История Брунгильды и Фредегонды, рассказанная смиренным монахом Григорием. Часть 2

Полгода спустя неприметный хеландий с квадратным парусом пришел из Константинополя в порт Марселя. Длинный путь прошел без происшествий, ведь торговые пути еще исправно функционировали, и корабли ходили по Средиземному морю, не боясь пиратов. Лет через сто арабы перекроют эту дорогу окончательно, и Европа станет задворками мира на долгие полтысячи лет, а ее города покинет половина жителей, чтобы снова стать крестьянами. Их навыки перестанут быть нужными кому бы то ни было, ведь виллы знати сами начнут производить все, что им необходимо для жизни. Со смертью портов с их пошлинами и городов как ремесленных центров окончательно деградирует и династия Меровингов, которая по старому римскому обычаю содержала профессиональную дружину, платя ей золотом. Они так и не смогли додуматься до феодализма, а потому проиграли. Старый Рим умер, и это понял только Карл Великий, который стал раздавать землю за военную службу. Но это произойдет еще так нескоро… А вот прямо сейчас Марсель процветал, и туда ежедневно приходили корабли из Империи, привозя вино и ткани, пряности и папирус, ювелирные изделия и оливковое масло. Половина города принадлежала королю Хильдеберту, а вторую выторговал себе король Гунтрамн, безмерно жадный до купеческих податей и столичных товаров.

Гундовальд вез с собой огромную казну, что дали ему имперские чиновники на ведение войны. По их замыслу, он должен нанять войско, перебить своих братьев и стать королем франков. Знать Австразии в лице герцога Бозона выразила свое самое горячее желание видеть на троне вместо сопливого мальчишки настоящего мужа, и евнухи купились как малые дети. Они еще не знали этого проходимца. Десятки тысяч солидов в виде монеты, тканей и дорогой посуды были отправлены с Гундовальдом в Марсель. И вот теперь все это немыслимое богатство разгружали люди местного епископа Теодора. Он имел письмо из самого Меца, где ему предписывалось встретить этого человека и дать ему коней.

До Авиньона, где нового короля ждал беглый бургундский патриций Эоний Муммол, было рукой подать. Именно оттуда должен начать свое победоносное шествие король Гундовальд, присоединяя по дороге все новые и новые отряды франков. Но в Авиньоне все пошло совсем не так, как задумали хитроумные константинопольские евнухи.

– Тут, король, за последний год кое-что произошло, – задумчиво постукивал пальцами по столешнице Эоний Муммол. – И это может сильно поменять наши планы.

– О чем ты говоришь? – воскликнул Гундовальд. Он в своих мечтах уже видел себя королем, а тут, словно ведро ледяной воды на голову вылили.

– Епископ Эгидий, от имени которого с тобой вели переговоры, отстранен от власти. Он втайне служил королю Хильперику, и теперь его партию свергли. Герцог Луп отправлен в изгнание, а другие герцоги едва не казнили его. Думаю, тебе сейчас здесь не будут рады.

Гундовальд опустился на скамью без сил. Неужели, все, что он делал, было напрасно? Столько лет потрачено зря! А ведь мама так хотела этого!

– Но ты не волнуйся, – успокоил его Муммол. – Это же Франкия. Тут вечно что-то происходит. Ты не успеешь оглянуться, как вернешься сюда снова.

* * *

В это же время. Прованс. Земли короля Хильдеберта.

Армия Гунтрамна Бозона вошла в мятежный Марсель. Мыслимо ли дело, епископ Теодор посмел принять самозванца и дать ему лошадей до самого Авиньона. Герцог, пылая праведным гневом, бросился к королю Хильдеберту (а если быть более точным, то к его матери), и предложил избавить страну от новой междоусобной войны. Он отправит своих «верных» в этот поход, взяв из казны только зерно на прокорм. Он так горел негодованием, так преданно заглядывал в глаза, что Брунгильда позволила ему возглавить армию Австразии.

– Епископа взять, и в келью под замок! – скомандовал он, не обращая внимания на священников, потерявших дар речи от такого беззакония.

– Ты что творишь, герцог? – возмутился епископ. – Я тебя сейчас прокляну, исчадие сатаны!

– Проклинай! – махнул рукой Бозон. – Плевать я на тебя хотел! К королю на суд поедешь. Там ему объяснишь, как ты тут самозванца привечал.

– Да у меня письмо было от… – Теодор внезапно замолчал, увидев не на шутку заинтересованные лица слушателей. – Я об этом только королю расскажу, – сказал, насупившись. – Ведите меня в келью, проклятые язычники! Что б вас на том свете черти жарили!

Гунтрамн Бозон был доволен. Марсель приведен к покорности, и теперь ему нужно без промедления вести войско к Авиньону, не то армия Бургундии успеет туда первой. А это в его планы не входило совершенно. До города, где прочно окопался старый товарищ Эоний Муммол, всего четыре дня пути. Пешее войско может проделать этот путь и за три, но нужен стимул.

– Воины! – заорал герцог. – Если придем в Авиньон за три дня, то окрестные деревни ваши! Гуляем!

Радостный крик был ему ответом. Франки очень не любили походов без добычи.

* * *

Четыре дня спустя. Авиньон. Австразия.

Авиньон встретил Бозона промозглым мелким дождем. Река Рона петлей окружала его, и герцог цепким взглядом воина отметил, что город уязвим лишь с одной стороны. А вот зачем он это отметил? Ведь тут его ждал верный друг! Герцог и не задумывался об этом, такие вещи получались у него сами собой. Старый Авенионус процветал при римлянах несколько столетий, и даже сейчас то тут, то там, герцог видел следы былого великолепия. Как и везде, старые постройки разбирались на кирпич, чтобы построить из него очередную базилику, а то и вовсе какой-нибудь уродливый дом, ничуть не похожий на прекрасные римские строения. Впрочем, такое творилось повсеместно и никого уже давно не трогало. Дом Муммола стоял в центре, внутри городских стен, и выделялся своими размерами. Дом и сам не сильно отличался от крепости. Толстые стены, низкие двери и небольшие окошки. Патриций серьезно относился к своей безопасности. Впрочем, сейчас он с самым радушным видом встречал на крыльце дорогого гостя.

– Ну, и где этот олух, наш новый король? – спросил Бозон у патриция Муммола, обнявшись с ним.

– Да я его на Корсику отправил, – пожал плечами патриций. – Пойдем, ужин готов. У меня вино из Империи. По такому случаю грех не выпить.

– Выпьем, конечно! – обрадовался Гунтрамн Бозон. – А золото где?

– У меня в подвале, где же еще, – удивился Муммол. – Он же налегке уходил. А я на его золото новую армию наберу, и тогда призову его править.

– Ты серьезно? – Бозон даже поперхнулся вином, которым запивал сейчас жареное мясо.

– Да ты с ума сошел, что ли? – удивился Муммол. – Нет, конечно. Это я ему так сказал. У нас же с тобой уговор был.

– Тьфу, напугал, дьявол! Так что, все как договорились? Золото пополам? – деловито спросил Гунтрамн Бозон, обгрызая баранью ногу.

– Пополам, – кивнул Муммол. – Твое здоровье! Кстати, а ты слышал, как бывший граф Евномий отдает свои долги? Забавная история приключилась, я чуть живот не надорвал.

– Это турский граф, что ли? – оторвался от мяса Бозон. – Нет, не слышал.

– Так вот, Евномий этот у одного еврея денег занял, чтобы налог вовремя внести[13], а когда срок пришел долг отдавать, то отдавать и нечем было. Область у него совсем оскудела, то дли чума, то ли оспа прошла, то ли дождем все смыло. Не суть. А проценты ведь растут! В общем, он того еврея убил и в колодец бросил.

– Хороший способ деньги возвращать, – оценил Бозон. – А дальше что было? Тело нашли?

– Родственники нашли, представь, – захохотал Муммол. – Графские слуги тело в тот колодец бросили, что прямо у его дома был. Ну, не дурни ли?

– Вот ведь ленивые скоты, – согласился Бозон. – Высечь бы их за такое! Нет, чтобы подальше отнести. А судья что сказал?

– А ничего! – торжествующе заявил Муммол. – Расписок нет, свидетелей нет, а граф на Евангелии клятву принес, что знать не знает, откуда в его колодце взялся дохлый иудей. Сам подумай, кому поверят: графу, который на Евангелии поклялся, или ростовщику из проклятого племени, что Христа распяло. Оправдали Евномия.

– Вот это поворот! – Бозон даже есть перестал. – А что, так можно?

И он загрустил, подсчитывая в уме, сколько денег мог бы сэкономить, если бы отдавал долги подобным образом. Получилось так много, что герцог загрустил еще сильнее. Но тут его осенило.

– А ты догадался этому олуху сказать, чтобы он у ромеев еще денег попросил? – поднял на патриция глаза Бозон. – Вдруг еще раз получится?

– Обижаешь, – хищно усмехнулся Муммол. – Он как на Корсику прибудет, первым делом в Константинополь напишет. Великий император, армия, мол, почти собрана, дайте денег, и Галлия у ваших ног.

– Неужели купятся? – задумчиво спросил Гунтрамн. – Ну, не совсем же они там тупые.

– А вдруг? – жуя жесткое, сильно перченое мясо, спросил Муммол. – Разве мы что-то теряем? Думаю, попытаться нужно. Ну что, ты в деле?

– Само собой, – решительно кивнул головой Гунтрамн Бозон. – Грех такую возможность упускать. Тут золото само в руки идет, только успевай подбирать.

И два благородных аристократа, патриций и герцог, продолжили праздновать. У них был отличный повод. Никогда они еще не зарабатывали столько денег так легко и так быстро.

Глава 3

Год 6093 от Сотворения Мира (585 от Р.Х.), январь. Тулуза.

Десяток всадников под командованием Хуппы проделал путь до Тулузы за пару недель. Он не стал брать с собой «верных» королевы, наоборот, его выбор удивил бы человека непосвященного. С ним скакала какая-то отпетая шваль, ослепленная вознаграждением, и взятая чуть ли не на ближайшем рынке. Эти наемники, как и все другие, любили золото, баб, пожрать и выпить. А на остальное им было плевать. Держать язык за зубами они тоже не умели, и как раз этого от них никто и не требовал. Хуппа очень хорошо уяснил, что именно от него хочет госпожа, а потому нашел тех, кто исполнит свою роль, не задавая лишних вопросов.

Принцессу вытащили из церкви буквально чудом, ведь в город уже вошли люди короля Гундовальда. Герцог Дезидерий, Ваддон, бывший майордом Ригунты, епископ Сагиттарий, вездесущий Гунтрамн Бозон и сам Эоний Муммол поддержали новоявленного короля, который объезжал в Аквитании город за городом[14]. Тулуза присягнула ему, когда войско обложило город. Поговаривали, что даже епископ Бордо, клявшийся в верности королеве Фредегонде, послал к Гундовальду гонца с выражениями преданности. Нужно было уходить, и очень быстро, иначе все дороги на север скоро будут перекрыты. Эти земли кишели армиями всех королей одновременно, и они больше грабили, чем наводили порядок. Юг Галлии, до самых Пиренеев, принял самозванца сразу и безоговорочно. Знать, измученная постоянными переделами земель между правителями, желала спокойствия и стабильности. Она хотела своего собственного короля, и она его получила. Дезидерий, ограбивший до нитки дочь своего повелителя, оставил у церкви стражу, которая охраняла покой Ригунты. Ну и следила заодно, чтобы та не сбежала.

– Этих берем в ножи, выводим девчонку, и ходу, – процедил Хуппа, и наемники понятливо кивнули. В ножи, так в ножи. Им за это платят, в конце концов. Два франка, дремавших у входа в базилику, были зарезаны одновременно. Они даже не успели достать мечи.

– Госпожа! – склонился Хуппа перед дочерью своей королевы.

– Почему так долго? – презрительно заявила та. – Я прикажу тебя высечь, Хуппа, когда вернемся домой.

– Как будет угодно моей госпоже, – ответил граф с каменным лицом. Наглая девчонка не забывала напомнить ему о том, что графом он был далеко не всегда. – Но нам надо спешить. Здесь скоро будут воины короля Гундовальда, и монастырь – это лучшее, что вас ждет.

– Они не посмеют! – побледнела принцесса. – Я дочь короля!

– Еще как посмеют, – уверил ее Хуппа. – Вспомните свою тетку Теодогильду. Она сгнила в келье заживо. Говорят, ее насмерть заели вши.

– Уходим! – решительно сказала Ригунта. – Ну, что же ты встал?

– Ваши вещи, госпожа? – вопросительно посмотрел на нее граф-конюший.

– Мои вещи? – зло рассмеялась Ригунта. – Они все на мне. Дезидерий был так добр, что оставил мне немного денег, как раз на кусок хлеба в день. Все остальное он забрал.

– Тогда в путь, госпожа, – почтительно сказал Хуппа.

Они выскочили из городских ворот, когда воины Гундовальда нашли убитых у церкви.

– Ушла! – разочарованно сплюнул Гунтрамн Бозон, разглядывая трупы. – А ведь можно было за нашего королька выдать.

– Так она племянница ему, – удивился Дезидерий, хмуро разглядывая трупы своих людей. – Кто же их поженит?

– С нами же епископ Сагиттарий! Забыл? – посмотрел на него Бозон с недоумением. – Гундовальд ему кафедру в Тулузе обещал. Наш пьяница его за это хоть с римским папой обвенчает. Или вон с той козой! – ткнул он в чудом уцелевшее животное, которое пугливо выглядывало из-за церковной изгороди.

– Да, этот может, – задумчиво подергал себя за бороду Дезидерий. – И как он епископом стал, ума не приложу. Из моего коня и то епископ лучше получился бы, ей богу.

Сагиттарий был личностью легендарной. Будучи епископом города Гап, он так преуспел в грабежах и насилиях, что слухи о нем будоражили людей по всей Галлии. Служитель божий ходил в военные походы и разил врага собственной рукой, что для священника было совершенно немыслимым грехом. Он пропускал службы, потому что заканчивал пьянствовать только под утро, а в его доме не переводились непотребные девки. Его лишали сана, но он невероятными усилиями возвращался назад, к вящему горю своих прихожан, которым приходилось прятать от него жен и дочерей. Действительно, ну что ему стоило обвенчать дядю с племянницей, если сам Претекстат Руанский сделал нечто подобное совсем недавно.

– Ладно, пойдем, расскажем королю, что убежала наша принцесса, – сплюнул Бозон. – Да и выпить хочется уже.

Гундовальд в это время пребывал в доме епископа Тулузы Магнульфа. Стол был накрыт богатый, и вино лилось рекой. Епископ сидел мрачный, ведь ничего хорошего от всего этого безобразия он не ждал. Гнев короля Гунтрамна будет страшен. С каждым выпитым кубком настроение пирующих улучшалась, крики становились громче, а похвальба все отчаяннее. И только преосвященный Магнульф сидел мрачнее тучи. Сброд из отъявленных разбойников и авантюристов, что расположился в его в покоях, приводил его в откровенное отчаяние.

– А что это ты, епископ, невесел, – остро глянул на него Сагиттарий. – Или не веришь в победу нашего короля? – Гундовальд услышал этот вопрос и вопросительно посмотрел на священника.

– Не верю, – коротко ответил Магнульф. – Ты выдаешь себя за сына Хлотаря, но правда это или нет, я не знаю. Он ведь не признал тебя. Да и не может быть, чтобы у такого, как ты, что-то путное получилось. Ведь ты даже на щите устоять не смог, когда тебя по полю несли[15].

За столом установилась звенящая тишина. Гундовальд, которому кровь бросилась в лицо, заявил:

– Я сын Хлотаря, и скоро я возьму то, что мне причитается по праву. А Париж будет моей столицей, как во времена отца. Ну, ничего, мои послы уже у брата Гунтрамна, он отдаст мою долю.

– Неужели у франков больше не осталось королей, если такой, как ты собрался править? – с горечью спросил епископ. – Вот ведь горе нам, грешным!

– Да как ты смеешь говорить такое самому королю? – заревел Муммол и влепил епископу пощечину. Тот упал на пол, а Дезидерий с Ваддоном, осыпая его руганью, вытащили старика на улицу. Несчастного епископа начали избивать кулаками и древками копий, не обращая внимания на горожан, которые возмущались неслыханным варварством. Когда мучители устали, Муммол скомандовал:

– Вышвырнуть бунтовщика из города! И телеги сюда гоните, будем его добро грузить!

Герцоги Гундовальда никогда не терялись в подобных случаях. Не растерялись они и сейчас.

* * *

Отряд Хуппы скакал уже два дня, и принцесса совсем выбилась из сил. Они расположились на небольшом хуторе, выгнав оттуда хозяев. Ведь не только всадникам, и лошадям тоже нужен был отдых. В январе даже в Аквитании довольно холодно, и вечер у теплого очага был просто необходим уставшим людям. Тут нашелся запас еды и вина, и наемники расположились у огня, осоловев от непривычной сытости. Ригунта брезгливо ела слипшуюся в мерзкий комок кашу из разваренного овса, но молчала, проявляя несвойственную ей осмотрительность. Ей не о чем говорить с этим быдлом, и она удалилась в соседнюю комнатку, где легла спать. Она была просто разбита. Сопровождающие пугали ее до дрожи, и даже сквозь завесу беспримерной наглости, которой всегда отличалась Ригунта, начали пробиваться робкие ростки понимания. Ей нужно вести себя тихо, как мышка, иначе случится беда. За хлипкой дощатой стеной нарастал пьяный шум, и она свернулась калачиком под какой-то рваниной, заткнув уши. Ей безумно хотелось спать. Она ложилась и так, и эдак, но гул за стеной все равно доносился до нее. Наемники и не думали успокаиваться. Напротив, они затянули песни, надрывая пропитые глотки. Они нечасто видели в своей жизни вино. Такая откровенная рвань с оловянными глазами людей, готовых зарезать за грязные портки, могла пить только мутную брагу из заквашенного ячменя. И почему за ней послали именно их? Неужели у матушки, что б ей икалось, не нашлось «верных», чтобы спасти свою единственную дочь. Вскоре Ригунте удалось задремать, но ненадолго. Грубым движением кто-то перевернул ее на спину, а жадные руки задрали платье и нижние юбки на лицо.

– Ну-ка, девка, не кобенься! – услышала она пьяный голос. – А то не посмотрю, что ты из благородных, и по морде врежу.

Что это? Ригунта завизжала от ужаса, а за стеной раздались подбадривающие крики.

– Да не ори ты, дура! – завозился на ней наемник, дышащий ей в лицо ядреным винным духом. – А то в рыло суну. Тебе еще остальных парней ублажать. Лежи спокойно, не то порвут тебя, как кошку.

– Хуппа! Хуппа! Спаси! – заверещала Ригунта, но ее призыв остался без ответа. Между ног стало больно, и она закричала еще сильнее.

Это никак не заканчивалось. На ней пыхтел и сопел пьяный оборванец, который в прошлые времена не подошел бы к ней даже на бросок копья. Да что же это делается? Измученная девушка потеряла сознание. Она не знала, что Хуппа, притворивший пьяным, отдал золотой тремисс первому наемнику, который вышел от нее довольный, завязывая ремень на штанах.

– Я проспорил! Получи! – сказал граф с видимым сожалением. – Жалко денег, конечно, но спор есть спор. Я и не думал, что тебе духу хватит девку из благородных огулять.

– Да по мне хоть королева! – пьяно хохотнул наемник. – Баба есть баба. Давай сюда золотой! Парни, ваша очередь. Девка сладкая, как медовый пряник!

* * *

В это же время. Мец. Австразия.

Отец Леонтий читал королеве Брунгильде житие святого Афанасия Великого, подвижника из Александрии. Та слушала, не отрываясь. Пять раз ариане изгоняли из лона церкви великого святого, но каждый раз он возвращался и нес свет истины. Несгибаемый был человек, удивительно даже. Брунгильда, которая сама росла в арианской вере, поморщилась, вспомнив о дочери Ингунде. Та осталась верной православию, и немало натерпелась из-за этого в еретической Испании. Даже ее родная бабка, мать Брунгильды, мучила бедную девочку непрерывно и требовала отречься от истинной веры. Один раз чуть в пруду не утопила. Брунгильда вздохнула. Она в свое время легко перешагнула это препятствие, понимая, что иначе ее затопчут те самые епископы, которые верой и правдой ей сейчас служат. А вот дочь оказалась в своей вере тверда.

Леонтий стал чтецом в ее домовой церкви месяц назад, и он очень нравился ей. Молодой благообразный мужчина, с красивым одухотворенным лицом, он имел глубокий насыщенный голос, который проникал в самую глубину ее сердца. Она была одинока. Красивая женщина медленно старела без мужской ласки, и всей ее жизнью стал сын. Ему скоро исполнится пятнадцать, а значит, он станет совершеннолетним. Сигиберт в его возрасте пропадал на охоте, беря кабана на копье. Да и в походах уже успел побывать с отцом Хлотарем. А сын как будто не от него. Нескладный, совершенно бесцветный мальчишка, который из всех удовольствий предпочитал ловлю рыбы сетью, словно монастырский арендатор. Не слишком почетное занятие для короля-воина, даже, скорее, постыдное. На ком бы женить сына? Ум королевы работал под переливы медового голоса священника, и она потеряла нить его повествования. Да, точно! Пора его женить. А вот на ком? Дочь баварского герцога? Сразу нет! Бавары и так слишком сильны. Из тюрингов невесту взять? Там и нет никого из знати, старый Хлотарь на славу потрудился. Дочь лангобардского короля? Тоже нет, это означает ссору с Империей, крупнейшим торговым партнером. С длиннобородыми воевать скоро. Еще одну испанскую принцессу за него взять? Да без надобности это. Ингунды достаточно, родство и так крепкое. Дочь аварского кагана? Или князька сербов? Брунгильда прыснула со смеху, и изумленный чтец остановился. Он перешел к трагической истории, когда великого святого обвинили в изнасиловании, и в этом не было совершенно ничего смешного. Служанка Файлевба, стоявшая рядом, как тень госпожи, тоже удивленно посмотрела на Брунгильду.

Ну, точно! Файлебва! Вот и жена ее сыну. Очень красива, очень глупа и полностью ей послушна. Что ж, решено! Быть девчонке королевой.

– Леонтий! – махнула она рукой. – Давай продолжим завтра. Устала я что-то, отдохнуть желаю.

– Конечно, госпожа! – склонился он, преданно поедая ее глазами. – Как скажете!

Ну, до чего же красив, отстраненно подумала Брунгильда. И как смотрит на нее! А может пригласить его почитать что-нибудь на ночь?.. Нет! Нужно гнать от себя грешные мысли. Нет у нее права на слабости, ведь тут же разорвут волки, что окружили ее и ее сына. Сразу же разорвут. Нельзя! И она, сопровождаемая стайкой служанок, пошла в свои покои.

Впрочем, отдохнуть ей не удалось. У двери ее ждал епископ Петр[16].

– Королева! – епископ был хмур. – Я прошу уделить мне немного времени.

– Конечно, святой отец! – удивленно ответила Брунгильда. Визит епископа был неожиданностью. – Что-то случилось?

– Прошу вас, наедине! – со значением посмотрел на нее епископ. – Вопрос очень важный.

– Конечно! – сказала еще более удивленная королева, движением руки отпуская служанок. – Файлевба, ты тоже оставь нас. Я слушаю вас, святой отец! Вы меня заинтриговали.

* * *

На следующий день.

Подвал дворца сохранился еще с римских времен. Его надземная часть разрушалась уже не раз, а новое строение не имело ничего общего со старинной усадьбой, что стояла на этом месте. Здесь, как в любом приличном римском домусе, в подвале стояли печи с сетью воздуховодов, которые давным-давно были разрушены или забиты мусором. Как греть полы горячим воздухом, в Меце не имели ни малейшего понятия. Говорят, кое-где в Бургундии и в Нейстрии еще остались старинные виллы, где эта система была исправна, но годы и войны берут свое. Римское наследие неумолимо разрушалось.

Брунгильда сидела на резном кресле, которое сюда принесли два дюжих раба-венда. Она устроилась удобно, ведь разговор обещал быть долгим. Шагах в пяти от нее к лавке был привязан брат Леонтий, лицо которого исказил такой страх, что от былой красоты не осталось и следа. Королева брезгливо смотрела на него и удивлялась сама себе. И что она в нем нашла? Как беглец из Нейстрии, растрогавший ее своей слезливой историей, смог так заморочить ей голову? Ведь она купилась как деревенская простушка. Она поверила, что злобная Фредегонда возненавидела этого служителя церкви и стала его преследовать. Если бы не отец Петр, то и она сама, и ее сын, уже были бы мертвы. Епископ сказал ей вчера:

– Моя королева, я не могу нарушить тайну исповеди, это было бы неслыханным преступлением с моей стороны. Но и ничего не делать я тоже не могу. Вы должны взять на пытку чтеца Леонтия, и добиться от него правды.

Епископ коротко поклонился и ушел, оставив Брунгильду в недоумении и ужасе. Такие слова могли означать только одно: чтец – шпион и убийца. И она, не колеблясь, повелела схватить его. Герцог Гундульф, стоявший рядом, сказал:

– Тебя будут сечь, монах, пока ты не скажешь все, как на духу.

– Я ни в чем не виноват! Меня оговорили! – зарыдал Леонтий.

– Начинай, – кивнул палачу герцог, и на спину несчастного посыпались удары, рвущие кожу спины. Кожаная плеть ходила в мускулистой руке палача, рассекая со свистом воздух.

– Я ничего не знаю! Пощадите! – голосил он. – Госпожа! Как вы могли подумать на меня такое!

– Остановись! – скомандовала королева. – Что я подумала? О чем ты сейчас говоришь?

– Э-э-э…, – выдал сквозь слезы чтец. – Ну… Если вы меня велели схватить, значит, подумали обо мне что-то плохое. Но я ни в чем не виноват. Пощадите, госпожа!

– Я все поняла! – решительно сказала королева. – Сечь его, пока не признается. Если палач устанет, пусть его сменят! Ну же!

Монах сломался минут через десять. Его спина представляла из себя кровавое месиво, и он потерял сознание от боли. Его облили водой.