Нелюбимые

Я кладу Алису на кровать, в гардеробной вешаю пиджак и достаю из карманов сигареты с зажигалкой. В ванной умываю лицо, долго чищу зубы и смотрю на отражение в зеркале. Еще раз ополоснув лицо, иду в гостиную, где достаю из холодильника бутылку воды и один «Алка-Зельтцер». Возвращаюсь к Алисе, долго снимаю с нее тяжелые мартинсы, юбку и топ, оставляя ее в одном нижнем белье. Укрываю одеялом и возвращаюсь в гостиную, где залпом выпиваю бутылку воды и падаю на диван. Включаю плазму и сбавляю громкость до mute. На экране появляется новостной сюжет из трущоб, в которых корреспондент опрашивает местных жителей, в чьих глазах видны отчаяние и волнение, а внизу бегущая строчка сообщает о курсе валют, переходе Роналдо в новый футбольный клуб и о том, что на Москву движется самый сильный циклон за последние сто лет. Когда сюжет из трущоб заканчивается, я выключаю телевизор и захожу в Instagram[3] – просматриваю отметки и делаю репосты. Несколько раз пересматриваю видео Алисы, на котором мы вместе танцуем, но не добавляю его к себе на страницу, а затем долго смотрю в темный угол комнаты.

– Алиса, сколько сейчас времени? – тихо спрашиваю я и вижу, как в углу загорается фиолетовая полоска.

– В Москве сейчас четыре часа и двадцать две минуты, есть еще время поспать, – произносит голос из колонки.

– Что такое циклон? – Я наблюдаю, как по контуру колонки снова пробегает фиолетовая линия.

Алиса обдумывает ответ, а потом объясняет:

– Циклон – это воздушная масса в виде атмосферного вихря с пониженным давлением воздуха в центре. Чаще всего циклоны приносят дожди и ураганы. Поэтому стоит быть аккуратным. Что-то еще, Максим?

– Нет, спасибо.

– Хорошо, тогда я спать.

– Давай.

Я беру в руки телефон и подхожу к окну, замечая, как рядом с Саввинской набережной случается вспышка света, которая через секунду расцветает золотыми огнями салюта. Я захожу в телеграм и вижу, что в сети только один человек. Мне хочется ему написать и даже позвонить, но я не знаю, что он сейчас делает, поэтому просто долго смотрю на зеленый кружок рядом с аватаркой, а затем бросаю телефон на зарядку, раздеваюсь, иду в спальню и ложусь рядом с Алисой.

* * *

У издательского дома стоит машина отца, рядом курит его водитель. Мы пересекаемся взглядами, но не здороваемся. Бариста кофейни на первом этаже машет мне, а я говорю ему, что скоро зайду. Бегом поднимаюсь по железной лестнице на второй этаж, прислоняю рабочий пропуск к датчику и толкаю стеклянную дверь. Быстрым шагом направляюсь в свой кабинет, где снимаю очки и ищу в столе среди блокнотов и приглашений капли для глаз. Сажусь в кресло, запрокидываю голову и закапываю по паре капель в каждый глаз. Поворачиваюсь в сторону стеклянной стенки – в редакции никого нет, кроме менеджера Юли.

На кирпичных стенах редакции висят первые и самые знаменитые обложки журнала. С них улыбаются голливудские звезды, западные музыканты, известные спортсмены и красивые модели, излучающие успех, радость и секс. На одном из фото бразильская модель Алессандра Амбросио. Она сидит на золотом песке – полностью обнаженная, скрестив ноги и прикрыв коленями грудь. Ее голова чуть запрокинута, а взгляд устремлен в объектив фотографа. Над снимком большими золотыми буквами написано: Gloss Yourself. С другой стороны опенспейса находится стеклянный кабинет главного редактора. Рядом с его дверью кто-то оставил черный передвижной рейл с пустыми вешалками. На рабочих местах сотрудников журнала стоят потухшие аймаки и разбросаны личные вещи. По их количеству на столах можно определить, кто остался работать в издании, а кому пришлось покинуть его вместе с крупными рекламодателями. Я вспоминаю, как полтора года назад в редакции всегда было шумно, и все приходили сюда, как в любимый дом, чувствовали себя частью модного и влияющего на массы издания, и все хотели сделать новый номер лучше предыдущего, иногда засиживаясь для этого до глубокой ночи. Когда я выхожу из своего кабинета и прохожу вдоль рядов с выключенными компьютерами, замечаю за одним из столов молодого парня: он читает новостную ленту и молча поворачивается в мою сторону. Я подхожу к полке, на которой выставлены награды журнала за все время его существования. Позади прототипов корпоративного «Оскара» стоит большая рамка с выпуклым стеклом, за которым находится мяч для американского футбола с автографом Тома Брэди. Я долго смотрю на овальный мяч – его швы измазаны то ли землей, то ли грязью, – а потом подхожу к столу арт-директора Ники, на котором замечаю большую книгу, на обложке которой молодая девушка в розовом платье кормит с руки павлинов. «Фредерик Лейтон» – написано на книге. Я беру ее и начинаю пролистывать, внимательно вглядываясь в работы художника, а потом на переплет внезапно падает белая крошка, и когда я поднимаю голову, то замечаю маленькую трещину на потолке, которую раньше никогда не видел.

– Ты чего? – слышу голос Юли. – Макс?

Я перевожу взгляд, откладываю книгу и иду к Юле.

– Трещина какая-то, – отвечаю я, присаживаясь рядом, – на потолке. Осыпается побелка, кажется.

Юля смотрит на потолок, но ничего не замечает.

– Отсюда не увидишь, она маленькая. Надо туда подойти, – объясняю я.

– Ну трещина и трещина, не рухнет же потолок из-за нее.

– Не знаю, смотря как пойдет.

– Ты как?

– Да нормально, только голова тяжелая немного, – говорю я, слегка покачиваясь на офисном кресле.

– По тебе видно. Ходишь как неприкаянный, мяч этот разглядываешь, трещины видишь. Отдыхать надо, Макс, – советует Юля, смотря в монитор и заполняя какую-то таблицу в Excel. Я беру с ее стола свечку и нюхаю, пытаясь понять, какой у нее запах.

– Где взяла? – спрашиваю я.

– Подарили.

– Кто?

– Да кто-то из рекламодателей кому-то прислал в подарок, и мне ее отдали, – пожимает плечами Юля. – Раньше подарки были подороже, конечно. Но ничего, свечка тоже пригодится.

– Ну, если свет отключат, то да, – смеюсь я.

– Может, тебе кофе? – спрашивает Юля.

Потягиваюсь в кресле и отвечаю:

– Да нет, мне пора бежать. Рассказывать об успехах бренда.

– А-а-а, уже видела твоего отца, – говорит Юля и поворачивается в мою сторону. – Такой он у тебя, конечно, деловой. Костюмчик, портфель… Полная противоположность тебе.

– Ну, я тоже вчера был в костюме, – усмехаюсь я. – Только вместо портфеля рюкзак.

– На, держи. – Юля берет с подоконника стопку сброшюрованных бумаг и кладет рядом со мной.

– Что это?

– Ты вчера просил презентации тебе распечатать.

– А, круто! Спасибо тебе большое. – Я пролистываю несколько страниц. – Ладно, пора батю навестить.

– Беги, – смеется Юля. – Там все твои любимые собрались.

– Очень смешно. Слушай, а где вообще все люди? Почему тут только мы и… – Я бросаю взгляд в сторону парня, читающего новостную ленту, но его уже нет на месте.

По дороге к большой переговорке я сталкиваюсь с главным редактором журнала Home. Она спрашивает, почему ее никто не позвал на вчерашнюю вечеринку, а я вру, что списком гостей занимался не я, а клиент, и думаю о том, что ее журнал и редакция существуют исключительно на балансе тех денег, которые приносят другие издания, а затем прохожу дальше. За стеклом переговорки я замечаю отца, который сидит ко мне спиной и слушает главу издательского дома Марину. Когда вхожу в переговорку, все поворачиваются, кроме отца.

– А вот главный герой вечера, – объявляет Катя.

– Здравствуйте, – говорю я собравшимся, – простите за небольшое опоздание, только закончили демонтаж декораций.

Я сажусь рядом с Аллой, директором отдела рекламы W, и замечаю на ее руке новые часы Cartier. На столе стоят вазы с фруктами, шоколадками и орехами. Я беру бутылку воды и наливаю себе в стакан. Замечаю, что отец наблюдает за моими действиями. Он в строгом темно-синем костюме, белой рубашке, сером галстуке и очках в тонкой серебряной оправе. Его образ дополняет хороший загар. Рядом с ним сидят другие акционеры, среди которых две женщины. Обе были вчера на мероприятии и уезжали сильно пьяными.

– Максим, – говорит Катя, – спасибо за прекрасный вечер. Нам уже с утра позвонили из пресс-службы рекламодателя, выразили благодарность и сообщили о планах на дальнейшее сотрудничество с нашим журналом.

Делаю глоток воды и киваю, зная о том, что Катя все выдумывает на ходу. Никто никому не звонил, а если бы и звонил, то только мне, поскольку коммуникацию с сетью «Золото» я полностью замкнул на себе. Акционеры улыбаются и кивают, но только не отец – он смотрит в бумаги с диаграммами и потирает лоб.

– Это очень приятно. Также хочу выразить благодарность всем, кто вчера смог присутствовать на мероприятии, – киваю в сторону двух акционеров. – Надеюсь, вам было хорошо!

– Очень, – подтверждает одна из женщин. – Почаще бы так.

– У нас впереди еще много активностей, – заявляет глава издательского дома. – Это только начало.

– Да, – поддерживает ее главный редактор Игорь, – в этом году мы постараемся выйти на тот уровень, который был до санкций и даже…

Я пристально смотрю на Игоря через плечо Аллы и думаю, что же он скажет.

– …до ковида, – заканчивает он.

Я делаю еще один большой глоток воды и замечаю, как за стенкой переговорки проходит Серега, заместитель Игоря. На нем коричневая футболка с каким-то принтом и черные джинсы, а на сумке болтается куртка. Серега встречается со мной взглядом, поднимает кулак, а я одобрительно киваю ему в ответ.

– Как вы этого достигнете? – тихо спрашивает отец, после чего все в переговорке замолкают и даже мне становится немного холодно.

– Мы переориентировались сейчас исключительно на российского рекламодателя, – начинает объяснять Алла. – После того, как западные ушли с рынка. Мы это стали делать еще до всего… – Она запинается и думает, что сказать.

– До всего, что произошло, – договаривает за нее отец и смотрит на Аллу.

– Да, еще во времена локдауна мы стали работать в этом направлении, – продолжает Алла. – И уже четыре года назад российский сегмент среди рекламы занимал порядка сорока процентов. Сейчас же он занимает уже семьдесят. Это и одежда, и косметика, и госпроекты, и целые города с регионами, такие как Нижний Новгород, Тобольск и другие.

– А тридцать что составляет? – спрашивает отец.

– Остальные тридцать – это или китайский автопром, или техника. Есть свои трудности, конечно, в работе с ними, но…

– Нет никаких трудностей, – перебивает Катя, – работают все круглые сутки.

В этот момент я думаю о том, что в редакции сейчас находятся только Серега, Юля и какой-то парень с сайта, а параллельно размышляю об Алисе: во сколько она проснется и какие у нее на сегодня планы, ведь вчера она Лехе о чем-то рассказывала, но я не запомнил.

– Ну… в целом да, – подтверждает слова Кати Алла.

– Помимо рекламы, у нас еще очень сильный бренд-отдел, – замечает Марина. – Максим у нас его возглавляет.

Еще я думаю о том, что хочется куда-нибудь уехать на несколько дней и немного выдохнуть, и надо бы у Аллы спросить, нет ли у нее никаких пресс-туров в ближайшей перспективе, на которые никто не претендует. Обо всем этом я думаю, глядя на стакан, в котором уже не осталось воды.

– Максим? – повторяет Марина.

– Простите, задумался, – отвечаю я и ловлю взгляд отца, который молча наблюдает за мной. – Я пришел сегодня с презентацией, в ней перечислены наши главные активности и цифры. Также на последней странице вы можете ознакомиться с планами на ближайший квартал.

Я раздаю всем сброшюрованные презентации и рассказываю о том, как мы развиваем видеоконтент на сайте, как в него интегрирована реклама и сколько стоит размещение в одном ролике. Объясняю, что с начала нового года мы смогли провести несколько офлайн-мероприятий, которые принесли нам больше двадцати миллионов рублей, после чего делюсь планами на проведение ивентов в других городах России. Я убедительно вещаю обо всех деталях, пока меня резко не прерывает голос отца:

– Это все прекрасно, конечно, красивые диаграммы, слайды, цифры. – Он закрывает мою презентацию и отодвигает от себя. – Но вы правда считаете, что вечеринки и китайские телефоны вернут вас в доковидные бюджеты?

В переговорке повисает пауза. Отец снимает очки, достает из внутреннего кармана пиджака белоснежный платок, протирает стекла и снова нацепляет их на нос, придвигая к себе белый лист бумаги. А я вспоминаю, как в детстве он часто водил меня к реке и делал из бумаги большие корабли. Мы ставили их на воду и наблюдали, как ветер уносит их по течению.

– Мы… – Катя что-то хочет сказать, но отец не дает ей этого сделать.

– Вот смотрите, у меня огромнейший банк, как вы прекрасно знаете. – Все кивают. – В нем работают суперпрофессионалы и аналитики. Я не преуменьшаю ни в коем случае ваши таланты и успехи, просто рассказываю, окей?

– Окей, – отвечаю лишь я, и отец резко бросает на меня недобрый взгляд.

– Мои аналитики, которые окончили Стэнфорды и Кембриджи, – отец снова смотрит в мою сторону, – говорят, что невозможно вернуться не то что в доковидные времена, но и даже в две тысячи двадцать первый год.

– Но банковский сектор – совсем другое… – начинает оправдываться Алла.

– Алла, послушайте меня, – продолжает отец, а я пинаю ее под столом. – Ни у одного Тобольска вашего нет столько денег, сколько есть у Louis Vuitton и Dior. Вы же это прекрасно знаете.

– Но… – Алла пытается высказаться, а отец продолжает свой спич:

– Но Louis Vuitton и Dior больше нет и не будет в ближайшей перспективе, тут спорить даже не нужно. Вы молодцы, что быстро нашли новых рекламодателей, сумели перестроиться и удержаться на плаву. Просто не надо говорить о том, чего никогда не будет.

В этот момент я поворачиваюсь к Игорю и вижу, как у него трясется левая рука, и мне становится радостно от того, насколько он жалок. Игорь поправляет ворот своей водолазки и делает вид, будто что-то записывает в ежедневник от Hermes.

– Я же смотрю все эти диаграммы, которые вы мне предоставили. – Отец берет в руки бумагу с изображением синих столбиков. – По ним я и сам могу спрогнозировать, что конец этого года вы закончите максимум как март-апрель двадцать второго.

– Мы будем очень рады, если ваш банк станет нашим рекламодателем, – произносит Алла и нервно дергает плечом, а я в этот момент давлюсь водой и начинаю кашлять.

– Алла, – отец смотрит на нее исподлобья, – запомните: хороший продукт в рекламе не нуждается. У вас «Эппл» размещались когда-нибудь?

– Ну, у нас были с ними активности… – начинает Катя, и отец поворачивается в ее сторону.

– Активности… или реклама?

– У нас было сотрудничество, – отвечает Катя, но отец уже завелся.

– Бесплатные айфоны для сотрудников взамен на размещение новостей компании на страницах журнала – это не сотрудничество, Екатерина. Это так: кость бросили, а за ней побежали. Или, как вы модно выражаетесь, «бартер».

– У них политика такая, – защищается Катя.

– Давайте без политики, пожалуйста, – продолжает отец. – Смотрите. Вернее, послушайте. Сейчас в нашей стране есть два крупных игрока в издательском мире. Наш издательский дом Freedom Media и конкуренты из Fashion MAG. Понятно, что у них там журналы о пустоте, по типу… как его там… у которого главный редактор Анна Алексеева, кажется?

Я резко поднимаю глаза на отца, а Алла отвечает ему:

– She.

– Да, да, он самый, – кивает отец, – «Ши»! Вы же понимаете, что рынок устроен так, что рекламодатели всегда раскидывают яйца в разные корзины. Вы просто сделайте так, чтобы рекламодатели приносили свои яйца только сюда, а не этой Алексеевой. Будьте жестче на рынке, а не вечеринки устраивайте. Сделайте так, чтобы реклама была только у вас.

Отец пристально смотрит на меня, а я перевожу взгляд на кулер – в котором в этот момент поднимается огромный водяной пузырь.

– Виктор Михайлович, – говорит Марина, – у нас жесткий издательский дом, вы это знаете. У нас правило: если кто-то не вырабатывает план, то идет на улицу. Мы даже за встречи с сотрудниками других изданий увольняем.

Я вспоминаю, как в прошлом году ездил в пресс-тур в Катар, где часть наших сотрудников в первый вечер веселилась с сотрудниками другого дома, ни о чем не заботясь. Еще думаю о том, что сегодняшнее собрание абсолютно бессмысленно и странно, что отец на это тратит свое время, если только он не получает наслаждения от того, что его голос среди акционеров главный и, когда он тут говорит, его слушают.

– Все верно, Марина, – соглашается отец. – Мы же тут все про деньги. Жестче, жестче всем надо быть. Надо всегда стрелять во врага не только модными съемками, но и вообще всем. Топить его. Тогда вся реклама перейдет сюда. Поверьте, я сам очень хочу вернуться в доковидные времена, да хотя бы в двадцать первый год, но… Mercedes ушел с рынка, а вместе с ними и машина времени.

Все в переговорке смеются над шуткой отца, а я открываю еще одну бутылку с водой и пью из горла. Марина снова что-то рассказывает об успехах команды, объявляет, что после нашего журнала с отчетом придут Technology, Women и Home. Отец просит взять перерыв и предупреждает, что на совещание по последнему журналу не сможет остаться. У него важная встреча в банке, поэтому он хочет, чтобы отчет по Home передали ему через меня. Затем отец быстро исправляется и просит прислать все показатели журнала своей помощнице на электронную почту. Мы выходим из переговорки, я направляюсь в кофейню и слышу за спиной, как отец рассказывает одному из акционеров о том, что в Марбелье все хорошо. Идущая рядом со мной Алла тихо произносит:

– Мне бы, блять, в Марбелью сейчас.

А потом она понимает, что я услышал ее слова, и ускоряет шаг.

* * *

Когда бариста протягивает мне картонный стакан с капучино, рядом появляется отец и произносит:

– Один черный, пожалуйста.

Бариста интересуется, на каком зерне лучше сделать, на что отец просит просто приготовить ему черный кофе и ничего больше. Отец садится рядом со мной, расстегивает пиджак, капает две капли антисептика на руки и растирает ладони.

– Самый маржинальный продукт на свете. – Отец даже не смотрит в мою сторону.

Я делаю глоток кофе и уточняю:

– Антисептик?

– Кофе. – Отец вытирает руки салфеткой и бросает ее в корзину для чеков. – Обычное зерно, которое собирают и обжаривают за копейки. Себестоимость стакана – рублей пятьдесят. С учетом транспортной логистики.

Бариста, который тоненькой струйкой наливает кипяток в воронку с кофе, бросает взгляд в нашу сторону. Я подмигиваю ему, намекая, что все в порядке.

– Но человек в мегаполисе платит за кофе в пять раз больше, а иногда в десять.

– В городе за все приходится платить, – замечаю я.

– Угу. Ты как вообще, приехать не хочешь? Давно тебя не видели.

– Да что-то какая-то ежедневная мясорубка…

– Ты про вечеринки свои?

– Про работу. – Я делаю еще один глоток кофе.

– Мать навести.

– Мы с ней говорили по телефону пару недель назад.

– Тебе ехать до нас сорок минут, – говорит отец и смотрит куда-то в сторону стеклянной двери.

Через нее входят сотрудники редакции, замечают меня и направляются к нам, но я глазами показываю, что не стоит этого делать, и они проходят мимо.

– Хорошо! Я приеду, – обещаю я. – Сдам пару съемок и приеду. А ты чего вчера не пришел?

– Куда?

– Ну, на наш партнерский вечер. Я организовывал…

– Я не люблю всю эту мишуру бессмысленную. Что снимаешь сейчас?

– Да так…

– Моделей своих, которые за три копейки изображают радость и беззаботность?

– Ну, у них такая работа.

– А ты вообще не думал о том, чтобы сменить свою? – внезапно спрашивает отец. В этот момент бариста ставит перед ним керамический стакан с американо.

– В смысле? – недоумевающе уточняю я.

– В прямом. – Отец крутит стакан, на котором изображен черный слон. – Пора бы уже завязывать с этим всем.

– С чем?

– С тем, что ты делаешь. Вот с этими твоими съемками, вечеринками и глупыми людьми, у которых нет будущего.

– Это ты кого имеешь в виду?

– Да всех, кого ты там снимаешь.

– Да хорошие они все люди, – не соглашаюсь я.

– Может, и хорошие, но бессмысленные. Пора уже завязывать. – Отец делает глоток кофе.

– Но мне нравится, что я делаю, и мне кажется, у меня хорошо получается.

– Я тебе не говорю, что у тебя что-то получается, а что-то нет. Я про другое.

– Про что?

– Про то, что надо идти дальше.

– Куда?

– Ко мне в банк.

– И что я буду там делать?

– В департамент маркетинга пойдешь, будешь заниматься, в принципе, тем же, чем и сейчас, но с нормальными людьми. Если будут успехи, через пару лет сможешь возглавить весь отдел.

– Нет, я пас, правда. Я и тут возглавляю департамент.

– Тут у тебя в подчинении сколько людей?

– Да дело не в количестве.

– В управлении дело. Двумя калеками управлять могут все, даже… – Отец кивает в сторону бариста, пока тот принимает заказ у редактора журнала Women. – У меня станешь нормальным управленцем, сможешь прокормить потом семью.

– Слушай, я же понимаю, что там буду под твоим начальством.

– Ты и тут под моим начальством, не забывай.

– Да, но тут по-другому.

– Хорошо, тут ты под начальством какой-то дуры и этого, как его…

– Игорь.

– Угу. – Отец делает еще глоток кофе. – Именно.

– Ну сними его с должности. Вернись и скажи, что надо поменять главного редактора, потому что он тебе не нравится. Я поддержу это решение.

– Слушай, – отец поворачивается ко мне и смотрит ледяным взглядом, – дело не в нем, я о твоем будущем говорю.

– Да все у меня хорошо! – громко восклицаю я. На нас оборачиваются бариста и еще пара человек, которые стоят в очереди за кофе. Чуть тише я повторяю: – У меня все хорошо!

– Ладно, я не буду спорить с тобой, сам в итоге придешь. Как у Алисы дела? – внезапно спрашивает отец, и я недоумеваю от смены темы.

– У нее… у нее тоже все хорошо!

– Приезжайте вдвоем на ужин.

Я вспоминаю, как зимой мы обедали все вместе в «Пушкине». Мама была в костюме от Chanel, а отец на кэжуале. В ночь перед обедом мы с Алисой и всей нашей компанией дико зависали в апартаментах в высотке на Баррикадной, которые нашел Леха и арендовал на несколько дней. В «Пушкине» Алиса пыталась сконцентрироваться на разговорах с мамой и отцом, но у нее плохо получалось, поэтому мне приходилось поддерживать беседу. Алиса извинилась и вышла из-за стола, ее не было десять минут, а когда вернулась, ее зрачки были слишком большими и она стала более разговорчивой и веселой. Мы просидели в ресторане несколько часов, отец часто вставал с кем-то поздороваться, кто его замечал и подходил к нашему столику. Под конец обеда Алиса задела локтем бокал – тот упал на пол и разбился. Алиса громко засмеялась, и все гости ресторана повернулись в нашу сторону, а отец сказал, что посуда бьется на счастье. Когда мы ехали домой, в такси Алиса заметила, что кормили вкусно. Дома она тут же пошла в душ, а когда наконец оттуда вышла, то была полностью сухая и в одежде. Я сидел на диване и смотрел на нее. На вопрос, что она делала в душе, Алиса ничего не ответила, а просто подошла ко мне и села сверху. Одной рукой взяла меня за шею, другой схватила мою ладонь, приложила ее к своим бедрам и сжала, попросив открыть рот. Я снова поинтересовался, что она делала в душе, но Алиса зубами вцепилась в мою нижнюю губу, так что из нее потекла кровь, а потом языком пропихнула таблетку из своего рта в мой и начала расстегивать ремень на моих джинсах.

– Я передам Алисе приглашение, – говорю я отцу. – Ее папе тоже передать?

Отец встает из-за стола и уходит, а бариста протягивает мне банковский терминал, чтобы я закрыл счет.

* * *

У себя в кабинете я пролистываю ленту телеграма, читая новости и сплетни. Все заметки со вчерашнего мероприятия пересылаю своей помощнице Алене, чтобы та распечатала их и собрала в отчет. На канале «Адовое кольцо» натыкаюсь на видео с отцом Алисы: он дает интервью в своем министерском кабинете и рассказывает о партнерских отношениях между Россией и странами Юго-Западной Азии. Он сообщает корреспондентке, что мы выдержали санкции и стали сильнее, а та кивает, улыбается и зачитывает следующий вопрос со своего планшета. Админы канала сопровождают видеокомментариями о том, что интервьюируемый с его состоянием может выдержать любые санкции, а его дочь наверняка скучает по семейной яхте, которая уже больше года находится под арестом в Италии.

На отце Алисы серый костюм, белая рубашка и серый галстук. На столе стоят несколько правительственных желтых телефонов, компьютер и фотографии в золотых рамках, повернутые к камере так, что нельзя увидеть, кто на них. Я думаю, есть ли на фото Алиса и что это мог быть за снимок. Внезапно звонит Леха и сообщает, что будет через десять минут.

На моем рабочем столе лежит стопка журналов, с обложки последнего номера смотрит молодой артист: волосы его сильно взъерошены, в зубах он держит горящую спичку. Рядом с журналами валяется фирменная записная книжка с логотипом W, которую я часто беру на встречи и всегда делаю вид, будто что-то записываю, но на самом деле рисую треугольники и сразу же закрашиваю их черным цветом. В стакане в форме баскетбольной корзины торчат ручки и карандаши, к его краю я прикрепил свою фотографию с одного из европейских рейвов. На снимке на мне белая майка с надписью OFF, голубые рваные джинсы и бело-голубые джорданы; глаза прикрыты черными очками. Я нахожусь возле сцены и делаю вид, что на ладони держу диджея, который стоит за пультом. Эту фотографию сделала Алиса, когда мы только начали встречаться и мечтали поехать на Burning Man, но у нас почему-то не получилось и мы оказались в Амстердаме.