Я покидаю…

При последнем ударе я уже вышел из дома, и его звон несся мне вслед, сопровождая в кромешной темноте ночи. Дождя не было. Выйдя на улицу, я негромко окликнул ту, которая меня разбудила:

– Где вы? Кому нужна моя помощь? Кто звал?!

Однако, никто не отозвался, и я подумал, что эта женщина поспешила туда, где нужна была помощь. Я не знал, куда надо было идти, но какая-то сила подтолкнула меня в нужном направлении, и я увидел освещенное окно соседнего дома, где, видимо, меня ждали.

Откуда соседи узнали, что я врач, ведь я никому не говорил об этом, да и приехал сюда всего во второй раз.

Дверь дома оказалась незапертой, я беспрепятственно вошел в сени, а затем в комнату. Слабое мерцание керосиновой лампы на столе скудно освещало весьма запущенное жилище древней старухи, которая лежала на грязной кровати у стены и громко стонала. В комнате не было больше никого. Она лежала на спине, и хриплое прерывистое дыхание с трудом вырывалось из ее груди. Руки бессильно лежали вдоль тела, сухие тонкие пальцы слабо сжимали края постели.

Я подошел к кровати, присел на край и взял старуху за руку, пытаясь нащупать пульс. По слабому нитевидному пульсу я понял, что старуха доживает последние минуты, и эта предсмертная агония была последним всплеском уходящей жизни. Старуха повернула голову в мою сторону тотчас, как я взял ее руку. Веки ее медленно поднялись, и она перевела на меня мутный взор. Ее кисть обхватила мое запястье и стала сжимать его. В этот миг в мою руку буквально хлынул поток какой-то холодной энергии, и пол стал уходить у меня из-под ног. Вернее, я перестал чувствовать сначала свои руки, затем тело и ноги. Какая-то неведомая сила отрывала меня от пола. Старуха же медленно поднялась над кроватью и устремилась к потолку, увлекая меня за собою. Я перестал что-либо соображать, а по телу пошла мелкая дрожь. Нельзя сказать, чтобы я испугался – нет, старухи я не чувствовал – я просто перестал давать себе отчет в происходящем. Мы поднялись к самому потолку, он как бы раздвинулся, и мы попали на чердак, темный и пыльный, а оттуда в одно мгновение вырвались в ночное небо. В последний момент я бросил взгляд вниз и вдруг… увидел СЕБЯ, сидящего у постели старухи, которая лежала в прежней позе. Только сейчас я впервые испугался, вспомнив рассказы людей, переживших клиническую смерть на операционном столе, когда они видели себя сверху в окружении хирургов. Что же, я вместе со старухой полетел в миры иные?!? Выходит, она тянет меня за собой в могилу! Вот так влип! Однако мне еще вроде рановато умирать. Эти мысли не были произнесены вслух, но они были услышаны старухой, и она вдруг также бессловесно ответила:

– Нет, ты не умер, но тебе дано побывать там, откуда вернуться дано не многим. Смотри внимательно и запоминай все!

Мы поднялись над домом и устремились ввысь, быстро удаляясь от Земли. Сначала было темно, затем я четко увидел облака, освещенные бледно-розовым светом. Мы летели по спирали, бешено закручиваясь по какому-то темному тоннелю, где впереди маячили эти самые облака в розовом свете. Резкий запах антоновских яблок ударил в нос и был нестерпимо жгучим. Пролетев весь тоннель, мы вырвались в голубое небо и устремились в огромное звездное Небо. Неожиданно нас закрутило в серую воронку, и от бешеного вращения по кругу закружилась голова. Я закрыл глаза, а когда вновь открыл их, то увидел, что спутницей моей была не дряхлая старуха, а молодая красивая женщина, по-прежнему державшая меня за руку.

– Не удивляйся ничему и смотри, – мысленно проговорила она, заметив на моем лице удивление. – Сила твоя не в том, чтобы познать, а в том, чтобы почувствовать. Обстоятельства сильнее нас, но ты сильнее обстоятельств.

– Я не понимаю, что ты говоришь, – сказал я и не узнал своего голоса – он был словно металлическим и звучал не из меня, а откуда-то издалека. – Я не понимаю, где мы находимся и кто ты?

Но женщина приложила палец к губам. Мы стали общаться мысленно. Я отлично понимал, что она думала, и она, в свою очередь, слышала мои мысли.

Мимо нас стали проноситься люди – много незнакомых людей. Возникали страшные картины смертей и войн, на моих глазах дикий зверь растерзал человека. Неожиданно возникла картина любви и блаженства – люди наслаждались друг другом в физическом и духовном порыве. И вновь возникло насилие человека над человеком – гнусное и грязное, уничтожающее не только жертву, но и палача. Неожиданно моя спутница указала мне рукой вниз и я увидел себя во множественном числе – младенцем, школьником, подростком, мужчиной и стариком!

– Что это? – спросил я.

– Ты видишь свою жизнь сразу всю, но в другом измерении. Ибо времени не существует как такового. Нужно только уметь войти в это измерение, где не существует времени, и тогда ты получишь то, о чем мог бы мечтать каждый. А теперь главное, ради чего мы здесь. Взгляни туда и запомни навеки.

Я бросил свой взгляд туда, куда указала мне женщина, и замер. Я увидел снова себя и рядом с собой прекрасную девушку. Мы встретились с ней глазами, она улыбнулась мне, и тотчас же все исчезло.

– Сила дана тебе, чтобы найти ее. Заклинаю, найди ее, и тогда ты не потеряешь себя, – слышал я голос женщины, но уже не видел ее, ибо я стремительно несся по спирали вниз в полной темноте. Все исчезло, я не видел ничего. Я вновь оказался в доме старухи. Только это была уже не старуха, а обгоревший труп, который рассыпался в пепел, как только я коснулся ее рукой.

В страхе я бросился бежать прочь от этого дома, и когда, запыхавшийся, ворвался в свой дом и забился в дальний угол комнаты, часы начали отбивать полночь, будто я вовсе не покидал своего пристанища. Двенадцать ударов насчитал я, после чего силы покинули меня, и ночь поглотила все вокруг.

…А наутро я узнал, что сгорел соседский дом, а в нем одинокая старуха Настька, за которой водилась недобрая слава ведьмы…

Глава девятая

Великое прекрасное чувство Любовь владеет нашим разумом, помыслами, возвышает нас над самими собою и движет нами. Она, и только она является нашим единственным повелителем, а мы жалкие рабы ее. Но это рабство желанное, ибо человек слаб и силен одновременно, царствует и подвластен в едином лице; он унижен – но тем возвышен, унижает сам, но то не является позором. Любовь – это квинтэссенция чувств, и на подсознательном уровне отключает наш разум. Ей чужды корысть, жестокость и злоба. Все на Земле подчинено ей; всеочищающим энергетическим потоком поглощается все живое на Земле, но не для смерти, а для рождения новой жизни. Всеобъемлюща и могущественна она, и нет силы, способной сравниться с ней. Ибо Любовь спасет ею же порожденный мир от неистовства и жестокости, где доброта – ее ближайший сторонник. И нельзя кощунствовать там, где ступает Любовь, и нельзя сознательно сдерживать то, что требует она, а нужно следовать тому, что подсказывает Любовь, и важно беречь и ценить все, что дарует она…

…Когда душный июньский день сменился несущими ночную прохладу сумерками, а вечер незаметно стал переходить в ночь полнолуния, за селом в условленном месте уже ждал Анастасию Александр. Перебежав по шаткому мостику через небольшую заокольную речушку, Настя нырнула в густой лес и через мгновение попала в объятия своего возлюбленного. Она была сдержанна и особенно торжественна. Но в первый миг объятия он почувствовал, как мелким ознобом дрожит все ее тонкое тело.

Положив свою маленькую руку в его широкую ладонь, она повела его прочь от села и людских глаз. Они шли по высокой траве, замочив вечерней росой ноги, но не чувствовали сырости. Молча уходили они все дальше и дальше в лес. Шли они очень долго и зашли глубоко в тайгу, но не было усталости, и путь этот не показался им длинным, а часы показались мгновением. И хотя всю дорогу ни один из них не проронил ни слова, им не было скучно, как никогда не бывает скучно двум по-настоящему влюбленным. Они шли, и тайга расступалась перед ними, луна огромным белым шаром висела над ними, указывая верный путь. Александр вскоре перестал узнавать места, но его не пугала неизвестность: он знал, что девушки всегда уводят избранников в свои заветные места, и покорно шел рука об руку со своей любимой.

Было уже далеко за полночь, когда они, наконец, вышли на огромную круглую поляну клюквенного болота, окруженного со всех сторон соснами и елями. Поляна была сплошь залита лунным светом, отражающимся сотнями тысяч серебристых огоньков в каплях росы.

– Здесь! – нарушила первой долгое молчание Настя и опустилась на колени в бархатный мох.

Александр последовал ее примеру и сел рядом с ней, положив Насте на плечо свою руку. Она не противилась – теперь Настя была мягкая и покорная и позволила ему первые нежные ласки.

Резкий смолистый дурманящий запах цветущего багульника висел в воздухе и насыщал все вокруг, от него через несколько минут у обоих стала кружиться голова, одновременно прошла скованность членов, во всем теле появилась необычайная легкость. В ночной тишине леса тихо-тихо зазвучало что-то наподобие музыки.

Настя поднялась и, жестом руки останавливая Александра, медленно пошла в глубину поляны. Там, шагов через тридцать, она остановилась, повернулась к нему лицом и несколькими легкими движениями сбросила с себя одежду. Ее свободная нагота была прекрасна! Рассыпавшиеся по круглым плечам золотистые волосы, высокая девичья грудь, вздымающаяся в прерывистом дыхании, тонкая талия, переходящая в крутые бедра и длинные красивые ноги, – все находилось в тонкой гармонии женского совершенства. Лунный свет, падающий на ее нежную кожу, придавал бархатистость, а густой черный треугольник волос внизу живота был не вызывающе бесстыдным, а удачно дополняющим великое творение Природы.

– Сбрось с себя все! Освободись! Войди в эту ночь чистым! Но пока не подходи ко мне, – донеслись до Александра слова Насти.

Последовав ее примеру, Александр разделся и ступил босыми ногами на ковер из мха. Какая-то сила мощной струей стала входить в него, поднимаясь снизу вверх. Звуки музыки постепенно усиливались – это была необычная музыка, исполняемая неведомыми инструментами.

Настя раскинула в разные стороны руки и, на мгновение замерев с поднятым к Небу лицом, пустилась в своеобразный танец – кружилась медленно, а затем – ускоряя ритм в такт со звучанием небесной музыки. Девушка иногда приседала и, зачерпнув обеими ладонями капли росы, подбрасывала их ввысь, и тогда те рассыпались сотнями светящихся брызг и осыпали ее с головы до ног, словно это был лунный дождь.

Александр смотрел на нее словно завороженный. Тем временем музыка ускоряла свой ритм. Настя летала по всей поляне в стремительном танце, а спираль продолжала закручивать Александра с возрастающей скоростью. И вот он уже оторвался от земли, не чувствуя своего тела, и стал приближаться к Насте, притягиваемый мощным потоком, идущим от ее тела. Она же, тяжело дыша, упала в траву на спину и раскрыла объятия своему возлюбленному.

Она была разгоряченная и вся мокрая от быстрого танца и росы. И, не смотря на резкий наркотический запах цветущего багульника, Александр уловил тот тонкий нежный запах кожи девушки, который слышен только в момент любовной страсти.

Страсть обоих достигла своего апогея, когда уже потерян контроль над собой, а границы невозможного раздвигаются настолько, что уже ничего не остановит обоих во взаимных желаниях и влечениях – влюбленные в бешеной страсти покрывали друг друга поцелуями. Ласковых нежных слов было сказано столько, что их хватило бы на всю оставшуюся жизнь. И вот уже духовное родство закономерно переросло в физическую близость обоих, когда ночную тишину леса, вырванную, кажется, из всего Мира, нарушил тот крик-стон девушки, которая в этот миг становилась женой и будущей матерью их ребенка…

– …Где мы? Как мы сюда попали? Кто эти люди вокруг? Кто этот маленький мальчик? – спрашивал он ее, не выпуская из своих объятий, осматриваясь вокруг себя.

– Это твой сын, – ответила она шепотом, – твой будущий сын.

– А эта женщина – очень похожая на тебя. Почему она плачет?

– Ей предстоит скорая разлука, – отвечала она спокойно, глядя ему в глаза.

– Но тогда я не вижу мужчину, похожего на меня. Почему?! – не унимался он.

– Поцелуй меня. И обними покрепче, любимый, – сказала она и сама поцеловала его…

Глава десятая

Великое равновесие в Природе определяется биоплазменной Вселенной, вернее, энергией – всеобъемлющей и всепоглощающей, исходящей из нее.

Великий невидимый океан биоплазменной энергии, начинающийся от центра Земли и не имеющий краев во Вселенной, заполняет все пространство, где мы, люди, всего лишь мельчайшие частицы, полностью зависимые от этой энергии и развивающиеся не по своим, как нам это кажется, а по космическим законам, определенным раз и навсегда величайшими силами Вселенной.

Но энергия эта не монотонна и находится в постоянном движении, словно морские волны – то накатываясь, то отступая, то создавая усиленный энергетический поток, способный вынести нас из занимаемого нами энергетического слоя или образуя зону энерговакуума. Немногим из людей дано умение владеть собой в подобном океане, поймать поток и не угодить в «дыру», вознестись над Землей, но не для власти, а для спасения. Энергетическое равновесие определяет на Земле все! Любовь и злоба, ненависть и доброта, жестокость и милосердие – все это лишь ее проявления, которые находятся в тонком равновесии – как не бывает черного без белого, хорошего без плохого, злой энергии без доброй; когда по пятам за счастьем следует горе, на смену жизни приходит смерть, а смерть вновь порождает новую жизнь, ибо энергия не умирает, а существует вечно.

…Уже светало, когда Анастасия и Александр вернулись домой. Возвращение их было почти мгновенным, будто какие-то невидимые руки перенесли их обратно. В молчании расставались они, ибо каждый хотел оставить в памяти все то, что было сказано и пережито там, на поляне.

Но не знал еще Александр того, что почувствовала уже Настя, когда они расставались. А девушка уже видела беду, которая вторглась в их с отцом жизнь, и которую так неосторожно впустил сам священник, необдуманно поддавшись на уговоры злых людей…

…В тот миг, когда Настя затворила дверь дома, спеша на свидание к своему любимому, другая недобрая рука толкнула эту дверь от себя, и в их спокойный с отцом мир вторглась уже злая сила, и произошло это раньше, чем состоялось счастье ее с Александром в ту волшебную ночь.

Маленькая сухощавая женщина, одетая во все черное, застала священника за вечерней молитвой и, дождавшись ее окончания, была приглашена отцом Николаем для исповеди, несмотря на поздний час, ибо по ее беспокойному поведению и определенной суетливости было видно, что дело не терпит отлагательства. Это была еще не старая женщина с заостренными чертами лица, глубокими темными глазами, впалыми щеками и маленькими плотно сжатыми губами. Тронутые сединой волосы несколькими прядками выбивались из-под черного платка. Что-то неприятное было в выражении ее лица, а нервозные движения рук не предвещали спокойного разговора – так оно и вышло. Из ее сбивчивого и довольно длинного рассказа священнику стало понятно, что корень зла в их семье заключен в невестке – женщине злой и своенравной, обделенной Богом детьми – а поэтому обозленной на весь мир и вымещающей свою ненависть на муже и свекрови. Мечтающая о внуках, а для своего единственного сына – о детях, рассказчица поведала священнику свою душевную тоску, вызванную тем, что вместо желаемого семейного счастья, сын ее, а вместе с ним и она получили ежедневные скандалы, ссоры и оскорбления от этой ненавистной им женщины.

Рассказ ее несколько раз прерывался рыданиями, и священнику приходилось успокаивать ее отваром из трав. Время уже перевалило за полночь, когда, наконец, женщина замолчала и, низко опустив голову, ждала, что скажет священник. Тот после некоторого молчания предложил поговорить с невесткой и отпустить ей грехи.

– Нет, нет! Она не должна знать, что я была у вас, – покачала головой женщина. – Иначе нам будет еще хуже. Она уже не исправится. Вы ее не знаете!

– Но тогда чем же я могу помочь вам? – молвил священник, пожимая плечами.

– Отслужите по ней обедню святого Секария, – в рыданиях произнесла женщина.

– Обедню святого Секария!? – священник даже отпрянул в сторону. – Да вы в своем уме?! Как бы низок ни был человек, но губить его душу – Грех!

– Тогда умру я, а вслед за мной и мой сын. Эта женщина никого не пожалеет. Она должна быть наказана!

Чтобы пояснить, что такое обедня святого Секария, я приведу здесь без изменений цитату Джеймса Джорджа Фрэзера из книги «Золотая ветвь». Об обедне святого Секария там написано следующее:

«Для того чтобы отомстить своим врагам, злые люди иногда склоняют священника отслужить обедню святого Секария. Знают эту обедню очень немногие, и три четверти из них ни за что на свете не согласились бы ее отслужить. Только недобрый священник отважится исполнить этот отвратительный обряд, и можете быть уверены, что на страшном суде он дорого за это заплатит. Викарий, епископ и даже архиепископ города Оша не имеют права отпустить такой грех. Одному лишь папе римскому принадлежит это право.

Служить обедню святого Секария можно только в разрушенной и запущенной церкви, где ухают ко всему безучастные совы, где в сумерках бесшумно летают летучие мыши, где по ночам останавливаются на ночлег цыгане и где под оскверненным алтарем притаились жабы. Сюда-то и приходит ночью недобрый священник со своей возлюбленной. Ровно в одиннадцать часов он начинает задом наперед бормотать обедню и заканчивает ее, как только часы зловеще пробьют полночь. Священнику помогает и возлюбленная. Гостья, которую он благословляет, черна и имеет форму треугольника. Вместо того, чтобы причаститься вином, он пьет воду из колодца, в который было брошено тело некрещеного младенца. Знак креста он чертит на земле, и притом левой ногой. Делает он также много других вещей, на которые ни один добрый христианин не мог бы даже взглянуть без того, чтобы до конца жизни не поразила слепота, глухота, немота. А тот, по чьей душе отслужили такую обедню, мало-помалу усыхает. Никто не может сказать, что с ним. Врачи, и те ничего не могут понять. Им и невдомек, что его медленно губит обедня святого Секария…»

Как ни стоек и ни принципиален был священник, но дрогнуло сердце его, размягченное слезами и мольбами бедной женщины, горе которой преждевременно состарило ее, лишило радости воспитания внуков, а сына – положенного счастья. Одним словом, священник согласился отслужить обедню святого Секария, взяв с женщины клятву, что ни одна живая душа не узнает об этом злом намерении. Женщина тут же воспрянула духом, повеселела, поспешила дать клятву молчания и, сообщив имя невестки – Клавдия, – быстро удалилась восвояси так же тихо и незаметно для всех, как и появилась.

Священник же, выведенный из душевного равновесия разговором и предстоящим злодеянием, остаток ночи не спал, а провел перед алтарем на коленях, замаливая предстоящий грех. Все утро, день и вечер отец Николай провел в лесу, чтобы не встречаться с селянами, а главное – с дочерью, он боялся своим видом выдать свое намерение. Очень уж встревожило его то, что произошло накануне ночью. А потому, что врать он не научился, первая же встреча с Анастасией, от которой не ускользнуло бы изменение настроение отца, могла помешать свершению столь гнусного обряда. Подготовив все необходимое, ровно в одиннадцать часов ночи священник пришел в запущенную, полуразвалившуюся церковь и свершил в точности сей обряд, отслужив по Клавдии обедню святого Секария.

Вернувшись домой под утро обессиленным и немощным от столь сильного потрясения, священник лег в постель, и тут силы окончательно покинули его. Он заболел, и заболел серьезно – с лихорадками, ознобами, зловещими сновидениями и длительными потерями сознания. Целый месяц Настя не отходила от отца. Читала дни и ночи молитвы при зажженных свечах и отпаивала его целебными травами, которые сама же и собрала. Медленно силы возвращались в его ослабленное болезнью тело. Прошел месяц, прежде чем священник смог вновь выйти на белый свет. Но свершилось то, чего боялся священник, а Настя предчувствовала еще месяц назад, накануне готовящейся обедни. Произошло то, что неминуемо должно было произойти и что враз поломало жизнь троим добрым людям.

Знал бы несчастный священник, кому взялся помогать он, против кого направил свои силы, вступив в сговор с темной энергией. Знал бы, что своими руками ломает счастье и судьбу своей дочери. Забыл, видимо, он, о чем проповедовал всю жизнь, что зло, направленное на других, поразит тебя самого. Серая пелена застелила ему глаза, а сознание было усыплено мольбами и уговорами.

Трагическим оказалось совпадение в ту ночь, когда Анастасия зачала ребенка на небесах от мужчины, против жены которого был заключен зловещий сговор между его родной матерью и отцом его возлюбленной. Желаемое оказалось действительным, и обедня святого Секария сделала свое дело. Не прошло и недели после той обедни, как слегла Клавдия от неведомой болезни, стала быстро чахнуть и вскоре умерла, оставив в безутешном горе своих престарелых родителей. Но не была насквозь черна душа новопреставленной Клавдии, которая стала такой в силу своей неполноценности. Осталась еще теплота ее несчастного сердца к Александру, ибо была же страстной когда-то их любовь друг к другу. Одному Богу известно, что творилось в душе ее. Только перед смертью, чувствуя близкую кончину, позвала она мужа своего, прижалась к его большой руке своими обескровленными губами в последнем поцелуе, прося за все прощение, и с глазами, полными слез, произнесла тогда те слова, после которых дрогнуло его сердце, и упал он сам на колени перед кроватью умирающей жены в искренних рыданиях…

– Прости, родной, что не смогла родить тебе сына.

Это были ее последние слова, и они кровавым следом врезались в сознание Александра, который с болью в сердце осознал вдруг свою вину перед этой ни в чем не повинной женщиной, которая навсегда отдала ему свое сердце и доверила жизнь.

Несчастные родители Клавдии допытывались у матери Александра, пугая ее страшным судом, о причине болезни своей дочери. Узнав все подробности, они пришли к священнику и прокляли его, твердо пообещав, что к ним присоединятся селяне. Это был страшный удар для отца Николая, ставший для него смертельным. Через неделю священник умер. А перед смертью он поведал дочери свою давнюю тайну, просил принести из заветного места сосуд с уже давно недвижимым сердцем, которое билось до последнего дня. И завещал он похоронить сердце то вместе с ним у того же ручья, где похоронена мать Насти.

После трехдневного отпевания в пустой церкви Настя вместе с Александром и еще двумя, с трудом согласившимися за большое вознаграждение мужчинами похоронили отца там, где он просил.

Еще несколько дней прожила Настя в опустевшем доме, а потом ушла прочь из этих мест – любящая и любимая, проклятая и изгнанная, уничтоженная, но не побежденная, носящая под сердцем ребенка своего возлюбленного и хранящая в себе воспоминания того малого счастья, которое она успела пережить. Как ни горька была утрата отца и любимого, как ни больно было покидать родные места и могилы родителей, но это безрассудство было оправдано той неизбежностью, которая владела в тот миг Настей и готовила ей новые страдания и страшные испытания. Но иного выхода не было, и несчастная девушка доверилась судьбе, готовая тогда на все ради своего будущего ребенка, ради своей любви.

Настя покидала родные места, уходя в неизвестность, но сердце свое она оставляла тому, кому были сказаны последние слова перед уходом:

– Где бы ты ни был, что бы с тобой не произошло, с кем бы ты ни жил – знай, рядом на Земле растет твой сын, твоя кровь, твое продолжение. Даже в самом страшном одиночестве ты будешь не одинок.

Да храни всех нас, Господь!

Глава одиннадцатая

Кто же творец наших судеб? Мы сами? Отчасти, но не в главном! Кто считает иначе, бывает жестоко наказан за свою самоуверенность и самонадеянность. Мы, кажется, сами выбираем свой путь в жизни и идем по нему день за днем, заранее уже предполагая, что будет завтра, через месяц, через год. Жалкое заблуждение – наивное и смешное. Мы ожидаем одно, а получаем совсем иное. Стремимся к одному, а в результате разводим руками, сетуя на судьбу. И получаем чаще не то, что желаем. И выходит как раз, что не мы руководим судьбой, а она нами. Ведь карма определена нам свыше и каждому своя. И отработать свой кармический путь необходимо самому и только самому, а не перекладывать эту задачу на плечи другому, хоть тот и готов это взять на себя. Получив в очередной раз от жизни пощечину, мы утираем слезу и подставляем под удар вторую щеку. Где грань между случаем и закономерностью?! Где та невидимая граница, разделяющая желаемое и неизбежное, стремление и закономерность, бытие и роковое стечение обстоятельств? Жизнь не развивается по законам, написанным нами для нас же самих, она беспощадна к тем, кто вступает в противоречие с нею. Ничего нельзя предугадать заранее, ибо мы еще не постигли законов бытия, но у нас есть неоспоримый шанс, который мы не хотим использовать. И зря! А пока мы бессмысленно и наивно, а порою просто глупо пытаемся втиснуть законы бытия в рамки наших очень ограниченных понятий. Глупо и рискованно рассуждать, а еще опаснее делать то, в чем мы ничего не понимаем. А а посему не будь убежден в том, в чем ты не уверен. И никогда не переосмысливай то, что тебе не дано пока осмыслить.