скачать книгу бесплатно
* * *
Иоганн Карлович пришел ровно в восемь. Он всегда заходил в этот час, чтобы сыграть с отцом партию в шахматы. Счет у них был двести двенадцать на двести десять в пользу отца.
Сегодня он, правда, был несколько возбужден и, взяв поднесенную ему рюмку водки, сказал:
– Базиль, мне нужен твой рекомендаций… совет. Ты зналь: мы хотим сделайт фирму для монтажа средних труб, чтобы мне своих арбайтер… рабочих… не отвлекать. Фсе есть правильно? Да!.. И вот уже три месяца идет – как это? – волокит. Один документ подайт, другой документ. А сегодня этот их Тедорчук мне прямо сказаль, что надо – как это говорить? – дать на лапу. Хе-хе… На лапу… Как будто он есть медведь… А когда я ответиль, что это есть преступлений, он мне ответиль, что – как это? – ты ф мой монастирь со свои правила не ходийт. А еще он сказаль, что если не нравится, то умотай свой фатерлянд. «Умотай» – это ведь «уезжай», правильно, так? И вот я не понимайт. Мы, немцы, натюрлих… конечно… благодарен России за то, что она нас приняль. И мы стараемся быть полезный вашей стране. Модерн автобан на Китай – немцы. Железный дорог на Китай – тоже немцы. Огромен металлургиш концерн – нох айнмаль!.. И я просто не понимайт, зачем мне гофорят: умотай свой фатерлянд. Мы фам не нужен?..
– Ну, Иоганн, дураки есть везде, – сказал отец.
– Нет, Базиль, это не есть турак. Это есть идиологиш… националь… такой точка зрений. Я изучиль рюсский язык. Мой дети давно ходить ф рюсский школа. Я сам уже почти рюсский. Ферштейн? Я даже водку могу теперь выпивайт без закуска. – В доказательство Иоганн Карлович хлопнул рюмку, громко выдохнул и картинно понюхал рукав пиджака. – Фот так надо правильно, да?
– Ну ты циркач, Иоганн!
– Но я все же не понимайт, почему я должен давать взятка господин Тедорчук за то, что мне положено по закону. И я не понимайт, зачем мне фсе фремя напоминать, что я тут есть немец – чужой…
Отец только вздохнул.
– Ну, какой же ты русский, милый мой Ваня. Ты на себя посмотри: ты даже дома в пиджаке и при галстуке ходишь. Ну хоть ты ему, Галина, скажи!
Иоганн Карлович немедленно посмотрел на себя в зеркало.
– При чем тут пиджак? Ну да, я обычно надевайт дома пиджак. Но я же не бормотан… как это по-рюсски?.. не обормот. Почему у сепя дома я не могу быть как культурный и образованный человек?..
Отец безнадежно махнул рукой:
– Ничего тебе, Иоганчик, не объяснишь. Знаешь что? Оставайся ты лучше немцем. Зачем тебе подделываться под нас? Чем больше ты будешь немец, тем больше будут тебя уважать. А насчет этого Федорчука скажу так: не бери в голову. Что-то много Федорчук на себя последнее время натягивает. Я завтра сам схожу в нашу администрацию и кой-кому там по черепу настучу… По рукам?..
Иоганн Карлович показал крупные зубы.
– «По рукам» – это значит «договорились»? Хо-хо!.. А «не бери в голову» – значит «больше не думайт об этом»?
– Все правильно, так, – подтвердил отец.
Мать выразительно на него посмотрела.
– И вот еще что… Ты, кажется, говорил, что сам родом из Мюнхена?
Улыбка Иоганна Карловича застыла.
– Йа… аус Мюнхен, – насторожившись, ответил он. – А ф чем дело, Базиль? Что случилось?
На секунду воцарилось молчание. Слышно было, как во дворе перекликнулись женские голоса, а потом хлопнула дверца автомобиля.
– Базиль? – страшным шепотом воззвал Иоганн Карлович.
Ярик даже вздрогнул – будто пепел посыпался с потолка.
А отец нарочито медленно придвинул табуретку к столу.
Лицо у него стало серьезным.
– Знаешь что, Ваня, присаживайся, – сказал он. – И давай-ка нальем себе еще по одной.
* * *
Москву им увидеть не удалось. С сибирского рейса их сразу же провели в мелкий зал, где групповод, представившаяся как Анжела, начала инструктаж.
Это была коренастая женщина лет тридцати пяти – сорока, коротко стриженная, плотная, крепкая, как будто вырезанная из древесного корня.
Голос ее заполнял все помещение.
Анжела сразу же сослалась на Договор о мире и всестороннем сотрудничестве, который был заключен между Россией и Халифатом в прошлом году. Это первый такой договор о взаимодействии цивилизаций, объяснила она, и он обеспечил безопасность западных российских границ. Далее она напомнила, что ислам – одна из древнейших мировых религий, имеющихся на земле, ее исповедуют более полутора миллиардов людей. Исламская культура дала ряд выдающихся мыслителей, поэтов, ученых. Вклад Исламского мира в современную глобальную экономику также очень велик. Русский мир с уважением относится ко всем традициям Исламского мира, и нам как представителям Великой России во время нахождения в Халифате следует эти традиции неукоснительно соблюдать.
– Вам всем будет выдана «Памятка для туриста», – Анжела подняла над головой яркий буклет. – Надеюсь, вы внимательно прочтете его. Но все же главные правила я перечислю. Во-первых, прошу запомнить: хиджаб. Это основная деталь мусульманской женской одежды. В Коране указано: «О Пророк! Скажи твоим женам, твоим дочерям и женщинам верующих мужчин, чтобы они туго затягивали свои покрывала. Так их будут лучше отличать от других и не подвергнутся оскорблениям». Хиджаб – это не просто, как некоторые считают, особым образом повязанный головной платок. Хиджаб должен покрывать собой всю фигуру, кроме лица, обуви и кистей рук. – Анжела вскрыла пластиковый пакет и одним движением накинула на себя струящуюся светло-серую ткань. – Вот так… Снимать хиджаб можно только в гостинице. Женщина, появившаяся на улице без хиджаба, все равно что вышедшая без ничего. Прошу об этом не забывать. Также прошу женщин снять с лица макияж. Женщина в макияже автоматически зачисляется в разряд легкого поведения. Прошу, товарищи, не обижаться, но перед выходом буду вас всех проверять.
Отец наклонился к матери:
– Ну вот, хоть узнаю, как ты выглядишь на самом деле.
– Точно так же. Разницы никакой…
– А во-вторых, бэдж, – сказала Анжела. – Это ваше основное удостоверение личности. Упаси бог его потерять. На бэдже указано, откуда вы – из России, ваше имя и шифр гостиницы, где мы остановимся. Если кто-то вдруг отобьется от группы – надеюсь, конечно, что этого не произойдет, – не обращайтесь, пожалуйста, ни к кому из местных: вас могут принять за кафира, покинувшего без разрешения свой квартал. Найдите полицейского или патруль и предъявите ему этот бэдж. Он сопроводит вас до гостиницы… И еще один важный момент. Если среди вас есть верующие, имейте в виду: ни в коем случае не креститься при виде христианских церквей. Прошу за этим следить. В Халифате ревниво относятся к своим религиозным обычаям – может произойти инцидент.
Она подняла руку:
– А теперь специальное объявление для мужчин. Провозить в Халифат спиртные напитки категорически запрещено. У кого с собой имеется, лучше уж употребите сейчас.
Никто в зале не шелохнулся.
Только мать нервно глянула на Ярика, а затем – на отца.
– Что-то мне захотелось домой, – сказала она. – Может быть, не полетим никуда?
Ярик даже подпрыгнул:
– Ну, ты, мам!.. Ты в самом деле – что говоришь?..
– Галя, не пугай ребенка, – сказал отец.
– Я не пугаю. Просто хочу домой.
– И я уже не ребенок!
– Тс-с-с… Не шуми.
Анжела успокаивающе улыбнулась:
– А вообще не думайте, что Халифат – это такое место, где без разрешения нельзя шагу ступить. Халифат – цивилизованная, дружественная нам страна, гостям там рады – при соблюдении нескольких элементарных правил мы проведем эти дни с удовольствием и легко. Желаю всем приятного путешествия!.. А теперь переходим к таможенным стойкам – прошу, пожалуйста, вон в ту дверь.
Все начали подниматься с мест. Ряды стульев были расположены как-то тесно, впритык. Мать подталкивала Ярика в спину: «Давай-давай…» Но он все же, неловко выбираясь в проход, успел заметить, что Анжела, прежде чем самой повернуться к дверям, закрыла на секунду глаза, вроде бы прошептала что-то неслышное, вздрогнула и затем – размашисто перекрестилась.
* * *
Впрочем, волновалась Анжела напрасно. Перелет до Мюнхена, по мнению Ярика, ничем не отличался от перелета из Сибири в Москву. И пограничный контроль в Халифате они прошли без каких-либо происшествий. Таможенники в белых мундирах равнодушно скользнули взглядами по их багажу. Правда, несколько странно было видеть мать, закутанную в серую ткань, но отец, почему-то развеселившись, заметил, что ей идет.
– Надо бы и у нас хиджабы ввести. И чтобы ходили скромно, потупя глаза.
Мать на это ответила, что маскулинное общество себя изжило. И слава богу – посмотри, к чему оно привело.
– А что такое «маскулинное»? – немедленно спросил Ярик.
– Это когда всем руководят мужчины, – ответила мать.
– Разве так бывает? – удивился Ярик. – Ведь у нас дома всем командуешь ты.
– Вот видишь? – усмехнувшись, спросил отец.
– Вижу, – мать с демонстративной скромностью опустила глаза.
Гостиница, куда их привезли на автобусе, тоже ничем особенным не удивила. Семейный номер: большая комната для родителей, маленькая – для детей. Точно в таком же жили они, когда год назад приезжали в Москву. Мать все осмотрела, везде зажгла свет.
Подвела итог:
– Ну что ж… Очень прилично.
– А чья заслуга? – горделиво спросил отец.
– Твоя, твоя, – и мать, поднявшись на цыпочках, чмокнула его в щеку.
– Это к вопросу о маскулинном обществе.
– А ты заметил, что обслуживающий персонал здесь исключительно женщины?
– Да, местные…
– Зато присматривает за ними араб.
– Ну и что?
– Ничего. К вопросу о маскулинном обществе…
И сам город сильного впечатления на Ярика не произвел. Ну, дома, декорированные темными планками. Ну, архитектура немного иная, чем у них в Белореченске. Ну, прошествовали бедуины в джеллабах. Ну, игольчатые шпили и башенки здания Ратуши. Ну, какая-то мрачная, вытянутая, точно казарма, Пи-на-ко-те-ка (это слово Ярик выучил наизусть, чтобы потом, в классе, блеснуть). Ну ведь так и должно быть, правда? Что тут удивительного? Халифат – он и есть Халифат. Некоторый интерес у него вызвало только то, что правое крыло Ратуши было наполовину развалено, как будто по нему врезали молотком, а нижняя его часть – расцвечена черными лепестками сажи. (Ракета попала, – шепотом пояснил отец. – Видимо, бои здесь все-таки шли.) Также Ярик заметил, что на улицах, по которым ехал автобус, некоторые дома стояли без стекол, черное их пустое нутро свидетельствовало, что люди здесь не живут. А сами улицы хоть и были подметены, но в переулках виднелись груды мусора и битого кирпича. Но опять-таки – что здесь странного? Халифат.
Если честно, то он немного скучал. Картины в Пинакотеке, изображающие незнакомых людей, навевали тоску. Что он, картин не видел? На картины он насмотрелся еще в Третьяковской галерее в Москве. А скульптуры, расставленные вдоль стен, и тяжелые каменные плиты с резьбой, казалось, были покрыты мутной пылью веков. У Ярика от всего этого слипались глаза. Оживление внес лишь неожиданный инцидент в одной из церквей, где экскурсовод, будто женщина – в розовом пестром платке, спадавшем на плечи, – сладким голосом объяснял, что этот памятник долгое время считался выдающимся достижением европейской архитектуры, но недавно найденные в Александрийском хранилище чертежи бесспорно указывают на то, что он – лишь копия громадной мечети, разрушенной европейцами во время их жестоких колониальных войн.
– Вообще арабы – щедрый народ, – вещал экскурсовод, которого звали Али. – Когда в период Средних веков они начали контактировать с европейцами, то охотно делились своими знаниями: подарили им компас, астролябию, научили строить океанские корабли, открыли секрет пороха и бумаги, обучили алгебре – высокой магии цифр. А потом европейцы обратили эти знания против них самих…
Вот тогда это и произошло.
– Скажите, – внезапно спросил розовощекий крепыш, стоявший в первом ряду, – а кто сжег Кельнский собор?
Анжелика немедленно обернулась к нему – вытаращила глаза и яростно затрясла головой. Однако экскурсовода этот вопрос не смутил. Он скорбно опустил веки, соединил у груди кончики пальцев и, чуть кланяясь, тихим голосом объяснил, что Кельнский собор сожгли сами немцы. Это была заранее подготовленная провокация. Сразу после этого начались беспорядки – массовые убийства и грабежи. Великий эмир Махмуд – благоденствия ему на тысячу лет! – чтобы восстановить спокойствие, был вынужден ввести в Кельн войска… Еще вопросы?
– Спасибо! Вопросов нет! – звонким металлическим голосом отчеканила Анжела.
* * *
Вечером она собрала группу в конференц-зале гостиницы и, судорожно дыша, попросила больше провокационных вопросов не задавать.
– Вы же взрослые люди, должны понимать! В эмирате очень болезненно относятся к своему имиджу. Особенно после резолюции, которую приняла ООН насчет сохранения культурных ценностей на «временно самоуправляемых территориях». Ну чего вы добились… э-э-э… Павел Иванович? – спросила она крепыша. – Ну, лично вам разрешения на въезд в эмираты больше никогда не дадут. А мне придется объясняться в их иностранном бюро – почему не подготовила группу. Не дай бог еще лицензию отзовут…
Анжела очень переживала.
Тому же розовощекому крепышу пришлось ее утешать.
* * *
Другой инцидент произошел уже после экскурсии. Еще утром, садясь в автобус, Ярик заметил, что неподалеку от входа в гостиницу стоит некий старик – неподвижно, так что его можно было принять за памятник, а перед ним в плоской картонной коробочке, положенной на асфальт, желтеют несколько медяков.
Экскурсовод Али, который до этого никаких последствий войны напрочь не замечал – ни выбитых окон, ни вывалившихся дверей, ни пробоин от снарядов и пуль, как будто их не было вообще, – тут почему-то счел нужным дать объяснения. Он передернул плечами и вскользь заметил, что Халифат с особым вниманием относится к местному европейскому населению. Все немцы обеспечены посильной работой, у них есть жилье, у них есть начальные школы, где они могут учить детей, а в кафирских… гмг… я хочу сказать, в европейских кварталах даже разрешено совершать христианские религиозные церемонии. Эмир Махмуд – благоденствия ему на тысячу лет! – кроток и милосерд. Тем же кафирам, которые упорно не желают трудиться, тем, кто отвергает даруемые эмиром блага, разрешено просить милостыню у правоверных. Это полностью в русле древней исламской традиции, ибо ислам – это религия милости и добротерпения…
Старик, казалось, ни на что внимания не обращал. Он, точно экспонат из Пинакотеки, не замечал ни времени, ни людей. На плечах его, словно у настоящего памятника, белел голубиный помет. Однако когда Ярик, посланный матерью, положил ему в коробку несколько мелких купюр, сказав: «Вот… Возьмите, пожалуйста…» – от волнения он произнес это по-русски, то старик вдруг повернулся к нему и визгливым голосом закричал: «Русише швайн!.. Фердамт!.. Раус хир!..[1 - Русская свинья!.. Проклятье!.. Убирайся отсюда!.. (нем.)] – и брезгливо выбросил деньги на асфальт.
Ярик отскочил как ошпаренный. Вместе с тем он успел заметить, что вокруг старика будто вскрутился воздух – мелкие тени выпорхнули из ближайшего переулка, подхватили купюры и тут же исчезли.
Ярик был изумлен:
– Зачем он так?
– Немцы и вообще многие европейцы считают, что мы их предали, – помедлив, сказал отец. – Бросили их беззащитными, когда началась Великая хиджра. Дескать, Европа гибнет, западной цивилизации приходит конец, а русские загородились на границах кордонами и радуются. Они считают, что нам следовало сражаться за них – ввести войска, плечом к плечу отстаивать европейские ценности.
– Ну да, – с неприязнью откликнулась мать. – А помнишь, как они навалились на нас со своими санкциями? Мы тогда из-за этого еле дышали. Помнишь? Конечно, помнишь! В вашем КБ сократили тогда четырнадцать человек… А теперь, выходит, сражайся за них!..
Глаза у нее сверкнули.
Отец поднял палец:
– Тихо!
– Что значит – тихо?
– Это значит – не здесь. И, разумеется, не в гостинице. Вернемся домой – спокойно поговорим.
И, пресекая дальнейший спор, он повлек мать и Ярика в гостиничный холл.
* * *
Утром вся группа была взбудоражена. Оказывается, ночью, пока Ярик спокойно спал, митинг мигрантов, начавшийся еще вечером на окраине Франкфурта, перерос в колоссальные беспорядки. В городе разгромлены банки, офисы, магазины. Выбиты стекла и выломаны двери в домах. Население южных кварталов в панике эвакуируется на север. Вспыхивают многочисленные пожары, но толпа, неистовствующая на улицах, не пропускает пожарных машин. Полиции и армейским подразделениям пока не удается локализовать бунтующих: вытесненные из одного квартала, они немедленно перетекают в другой. Более того, на помощь им пришло «исламское ополчение» – уже ночью оно пробило таранами трехрядное проволочное заграждение одновременно в районе Фульда (на границе Гессена и Баварии) и в районе Майнца (бывшая земля Рейнланд-Пфальц). Сейчас сотни тысяч людей, многие из которых вооружены, круша все на своем пути, устремились навстречу друг другу. Части бундесвера, переброшенные в этот район, не смогли организовать оборону и беспорядочно отступают. Комментаторы предрекают, что Южный Гессен уже в ближайшие пять-шесть часов будет полностью окружен. Немецкое население из этого региона бежит. Бундесканцлер Гельмут Заар обратился со срочной просьбой в ООН ввести в данный район миротворческий контингент. Заседание Совета Безопасности назначено на шестнадцать часов, но, по мнению политологов, миротворческие войска в Гессен введены не будут: их части с трудом удерживают сейчас «линию мира» в Южной Тюрингии, где аналогичные волнения вспыхнули около девяти утра. Эмир Махмуд, в свою очередь, в экстренном выступлении заявил, что войска эмирата линию разграничения не переступали. Все случившееся являет собой стихийный народный протест против притеснения в земле Гессен мусульманских общин, на что он неоднократно указывал международной общественности. Теперь чаша народного гнева переполнена, сказал эмир, всю ответственность за это несет политическая элита Германии. Одновременно российское правительство заявило, что оно подтверждает гарантии странам (или суверенным территориям их), находящимся к востоку от разграничительной линии. Всякое покушение на целостность Греции, Болгарии, Сербии, Чехии и Словакии будет рассматриваться как агрессия, направленная против России. Она вызовет соответствующие ответные меры.
