Шамбала

Стоял лютый холод, и в равнинной полосе дули леденящие ветра. Единственным укрытием могла служить шапка облезлой автобусной остановки, которой уже никто не пользовался лет десять. Я присела на холодную перекладину, сжала ноги и принялась дожидаться. Ветер поднимал пыль, и песок летел прямо в лицо.

– Эй! – раздался зов, и я подскочила. – Сейчас здесь нельзя гулять – вот-вот начнется буря.

Сквозь пелену песка на мосту виднелась худая фигура паренька, немногим старше меня. Половина его лица скрыта черной материей, одежда на нем виделась диковинной, вроде какого военного обмундирования да некие предметы защиты у пояса; сам он щурился и прикрывал ладонью, как козырьком, глаза. Он быстро сбежал вниз и наклонился:

– Как тебя зовут?

– Кая, – впервые я назвалась тем именем, каким меня нарекли много лет назад.

– Кая? – скривился. – Тьфу! – огляделся и разочарованно произнес: – Ты же Армина.

Он совсем не походил на ребенка в привычном понимании этого слова: его серьезный, сосредоточенный взгляд, продуманные движения, непредвзятая скованность – все кричало о преждевременном взрослении, и я несколько испугалась этого юноши. В те годы я боялась многого.

Ветер все становился сильней, и волосы давно выбились из привычно тугой косы, когда вдруг он схватил меня за руку и потащил в сторону. Мы шагали через сухое поле с цепкими остатками скошенной пшеницы или срубленной кукурузы. Здешние жители приспосабливали под свои нужды каждый кусочек земли, хоть власти, пронюхав, часто карали за это. Мы обошли стороной кладбище и приблизились к лесу. Всего несколько шагов – и перед нами стена, естественная природная граница, разделяющая Волчье Ущелье и Шестую провинцию. Пересекают границу в подобных местах только самые отчаянные: преступники, беженцы или те, кому нечего терять. Законом установлено, что ни один житель не имеет права покидать своего края без веской на то причины; но чтобы добиться желаемого, необходимо получить письменное разрешение от Городского Совета, и на официальных пограничных пунктах вас непременно остановит дюжина военных, чтобы убедиться в подлинности документов. Мун рассказывал, те, кто пытался подделать документы или же вовсе осмеливался самостоятельно искать лазейки, – карались сурово. Кого-то обязывали платить баснословные штрафы, работать ночью, у кого-то отнимали часть жилища и пахотных земель, если таковые имелись. Многих калечили дубинками в попытках задержать. Запуганный народ дорожил еще оставшимися крупицами свободы, как и теми немногочисленными благами, что удалось обжиться. Прекрасно помню, как я испугалась, увидав эту стену, сразу в голове стали рисоваться ужасающие картины избиений, смерти, позора семьи тетки, – и моментально отшатнулась в сторону, греховно помянув родственницу: «Она решила от меня избавиться и убить, раз направила на нарушение закона!»

– Что это ты? – парень повернул ко мне свое светлое лицо с темными глазами.

– Туда нельзя идти, – твердо сказала я.

– Ферма находится за этой стеной, так что выбор у тебя невелик.

Я страшно перепугалась, но что еще хуже, стала люто ненавидеть этого самоуверенного паренька.

– Тетка не могла направить меня за границу Ущелья! – причитала я.

– Мне велено тебя привести в дом. Так ты идешь? Или нам искать другую помощницу?

Нужно отдать ему должное: он всегда умел находить рычаги действия и бездействия. Я начала представлять себе гнев родственницы, если сегодня вернусь домой, отказавшись от данного обещания. Дело здесь отнюдь не в чести – в страхе. Я боялась всего, и даже шелеста листвы кругом. У меня не было выбора, кроме как нарушить закон.

Безымянный незнакомец отодвинул толстый ковер засохших веток, и взору открылись выдолбленные в камнях ступеньки – кривые, скользкие, небезопасные. До чего ловко они прятали их от остальных граждан! Парень указал рукой, как будто шесть лет назад, я стояла на том же месте, когда впервые здесь появилась и я полезла наверх. Прежде чем исчезнуть за высокой стеной, я еще раз оглядела неприступный, дикий лес, и почему-то попросила Бога дать мне смелости. Странное желание для маленькой девочки. Проводник закрыл ступеньки свисающими сухими ветками, и мы исчезли за каменной оградой, будто нас и не было во всей этой утренней мгле.

Если шагать вдоль стены на юг, можно дойти до последнего склона Ущелья – он служит частичной границей, дальше – равнины. Каждая провинция расположена на равнине; каждая, кроме Волчьего Ущелья. Ландшафт его много разнообразней, и часто власти занимались поиском преступников именно на наших территориях: средь холмов и возвышенностей отыскать себе временное убежище куда проще. Недолго мы шествовали вдоль границы – хотя я постоянно прислушивалась и молилась, дабы блюстители порядка не оказались где-нибудь поблизости. Вскоре стена начинала врастать в гору, мы прошли и… средь скалистых камней, в самом настоящем ущелье взору пал большой дом.

– Вы прячетесь? – наивно спросила я, пораженная.

– От кого? – равнодушно отвечал проводник, и мы продолжили путь. – Мы свободны, как ветер.

19

Как будто семь лет назад, я стояла на том же месте, когда впервые здесь появилась: позади по правую руку – граница, впереди – обширная Долина, с двух сторон окруженная горами, переходящие в дикие леса. Иногда воспоминания накатывают с силой посейдоновской волны, и сколько бы тебе ни было лет, ты будешь стоять и смотреть вдаль, прокручивая в голове все то, что нарочно прятал за пеленой души чрезмерно долгий срок. Детские воспоминания всегда влияют на всю нашу жизнь, от них не скрыться.

Я тогда была еще глупым ребенком, и помнила лишь беззаботные, легкие часы, проведенные в компании собственных родителей, разварившиеся картофелины на тарелке, запах маминых волос, морозную свежесть ее длинного зимнего пальто, когда я обнимала ее по приходу с работы… Воспоминания о ней слишком мутные и неясные. Я совершенно позабыла ее лицо, которое даже не имела возможности запомнить. Но я помню, как мы с отцом катались на санках в морозные выходные и его молодое, сияющее лицо мальчишки, будто он сам был родом из детства.

Помню всепоглощающее чувство полнейшего одиночества. Что произошло? Где я? Когда вернуться отец с матерью? И ни одного вразумительного ответа. Ни одного знакомого лица из покинутого Южного селения.

Того могучего человека с пронзительными синими глазами, что под покровом ночи приходил в дом тетки, я узнала сразу. Жестом руки он подозвал всех детей, сидящих вместе за столом. Оживленные, румяные, они выстроились в одну линию, в ожидании просмотра какой-то диковинной картинки. Герд – так звали попечителя – представил мне этих детей: девочку с милыми кудряшками – Руни, молчаливую Орли, стоявшую поодаль, паренька, что был мне проводником – Киану, его близкого друга Натаниэля, сдержанного Ноя. До чего одинаковыми они мне тогда показались! Все, как один, в мундированной форме, с убранными волосами и лицами, не по-детски взрослыми. Я остановила свой взор на Киану, уж и не вспомню, отчего. Помню только, он показался мне самым сильным из них всех, и, казалось, только рядом с ним я чувствовала себя в безопасности.

Парень холодно смотрел мне в глаза, как вдруг в столовую стремительно вошла девушка, немногим старше нашего. Телосложение ее уже начало оформляться, ноги длинные, руки тонкие, сильные, темные волосы туго заплетены в причудливый хвост с множеством удерживающих лент, голова ее не покрыта, как у остальных детей, ладони перепачканы грязью, а пальцы держат самый обыкновенный мешок, сквозь который сочится алая жидкость – кровь. Девушка бросила добычу в деревянный ящик у входа и принялась мыть руки в специально подготовленном тазу с водой. Она дико взглянула в мою сторону, отряхнула капли воды с по-прежнему грязных рук, подошла ко мне и присела напротив, вглядываясь в мое лицо.

– Последний элемент, слышала, девочка? Так тебя нарекли, и я тебе не завидую, – она горько усмехнулась, потрепала меня за выбившуюся прядь волос и вернулась к своим делам.

Мальва быстро завладела ее вниманием, и у них завязалась чрезмерно серьезная беседа, ибо Кара постоянно цокала языком и отворачивалась, и возражала, будто женщина занималась нравоучениями.

Я часто наблюдала за Карой – она мне сразу понравилась. Это было подобно некой скрытой глубоко внутри душевной привязанности, которую порой слишком сложно объяснить простыми словами. Я чуяла в ней старшую сестру, наставницу, к которой могла прийти за любым советом и спросить о любой боли. К счастью для себя самой, в те временя я еще не страдала маниакальными привязанностями, а, значит, слыла самым обыкновенным, недалеким ребенком.

Но я не понимала их армейских устоев: просыпались они до рассвета, каждый выполнял свое дело – охота, рыбалка, уход на животными, дойка единственной коровы, кормежка кур, выведение цыплят, помощь по дому Мальве или решение бытовых вопросов… Здесь всегда находилось, чем заняться. Все было распланировано на недели вперед – и никто не смел ослушаться. До полудня обязательны тренировки: бег, силовые нагрузки, метание камней и ножей, скалолазание, практические уроки выживания. Мы знали, как сварить суп, не имея огня, котелка и мяса. Мы метко стреляли и безоговорочно убивали – именно человечность жаждал искоренить Герд. Вероятно те, кого он отыскал раньше, действительно лишились этого чувства; моим крестом явилось ярое противостояние, ибо справедливость занимала ум мой больше всего.

Мы вели жизнь самую обыкновенную, ничем не отличимую от многих селян Ущелья, с одним лишь единственным отличием: Герд воспитывал в нас солдат. Мы знали то, чего простые молодые люди не должны знать.

Собственные умения, коими в силу обстоятельств мне пришлось овладеть, вовсе не казались удивительными. Но только когда я сравнивала то, кем была и той, кем стала, – как в одно мгновение слова Киану приобретали целесообразный смысл.

Наемники…

В тот вечер Киану вывел меня на улицу и раскрыл все карты. Жизнь подчинялась приказам Герда. Система определила всю мою жизнь, ниспослав проклятия уже за давно продуманные грехи, в которых я обязана стать повинной. Герд говорил: «Сильный убивает слабого». Но разве были мы сильней этой системы? На самом деле Армины не существовало – был беспощадный воин Кая Штарк – часть от целого иснующей группы.

Я вспомнила каждую минуту минувших лет, стоя у входа в Долину. Навстречу мне шагал Киану. Он остановился.

– В первый день ты сказал: «Мы свободны, как ветер», – горько усмехнулась я.

Он пожал плечами.

– Мы были детьми.

– Давно ты знаешь? – мы смотрели куда-то вдаль, не глядя друг на друга.

– Давно. Мы с Карой узнали первыми.

– Как самые старшие, – закивала головой.

– Герд считал, для этого нужно быть готовым.

– Я и сейчас не была готова.

– Он полагал обратное, – он вздохнул, запустил руки в карманы. – Знаешь, девочка, у каждого из нас своя миссия, ни один не повторит судьбу другого.

– Герд все распланировал, – язвительно прошептала в разочаровании. – Да он сам Господь Бог после этого.

Кто-то спугнул птицу, сидящую на дереве. Она вспорхнула, изящно шелестя крыльями, и художественно отдалилась на фоне все еще светлого неба. Мы смотрели ей вслед, каждый думая о своем.

– Здесь никому нельзя верить, да? – с надеждой подняла на него глаза.

Взгляд Киану сказал мне куда больше слов: это было раскаяние, подернутое дымкой беспомощности. Киану беспомощен! Наш волк, первый после самого Герда, способный вонзить нож в самое сердце за доли секунды – и не оглянуться назад. Наш независимый Киану беспомощен.

– Я больше не правитель своей душе. Ты ведь знаешь это, Кая. Ты точно знаешь.

20

За два дня до проведения Выборов Герд позвал Натаниэля, Орли, меня и велел готовиться идти с ним.

– Куда? – спросила Орли.

– В Пятую провинцию, – был ответ.

Рано утром мы надели свою форму, спрятали ножи, закрепили за поясом бутли с водой и отправились в путь. Шагали долго; сначала вдоль границы, затем через лес, пока не вышли к деревне. Там Герд отвел нас к ферме, где мы остановились на привал. Я смотрела на Орли, мечтающую не знать меня вовсе, и Натаниэля, с которым мне лучше вообще не иметь каких-либо дел – и думала том, что Герд просто «блестяще» подобрал команду для этой вылазки. Сам он скрылся в хлеву, пока мы пили воду и затягивали потуже шнурки ботинок. Я опиралась локтями о забор и размышляла о том, какое выбрать время, дабы навестить тетку с Марией. Через несколько минут вышел Герд.

– Поскачем на лошадях, – огорошил он. – Еще двадцать километров до города. Вы трое разделитесь на площади и выведаете кое-что у местных. В полдень соберетесь в старой таверне «Ворон». Вас встретит девочка по имени Чина. Ни в коем случае не ходите вместе – сразу заметят. Слейтесь с толпой, ведите себя естественно. Вопросы?

– Где встречаемся? – спросила Орли.

– В два часа там, где оставим лошадей.

Сразу после его слов старик – владелец фермы – вывел из хлева четырех красавцев-меринов и вручил нам поводья.

– Седла верните, – сказал он, и Нат рассмеялся. – Их теперь нигде не достать, юноша.

Эта поездка оказалась тяжелей, чем я ожидала. Сначала мы ехали спокойно, затем Герд сказал гнать во весь опор. Из всех нас хуже всего с лошадьми ладила Орли. И хотя мы с ней недолюбливали друг друга, я часто оглядывалась, чтобы убедиться в ее целостности. С такой скоростью немудрено упасть и распрощаться с жизнью. Герд же ни разу на нас не взглянул. Еще в самом начале, едва мы учились ездить верхом, он сказал: «Выживает сильнейший». Его бы несильно заботила смерть одного из нас.

Вскоре виднелся конец диким полям. Мы притормозили лошадей и вошли в чащу леса. Герд отвел нас с какой-то поляне, где мы привязали к деревьям животных и омыли лица и руки в водах ручья. Это и был наш пункт встречи. Далее шли пешком, переводя дух от бешеной скачки. Все еще дрожали ноги и поджилки от непривычного напряжения мышц. К городу приблизились со стороны жилого сектора – многим напоминающий наше Ущелье. Все города Белой Земли удивительно подобны: в них невозможно заблудиться.

В Дивине проживало больше людей, нежели в Ущелье, и это резко бросалось в глаза: на улицах бегали детишки, во дворах работали женщины, на фермах заправляли мужчины, некоторые старики сидели на лавках перед лачугами и доживали свои скорбные дни. Кой-где лаяли собаки, и даже на подоконниках сидели коты. Пятая провинция едва ли отличалась своим благосостоянием среди прочих, однако иногда казалось, что люди в этих краях несколько сильнее и живее наших. Впрочем, я могла здорово ошибаться. Все мы плыли в одной лодке, и в какую бы часть Белой Земли я не подалась, всюду там царили голод, разруха и нищета.

Мы незаметно разделились и разными путями стали подходить к рыночной площади. Непривычно много граждан разгуливало в поисках каких-то товаров. На всех были лохмотья, многие тела чрезмерно худы и истощены. Несколько стариков с грязными лицами сидели на подмостках и просили милостыню. Один из них был синюшным – очевидно, труп. Я поспешила уйти.

В самом центре, рядом с фонтаном, стоял источник, откуда лилась родниковая вода. Я присела на бортик и опустила бутылку, чтобы туда набралась вода. Местное здание Совета располагалось у изголовья площади и, как насмешка, литой памятник Ленину взирал своими безликими глазами на этот суетный мир. Рядом с ним ошивались стражи порядка – и солдаты Метрополя. Вот кому не следует попадаться на глаза. Я отвернулась и принялась пить воду.

Площадь готовилась к предстоящим выборам. Каждые пять лет они представляют собой на совесть отрепетированное шоу. Работники носили урны для голосования и стопки запечатанных бланков. Ширмы и будки, видимо, уже давно отполированы и ждут своего часа. В связи с последними событиями Метрополь пришлет в каждую провинцию еще больше солдат, хотя едва ли это спасет их от людского гнева.

Проходящие мимо негромко разговаривали о предстоящих выборах, о том, кого бросили в тюрьму для неуплату земельного налога, чьи дети остались без отца или матери, кого избили прошлой ночью стражи порядка, а кто бежал из Белой Земли… Какая-то женщина говорила о комитетниках, о том, что они начали следить за самыми простыми из нас – даже теми, кто за свое существование и носу из дома не казал. Я не слышала ничего нового – всюду один вопрос: что есть? Где достать денег? Как уплатить налог? Все эти истории – все, как одна, до одури подобны друг другу, – и отчаянно трагичные.

В толпу столкнулась глазами с Натом. Он казался немного растерянным. Видимо, и ему не удалось узнать что-то новое. Герд придет в ярость. Что ж, кажется, все спокойно, и в стране впрямь полная тишина перед грядущими выборами.

Стрелки городских часов близились к полудню – время найти загадочную таверну. Я шагала в толпе, ловя на себе взгляды прохожих. Да, мой костюм неоднозначен: я не горожанка, но и не прихвостень Метрополя. Это вводило их в заблуждение. Совсем скоро на выходе из площади увидала вывеску: «Ворон». Черная птица распахнула крылья, будто дьявольское отродье завладело судьбами здешних жителей. Толкнула дверь и вошла внутрь. Почти никого нет. Таверны, как и рестораны давно никому не нужны. По крайней мере не здесь, ни в этом столетии. В самом дальнем углу сидел Нат, и я немного возрадовалась – приятно видеть знакомое лицо. Едва я присела подле него, как в дверях показалась тоненькая фигурка ребенка – девочки.

– Это она, – я подняла руку, якобы поправляя рукав, и она, заметив, подошла ближе.

Она была совсем юна – и слишком худа, вот-вот сломается. Ее яркие волосы сбиты, кое-как собраны за спиной.

– Лучше подняться наверх, – сказала она.

В это минуту вошла Орли и широким шагом пересекла помещение.

– Черта-с-два, тут твориться какая-то дьявольщина, – шипела она. – Прибыли солдаты из Метрополя – или комитетники – хрен их разберет.

– Тебя заметили? – спросил Нат.

– Кажется, нет.

– Кажется? – зло вторю я.

Орли окинула меня испепеляющим взглядом. Но мы-то знали: Герд не допускает осечек.

– Наверх, – напомнила девочка.

Она переглянулась с управляющим, и тот одобрительно кивнул нам. Мы поднялись по лестнице и очутились в полутемном помещении. Стоял запах сырости и прогнившего дерева. Мебель практически отсутствует: пара древних табуретов и какая-то открытая полка. Мы расселись так, чтобы видеть друг друга.

– Меня зовут Чина, – представилась наша провожатая.

Я словила себя на том, что рассматриваю ее, – так пристально, будто она мне родная. А любоваться я могла только теми, кого люблю.

– Это Натаниэль и Орли. Мое имя – Кая.

– Мне сказали передать вам вот это, – она достала из-под лохмотьев лист бумаги, сложенный вчетверо. Я приняла записку и спрятала во внутренний карман куртки. – И еще сказать, что в Метрополе сейчас опасно. Она не может передавать сообщения. И что ее в чем-то могут подозревать. Кажется, кто-то покушался на Министра Иностранный Дел.

– Кара, – выдохнула я.

– Может, что-нибудь еще? – Натаниэль подсел ближе к девочке. – Что-то о выборах? Расскажи, что у вас происходит в городе.

Чина единственная из нас, кто стоял на ногах. В ее детских покачиваниях сквозила преждевременная нервозность. Внутри меня зарождался ответный гнев. Дети не должны в этом участвовать. Дети никогда не должны вмешиваться в политику.

– Скоро выборы. Но мой папа в тюрьме. Его забрали вчера вечером, но он успел передать мне то, что я вам сказала.

– Он рассказывал еще что-нибудь? – спросила я.

– Да. На наш ликероводочный завод прислали конверт с неизвестным порошком. Он взорвался.

– Из-за повышенной влажности, да? – с улыбкой уточнил Нат.

– Я не знаю.

– Кто это сделал?

– Папа сказал, что это не ваших рук дело.

Мы с Натом переглянулись. Что все это значило, черт возьми?

– Сколько людей погибло? – спросила я.

– Несколько главных и один рабочий.

Я выдохнула: хорошо, что гражданские несильно пострадали.

– Брат еще сказал, что после взрыва рабочие положили руки на сердце и спели гимн Белой Земли.

Нат усмехнулся, я в ужасе молчала, совершенно ясно представляя себе эту жуткую картину.

– Сейчас стражи порядка громят дома тех, кто отказался выходить на работу. Наверное, бумажная фабрика тоже стоит.

– Солдаты Метрополя? – я вспомнила тех из них, что красовался на площади, здесь, в сотне метрах от нас.

– Когда я убегала, они застрелили собаку наших соседей.

– А люди?

Девочка отрицательно покачала головой.

– Я знаю, что некоторые бежали из провинции сегодня ночью.

Я подошла к узкому окну, не в силах больше слушать эти холодящие кровь ответы, и слегка одернула темную занавеску. Площадь осталась неуемной, будто где-то совсем близко стражи не вытрясали души из бедных жителей этого города.

– Чина, тебя солдаты не видели? – спросила я.

– Я не первый раз от них убегаю. Отец сказал, я должна любой ценой встретиться с вами.

Я быстро подошла к девочке и присела так, чтобы наши лица находились на одном уровне. Взяла ее за руки, хотя она – дикарка, как и следовало ожидать – напряглась и очень удивилась.

– Не любой, слышишь?

– Кая… – Нат положил мне руку на плечо, но я одернула его.

– Сколько тебе лет, девочка? – поинтересовалась тем, что глодало с первой минуты нашей встречи.

– Двенадцать.

– Двенадцать… – прошептала я, глядя ей в глаза.

Именно столько было мне, когда я впервые переступила порог дома Герда. Не знаю, почему, но в Чине я видела себя, шесть лет назад. В сердце таилась жалость к этой девочке – и к себе. Не лучшее переживание для отпетого эгоиста. Звучит ничтожно.

Я отпустила ее руки.

– Вам лучше уйти через склады – там сейчас никого нет. Я могу показать дорогу.

– Чина, пережди несколько часов где-нибудь в безопасном месте, хорошо? – после этих слов я несколько по-иному взглянула на Ната.

Девочка энергично кивнула.

– Я пойду вперед, – сказала она и скрылась за дверью.

Я пошла сразу за ней. Во тьме лестничного пролета до меня донеслось едкое замечание Орли.

– Поменьше сентиментальности. Девочка, – последнее слово она выплюнула с самым отвращением. – Ты сорвешь нам всю вылазку.

– Детям не место в политике.

– Это не политика.

Я резко развернулась и посмотрела на нее через плечо Ната.

– Народ воюет против власти, а дети, как приспешники. Демократы, между прочим, не выигрывают в такой войне.

Я развернулась и увидела Чину, едва заметно махавшую рукой. Она делала это так естественно, – будто поправляя волосы, наполовину оторванный лоскуток платья или растягивая мышцы рук, – что незнающий человек вовсе не стал бы искать подвоха. Бедный ребенок!

Мы выбрались с ней из таверны и пошли по краю площади.

– Не бойся, – предостерегла она, – мы свернем в переулок.

Впереди ошивались солдаты Метрополя, но я чувствовала, как глаза мои, против воли, расширились и выражают один только страх. В нескольких шагах позади двигались Орли с Натом. Тут я заметила, что идем мы быстро – слишком быстро для гражданских. Оглянулась на Ната.

Его глаза выразили что-то знакомое.

Как страх Вита.

Перед тем, как на меня напали со спины.

Резко обернулась… и со всей одури ударилась обо что-то мягкое.

Человек.

Солдат.

Красная буква М на предплечье.

Слуга Метрополя…

Он расплылся в самой благожелательной улыбке, какую только можно себе представить. Никогда еще не видела такой белоснежной, животрепещущей, притягательной улыбки. Я опешила.

– Прошу прощения, – выпалила, хлопая глазами. – Я случайно… – тут же пошла вперед, увидав напуганную Чину.

– Какие симпатичные новобранцы, – он поднял запястье и продемонстрировал тату. – Мы из сектора Фрунзе.

Меня чуть не стошнило, но быстро подхватила:

– Нас еще не утвердили, – подняла чистую руку и взмолилась: хоть бы поверил!..

Он улыбнулся, но уже не так простодушно, как в первый раз.

О мое проклятие! Я никогда не умела лгать!

Не успела сделать и двух шагов, как он схватил меня за локоть – тот самый, что отдавал ноющей болью – и негромко произнес:

– Держите изменников.

Я замерла, в ужасе. Его подчиненные уже рыскали в толпе, точно назойливые тараканы. Граждане опасливо расходились. Страшнее все воспринималось оттого, что этот комитетник не поднял шума. Всюду продолжали расхаживать люди, всюду кипела какая-то деятельность. И в то же время отчетливо помню, как все кругом поглотила чудовищная, невообразимая тишина замогильного царства.

Нат и Орли с разных сторон поодаль продолжили свой путь, не привлекая внимания. Того требовала инструкция. Чина едва заметно указала им на переулок. Я видела их спины и напряженную походку. Мы не были к этому готовы.

– Скажешь сразу, где твои друзья? – растяжно, с манерой метрополийского акцента спросил солдат и сжал локоть. Глаза от боли полезли на лоб. – Или хочешь побеседовать наедине?