Василиада

Я сказал, что это враки. Акции – это бумажки. Солнце есть. Море есть. Птички поют, одеколон в киоске продается… Столько вокруг прекрасного! А я должен верить, что из-за бумажек стреляются!

Вася помолчал минут десять, потом сказал:

– Может, они из-за акций стреляются потому, что акции главнее и солнца, и птичек?

Это было глупо, я не стал отвечать.

Тогда Вася помолчал еще минут десять и сказал:

– Акции – это идея. Как Бог, как Революция. За идею люди завсегда на смерть шли.

И так он это твердо и убежденно сказал, что мне сразу стало жалко всех миллионеров.

Хорошо, что у меня никаких идей даже в форме акций не имеется!

Третий Рим

Вася сказал, что русский народ – народ-богоносец.

Николенька согласился:

– Мы действительно лучше всяких там американцев. Все изобретатели русские и в Космос первыми полетели.

Вася прослезился и сказал, что жиды во всем виноваты.

Потом немного помолчал и добавил:

– Зато у нас есть Третий Рим!

Это было здорово сказано!

– Но у кого тогда два первых? – поинтересовался Федя.

Вася сказал, что первые без третьего ерунда, потому что третий завсегда лучше – совершенство получается.

Николенька задумался.

Вася опечалился и сказал, что главное не Римы, а наше мессианство.

Николенька согласился.

Тут подошел Антс и стал третьим.

Получилось совершенство.

Не шевели Вселенную

Ты явилась на пороге моей комнаты и сказала:

– Приветик!

Звуковые колебания твоего голоса коснулись моих ушных раковин и через слуховые проходы достигли барабанных перепонок. Обе перепонки, без каких-либо искажений, передали их посредством системы мембран слуховых косточек («молоточек», «наковальня», «стремя») на улитку внутреннего уха.

С помощью миллионов микроскопических волосков они трансформировались на улитке в электрические нервные импульсы и направились в мозг…

Одновременно, с помощью шести мышц, располагающихся вокруг глазного яблока, я приоткрыл один глаз и посмотрел в твоем направлении.

На чувствительных клетках сетчатки моего глаза («палочки» и «колбочки») вперемежку с населяющими видимый кусок комнаты предметами возникло изображение твоего лица.

Палочки и колбочки превратили его в нервные импульсы и тоже направили в мозг…

Вследствие генетически детерминированных цитоплазматических процессов в нервных клетках мозга (нейронах) возникли импульсы возбуждения, местами, генерации которых явились области выхода из нервных клеток аксонов («аксоновые холмики»).

Части афферентных сигналов конвергировали к бисенсорным нейронам. Они были различной сенсорной модальности, но они встретились.

Галактики полушарий, перепутанные бесчисленным числом линий связи, начали активно взаимодействовать. Объединение на нейронах синаптических входов от соседних клеток создавало условия для мультипликации импульсов возбуждения на аксонах.

Нейроновые ловушки, словно черные дыры, стали втягивать их внутрь и тут же, не выдержав напора, – пролонгировать, пролонгировать, пролонгировать…

Бедная-бедная голова!!!

Я тяжело вздохнул, послал шести мышцам, расположенным вокруг глазного яблока, сигнал «отбой», отвернулся к стенке и пробормотал тебе в ответ:

– Не шевели Вселенную. Дай поспать.

О пляжах и египетских пирамидах

Еще в начале августа мы решили выкроить время для отдыха: погреться на солнышке, поваляться на песочке, поиграть в бадминтон…

И вот прошло каких-то два месяца. Мы идем по направлению к пляжу. Ты несешь под мышкой бадминтонные ракетки. В кармане моих парусиновых брюк – воланчик.

Вокруг нас мельтешат отражаемые в каплях дождя осколки фонарей, шуршат, омываемые потоками воды, колеса бесчисленных автомобилей, колеблются грибки разнокалиберных зонтов.

Мокрый, порывистый ветер пытается втиснуть в глотки прохожих ангину или еще какую-нибудь хворь…

Все вокруг течет, капает, брызжет, кричит, шуршит, бежит, переливается…

Только твой подбородок неподвижен, как камень египетской пирамиды.

Ты ждешь, когда я замечу это сходство и задамся естественным по логике ассоциаций вопросом: а не скрывается ли за этим камнем золото фараонов?

Но я не из болтливых.

Края твоей панамки под тяжестью воды опускаются на уши. Скоро тебе станет недоступен мир звуков…

Дождь усиливается.

Молча, как два оторвавшихся от пирамид камня, мы идем туда, куда так долго собирались…

Интересно, какой идиот придумал эти пляжи с бадминтонами?

Дождь

В небе висели тучи, на дереве – яблочки с листиками, а под ними – блошки, мошки, таракашки.

Мы тоже были под деревом.

Но не висели. Поэтому на нас попадало капель больше, чем на таракашек.

Николенька сказал, что нам воздается за Адамовы грехи, а блошек, мошек, таракашек Господь напрямую, без Адама, сотворял и потому жалеет.

Вася сказал, что если рассуждать по-ленински, то никакого Адама не было, а родила нас всех одна большая обезьяна.

И начали они спорить. Слюной друг на друга брызжут, мне тоже перепадает.

Я не стерпел и принялся трясти яблоньку за ветки. Блошки, мошки, таракашки вместе с листиками и яблочками на Васю с Николенькой посыпались.

– Ты чего? – спрашивает у меня Вася.

– Ты чего? – спрашивает следом за ним Николенька.

А я им гордо так отвечаю:

– Перед Богом все равны. Которые от Адама, которые от обезьяны и которые по тараканьей линии – все одинаково мокрые, и все будем крылышки сушить.

На том спор закончился, а следом и дождь.

Улыбка Фортуны

Николенька не поладил с Фортуной, и она от него отвернулась.

Он упал на колени, стал прощения просить, молить о пощаде…

Она даже глазом в его сторону не ведет. Чем больше он страдает, тем звонче она смеется.

Случилось Васе мимо проходить.

Увидел он такую картину и тоже рассмеялся.

– Ты чего? – спрашивает Николенька, размазывая слезы по щекам.

– Весело, – отвечает Николенька. – У твоей Фортуны такой переливчатый смех, будто колокольню проглотила, а ты рыдаешь, как звонарь, оставшийся не у дел.

Николеньке такое сравнение показалось забавным. Он шлепнул себя ладонью по животу:

– Дудки! Остался один колокол!

Шлепнул еще раз, прислушался к звуку и рассмеялся.

Фортуна – как-никак – женщина. Любопытно ей стало: что это Николенька рыдать перестал? Повернулась к нему лицом, а он уже не на коленях – в полный рост стоит и сам над собой потешается.

Фортуна рассмеялась и улыбнулась…

И Николенька ей улыбнулся…

Потому как улыбаться – завсегда лучше, чем плакать.

Лови момент

Когда-то и Вася был ловким. Ни одного момента не упускал.

Фортуна голубоглазая подкинет момент. Тот еще только точечкой на горизонте обозначится, а Вася уже к броску готов.

Моменты и в «девятку», и в угол норовили проскользнуть. Вася их всех, как мячики, схватывал.

Фортуна ему улыбалась.

Он ей цветы дарил…

Она еще краше улыбалась…

Загордился Вася и потерял бдительность.

Тут один момент – шмыг мимо.

Потом еще два…

Фортуна перестала улыбаться, нахмурилась, а потом и вовсе отвернулась.

Вася загрустил, запил, на горизонт совсем перестал смотреть.

А зря…

Просыпается как-то утром – тьма кругом. Весь мир от него одной большой пяткой закрыт.

Понял Вася, что это самый главный момент наступил. Упустил его Вася лет пять назад, а он разбух, как флюс, за годы скитаний и теперь для потехи решил Васю придавить.

Обидно стало Васе за понюшку табака пропадать, вспомнил свою былую удаль, изловчился и впился зубами в пятку этого монстра.

Момент разом съежился, качнулся в сторону, хотел назад сигануть, а Вася его хвать за хвост! Поймал, держит и не разжимает пальцы.

Тут звонок дверной задребезжал.

Вася глянул через глазок, а перед дверью Фортуна стоит голубоглазая, улыбается.

Он двери распахнул, впустил ее в дом и сам следом прошел. Взял тетрадку и записал две умных мысли.

Мысль первая: «Лови моменты».

Мысль вторая: «А коль тебя момент словит, не отчаивайся – кусай его за пятку!»

Полет мысли

Прогуливался я как-то по нашему микрорайону. Вижу, с девятого этажа одного из домов мужик полет мысли демонстрирует.

Толпа внизу собралась, за мыслями следит.

Вася в толпе маячит. Меня увидел, руками замахал – в толпу приглашает.

Протиснулся я к нему. Стал частью толпы.

Стоим, наблюдаем. Тишина вокруг. Только мысли крылышками шуршат.

Вдруг Вася кричит:

– Лови! Мимо пролетит!

Смотрю, точно: спикировала одна красавица мимо – и шмяк в грязь! Трепыхается. Брызги летят.

Поднял я ее. Что делать? Свои голову распирают…

И эту терять не хочется – большая, симпатичная…

Пришлось часть своих выбросить, чтоб новенькая поместилась.

А их все больше вниз падает. Толпа балдеет. Люди подряд все мысли ловить стали. Друг у друга на лету перехватывают. Кто что выбросил, кто что поймал – непонятно. Кому мои мысли достались – тоже неясно.

Все перепуталось.

А тот мужик, с девятого этажа, кричит:

– Эй, люди! Хоть кто-то остался при своих мыслях?

Молчание.

Значит, все мы теперь единомышленники.

Сказ про сглаз

Мы с Николенькой шли по улице. Было скользко.

Я поскользнулся, упал, расшиб колено, с трудом поднялся на ноги и стал громко выражать свои чувства по отношению к дворнику, который поленился посыпать лед песком.

– Не усугубляй свою карму, – сказал Николенька. – В следующей жизни так поскользнешься, что лоб расшибешь!

– Причем тут карма, если дворник ленивый? – удивился я.

– У каждого человека своя карма за грехи прошлой жизни, – пояснил Николенька. – Каков был грех, такая и карма. Я ведь не упал?

– Не упал…

– Значит, у меня был другой грех.

Я задумался. Чтобы разрешить сомнения, мы пошли к Васе.

– У него не карма, а порча, – сказал Вася.

– Ха-ха, – сказал Николенька, – порчу насылают завистники, а его, – это он обо мне! – только жалеть можно.

Я стою в сторонке, слушаю их, размышляю. Вчера Николенька по табличкам вычислил, что я был в прошлой жизни персиянкой. Возможно, я был не безгрешной персиянкой, но чтоб в Тегеране песок на лед сыпать… С другой стороны, не такие у меня богатые завистники, чтобы порчу насылать, колдунам деньги платить.

И тут меня осенило – всему причиной обыкновенный сглаз! Очкарик утром в автобусе так смотрел на мою помятую физиономию, так смотрел! Как пить дать – сглазил!

– Кончай, ребята, спорить, – говорю я Васе с Николенькой, – сглаз у меня.

Они выслушали мой рассказ про очкарика, посмеялись и опять за свое – карма, порча…

Зачем спорить? Ведь в главном мы пришли к единству – дворник тут ни при чем…

Мне стало скучно, я постоял, постоял и пошел домой.

Рождественское настроение

Жена дала мне три тысячи рублей и сказала, чтобы я купил домой самую красивую елку для рождественского настроения.

Я пошел за елкой и завернул к Васе.

У Васи болела голова. Я его лечил, лечил, потом вспомнил про елку и загрустил, что деньги кончились.

Вася спросил:

– А почему для рождественского настроения твоей жене нужна елка?

– Потому что она зеленая, колючая и пахнет лесом, – ответил я.

– Жена?

– Елка.

– Тогда возьми мой кактус, опрыскай одеколоном «Русский лес», и все будет, как она заказывала, – предложил Вася.

– ???

– Кактус – это вечная елка, – пояснил он, видя мое замешательство, – если жена колючки покороче пострижет, то он вообще как елка будет.

Васино предложение мне понравилось, но колючки я подстриг сам – у жены и так хлопот много перед праздниками.

Около подъезда меня встретил сосед. Он засуетился вокруг кактуса, запричитал, обозвал его как-то не по-нашему, сует мне в руки две пятитысячные купюры, кричит:

– Покупаю!

У него кактусами вся квартира заставлена, а ему мой, «под елочку», подавай!

Поздно, кактусовод. О рождественском настроении надо было заранее думать!

Свой дом

Сидели мы вчера с Васей и Николенькой у Антса, в пункте приема стеклотары. Про Рождество, про Новый Год рассуждали. О том, где лучше праздники отметить.

– У всех иностранцев есть такие дома, – сказал Вася, – посольства называются, там им всегда рады – принимают, поздравляют, подарки дают… В посольстве и отметим.

– А как же Антс со своим синим паспортом? – спросил Николенька.

– Антса с черного хода проведем. Только пусть не болтает много, а то акцент выдаст, – пояснил Вася.

Идея всем понравилась. Весело стало. Антс достал с полки телефонный справочник, открыл на той странице, где "Saatkonnad[54]" написано, и стал все посольства обзванивать, чтобы выяснить, какое из них будет нам радо.

По первому кругу в посольствах, вроде как, понять не могли, что мы за иностранцы, если не знаем своего посла.

И по второму…

И по третьему…

Бросил Антс это занятие и говорит:

– Вася, ты что-то напутал. Посольство – от слова «посылать», а ты хочешь, чтобы нас «принимали». Придумай что-то получше.

Грустно стало и Васе, и другим иностранцам без посольства, и Антсу. Никакой посол их не поздравит, нигде не рады их принять…

– Ба! – воскликнул Николенька, когда все уже порядочно раскисли,

– "Посольство" – «посылать», "приемный" – «принимать»! Улавливаете? Антс нас на Рождество в приемном пункте примет!

– Точно, – сказал Антс, – только для гирлянды бутылки с собой приносите, а не как прошлый год…

Вот так и решили. И с «черного» хода никого не надо проводить – все свои!

Джингел белл

Вопрос о том, "где встречать?" был решен. Все снова пришли в хорошее расположение духа, и Вася попросил Николеньку рассказать о тех людях, которые первыми стали праздновать Рождество.

Николенька пригласил друзей рассаживаться на ящиках поближе и начал рассказ:

– Давным-давно, когда еще не было Рийгикогу,[55] у плотника Иосифа и жены его Марии родился сын. Он вырос, и случилось так, что его друзья, и друзья друзей, и все их внуки, и внуки внуков, и пра-пра-правнуки – все стали дружить между собой. Многие из них не знали эстонского языка, некоторые даже не в Эстонии родились, но это никак не сказывалось на их дружбе.

– Как у нас, – вставил Антс.

– Да, как у нас, – согласился Николенька и продолжил: – Всех, кто хотел быть вместе с ними, они принимали без экзаменов по географии и прочих мудростей. Кто не хотел с ними дружить, на тех они не обижались. Они говорили, что зло злом не победить и поэтому кроме Добра ничего другим людям не делали, и им самим от этого было приятно. И так им нравилась такая жизнь, которой их научил сын плотника, что они решили каждый год отмечать его День рождения и назвали этот праздник "Рождество".

Прошло много лет. Рождество теперь празднуют по всей Эстонии, потому что мы, ее жители, любим делать Добро.

Николенька замолчал. За окном пункта приема стеклотары падал снег. Напротив окна, перед магазином, мигала рождественскими огоньками елка. Из глубины ее ветвей доносился тихий перезвон колокольчиков:

– Джингел белл,

джингел белл…

С Новым годом!

Над городом кружили крупные хлопья снега, а между хлопьями – мы с Николенькой. Небо было вокруг нас, и сами мы были серыми частичками серого неба в коротких демисезонных пальто и в ботинках на босу ногу.

– Дива-а-а-анчик… Му-у-у-узыка… Носки-и-и-и на батарее посушим, – растягивая слова, передразнивал меня Николенька, – у Ирочки ую-ю-ю-ют… Хорошо, что нас рядом с носками не повесили!

Его лицо плавало где-то слева и, попадая в поле моего зрения, неизменно перекашивалось в издевательских гримасах.

– Ну, а твоя Татьяна Гавриловна? – парировал я, – Ва-а-аанная… Зеркала-а-аа… Так опутала своими нравоучениями, что паук позавидует!

Ветер носил нас во тьме Новогодней ночи, бросал от подъезда к подъезду, от зеркал Татьяны Гавриловны к задрапированным в скуку апартаментам Зинаиды Ивановны и еще дальше, дальше…

Мы стремились в гости к «диванчикам», но приставленные к ним люди подавляли нас сиянием своих персон. Они все были лампочками, а нам отводилась роль мух, которым дозволено кружить вокруг их света. Рождались недоразумения, мечты о «диванчиках» таяли…

Мы обрастали снегом, коченели, уже ни в чем не упрекали друг друга и, наконец, одновременно остановились и взглянули на небо. Там, высоко-высоко над Землей, все явственнее проступала сквозь круговерть снежных хлопьев знакомая обшарпанная дверь Васиной каморки. Дверь, за которой нет ни ванны, ни диванчиков с музыкой, но за которой мы все были «лампочками», пусть даже и в ботинках на босу ногу. Ее створки были открыты. На пороге стоял Вася, махал нам рукой и кричал:

– С Новым Годом!

Хорошее настроение

На землю падали большие частые хлопья снега, тусклые лучи фонарей и прохожие.

Первые падали по причинам небесным.

Вторые – от лампочки.

Третьи – от хорошего настроения, которое им дарила ночь Старого Нового года. Девушки толкали в сугробы парней, парни – девушек. Все смеялись, помогая друг другу выбраться из сугробов, отряхивая с шубок снег, снова толкались и снова падали.

Мы с Васей тоже прекрасно отметили наступление Старого Нового Года.

Мы тоже падали…

Но не от толкания…

И не от лампочки…

Небесные причины тоже ни при чем.

Просто у нас тоже было хорошее настроение.

Интимное время года

Зимой ночи длинные-длинные, как ресницы у манекенщиц.

Снег – влажный, мягкий, как поцелуи.

Фонарики в медленном танце покачиваются…

И не только фонарики…

Подойдешь к какому-нибудь столбу, обнимешь и качаешься, качаешься, с ног до головы зацелованный снегом…

Или манекенщицами…

Зима – очень интимное время года!

Обращение к депутатам Рийгикогу в канун сочельника

Уважаемые господа депутаты!

Несмотря на обширную просветительскую работу, проводимую средствами массовой информации в части пропаганды и распространения оккультных знаний, до сих пор среди населения встречаются невежественные люди, так и не овладевшие элементарными приемами гаданий и предсказаний.

Прискорбно, но, судя по содержанию целого ряда принятых вами законодательных актов, таковые наличествуют и среди вас.

Сейчас, в канун Сочельника, когда все просвещенные люди будут плевать через плечо, забрасывать башмачки, смотреть в чашку с кофейной гущей и делать массу других полезных манипуляций, этот факт вызывает особую тревогу.

Мы все понимаем, что из-за обилия работы и недостатка времени, большинство решений принимается вами на авось – без привлечения экспертов, без длительных обсуждений. Но существует масса альтернативных методов прогнозирования – пользуйтесь ими!

Короче, я предлагаю:

1. Выделить из госбюджета средства на закупку башмачков, зеркал, дохлых кошек и прочих гадальных принадлежностей. Раздать все это депутатам с приложением подробных инструкций по использованию.

2. На следующем после Сочельника заседании Рийгикогу провести массовый опрос депутатов по результатам гадательной деятельности, чтобы составить четкую картину: какие, находящиеся у вас на рассмотрении законодательные акты пойдут нам на пользу, а от каких, как ныне водится, будет больше вреда.

В дальнейшем, если снова не будет времени для размышлений, принимать к рассмотрению на заседаниях Рийгикогу только те законопроекты, по которым проведено предварительное гадание.

3. Список депутатов, не использовавших ночь перед Рождеством для гадания, опубликовать во всех газетах, чтобы мы знали, кто из наших избранников выдает на-гора законопроекты, не имея представления о последствиях их внедрения.

Тьфу! Тьфу! Тьфу! Чур меня. Блажен всякий, кто прочтет и перепишет это послание десять раз.

Жду ответа, как соловей лета.

Василий.

Путь к дому

Каждому здравомыслящему человеку ясно, что если все время заворачивать налево, то вернешься в ту точку, от которой начал движение. Попросту говоря – домой.

Но всегда рядом с вами вдруг оказывается такой умник, который силой или слезами пытается убедить вас не ходить налево.

Поэтому до дома не всегда удается дойти вовремя.

Резервы экономии

Лобачевский[56] первым заметил, что на горизонте рельсы сходятся. Два рельса превращаются в один, а поездам никакого вреда!

Он схватился за голову:

– Какие громадные резервы экономии! – и тут же создал свою теорию.

Лобачевский – гениальный теоретик!

А где вы, гении практики?

Альфа, Бета, Вася…

АСТРАЛ – тралмастер, т. е. специалист по тралам на рыболовных судах.

БРУСНИКА – Богиня Победы, увлекающаяся спортивной гимнастикой.

ВЫСКОЧКА – самое высокое место на болоте.

ГОРИЗОНТ – место для сжигания зонтов.

ДУРМАН – мужчина с придурью.

ЕДИНОДУШИЕ – большая общая баня с одним душем.

ЖИВОПИСЕЦ – человек, который быстро пугается.

ЗАЩЕЛКА – вид через щелку.

ИЗВЕСТЬ – то, во что обращается факт после его интерпретации в СМИ.

КУРСОР – куриный помет.

ЛУНАТИК – последствия пребывания лунохода на Луне.

МАСШТАБ – орган управления массами.

НАПОЛЕОН – одуванчик.

ОКОРОК – Глаз Судьбы.

ПОДПИСКА – «Памперс».

РАДИКАЛ – радиоактивные отходы.

СОСНА – манера голосования, характерная для большинства депутатов Думы.

ТРУТЕНЬ – тень трудящегося.

УДЕЛ – созерцание процесса работы.

ФАНТОМ – обожатель многотомных триллеров.

ХОРДА и ХОРЕК – выражения, характеризующие, соответственно, наличие или отсутствие хора на сцене.

ЦЕНТУРИЯ – Центр уринотерапии имени Г. Малахова.

ЦЕНТУРИОН – пациент вышеназванного центра.

ЧУЖАК – чукча из Парижа.

ШАРМАНКА – Анка не без шарма.

ЩИТОК – суп с капустой и заряженными аккумуляторами.

ЭКСТРАКТ – путь к коммунизму.

ЮНИОР (устар.) – юный пахарь.

ЯБЕДА – сам себе враг.

Сочинения Николеньки

Бульвар

Бульвар, изрезанный рекламой,

качался в смоге фонарей,

как вол,

ведомый на закланье,

в угоду дикости людей.

И так же разукрашен ярко,

и страх в расширенных глазах

пред алтарем,

где пышет жарко

костер на черных зеркалах.

Народ галдит и жаждет крови.

Шаман трясется над толпой.

Бульвар ревет…

Вол шею клонит

и метит вверх…

Клаксонов вой…

Смешавши пламя, смог и время

в крови закланного быка,

шаман Бульвару метит в темя,

бренча бессвязные слова.

Рев дикарей все ближе, громче…

Реклама пляшет на столбах…

Бульвар в безумном танце корчит

на потемневших зеркалах…

Возвращение

Над побережьем снова снег,

и ветер

швыряет хлопья вверх.

Они летят

со скованной морозами планеты

к другим, еще не помнящим твой взгляд.

Не помнящим, как на щеке дрожала

слеза,

как обещала ждать,

как по причалу мокрому бежала,

пытаясь силой время удержать.

Не помнящим искусанные губы,

раскрытые, как будто в полусне.

Мы расставались, но над нами трубы

Осанну пели Солнцу и Весне.

Я поднимаю воротник бушлата.

Мне холодно.

Прошло так много лет.

Я знаю – ты ни в чем не виновата.

Земля остыла – вот и весь секрет.

Холод

Холод кругом.

Собачий холод.

Холод на улице, дома…

Везде.

Спит непротопленный, мерзнущий город.

Зябнут трамваи в предутреннем сне.

Хочется Светлого.

Хочется Лета.

Хочется Солнца,

Улыбок,

Тепла!

Землю раздетую

скрыла бесцветная,

непроходимая, склизкая мгла.

Люди сжимаются в черные точечки,

каждый тепло норовит удержать.

Молча встречаются.

Молча прощаются.

Холодно верить, и холодно ждать.

Зябко ссутулился клен у обочины,

голые ветки тихонько дрожат.

Окна твои крест-накрест заколочены,

холодно смотрят в раздевшийся сад.

Кони

Пенно-розовою вьюгой

плыли степью табуны.

Кони ластились к подругам,

были горды и сильны.

Днем ветра в их гривах пели.

Ночью пряталась Луна

от дождей.

Они летели

вровень с птицами…

Не смели

их неволить племена.

Вольно все и в дружбе жили:

кони, птицы, человек…

Было так…