Мой лавандовый мир

ДаДаДаДаДаДаДаДаДаДаДаДаДаДаДаДаДаДа

Марсель начал громко хлопать в ладоши, пока толпа не подхватила его ритма. Миха в это время кружил вокруг него с камерой и при этом снимал зрителей. Точнее их реакцию. Но все внимание было приковано лишь Марселю, который выглядел как представитель нового течения в искусстве, что как раз и было ничем и всем одновременно.

– ДаДа отрицает каноны прошлого. Чтобы стать независимым. ДаДа не принимает правил и границ. Отныне искусство – это свобода. Во всем. Искусство – это ДаДа.

Марсель развел руки в сторону и стал ждать реакции, готовясь к страшному: тухлому помидору, свисту, яйцу, что обязательно разобьется о его лоб и будет стекать на лицо и одежду. Но в итоге он получил бурные аплодисменты и крики:

– Браво! Вот это реально искусство! Вот это новенькое. А где посмотреть ваши работы?

Улыбка засияла на лице юноши и тот засмеялся, сделав реверанс, а после показал жест Михи, чтобы тот встал рядом и тоже сказал пару слов:

– В баре вы можете купить наши открытки. Уникальные, с цветными элементами. Их всего 50 штук. На каждой автограф фотографа и художника. Ведь это совместное искусство. То, которого раньше не было. Ведь ДаДа не приемлет правил. И мы считаем, что фотография и живопись могут существовать вместе и при этом быть разными видами искусства. Еще в фойе вы можете увидеть картину "Дикий апельсин"авторства Марселя Маршала. Первая ДаДа работа в истории.

В бар тут же выстроилась очередь из желающих купить уникальные открытки. Но в то же время им предлагались совсем новые объекты, которые назывались коллажами – это были раздробленные на разные части фотографии, что были склеены клеем. Они были так необычны, что закончились слишком быстро. А выступление четырех красавиц кабаре пришлось задержать, за что девушки были благодарны студентам. Ведь у одной из них лопнула лямка платья и танцевать она не могла. За такую заминку Миха и Марсель получили за кулисами поцелуи от дам и пошли по улице со следами помады на щеках, чему были безумно рады.

Только вот такой вид не вызывал восхищения у старушки, что сдавала квартиры студентам, за что тут же обозвала их гулянками и закричала на весь коридор, что теперь она заболеет сифилисом из-за них. Марсель же был так окрылен после своего триумфа, что только услышав этот крик, повернулся и язвительно ответил:

– Не волнуйтесь. Вы стары для сифилиса.

От такого ответа Миха тут же засмеялся, но прикрыл рот рукой. Ему было так весело, что он едва не упал, споткнувшись о кривой паркет, Но Марсель Ловко схватил его за плече и затолкал в свою квартиру, чтобы спрятаться от глаз этой женщины, что имела власть выселить их обоих на улицу и взять других жильцов за то, что те оскорбили ее. Но после он задумался и резко открыл дверь, чтобы крикнуть ей:

– Простите мадам… Мы пьяны. Слишком пьяны. Нас девушки в бордели споили.

Марсель резко закрыл дверь и встал, смотря на нее. Он стал думать о том, правильно было, что он извинился и вообще ответил так старушке сначала. Ведь его всегда учили уважительно относится к женщинам. Независимо от их возраста.

– Теперь она уверена в том, что мы не порядочные студенты. А гуляки, выпивохи и охотники за куртизанками.

– Как и все художники, – заключил Марсель и повернулся к Михе. – Ой, тебе надо к себе. Фото проявить. Прости, я просто испугался, что если мы сейчас не спрячемся, то она разозлится еще больше.

– Пьяниц она не трогает. Это понятно по соседу… И тому фармацевту, – Миха сел на стул и ощутил сильное головокружение. – Ты завтра пойдешь? Нам обещали занятие по анатомии…

– Если я буду держать кисть и ровно стоять. Кажется я выпил столько, что мое тело стало бутылкой вина.

– Это надо записать… Хорошая идея. Бутылка вина и твоя голова. И туфли. Те, что Людовика Орлеанского, – Миха достал альбом и стал писать там карандашом непонятные буквы, считая что он записывает мысли.

– О, отличная идея… Только на бутылке напишем: "Не садится"

– Зачем садится? – Миха удивленно посмотрел на Марселя и стал чаще моргать.

– Ох, ты не знаешь? Ты не был в Парижских борделях?

– Был… А при чем тут бутылка.

– Забудь. Я сам не знаю. Мне старший брат рассказывал о них… Лучше бы не говорил.

Миха снова прыснул смехом, смотря на Марселя. Тот сидел с лицом полного невнимания и затем попытался встать, но из-за больной ноги сделал этот не сразу. Отчего Мосс засмеялся так громко и сильно, что у него заболел бок и после он ударился лбом о стол и на этот раз засмеялся Марсель, но ттже упал со стула и продолжил пьяно сметься уже на полу.

Его голова была такой тяжелой, а тело таким легким, что Марсель очень быстро погрузился в сон, где увидел красивое лавандовое поле, как из своего детства, которое было ему роднее всего на свете. Он увидел яркое розовое небо и сияющее золотое солнце, лучи которого горели зеленым светом. Эта необычная картина впечаталась в его сознании моментально, а после стала меняться в угоду пьяного сознания. Во сне появлялись образы древних женских статуй, которые были облиты розовой краской. Красивые ожившие портреты дам. Танцующие багеты и велосипедные кольца. Музыка, сыгранная на банках и вяленых томатах. Перед ним оживали скамейки и начинали вальсировать, а Эйфелева башня покрылась цветами и стал пахнуть, как сад в его родовом поместье. Но вскоре перед глазами стали появляться буквы:

ДаДа

Они летали по воздуху и сбивали птиц, заставляя их гавкать и мяукать. А после меняли размер и цвет и пускались в пляс под странную музыку. На этот раз сыгранную на эклерах:

ДаДа

ДаДа

ДаДа

ДаДа

ДаДа

ДаДа

Это слово было центром его сна. Центром его новой жизни. Центром революции и центром искусства, которое так любил некогда одинокий и забитый юноша. А ныне – любимец публики и известный художник Марсель Маршал.

Серая бездна – колыбель искусства

Новая жизнь Марселя случилась резко и внезапно, прямо как падение той книги, что изменила его жизнь. Ведь знакомство с Михой на самом деле стало отправной точкой для его новый приключений. И его спасательном кругом из болота апатии и ужасного морального состояния, которое ухудшалось с каждым днем до того удивительного мгновения.

Теперь каждый день Марселя казался солнечным и ярким. Серые краски стали постепенно такими же яркими, как и раньше. И впервые он заметил это в своей небольшой квартирке, которая снова стала привычного лавандового цвета, который напоминал ему о Прованском детстве. А стены стали медленно наполняться фотографиями Михаэля, который теперь делал 2, а то и 3 копии снимка. Ведь многие теперь становились частью картин Марселя. Это было его новаторство в искусстве, ведь до этого никто не делал что-то подобное в мире искусства. И это было настоящей революцией.

И об этой революции быстро узнали их сокурсники и другие студенты, что стало еще большим объектом травли. Теперь в Марселя могли бросить краску, тухлое яйцо, ему мазали стул маслянной краской, могли в открытую вылить на костюм грязную воду, а один раз нарочно уронили его мольберт и толкнули следом, чтобы художник измазался в свежем масле и был грязным. Это еще больше стало погружать Маршал в его серую бездну, из которой его пытался тянуть лишь один лучик света в виде нового друга и их общего творческого проекта.

Марсель сидел на гранитной скамейке и молча грустил, смотря на грязную лужу, куда только что торговец рыбой вылил грязную воду. Теперь по всей улице медленно распространялся характерный запах хвостов и потрохов, из-за чего Маршал достал флакончик лавандового масла и немного капнул его на запястье и тут же вдохнул, чтобы перебить зловоние.

С большим опозданием, к месту встречи пришел Миха с тем самым странным поэтом, о котором он много рассказывал. Сам Марсель не ожидал, что тот самый знаменитый в Нью-Йорке, французский поэт, который решил вернутся на родину и примкнут к Дада движению. Хотя и работы этого человека совсем не походили на поэзию 20 века. Сам художник, хорошо знакомый с литературой, понимал, что это был стиль середины 18 века с характерными словами.

– Вот, знакомься, это Тристан. Тот самый поэт из Нью-Йорка.

Голос Михаэля резко вырвал Марселя из собственных раздумий и он резко вздрогнул, смотря на нового знакомого. Это был мужчина невысокого роста. Безумно худой, с яркими скулами и с копной рыжих волос, едва доходящих до скул. Он был одет в жуткое клетчатое шотландское пальто с туго затянутым черным ремнем. При этом его штаны были до неприличия узкие. Такие узкие, что их можно было принять за лосины, надетые на кривые ноги. Марсель мило улыбнулся поэту, скрывая свое отвращение и протянул руку для приветствия:

– Марсель Маршал, приятно познакомится…

Тристану тоже не особо понравился внешний явно старомодного молодого человека, который до сих пор считал приличным носить белую пудру на лице, которая делал его походим на человека из позапрошлого века.

– Тристан Краон. Или же просто… Тристи, – поэт нарочно произнес свое новое придуманное имя с ударением на первый слог, подражая американскому произношению. – Мистер Марсель, вам очень идет этот природный бледный цвет лица.

Тристан ехидно улыбнулся. Он нарочно задел Марселя. От чего тот заметно выпрямился и цокнул, осматривая поэта с головы до ног, придумывая гадость, которую он может ответить:

– А вы, как я вижу, сшили пальто из килта. Интересная идея. Надо взять на вооружение. А брюки… Брюки сняли с лося?

Улыбка с лица Тристана медленно спала, от чего мужчина недовольно покачал головой. А после посмотрел на Миху и спросил на английском:

– Ты не говорил, что твой друг такой странный. Он кажется забывает, что живет в 20 веке и совсем не следит за модой. Ты уверен, что он тот, кто способен перевернуть мир искусства?

– Эй, я вообще-то английский знаю хорошо, – Марсель обиженно сложил руки на груди и встал в полный рост, смотря на этого мерзкого Тристана уже сверху.

Этот самоуверенный поэт сразу ощутил себя униженным, ведь Марсель был на голову выше него и теперь смотрел с таким презрением, что хотелось утопится в вонючей Сене.

– Знаете? А что вы еще знаете? Буржуа? – Тристан решил уколоть Марселя за самую яркую черту его личности. – Настоящий художник не может происходить из семьи мэра Парижа.

Марсель молча развернулся и пошел прочь от такого хама, помня, что драться это ниже его достоинства. Так его учили с детства. Но он часто лупил младшего брата за то, что его самого пенал старший. И маленький художник считал, что это правильно. Но после подумал немного и резко развернулся. Он зашагал в сторону Тристана и со всей силы ударил его лицу, чем шокировал Миху. И чем взбесил еще больше продавца рыбой, который наблюдал за этими клоунами уже давно и вынес специально хвосты, чтобы забросать негодников и прогнать с территории:

– А ну пошли вон!

Один из хвостов пролетел прямо мимо Марселя. Но тот не повел и бровью. Только брезгливо посмотрел на часть рыбы и резко пошел в сторону Сены. Миха тут же поспешил за ним. Он не понимал, чем было вызвано такое поведение никогда высококультурного человека с очень сильной моралью. Который мог только колко ответить. Но ударить – никогда. Даже если его самого били или унижали, даже когда выливали краску или тухлое молоко – Марсель всегда защищался словом. Или убегал подальше от обидчиков. Но вот пощечину не давал никому. А Тристан просто поднял тот самый хвост и последовал за художником, чтобы ответить ему.

Вскоре, на мосту через реку, Марсель остановился и замер, смотря на воду. Миха едва успел его догнать и сильно запыхался. Он хотел извинится за Тристана и то, что тот его оскорбил. Сам юноша не ожидал, что его друг из Америки так поведет себя и что он окажется хамом, ненавидящим людей из аристократического класса.

– Марсель, прости, что решил познакомить тебя с этим человеком… Он… Да, бывает груб, но он очень талантливый. ДУмаю, он может стать нашим союзником. Мы совершим революцию не только в живописи и фотографии, но в литературе.

Марсель не повел бровью, когда Миха встал рядом и на плохом французском извинился и сказал то, что так хотел. Следом подошел Тристан. Он встал рядом с Михой, чуть помолчал и после выдал:

– Ну что будем по очереди прыгать или все вместе?

– Я его сейчас самого сброшу, – прошипел Марсель и закрыл глаза.

– Ты что обиделся? Извините, ваше высочество.

– Я не король, чтобы ко мне так обращаться, – Марсель колко осек собеседника и после развернулся спиной к перилам и оперся на них, складывая руки на груди. – Почему ты в первую встречу меня оскорбляешь? За происхождение? Не думал, что в 20 веке это столь важно.

– Это всегда важно, когда человек из рабочего класса встречает представителя высшего класса, – Тристан подошел ближе к Марселю и встал прямо перед ним, поднимая голову выше, чтобы видеть глаза того, кого он продолжал оскорблять. – Такие люди как ты, ведь лишь развлекаются, когда общаются другими. И революции затевают не по зову сердца. А лишь потому что скучно.

Марсель молча развернулся и пошел прочь от хама, который, как оказывается, считал его глупым и заносчивым буржуа неспособным совершить великую революцию в искусстве. Ведь по мнению Тристана, художник делал это от скуки. Что обесценивало все то, что уже сделал Маршал на своем пути. А такое мужчина не хотел снова переживать, поэтому и решил уйти, стараясь подавить большую боль внутри, которая встала комом в горле, отчего стало тяжело дышать. Но еще тяжелее было сознавать, что примерно так к нему и относятся многие люди в академии. Что его ненавидят за слишком высокое происхождение. Что его ненавидят только за это. И будут ненавидеть.

Так он дошел до своей квартиры и заперся в ней, ощущая себя еще хуже, чем от издевательств в академии. Ведь там он слышал подобное чаще, чем хотел бы. В голове у него даже стали появляться мысли, что ему стоило бы сменить фамилию на менее звучную. А лучше уехать далеко от этого места, которые когда-то было его мечтой. И это его уничтожило еще больше.

Марсель подошел к зеркалу и стал разглядывать свое белое лицо после толстого слоя китайской пудры. К Счастью, слезы не смыли ее и Тристан не увидел ярких шрамов на лице художника. Ведь это тоже могло стать причиной издевательств.

– Я не выбирал, в какой семьи мне родится. Но я выбрал жить иную жизнь. Я выбрал кем стать. А меня… Во мне все равно видят аристократа.

Марсель замахнулся на зеркало, чтобы разбить это дорогое венецианское стекло, привезенное из поместья Маршал. Но внезапный стук в дверь отвлек его.Юноша сразу же обернулся. Он понял по стуку, кто пришел. Но открывать не хотел. Он был уверен, что Миха тоже не очень хорошо к нему относится из-за происхождения. И что он просто притворялся. Притворялся несколько недель их постоянного общения и совместной работы над революцией.

Но вскоре стук стал настолько настойчивым, что Марсель был вынужден подойти и сказать все, что собирался, но у него не получилось это сделать. Ведь Миха тут же всучил ему в руки бумажный пакет с бриошами и на плохом французском сказал:

– Тристана не будет в движении Дада. Он сказал, что это бред и сам он будет работать только с футуристами. А еще сказал, что… "Какой создатель – такое и направление"Короче… Я с ним больше не общаюсь. Этот человек оказался гнилее, чем я думал.

– Ты предал старого друга ради сомнительной идеи скучаещего буржуаза?

– Я просто убедился, что Тристан… гнилой человек. Еще раз.

– Ты не умеешь выбирать себе друзей. Тристан гнилой. Я буржуаз. Таким как я не место в обществе других людей. Простолюдин. И тем более тех, кто занят искусством.

– Тристан еще в Америке показывал свою нетерпимость к некоторым людям. Он всегда восхвалял рабочий класс и ненавидел богачей. А еще черных. Но я все равно поддерживал с ним общение за схожесть в художественные круга. В Нью-Йорке он был одним из самых известных современных поэтов. Здесь он никому почти не известен. Поэтому я подумал, что такой талантливый человек может сделать движение Дада более разнообразным. Чтобы революция в искусстве затронула еще и литературу. Но… Теперь этот человек будет обругивать нас на сходках футуристов.

– Мне кажется, что мы справлялись и вдвоем хорошо. Если люди захотят примкнуть к нам. Они итак это сделают. Тем более, что те, кому не отзываются наши идеи – сами найдут способ связаться с нами.

– Марсель, я понимаю, что тебя оскорбили слова этого человека. Только ты должен понимать, что революции совершаются толпой. А не двумя художниками энтузиастами.

Марсель замер. Он стал обдумывать слова Михи. Действительно, в мировой истории революции всегда совершались толпой, которая сносила все на своем пути. или которая брала численностью. А их двое. Двое дадаистов, над которыми некоторые открыто смеются. И которые в академии, где учатся, являются изгоями. И отчасти, идея этой революции стала для него спасением от мерзкой и угнетающей жизни в академии. А знакомство с Михой – лучом света в его серой жизни. Но теперь казалось, что этот единственный человек, понимающий его так, как не понимал никто другой, тоже относился к нему плохо и все время притворялся, что понимает его и что правда верит в эту идею.

– Ты тоже считаешь меня глупым буржуа? Тоже ненавидишь за происхождение?

Миха не ожидал, что Марсель внезапно решит поговорить об этом. Хотя и видел, как его друг реагирует на подобные выпады:

– Ты правда думаешь, что я могу ненавидеть тебя за происхождение? Я бы понял, если бы ты меня не видел за это. Если бы тогда выгнал и обозвал плохими словами. Но ты… Ты в таком же положении, как и я. Ты аристократ в стенах Академии. Я американец в Париже. Люди, которым не место там, где они находятся. Люди, которые страдают от того, как с ними обращается общество. Люди, которые чувствуют себя одинокими. И которых спасает только искусство. Ты ведь эту революцию задумал из любви к искусству. Я к ней примкнул по этой же причине. Ты захотел изменить мир искусства. Я захотел сделать фотографию искусством и тоже изменить мир.

– То есть… Ты не заодно с теми людьми, что оскорбляют меня в академии?

– Меня они гнобят так же как и тебя. Быть с ними заодно – не уважать себя.

Марсель вдохнул, а после поймал себя на мысли, что вероятно он начинает медленно сходить с ума. От постоянных насмешек, плохих шуток и ненависти, ему стало казаться, что вокруг все хотят ему навредить. От чего мужчина даже сел на стул и стал смотреть в одну точку. Это немного напугало Миху и он провел рукой перед глазами друга, от чего тот вздрогнул.

– У тебя все хорошо?

– А? – Марсель поднял взгляд и после достал из пакета мягкую бриошь с изюмом. – Мне кажется, что я схожу с ума… Что меня все ненавидят и хотят обидеть. Я тоже самое подумал и о тебе. Прости… А еще… Миха, скажи, а тебе когда-нибудь казалось, что краски вдруг теряют свой изначальный тон?

Миха сел рядом на стул и призадумался. Он знал о том, что картины со временем меняют свой тон и могут темнеть. Что фотографии могут тускнеть или белеть. Что ткани выцветают.

– Ну вообще это ественное строение вещей. Все имеет свойство выцветать.

– Нет… Я имел виду, что в мои глаза… Они не видят больше той яркости мира, какая была раньше… Знаешь, я помню, что лаванда всегда была яркого оттенка. А теперь она кажется серой. Как на фотографии. Вот скажи, какого цвета стены этой комнаты?

– Лавандовые.

– А я вижу серый. Может немного там и есть лавандовый. Но для меня это серый.

– Знаешь, я слышал о таком. Что есть люди, которые с рождения не различают цвета. И я знал парочку таких… А еще есть люди, которые видят мир как фотографию – Черно-белым.

– Нет, у меня это началось после поступления в академию. Мир так постепенно потерял краски, что я не понял…

Марсель откусил бриошь зубами от большого куска и грустно посмотрел на Миху, который сидел рядом. Он впервые в жизни поделился с кем-то о том, что его беспокоило. И при этом не понимал, как это произошло. Ведь он зарекся никому не говорить об этом. Но при этом после признания стало легче и Марсель даже подумал, что может быть он сможет понять, что это такое.

– Ну может ты просто устал… Тебе надо отдохнуть. Давай… Сходим на встречу футуристов и там устроим им прецедент от имени Дада и сорвем встречу? Заодно увидим Тристана и бросим в него яйца?

– Давай, – Марсель заметно оживился, когда Миха предложил ему испортить встречу футуристов и насолить им как следует. И отомстить Тристану за те слова, что он сказал Марселю.

Он внезапно ощутил, что эта вылазка в самое логово футуристов сможет ему помочь. По крайней мере от отвлечется от своих переживаний и сможет заглушить боль, что до сих пор пожирала его. И которая заполняла собой все мысли и погрузила мир в еще более серое болото, которое пугало Марселя больше всего. Он боялся опустится еще глубже и поэтому хватался за единственный лучик света, что осветил его бездну и показал, где находится выход.

ДаДа не выносит хаяния

Любимое место футуристов было насквозь пропитано запахом дешевых сигарет, вина и полного отсутствия личной гигиены. От такого смрада Марсель даже заметно поморщился и решил прикрыть нос шелковым платком смоченным лавандовым маслом. Ему было крайне некомфортно в этом месте, но он решил перетерпеть ради того, чтобы поиздеваться над футуристами.

Миха же не обращал внимание на запах. Он бывал в местах, где пахло еще хуже и было грязнее настолько, что ботинки прилипали к полу, а потом и утопали в чем-то мерзком, от чего хотелось вывернуть наизнанку желудок, а после убежать. Но на этот раз юноша лишь сморщил нос и сел на стул подальше от сцены, чтобы лучше следить за реакцией толпы.

Они оба сидели тихо первое выступление, во время которого художник с ужасными дефектами речи пытался рассказать о своей картине. Это был жуткие портрет бегущей женщины в духе кубизма. Хотя на деле он больше походил на эпилептический припадок умирающей макаки. Именно так это описал Миха, шепнув свою оценку только Марсел. Тот в свою очередь улыбнулся, а после охарактеризовал другую работу как размазанную соплю большой собаки и засохший погрызенный багет. Хотя на деле это была скульптура собаки на охоте.

Следом на сцену вышла красивая девушка и оба юноши заткнулись. Никто не комментировал ее выступление. Они лишь любовались красивой дамой и ее невероятной красотой.

После ее выступления Марсель и Миха хлопали ей громче всех, а после замолчали, когда на ее место поднялся мужчина в красном пальто, расшитое синими нитями с синим узором в виде лилий. Он тут же стал читать свои оригинальные стихи о чем-то непонятном. Ведь это были звуковые стихи, в которых смысл слов был не важен, но важен именно ритмический рисунок и выразительность прочтения. Этот перформанс и правда выглядел очень впечатляюще и публика сразу стала ликовать. В то время как Миха решил показать неприличный американский жесть, чем рассмешил Марселя. Он тут же показал такой же и даже выкрикнул:

– Ваши стихи звучат как дефекация собаки!

После этой выходки в зале повисло молчание. Ведь никто не мог понять, кто кричал такие похабные слова. Ну а Марсель с Михой замолчали, чтобы их не вычислили и не выгнали. Ведь они еще не всех обругали на этой встрече.

Следом на сцену вышли 2 художника и стали зачитывать манифест футуристов, который они писали целую неделю, на что Миха громко рассмеялся, а после крикнул еще одно неприличное американское слово. В это мгновение все замолчали и стали переглядываться. Но внезапно все затихли, когда на сцену выбежала девушка в красном платье и начала танцевать в такт красивой музыки. Она была так красива, что все замолчали и стали наблюдать а самыми четкими и плавными движениями юной дамы. Эта незнакомка очаровала всех, кто сидел в зале и после заслужила самые громкие аплодисменты, которые длились почти 5 минут и замолкли только когда девушка забрала последние букеты и убежала со сцены.

следом поднялся тучный мужчина с большим листом бумаги, который был подожжен огнем в центре. Этот странный тип сразу поднял свой цилиндр, раскрашенный золотой краской и поприветствовал всех присутствующих, а после стал читать манифест, написанный якобы от лица всех футуристов.

– Мы, французские футуристы спешим провозгласить новые правила для художников и литераторов! Впредь наше искусство будет славится исключительной мыслью о будущем. Будущем, где мы будем восхвалять движение. Никой стагнации. Только движение в светлое будущее. Будущее, где место есть только высшему и эстетически важному искусству.

В зале тут же раздались аплодисменты, а художник продолжил:

– Мы отвергаем бездарные, бездумные произведения искусства, которые сейчас стали появляться на рынке. Они не несут эстетической мысли. Они именуют себя дадаизмом!

– А я именую тебя кретином! – Громко закричал Марсель, восприняв слова незнакомца на свой счет, чем тут же привлек внимание.