Нелюбимые

– В смысле, блять… – поворачивается Леха. – Вы забыли, что ли?

– В следующую пятницу, – отвечает за него Стас. – Но пора бы тебе уже приглосы разослать.

– Это все будет. Уже напечатаны, будет просто жир. Сегодня смотрели все залы. Вы прямо не забудете эту ночь.

В этот момент у выхода на подиум зажигаются большие желтые прожектора и включается сиреневая подсветка. Из колонок гремит музыка, напоминающая африканские мотивы, замиксованные с техно. На подиум одна за другой выходят длинноногие модели в черных платьях и костюмах – гости показа достают свои телефоны и начинают все фиксировать. У всех моделей волосы залачены за уши, и создается впечатление, будто они только вышли из воды, а их лица, словно выточенные из камня, не выражают никаких эмоций. Когда мимо нас проходит модель в черном, сильно порванном платье, я замечаю, как Аня снимает ее на телефон, но потом не опускает его, а задерживает на мне. Я смотрю прямо в ее камеру, а Аня пристально смотрит на меня, пока на подиум не выходит следующая модель. В какой-то момент Алиса резко придвигается ко мне и кричит в ухо, что ей очень классно и такая музыка ей нравится. Я поворачиваюсь к ней, и она целует меня в губы. Когда я возвращаю взгляд к подиуму, то снова замечаю наставленную на меня камеру Аниного телефона, после чего резко встаю и ухожу туалет, а Леха придвигается ближе к Алисе и что-то шепчет ей на ухо.

В туалете умываю лицо холодной водой, и, когда беру полотенце, мой взгляд приковывает лежащий на полке номер W за 2019 год. С черно-белой обложки сурово смотрит лицо актера Хоакина Феникса, оттягивающего левой рукой ворот майки. Обложка настолько простая и без лишних деталей, что мне она всегда казалась лучшей из всех, что были в W. Внизу обложки идет текст, сообщающий, что этот номер посвящен демонам, которые затащат всех в ад. Я открываю журнал и читаю список сотрудников редакции – на тот момент их было больше тридцати. Листаю страницы и вглядываюсь в масштабные фотосессии, сделанные для этого номера, а потом возвращаюсь к главному герою номера и перечитываю большой очерк о нем.

Статья начинается с рассказа о том, как артист сидел в кресле своей перевернутой машины и не мог из нее выбраться. После безуспешных попыток открыть дверь или вылезти через окно он закурил сигарету и так и остался в автомобиле. Я опускаю крышку унитаза, сажусь на нее и продолжаю читать. Несколько раз просматриваю расшифровку звонка, поступившего в службу спасения Калифорнии в конце октября 1993 года. Хоакин Феникс умолял, чтобы кто-то помог его брату, так как тот перестал дышать. По моей спине пробегают мурашки, как когда-то, когда я впервые прочитал эту статью и затем нашел настоящую запись звонка Феникса, которую прослушал один раз и больше к ней не возвращался. Я почти дочитываю статью, когда ручка двери начинает дергаться, и я понимаю, что провел в туалете много времени. Я умываю лицо еще раз, выхожу. На крыше Леха о чем-то уже разговаривает с Артемом и Стасом, Алисы нет. Я присаживаюсь рядом и интересуюсь, где она, на что Леха отвечает, что Алиса пошла меня искать. Мне хочется увидеть Аню, но когда я смотрю в ее сторону, то замечаю, что и она тоже пропала.

– Мне пора уже, – резко бросает Леха. – Завтра снова встречаться со строителями, надо начинать готовить сцену.

– Уже?! – удивляется Стас. – Что-то ты быстро.

– Старик, правда, надо бежать, – перекрикивает музыку Леха и встает со своего места.

– Я тебя провожу, – говорю я.

Мы заходим с Лехой в лифт, в котором сильно пахнет парфюмом, и я жму кнопку первого этажа. Лифт спускается, Леха поворачивается ко мне и спрашивает:

– Все хорошо?

– Угу, – подтверждаю я, глядя в одну точку.

– Ты загруженный какой-то.

– Я просто… не знаю, – тихо произношу я. – Устал сильно.

– После вчерашнего?

– Да нет, я и до этого уже устал.

– Может, тебе зарядиться? – намекает Леха, но я отрицательно качаю головой, и он не продолжает эту тему.

– Сейчас бы в две тысячи девятнадцатый…

– В смысле? – удивляется Леха. – Что там было?

– В том-то и дело, что там ничего не было, – вздыхаю я.

– Ну и зачем возвращаться туда, где ничего не было?

– Ничего плохого не было.

– Слушай, – Леха смотрит на дисплей лифта, на котором мелькают номера этажей, – сидим в ресторанах, гуляем по городу, ходим по вечеринкам, делаем их. Вроде все нормально.

– Да, но…

– Все нормально, Макс! – Леха крепко сжимает мое плечо. – Не парься просто.

– Лех?

– А-а-а?

– А о чем вы с Алисой болтали?

– Когда?

– Когда меня не было.

– Тебя не было?

– Да.

– Когда?

– Ну вот сейчас, пока я в туалет выходил.

– Не знаю, вернее, не помню. Брат, выдыхай. – Двери лифта открываются, и Леха выходит из него, а потом поворачивается ко мне и говорит: – Заезжай завтра в отель, спокойно хоть посидим, как когда-то. Без этого всего!

Леха крутит пальцем в воздухе, а я жму на кнопку шестого этажа, и двери лифта снова закрываются.

На крыше уже проходит фуршет, со мной здороваются несколько людей из глянца, а фотограф просит остановиться, чтобы сделать пару кадров для отчета. В толпе я наконец замечаю Алису, которая о чем-то говорит со Стасом и Артемом, и, пока фотограф ищет место, где лучше меня снять, я убегаю от него. Когда я подхожу к Алисе, она поворачивается – в ее руке бокал.

– Представляешь, ей сорок два! – с ходу заявляет она и делает глоток шампанского.

– Кому сорок два? – спрашиваю я.

Алиса подносит к моим глазам свой телефон. На экране я вижу селфи, на котором она стоит рядом с Аней.

– Надо выложить, – говорит Алиса и начинает обрабатывать кадр.

Я разглядываю людей, оставшихся после показа, но Аню не нахожу.

* * *

Лола сидит на высоком стуле и изучает разложенные на гримерном столике оправы очков, примеряет их и позирует перед зеркалом, показывая язык, шлет своему отражению воздушный поцелуй. Губы модели ярко накрашены красной помадой, а длинные волосы зализаны назад. Лола надевает одну из оправ и долго смотрит на себя в зеркало, пока мастер по волосам поправляет ей прическу, а визажист проводит кисточкой по щеке, нанося слой тонального крема и втирая его в кожу. Лола хочет сделать глоток кофе, но вспоминает, что ей только что накрасили губы, поэтому просит продюсера принести трубочку.

Фотограф Богдан объясняет ассистенту Славе, как лучше выставить свет и сколько его источников он планирует использовать. Богдан подключает свой телефон к переносной черной колонке, и раздается Freedom Джорджа Майкла. Зал студии сразу же наполняется энергией, которая заставляет всех улыбаться, а Лола начинает слегка двигать плечами. Стилист Саша отпаривает белую майку, на принте перечеркнутое слово «НЕЛЬЗЯ», а поверх него написано «МОЖНО». На рейле развешаны майки, косухи и три пары коротких джинсовых шорт, внизу в ряд выставлены несколько пар высоких ботинок Prada, чьи подошвы аккуратно заклеены малярным скотчем.

Сет-дизайнер Дима со своей командой добавляют последние штрихи к созданной ими из множества искусственных цветов и большого пластикового дерева декорации, представляющей интерпретацию райского сада. Дима подходит к столику, за которым сидит Лола, берет оправы и подвешивает их на ветки дерева. На улице внезапно выходит солнце, его лучи пробивают окна старой фабрики, и вся студия заполняется светом. Фотограф просит своего ассистента плотно зашторить окна, чтобы естественного света в зале больше не было. Арт-директор Ника лежит на диване и наблюдает за происходящим, а потом подзывает Богдана и просит его сделать тестовый кадр.

Лола удаляется со стилистом Сашей за деревянную ширму. Через несколько секунд на ее краю повисает майка, в которой она приехала, а затем и джинсы от H&M. Саша за ширмой помогает Лоле надеть новые вещи, и она выходит босиком, в коротких шортах и одном лифчике телесного цвета. Модель подходит к большому зеркалу, встает на носочки и поворачивается боком. Большим пальцем оттягивает край шорт, опускается на пятки, улыбается, делает селфи и кому-то отправляет снимок. Джорджа Майкла сменяет Кайли Миноуг с песней Slow, и Лола начинает пританцовывать перед зеркалом, сексуально обнимая себя и покачивая бедрами. Мастер по волосам просит ее не трогать прическу, но Лола в ответ на это просто смеется и начинает двигать бедрами еще энергичнее. Она легкой походкой возвращается к ширме, расстегивает лифчик и бросает его на стол, а затем аккуратно надевает майку, в которой должна появиться в кадре. Когда все готово, она проходит к дереву, и Богдан начинает энергично нажимать на кнопку фотоаппарата. Весь зал погружается в мерцание вспышек, отчего движения Лолы выглядят замедленными, как будто ты разглядываешь ее под стробоскопом. Модель тянется к одной из веток дерева, поворачивается лицом в сторону камеры и улыбается ярко-красными губами, а затем срывает с дерева одну из оправ. Богдан снимает ее крупным планом. Лола прикусывает губами дужку очков и проводит по ней языком. Ника поворачивается ко мне и внезапно спрашивает:

– А почему мы Алису не снимаем?

– Кого? – уточняю я, наблюдая за тем, как позирует Лола.

– Алису твою. Она же классная. Раньше ты все время только ее снимал.

Я перевожу взгляд на свои колени и просто молчу, не понимая, что ответить.

– Она бы круче отработала эту съемку, как мне кажется, – продолжает Ника. – У нее есть запал, харизма и секс. Она сейчас снимается?

– Угу, – киваю я, и в комнате еще чаще начинает мерцать вспышка. – Да, ее зовут время от времени на съемки. Но раньше было больше предложений.

– Почему ты тогда больше не зовешь ее на наши съемки?

– Да как-то надо разных моделей снимать, разве нет? – Я поворачиваюсь к Нике, а она смотрит, как Богдан просит Лолу поменять позу. – А то странно все время снимать Алису.

– Мы ее год уже не снимали, – замечает Ника. – Да и всем плевать, кого мы снимаем, это же не обложка. Давай зови ее в следующий раз, мне она нравится. Вы же еще вместе?

– В смысле, ты о чем?

– Ну, как пара. У вас все хорошо?

– А-а-а, да, все хорошо. – Я вновь смотрю на циклораму и пластиковое дерево, а потом перевожу взгляд на монитор Богдана. – У нас все нормально.

На мониторе кадры быстро сменяют друг друга, появляется лицо Лолы в очках, она прикусывает нижнюю губу. Богдан возвращается к ноутбуку, просматривает сделанные кадры, выделяет самые удачные и просит повторить все сначала. И так несколько раз.

Затем Лола лежит в искусственных цветах, и Богдан ее снимает сверху. Он просит, чтобы модель вытянула руку в сторону объектива, будто хочет за что-то ухватиться, и снова ослепляет ее вспышкой. Продюсер съемки приносит пиццу и салат для модели, но та отказывается есть, потому что не хочет сбавлять темп. Когда она садится под дерево, ей меняют оправу и приносят ярко-красное яблоко, которое она жадно кусает под мерцание вспышки и сплевывает в мусорное ведро, как только Богдан отходит посмотреть, что получается. Во время финального кадра из колонки раздается Lacrimosa Моцарта, и, когда Богдан и Ника объявляют, что все снято, все аплодируют и обнимаются, а ассистенты быстро упаковывают декорации в пленку и выносят из зала, оставляя пустую белую бесконечность с лежащим на ней пластиковым лепестком.

* * *

У входа в издательский дом выставлены столы, офисные кресла и шкафы. Охранник сообщает, что часть опенспейсов будет объединена. Его слова подтверждают сотрудники соседних журналов, которые не рады тому, что придется съезжаться с коллегами.

В коридоре я встречаю Серегу, который рассказывает, что мы остаемся в своем крыле, но к нам могут кого-то подсадить. Он бубнит, что ему все это не нравится, но никто ничего поделать не может, и вообще, все не будет уже так, как раньше. Проходя по редакции, вижу трещину на потолке, которая, как мне кажется, стала больше, а потом замечаю Игоря. Он читает что-то на компьютере у себя в стеклянном кабинете, напротив него Катя с кем-то разговаривает по телефону. Я прохожу мимо и захожу в свой кабинет. Достаю из стола все конверты с деньгами и бросаю их в рюкзак, а затем проверяю рабочую почту. В рассылке от издательского дома сообщается об оптимизации пространства и необходимости продолжать работать под одной крышей. Ко мне заходит Алена, сегодня она в черных джинсах и белом худи. Помощница говорит, что отчет с мероприятия сделан, и спрашивает, есть ли какие-то новые вводные о том, что будет дальше. Я отвечаю, что впереди несколько встреч, и прошу подготовить презентацию концепции Circle, сделав упор на самых красивых местах в России, где можно было бы повторить иностранный формат. Я уточняю, что на последнем слайде нужно перечислить всех наших популярных диджеев, а Алена кивает и говорит, что немного другое имела в виду.

– А ты про что? – спрашиваю я.

– Я в целом хотела узнать. – Она обводит взглядом редакцию. – Что будет дальше? В смысле, все ли будет хорошо?

Я не знаю, что ответить, беру карандаш и постукиваю им по столу.

– Ну да, а что может быть не так? Если хочешь, можешь из моего кабинета работать, прям с дивана.

– Мне и там хорошо, – кивает она в сторону своего стола. – Просто все эти движения…

– Да прекрати. – Я пытаюсь ее успокоить. – У нас-то все более-менее, мы с тобой приносим деньги в этот журнал.

– То есть работу не нужно искать?

– Зачем?

– Ну, вдруг все схлопнется?

– Камон, все в порядке.

– Точно?

– Угу.

– Так, а мне на встречи какие-нибудь надо с тобой поехать?

– Я пока не знаю, Ален. Вернее, не понимаю.

* * *

На редколлегии Игорь рассказывает о цифрах продаж за прошлый квартал и заверяет, что номера продаются более-менее нормально, но это еще не повод для радости. Я слушаю его речь и думаю, где он нахватался фраз в духе «еще не повод», «еще рано». Он пытается замотивировать сотрудников журнала, которые сидят перед ним в переговорке с потухшими глазами, и кажется, что никто бы из них и не обрадовался, даже если бы он заявил, что продажи журнала побили рекорд. У меня из головы не выходит недавно подслушанный в туалете разговор, и я все время пытаюсь понять, кто же там был. Когда Игорь переходит к плану нового номера, я открываю записную книжку и черчу треугольник, затем смотрю на Серегу, который сидит за общим столом напротив и, поймав мой взгляд, закатывает глаза. Игорь сообщает, что новый номер журнала он хочет посвятить российским дизайнерам, которые, по его словам, многое сделали для фешен-индустрии и о которых нам сейчас важно рассказать. Я смотрю на Игоря, который выступает перед всеми в водолазке от Louis Vuitton, в пиджаке и джинсах от Hugo Boss и в кожаных туфлях John Lobb, и думаю о том, что он лучше всех должен разбираться в российских дизайнерах. Игорь заявляет, что хочет сделать обложку в духе Vanity Fair: на ней все дизайнеры будут сфотографированы в стиле Энни Лейбовиц. Издатель Катя слушает Игоря и, улыбаясь, одобрительно кивает, а затем замечает, что это очень хорошая идея – сделать сейчас такую обложку. Я смотрю на Катю и думаю о том, что она все время поддерживает идеи главреда – то ли потому, что у нее нет своего мнения, то ли просто хочет его закопать. В конце Игорь предлагает поделиться мнениями и придумать, чем можно дополнить такой номер.

Серега как заместитель берет слово и говорит, что можно не сужать все темы до вещей, а сделать номер просто про русский дизайн, от архитектуры до условного Гоши Рубчинского. Серега объясняет, что в таком случае можно сделать большой культурный номер, отразив весь генезис дизайна, и даже можно написать большой очерк о Малевиче и Родченко. Мне нравится идея Сереги, но она не нравится Игорю, поскольку он хочет номер исключительно про дизайнеров одежды. Серега отвечает, что обложка с нашими дизайнерами может выглядеть как колумбарий. Я начинаю смеяться, и Игорь бросает на меня недобрый взгляд, после чего я возвращаюсь к нарисованному треугольнику и закрашиваю его черным цветом. Игорь спрашивает мнение Ники, и та заявляет, что ей нравится идея Сережи и с его концепцией можно сделать красивую рисованную обложку, которая будет выделяться на полках среди остальных журналов. Игорь снова берет слово и замечает, что в W никогда не было рисованных обложек и делать он этого не планирует, потому что наш журнал – большой глянец, а не книжка-раскраска. Я продолжаю наблюдать за спором, который начинает раздражать Игоря, и мне от этого становится радостно.

– Мы не New Yorker, чтобы рисовать чего-то. И не надо судить всех по себе и мыслить рамками Садового кольца, – озлобленно говорит Игорь, а я снова думаю о том, какие у него могут быть вещи от российских дизайнеров и большая ли у него квартира на Чистых прудах.

Игорь предлагает всем, кто поддерживает идею Сереги и идею рисованной обложки от Ники, билеты в Третьяковскую галерею за его счет, и в очередной раз повторяет, что мы крупный глянец, у которого есть свой стиль.

«Какой же он пустой дебил», – приходит мне сообщение от Сереги, и я улыбаюсь.

Затем слово берет Алла, которая рассказывает о проданной рекламе на предстоящий месяц, а также заявляет, что не понимает, кто сейчас из российских дизайнеров может заплатить за то, что будет представлять свой бренд на обложке W. Игорь настаивает, что сейчас нужно просто поддерживать друг друга и не быть меркантильными. Алла отвечает, что не спорит с ним, просто как директор по рекламе она в первую очередь всегда думает о прибыли, а затем она опускает взгляд и грустно смотрит на часы на своей левой руке. Следом меня просят рассказать о том, чем я могу дополнить журнал, и может, стоит подумать о мероприятии с российскими дизайнерами.

В мыслях я сразу же хороню идею такой вечеринки, считая ее полным бредом, но вслух заявляю, что подумаю о рентабельности и поиске партнеров. Также я напоминаю, что в предстоящем номере должно быть две полосы сети «Золото», поскольку они купили большой партнерский пакет, который включает в себя поддержку в печатной версии журнала. Алла молча кивает и даже не смотрит в мою сторону, а Катя начинает хвалить, отчего внутри меня всего передергивает. Затем Катя просит собравшихся уделить внимание важной информации, и все поворачиваются в ее сторону.

– Как вы заметили, – начинает Катя, скрестив пальцы на руках, – у нас происходит оптимизация рабочих пространств. Связано это, как вы понимаете, с волной кризиса на рекламном рынке. Из-за ухода крупных брендов денег стало меньше, а снижать аренду владелец здания отказывается. Поэтому, чтобы сохранить рабочие места, компании пришлось пойти на этот шаг. Это временное явление; как все нормализуется, издательский дом снова арендует те пространства, которые занимал раньше, и все вернутся на свои места. Прошу отнестись к этому спокойно. Не стоит забывать, что мы все – один дом. И продолжаем в нем работать.

Я в этот момент достаю телефон и пишу Сереге: «Скорее бы уже закончилась эта планерка». Серега обращает внимание на вибрирующий телефон на столе, берет его, смотрит на экран и начинает печатать. Через секунду мне приходит от него сообщение: «Старик, заебало это все». Он кладет телефон обратно на стол, смотрит на меня, а потом на Катю, которая продолжает вещать:

– Будьте снисходительны. И еще – очень важное. В связи с кризисом, возможно, будет сокращение номеров. Из-за того, что рекламный рынок страдает, продажи идут не как раньше, и печатать новые номера каждый месяц может быть невыгодно…

На лицах большинства собравшихся появляется недопонимание, и все обрушиваются с вопросами на Катю, которая вынуждена отвечать протокольными формулировками, что это все временные меры. На вопросы о сокращении зарплат Катя отвечает уклончиво, бесконечно повторяя, что все будет хорошо, никакие решения еще окончательно не принимались и она сделает все возможное, чтобы у всех зарплаты остались такими, как есть. Вопросы не задают ей только я и Игорь. Он наверняка знал об этом объявлении и успел обо всем переговорить в своем кабинете, а я же ничего не спрашиваю, потому что не хочу ничего говорить.

* * *

Я выхожу покурить, и ко мне присоединяется Серега. Мы какое-то время стоим молча, наблюдая за тем, как ко входу подъезжает газель с надписью: «Увезем». Машина становится задом к подъезду, и из нее выходят люди в фирменных комбинезонах, которые начинают затаскивать в кузов столы и стулья. Серега глубоко затягивается сигаретой и спрашивает:

– Интересно, куда это все?

Я смотрю, как человек в комбинезоне выносит офисный стул, ставит его на асфальт и начинает крутиться на нем. Его напарник говорит, что надо быстрее заканчивать, так как у них висит еще один заказ.

– Не знаю, может, есть какое-то кладбище мебели, – отвечаю я.

– Я думал, оно здесь. А оказалось, что нет.

– Тут другое кладбище, – говорю и тоже затягиваюсь.

– Что, думаешь, дальше будет?

– Я не знаю. А ты что думаешь?

– Думаю, ничего хорошего.

– Но пока только мебель вывозят.

– Сегодня мебель…

– Ее там так много, так что до людей доберутся не скоро. – Я присаживаюсь на ступеньки подъезда соседнего корпуса.

– Да скорость изменений такая, что непонятно, что будет завтра.

– Завтра будет завтра.

– Слушай, – Серега достает новую сигарету и прикуривает ее о предыдущую, – а ты с батей общаешься вообще?

– Ну вот вчера общался. А так… не особо.

– Он вообще говорит что-то?

– Про издательство?

– Угу.

– В основном нет. Вчера просто на собрании пиздюлей дал, чтобы ему лапшу на уши не вешали.

– Ну, сегодня нам ее навешала Катя. Что все вернутся на свои места. Про зарплаты она вообще ничего конкретного не сказала.

В этот момент грузчики тянут большой офисный шкаф, ставят на асфальт и думают, как погрузить его так, чтобы всему остальному хватило места в кузове.

– У тебя есть какой-то план? – спрашивает Серега.

– Нет, но и к отцу я не хочу идти.

– Он предлагает?

– Угу.

– Да иди.

– Нет, ну ты чего. Я не хочу работать у него в банке. Носить эти костюмы, общаться с менеджерьем. Да и будут постоянные унижения на его собраниях.

– Да всяко стабильнее, чем тут.

– Хочешь, сам иди. Я за тебя впрягусь.

– Да мне-то там что делать?

– Вот и мне нечего. Слушай…

– Что?

– Я на той вечеринке, в Доме архитектора, в туалете был.

– Очень интересно, – усмехается Серега. – И что ты там заметил?

– Короче, Серег, в соседней кабинке кто-то долбил.

– Кого?

– Да никого. В нос долбил.

– А-а-а… Слушай, меня не было на той вечеринке. Я тебе говорил, что дома остался.

– Да не в этом дело. Короче, я подслушал разговор, но не понимаю, кто был в той кабинке.

– Так там кто-то сам с собой разговаривал?

– По телефону с кем-то, но я не узнал голоса.

– Та-а-ак.

– Человек просил, чтобы с ним поговорили, и рассказывал, как все плохо и он не думал, что все будет именно вот так.

– Ну, старик, а кто думал-то?

– Ну да. Но голос очень был подавленный.

– Да уж, блять. Ну и времена. А помнишь, как еще недавно было весело?

– Помню.

– Пинали тут вечерами мяч.

– И номер сдавали тогда.

– Да-да. И было уже темно. Фонари включили.

– Кайф был, помню.

– Реально, были все на волне, и все хотели работать. Сейчас даже не хочется приезжать. Как будто все это стало никому не нужно.

– Как думаешь, вернется еще то время?

– Не знаю, старик. Думаю, нет. Да и мяч мы проебали.

– Да кто-то забрал его себе, думаю.

– А кому он нужен был, кроме нас.

– Тоже верно. Слушай, не парься только. Выкрутимся, – я толкаю Серегу в плечо, – а если нет, то сами все похороним.

Серега возвращается в редакцию, а я смотрю на стаю пролетающих со стороны Новодевичьего парка черных птиц. Они садятся на фонарный столб, и одна из них спрыгивает. Подбирается к чему-то на асфальте и начинает быстро клевать, а потом резко поднимает голову и возвращается к своей стае. Я достаю из кармана телефон и заказываю такси.

* * *

В лобби гостиницы «Пекин» заказываю американо и жду, когда спустится Леха. За соседним столиком сидит молодая девушка в коротком бежевом платье и туфлях на высоком каблуке. Она время от времени поправляет волосы и смотрит по сторонам, будто кого-то ждет, а когда не видит нужного человека, возвращается в телефон и просматривает фотографии в Instagram. Я разглядываю улицу: офисные сотрудники в белых рубашках сидят за столиками на Триумфальной площади и пьют кофе. У входа в отель паркуется черная машина, из нее выходит седовласый мужчина в костюме, надевает черные очки, смотрит по сторонам и заходит в лобби. Девушка за соседним столиком оборачивается к нему и хитро улыбается, а когда мужчина проходит к лифту и уезжает на нем, она вызывает следующий. Из лифта выходит Леха и сталкивается с девушкой, но не извиняется, да и она ничего ему не говорит. На Лехе голубые джинсы, белая майка Vetements и классические низкие джорданы, в руках он несет два черных конверта и улыбается.