Чужая курица. Избранная проза

Между тем красавица незаметно для меня выскользнула из крокодильих лап и растворилась в темноте. На её месте возникла другая. Она тоже голая, и лобок у неё выбрит так, будто только что родила ребенка. Однако привлекательность словно исходила из нутра, а вовсе не от косметики. Волосы на голове были короче – не крашеные, а свои, каштановые, завившиеся на плечах в симпатичные колечки, словно стружки под верстаком. Ногти на руках и ногах ярко накрашены. Это единственная искусственность, которую мне удалось разглядеть в ней. Всё остальное – во власти естественной простоты и гармонии. Она явно ниже ростом, чем первая; когтистые лапы висели далеко от её плеч. Груди заметно полнее, чем у предшественницы, хотя еще не утратили девичью устойчивость и упругость, что особенно бросалось в глаза, когда девушка поворачивала перед видеокамерами свой торс. Бедра широкие, пупок скрывался в элегантной ямочке. Щёки слегка порозовели. Я предположил: ей неловко от многочисленных глаз, устремлённых на неё. Эта девушка напомнила ту, что являлась во сне. Я поспешил снять её на камеру телефона.

Третья красавица напоминала секретаршу известного голливудского режиссера. Высокая, бритоголовая, худощавая. Отсутствие волос на голове подчеркивало особую артистическую утонченность. Макушка вознеслась на уровень крокодильей пасти, и со стороны казалось, что пресмыкающееся готово девушку съесть. Груди небольшие, узкие и вроде бы мягкие: при дыхании колыхались едва заметно из стороны в сторону. Соски смазаны чем-то белым. Казалось, будто из них струится молоко. Длинные ногти на руках накрашены розовым лаком, окружавшим ярко-красные сердечки. Она то и дело отгоняла комаров, за что получила предупреждение операторов. Тело, видимо, обработали средством от насекомых, бояться их вовсе не стоило, но она не могла преодолеть привычку и, взмахивая то одной, то другой рукой, заметно волновалась. Стройные загорелые ноги поставила на ширине плеч. Выбритая промежность подчеркивала худобу девушки, в сочетании с голым черепом это было неприятно. Я все-таки сфотографировал её, потому что в ней таилась какая-то изюминка, может быть, целый характер – нервный, впечатлительный. Она исчезла незаметно, будто провалилась в преисподнюю.

На её месте возникла толстушка. Короткие волосы выкрашены в три разных цвета: фиолетовый, розовый и красный. Большие груди с почти незаметными сосками свисали вниз, требуя себе опоры, но девушка не смущалась, поглаживая правой рукой левую грудь. Сочные губы время от времени улыбались; улыбка обнажала мелкие, ослепительные зубы. Ноги плотно сдвинуты, из-за чего выпячивался лобок; казалось, нет сил, которые могли бы заставить их раздвинуться. Живот напоминал большую пухлую подушку, кисти рук маленькие, как у девочки. Озорной цвет волос противоречил ее полноте, целомудрию и добродушию. Красный крокодил со своей высоты испуганно смотрел на девушку. Не сними я её на мобильник – в коллекции снимков явно чего-то не хватало бы. Исчезла толстушка столь же проворно, как и её предшественницы.

Пятая девушка казалась изможденной жизнью. У нее тонкие руки, серые волосы, заплетенные в тонкие косички, которые я не смог сосчитать. Голова достигала острозубой пасти крокодила, однако не верилось, что тот польстится на худобу. Зеленоватые, слегка светящиеся от фар глаза смотрели печально на операторов, приседавших перед ней. Ноги раздвинуты, выбритый холмик напоминал костлявый остроугольный треугольник. На левом плече – она стояла левой стороной ко мне – я рассмотрел татуировку: красный крокодильчик в той же позе, как и у неё за спиной. Тут же представил себе беззащитное существо, у которого не было сил противиться наглому деспоту. Крокодильчик пузатый и кровожадный, верная копия двойника. Мне показалось, что девушка посинела от ночной прохлады и что губы у нее напоминают спелые сливы. Сколько ни присматривался, я не заметил на ней даже следа косметики. Постарался заснять так, чтобы она выглядела как можно более привлекательной.

И вот на месте этого засушенного ангела, этого воплощения кротости и беззащитности, появилась рослая негритянка с небольшой курчавой головой и торчащими в разные стороны широкими грудями. Казалось, ее пухлые губы объелись яркой помады: настолько выделялись они вместе с синеватыми белками глаз на темнокожем лице. Девушка совсем не боялась комаров и с вызовом смотрела в объективы. Операторы лезли из шкуры вон в поиске подходящего ракурса, стремясь зрелищно запечатлеть чёрное тело на тёмном фоне. Мне тоже было интересно, как камера мобильника отразит необычные формы широкоскулого лица, развитой груди и стройных ног. Опасаясь лишний раз шевельнуться, я сделал снимок и поставил его на сохранение.

Не помню, что заставило смотреть это заштатное шоу. Сначала меня привлекла нагота женского тела, затем – проявившийся на подиуме характер участниц, и, наконец, азарт охотника, стремление как можно ярче запечатлеть увиденное. И всё вопреки нескончаемым атакам комаров и ещё более грозной опасности, которая могла возникнуть непредсказуемо со стороны владельцев джипов, организовавших сексапильное представление отнюдь не для меня.

Когда на месте негритянки появился без фигового листка парень, я должен был уйти. Возможно, я успел бы к автобусу, и все в моей жизни сложилось бы иначе. Но я ощутил уже некую нить, связавшую меня с происходящим, и не мог безболезненно порвать её. Отчасти виновато моё любопытство. Роскошные джипы, шикарные люди. Ни от кого не скрываются, никого не боятся. Часто ли подобное встречается в жизни? Надо либо сразу, плюнув через плечо, пройти мимо, преодолеть соблазн, либо осознать: коготок увяз – всей птичке кранты. Я решил досмотреть, что ещё придумали шоумены.

У парня жидкие волосы до плеч, длинные ресницы, густая тещина дорожка и выпуклый пупок. На безволосой груди вытатуирован голубь с надписью на крыльях: «Не забуду мать родную». Красный крокодил как будто дружелюбно положил ему острые лапы на плечи. Мне хорошо видно: парень не испытывал даже тени смущения за свою наготу. По его поведению можно подумать, что он ежедневно появлялся на публике в чем мать родила. Операторы старательно снимали его в профиль и анфас. Один из них подошёл близко ко мне; я разглядел, какие у него потрёпанные снизу джинсы. Каждая штанина заканчивалась белыми махрами. «Не от гламурной жизни старается», – невольно прилетело мне в голову. Между тем надо было решать: фотографировать парня или нет. Если не запечатлеть, то тогда зачем я тут остался? Последний автобус наверняка ушёл, владельцы джипов в мгновение ока будут дома, а я – или тащись пешком, или возвращайся на дачу. Пусть посидит в моем телефоне со всеми причиндалами. Снял голыша, убил беззвучно комара на шее и отполз вниз от куста, скрывавшего меня. Шел сначала по глубокой канаве, потом поднялся наверх. Ночь безлунная, беззвёздная. Хорошо знакомая тропинка вывела меня к трассе. Я решил идти по тротуару пешком. Запоздалый дачник возвращается с ведёрком клубники. Картина не Бог весть какая редкостная. Тротуар неплохо освещён, что уж говорить про магистраль! Не заметно ни одного столба, на котором тускло сияла бы лампочка. Я защищён высоким бордюром – можно не опасаться потока машин, лившегося навстречу. Неся свою тару в левой руке, достал мобильник и отправил домой SMSку: «Опоздал на автобус, иду пешком». Сегодня уже поздно – прочитают завтра. Но ответ пришел немедленно: «Ночуй на даче». Сотовый безмолвно сообщал: через десять минут наступит полночь.

Как растянулся для меня этот тревожный день! Невесть откуда взявшийся двойник президента взбудоражил на какое-то время меня. Я ведь не сразу поверил, что он двойник, а где-то в доисторической части души жила вера в доброго царя-батюшку. Хотелось выложить ему всё накипевшее в сердце. Подробное повествование о красном домике с белой крышей связано с подспудной надеждой на Его Величество. Вряд ли средний класс станет опорой нашего государства: его представитель может по заслугам слыть заурядным мотом, посещающим от нечего делать разные тусовки, включая шоу, недавно увиденное мной. Предприимчивый труженик – вот нерушимое основание, и оно надёжнее опоры моста. Смотришь – он не богат, но спустя какое-то время удвоил своё состояние непоседливостью и трудом. Подобный муравей способен обеспечить скорый прирост благосостояния страны. Впрочем, двойники над такими вопросами, похоже, даже не задумываются. Им важнее помакнуть в нужное время свой конец (я вспомнил всполошивший меня скрип ржавой петли).

Едва держался на ногах от усталости, тащась вперёд с одной только надеждой: поскорее ощутить собственным телом постель. Возвращаться не хотелось не в последнюю очередь из-за суеверия. Да и разве даёт дачный домишко ощущение всамделишного дома? Разве по-настоящему в нем помоешь лицо, руки, почистишь зубы? Воду мне приходилось таскать из речки, напоминающей непрозрачностью и цветом разбавленное молоко. Можно было полить огород, самому умыться, но воду для питья я приносил на дачу с собой. И тут размышления прервались: одна из машин прижалась к бордюру, резко остановившись. Это была ярко-красная Lada, будто только что скатившаяся с заводского конвейера. Дверца распахнулась – на меня смотрела женщина, которую я в юности безответно любил.

– Ты ли это? – спросила она.

– Как видишь.

Искал в её чертах знакомую и не находил. Лишь едва заметный промежуток между двумя передними зубами вверху оставался прежним. Он подтверждал, что в последнюю минуту 22 июня я встретился со своей первой любовью. Как и все рохли, жил в деревне на съёмной квартире. Мой соперник работал инструктором в райкоме партии. Ему светило скорое повышение и благоустроенная городская квартира. Он казался деятельным пробивным человеком, излучающим энергию счастья, которое – финиш для всех. Это была первая в городе безалкогольная свадьба. Я остался где-то на обочине её жизни, однако она все-таки не забыла меня. В её теперешней улыбке светилась усталость, возникшая из далёкого прошлого. У меня и вовсе не было уже ни усталости, ни улыбки.

– Садись в машину, – предложила она.

Так вот к чему эти сны и тревога! Вот что скрывала жизнь от меня! Вместо призрака – вот она, рядом, из плоти и крови, и яркие губы без помады, совсем как прежде.

– Новая? – спросил я, поудобнее устраиваясь на сиденье и разглядывая её.

– Бэушная. Теперь и покойников оживляют.

– Муж в области уже?

– Стала б я мотаться тогда. В школу пошёл, где ты когда-то работал.

– Что так?

– Завод у нас закрылся, а ты знаешь, что он значил для города. Стали щипать городскую администрацию – муж попал под сокращение.

Вот оно что! Сон бессовестно наврал мне, будто её муж умер от пьянства. Он здравствует, но учит уже не взрослых, а ребятишек.

– Ты каждый день ездишь?

– Да нет. Съезжу, заключу договора об оптовых поставках разного барахла, потом дрыхну без зазрения совести. Отсыпаюсь. И торгую в одном из своих киосков.

Торговка. Прежде глаза были чисты – ныне в них отражаются её морщинки. Бедра готовы вылезти из брюк. Джинсы облезлые: такие особенно неприятны мне. Я встретил однажды молодую даму, которая не положила, по-видимому, в критический день гигиеническую прокладку. На потёртых джинсах расплылось пятно, от него воняло за версту, и с тех пор мне казалось, что брюки – одежда не для женщин. А может, мне не понравилось, что её муж жив-здоров вопреки сновидению.

– Разве может мужчина хоть в чем-то понадеяться на свою вторую половину? – поинтересовался я.

– Разве может эта половина хоть в чем-то положиться на мужика?

Она рассмеялась, и я увидел у нее во рту с левой стороны мостик из желтого металла.

– Поедем ко мне на дачу?

– А она далеко?

– Да нет, в два счета доберёмся.

Машины равнодушно мчались мимо, мы пристроились в хвост одной из них. Я сразу не подумал о том, как отсюда свернуть к даче. Спохватился, когда Lada проскочила мимо поворота на противоположной стороне. Пришлось возвращаться назад. Магистраль разделяют две жёсткие металлические перегородки. Благодаря им, расстояние между одним и встречным потоками включает путь до ближайшей развязки, который нам и пришлось преодолеть.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– Никто ее не прошмонает? – спросила она, заглушив мотор.

– Да нет. Стёкла как ночь. Не видно, есть ли в ней блаженствующая парочка, а развлекающихся в авто полуночников пруд пруди. Значит, скорее можно подумать, что в тачке кто-то находится.

Она включила противоугонное устройство и тихо захлопнула дверцу. Мы очутились перед моим забором.

– Ну и дачка у тебя. Курятник – и тот больше.

Меня задело её замечание. Неужели она, изжевав уже часть своих зубов, не поняла, что дело не в размере, а в чем-то гораздо более сложном. Что толку, если у неё с мужем стоит где-нибудь коттедж, на котором они бывают два раза в год, ничего, кроме цветов, не выращивая. И все-таки мне надо было как-то оправдываться.

– Поговаривают, тут ресторан собираются построить, так что особо шиковать – не по теме, – пояснил я, взглянув мысленно её глазами на убожество собственной новостройки.

Моя давняя любовь оказалась очень тяжёлой. Я предупредил её, что с обратной стороны забора колючая ежевика и крапива – осторожность не помешает. Она смело прыгнула. «Не будь на ней штанов, завизжала бы», – мелькнуло у меня в голове. Сам я не ахти как удачно сиганул в кусты, расцарапав до крови руку.

Зажёг толстую свечку, стоявшую в банке из-под пива. Изнутри домик ей понравился.

– Сам все сделал?

– Да.

– Молодец. А мой молотка в руках ни разу не держал.

Мне не хотелось, чтоб она рассказывала про своего мужа.

– Давай поужинаем, – предложил я, закрывая окно занавеской из непрозрачной материи.

У меня к одному из столбов прибит длинный вместительный шкафчик. Я хранил в нем на всякий случай полбуханки хлеба, кусок соленой ветчины и пару помидоров, которые я прятал бурыми, а сейчас они уже покраснели. Из самого главного тайника, из подполья, извлёк бутылку настойки, последнюю из моего запаса. На старую газету насыпал из ведёрка клубники. Это всё, чем я на тот момент располагал. Она, к моему удивлению, ухитрилась прихватить с собой сумочку и достала из неё кусок копчёной колбасы, плитку шоколада и банку пива. Стол получился если не роскошный, то изобильный, но сидеть нам пришлось на полу: мебелью я пока не обзавёлся. Накануне он тщательно выметен мною, так что похвалила она не зря. На плотной белой материи – ни соринки.

– Ты все обижаешься?

– Что было – быльём поросло. Ты счастлива?

– Горьким счастьем. Он слишком хороший. Один из немногих райкомовцев, кто не смог благополучно пристроиться.

– Пришей-пристебай?

– Да хоть и так. Даже свинья ищет себе корыто. Детям-то помогать надо, если не хочешь, чтоб они надорвались, учась и одновременно работая. Короче, я тяну, как бурлачиха, баржу против течения.

– Давай лучше выпьем за встречу, – предложил я, чувствуя, как когда-то дорогой облик уходит, тускнея, еще дальше от меня.

В моем шкафчике только один стакан, и я, чтоб не нарушить правил гостеприимства, отдал его ей, а себе плеснул самодельного напитка в банку из-под кильки.

– Ну, поехали!

– Поехали, – повторила она.

Выпила сто граммов, не моргнув глазом. «Молодчина», – внутренне одобрил я, выпивая вслед за ней. Закусили хлебом с ветчиной и помидором. Пока она ела клубнику и похваливала, я рассказал ей о человеке, похожем на президента, который назвался его двойником и не имел переднего зуба.

– Шантрапа местная, – сказала она категорически.

– Как это шантрапа?

– А вот так. Президенту наверняка нет дела до твоего домика; значит, кто-то устроил инсценировку, чтоб выведать что-либо у тебя или просто выпить на халяву твоей наливочки.

Её решительный тон обескуражил меня.

– Но он же в курсе многих вещей, которые для шантрапы – тёмный лес.

– Ошибаешься. Теперь она обо всём имеет представление. Клубнику сам вырастил?

– Сам.

– Почему жена сачкует?

– У неё других дел по горло. Ты вот не хочешь ковыряться на огороде.

– Я – ветер в поле, ветер в голове. Разве я могу ковыряться?

– Детей пристроила?

– Ну, как пристроила? Учатся. Старший в США ездил на стажировку. А почему у тебя силёнок не хватило на приличный дом с прихожей да кухней?

Меня обидел её вопрос из-за слова «приличный».

– Я неприличный построил – и то мне житья не дают. Охрана президента, двойник президента.

– Значит, на землю кто-то зарится.

Свечка пустила пухлую слезу, застывшую на банке.

– Говорят, будто ресторан здесь воздвигнут. Только не верю я во всё это. Деревня хороша для картошки, огурцов и прочего, а не для разгула. Кто будет его посещать?

– Найдутся любители. Шоссе рядом. Появятся зазывалы. Рекламу развесят – слюнки потекут. Кстати, у тебя клёвая настойка вышла. Что ты добавил в яблочный сок?

– Секрет фирмы. Давай еще по сто граммов?

Она подставила стакан, и я наполнил его. Не забыл и свою жестяную банку. Выпили. На этот раз съели её колбасу. Гостья проголодалась не меньше хозяина.

– Можно у тебя курить?

– Представь, нельзя. Тут у меня полная герметизация. Чтоб проветрить, придётся открывать дверь. Комары нас выживут. Ешь лучше клубнику.

Она ела клубнику, а я тайком разглядывал её. Неплохо сохранил в памяти девичий облик: в глазах незатухающие огоньки, на спине – длинная коса, которая моталась из стороны в сторону. Из-за этой косы она мне и понравилась. Помню, песню на уроке: «У неё коса пшеничная, родниковые глаза…». А я всё пялился на роскошные волосы, сбившие с панталыку. Они своей мягкой россыпью охмурили меня, отвлекли от учёбы. Непоседливая хозяйка русой красы давала сдачи всем, кто на это напрашивался. Отнюдь не многие из мальчишек рисковали дернуть за косу. На две параллели она была одна: подружки давно обзавелись короткими стрижками, за которыми проще ухаживать и которые не мешают. Меня волновал изменившийся цвет собранных вместе волос. Помню, на перемене как-то не утерпел, дёрнул её не сильно за косу. Случилось это после контрольной по математике. Я ждал, что она набросится на меня разъярённой фурией, но случилось иное. Обернулась ко мне и спросила: «И ты тоже?». Я готов сквозь землю провалиться, когда увидел слезинки в уголках глаз. Для неё это трава забвения, для меня – нет. От косы – ни слуху ни духу. Передо мной лощёная брюнетка. Волосы на голове, как у мужчины; джинсы напряглись от располневших ляжек. Груди на её фигуре выглядят теперь чем-то чужеродным. А морщинкам, видать, понравились глаза: они почти все сбежались к ним. Люто изменилась моя первая любовь, однако и меня жизнь изрядно потрепала: седых волос не счесть.

– Тепло тут у тебя, – сказала она. – Можно спать, раздевшись.

– А зачем ты бочку катишь?

– Я не качу, просто сейчас во всем размах должен быть.

Она отломила кусочек шоколадки и стала сосать его по-детски, а я смотрел и вспоминал, какие ровные стройные зубы были у неё. Давно ли? Но она всегда отличалась умом и наблюдательностью, что позволяло ей хорошо учиться, не напрягаясь.

– Ты вот считаешь двойника президента жуликом, а что скажешь на это?

Я показал ей свои недавние фотографии. Она рассматривала внимательно девушек, парня, фон, на котором они сняты.

– Что это за красный крокодил?

– Понятия не имею. Граффитчики намалевали. Я думаю, его выбрали случайно.

– Ой ли?

Мне, честно говоря, уже наплевать на всё. Я так устал, что хотел лишь одного: подушки. День, обозначенный двумя двойками, выжал из меня жизненные соки, однако уходить вроде бы и не собирался.

– Тебя никто не заметил?

– Нет, конечно. Ночь хоть глаза выколи. И фары, вылупившиеся на крокодила.

– Даю руку на отсечение, рядом с твоим огородом.

– Само собой, рядом. А к президентской трассе ещё ближе.

– Значит, тебя могли выживать из-за красного крокодила.

– Из-за красного крокодила?

– Представь себе.

– Почему?

– Какой-то тут есть криминал. Опасаются огласки.

– Кто?

– А может быть, те пузаны, что возле джипов стоят.

Сон мой как рукой сняло. День с двумя двойками продолжался. Если бы они никого не боялись, то не стали бы собираться ночью, когда нормальные люди преспокойно дрыхнут. Значит, им было что скрывать. Но причём здесь красный крокодил? Граффитчики малюют не только крокодилов, но и драконов, трансформеров всяких, и чего только они не презентуют публике! Ими разукрашены пролёты мостов, ограды коттеджей, заборы, пеналы, ракушки – даже деревья. Граффитчики – самый трудолюбивый народ на свете. Так неужели красный крокодил появился не случайно? Я не мог в это поверить.

– Я попробую их расколоть, – сказала негромко она.

– Как расколоть?

– А вот так. Мне сейчас деньги позарез нужны, иначе мой мелкий бизнес станет нулевым.

– Но они же не с Луны свалились. Они тебя в бараний рог свернут, несмотря на то что ты мадама.

– Не свернут, кишка тонка. Не лыком шита.

Она достала из своей сумки маленький пистолет. В тусклом свете матово блеснул воронёный ствол. Я почувствовал себя неуютно в домике.

– Маслят полно. Ни одного ещё не израсходовала.

– Ты чокнулась.

– У меня разрешение.

– Как ты его достала?

– От наших ментов.

Я не стал уточнять, от каких это наших, поинтересовался только, зачем ей оружие.

– Ты же видишь, приходится мотаться по ночам, мало ли что может стрястись.

– А меня ты не продырявишь?

– Смотря как будешь себя вести, – заметила она. – Я замужем, и мужу не изменяю.

Прощай, моя первая любовь, закрытая в свинцовой дыре! Дорога к твоей двери навсегда для меня размыта. Мне и так не до любви, а тут еще ставят такого грозного привратника.

Спрятала пистолет в сумочку и сказала:

– Давай сделаем так. Я перекину твои фотки в свой мобильник и поеду с ними. Проясню всё. Если что не так, они от меня не отвертятся.

– Шантажировать будешь?

– А что мне остаётся делать? Для них миллион ничего не значит, а для меня – спасение.

– Миллион? У тебя крыша поехала.

– Не поехала. Если тут криминал, они дёшево отделаются. Тебе предлагаю тридцать процентов.

– Ни в коем случае. Мне на чужие деньги плевать. Я удалю эти снимки, чтоб они тебя не соблазняли.

– Не спеши. Не хочешь рисковать – не надо. Но ты сам когда-то говорил, что моё имя для тебя не пустой звук. Вспомни, как увивался за мной. Во имя этого прошлого я и говорю: отдай их мне, потому что я лечу в пропасть и готова ухватиться за соломинку.

– Пойми, снимки могут перевернуть твою жизнь вверх тормашками. Ты станешь преступницей, уподобишься последним отморозкам. Что меня заставило ночью фотографировать? Там была девушка, похожая на тебя.

– У меня в её возрасте коса пятки скрывала.

– Но все-таки. А еще я хотел проверить в ночное время камеру телефона.

– Эта проверка дала клёвый результат. Все видны, как на ладони, за исключением, пожалуй, тех, что торчат возле джипов. Свет их не тревожил, а они, согласись, не заслуживают спокойной жизни, купаясь в роскоши. У многих порой куска хлеба нет.

– Ну, делай, как знаешь, а меня уволь: мне кажется, зло съедает своих поклонников с потрохами. Они и так получат своё.

Сбросив через блютуз снимки в свой мобильник, она удалила их из моего.

– Зачем ты это сделала?

– Скоро поймешь и будешь меня благодарить.

Я предложил гостье выбор: оставшиеся до рассвета часы проспать внизу или лезть наверх.

– А в чем разница?

– Крыша прозрачная, лучше прогревается, там ночью теплее.

Она полезла наверх, прихватив свою сумочку. Я уверен, что ей пришлось раздеться там донага.

Уже улегшись на мой матрац, она спросила:

– Ты яблочный сок водой разбавлял?

Чтоб она успокоилась и уснула, я ответил сквозь дрему:

– Не водой, а березовым соком.

И мы, должно, одновременно уснули, оставив позади все волнения суматошного дня.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Утром я понял, что мне предстоит провести на даче еще не один хлопотный, а может, и опасный час. Она не переменила вчерашнего решения. Я должен был дожидаться здесь ее возвращения. Вернее, не должен; я мог сказать ей, что у меня семья и катись ты со своим сумасбродством куда подальше. Но я не сказал ничего. Давнишнее что-то, почти детское, привязывало меня к ней. Я молча согласился и предложил лишь помолиться на дорогу.

– Не верю я ни во что, – отказалась она.

– Разве тебе таскать молитву на своей спине?

– Не знаю я ни одной. Даже «Отче наш» не знаю. У меня не сердце в груди, а пористый сухарь.

– Давай по книжке прочитаем. Это особая молитва. Ты помнишь, как престольный праздник в нашем селе назывался?

– Нет. Мои старики неверующие.

– Так я тебе скажу. Это был день Михаила Архангела, который праздновали в середине ноября, когда с основной работой было покончено. Слышала бы ты, как звучала молитва у нас. Почти неграмотные старушки превзошли в гармонии хор имени Пятницкого. И мне все кажется, что та молитва до сих пор хранит меня.