого Мартина и не выходи оттуда, пусть хоть что тебе обещают. Епископ тебя в обиду не даст, он святой человек.
– А ты, дядька? – спросил испуганный мальчик.
– Если бог даст, за тобой приеду. А если нет, то умру в бою с честью, – ответил тот. – Ты все понял, король?
Побледневший Хлодоальд проглотил слюну и качнул головой. Парень знал про старые традиции. Ведь власть короля только тогда чего-то стоит, когда он может защитить ее. Если короля убивали, то его соплеменники просто переходили к более сильному. А жену покойного победитель брал за себя. Таков обычай.
Хеймерих вытащил из ножен кинжал и опустил руку вниз, чтобы не привлекать внимания.
– Эй, воин, мы вон туда едем? Там лагерь вроде показался, – он ткнул рукой в сторону, и стражник повернул голову вслед за ней.
Хеймерих всадил нож ему в шею и пришпорил коня.
Десяток воинов сорвался, уходя по полям на юг. Конные, что скакали сзади, припустили за ними, но догнать не могли. Беглецы были на лучших конях и без доспехов. Юный король отрывался от погони на глазах. Большая часть охраны осталась на месте и окружила обоз, обнажив оружие. Их копья были нацелены на свиту маленьких королей, которые ничего не понимали.
– Мечи в ножны! Пояса расстегнуть и бросить на землю, – скомандовал полусотник. – Кто дернется, умрет на месте.
– Ты что же это творишь, воин? – возмутился старый воспитатель с посеченным шрамами лицом. – Ты как с королями обращаешься? На плаху захотел?
– У меня приказ, – отрезал тот. – Я не знаю, куда эти олухи поскакали, но вдруг и вам глупость какая в головы взбредет. Мечи и ножи на землю!
Свита обоих принцев сплюнула, но мечи отдала. Они во всем этом видели лишь какое-то недоразумение.
Десяток воинов скакал по полям галопом уже четверть часа. Старый воин проорал на ходу Хеймериху:
– Коня моего забери, господину отдашь! Одного коня он запалит быстро.
– А ты?
– Свой топор мне отдай, я их встречу. Я свое пожил. Водан[29] примет меня сегодня.
– Я поставлю за тебя свечу, брат, если сам уцелею! Прощай!
Старый воин спешился, а кавалькада ушла дальше на юг. Погоня приближалась. Они потянули мечи, намереваясь зарубить старика на ходу и не терять времени. Но не тут-то было. Воин метнул секиру, и она попала в лицо первому из погони. Воин захохотал как безумный и бросил второй топор, который ранил коня воина, скакавшего рядом. Жалобный крик животного резанул по ушам, и оставшиеся бойцы взяли старика в круг. Тот стоял с мечом в руке, скалясь в довольной улыбке. Воин верил в Христа, но и старых богов почитал тоже. Больше он ничего сделать не смог. Его враги тоже умели бросать топоры, как и все франки. И уже через минуту старый воин лежал на земле, изрубленный до неузнаваемости. Вислые седые усы скрывали его улыбку. Он ушел на небо как подобает мужчине, а значит, бог войны Циу будет сегодня доволен. И Иисус будет доволен тоже.
– Разделяемся, уводите погоню за собой! – скомандовал Хеймерих. – Я довезу короля в Тур!
* * *На следующий день.
– Господин, мы привезли двух молодых королей, – полусотник понурил голову. – Но Хлодоальд сбежал.
– Как сбежал? – вскинулся Хлотарь. – А ты куда смотрел, олух?
– За ним погоню послали, мой король, – сглотнул тот. – Их догонят и привезут.
– Лучше бы это было так, – многообещающе сказал Хлотарь. – Иначе я тебе не завидую.
В хижину втолкнули мальчишек, которые робко жались друг к другу. Одному из них исполнилось семь, второму – десять. Они уже все поняли, и были не на шутку перепуганы.