Тайна «Лисьей норы»

– А с Анной Николаевной что стало? – поинтересовалась Маша.

– Пропала она. – Женщина вздохнула. – Исчезла.

– Как исчезла? – не поняла Маша.

– Никто не знает как. Бабка сказывала, в восемнадцатом году заявились в усадьбу красноармейцы. Анна Николаевна тогда уж лет с десяток как вдовствовала. Простому люду вроде бабки моей и матери, – та еще девчонкой была, – велели всем по домам отправляться. Ну, а с хозяйкой комиссар их пообщаться поближе возжелал, прежде чем прихлопнуть, как он выражался.

Женщина опять замолчала.

– И что же? – не утерпев, спросила Маша.

– А то, что померли они там все в усадьбе-то. – Женщина мрачно покачала головой. – Все эти красноармейцы и комиссар ихний. А общим числом их человек десять точно было. Грузили потом на подводу и вывозили, простынями накрытых. Ран на них никаких не было, выстрелов в усадьбе никто не слышал, все тихо. Только бабка сказывала, как простыня-то сползла с одного того бедолаги, так она ужаснулась, увидев, как у него лицо от страха перекошено. А Анны Николаевны среди них не было. Все мужские тела в военном выносили и грузили. Женского – ни одного. Сбежала она. Куда – никто не знал и никогда ее больше не видел. Одно слово – колдунья-лисица, как ее называли. Проклятие на них наслала. Ихнее, японское, верно.

– А с книгами барина, которыми он так дорожил, что стало?

– Книг-то здесь уж не было, Анна Николаевна еще до революции все его собрание в какое-то общество ученое передала, чтоб они там изучали. Да и вещи ценные всякие собирателям раздарила. Сама-то она скромно жила. Ну, а после чекисты понаехали, весь дом перевернули, разграбили все, что оставалось. Да и подожгли. Повезло, что дождь очень сильный пошел – огонь потушил. Стоял дом разгромленный некоторое время. Потом, как комбинат устроили, новых людей сюда понавезли, чтоб на комбинате работали, в усадьбе клуб устроили. Кино, танцульки. А уж когда на комбинат хозяева пришли, им клуб зачем? Только деньги тратить. Они его закрыли. Вещевой рынок там был, что только не продавали. А теперь и вовсе дом пустует. Разрушается. Кому он нужен-то? Нет хозяина. – Женщина вздохнула и встала. – Ладно, пойду. У дома посижу. Если Лариска пробегать будет, скажи, бабушка заждалась уже ее, проказницу.

– Давайте сумку донесу, – предложила Маша.

– Не нужно. – Женщина отмахнулась. – Сама справлюсь.

Утром первого сентября Маша позавтракала, надела новую блузку и брюки, специально купленные к учебному году, набросила куртку, взяла рюкзак и побежала в школу. Школа находилась в самом центре Солнцевки, так что пройти мимо было просто невозможно. Накануне они с матерью сходили на медосмотр и познакомились с классной руководительницей. Мария Сергеевна оказалась полной женщиной средних лет с короткой стрижкой каре. Преподавала она русский язык и литературу. Она предупредила мать, что класс – один, большой, сорок два человека. Так как учатся здесь не только солнцевские ребята, но и приезжают из окрестностей.

– Возможно, придется ходить во вторую смену, – сообщила она. – Случается у нас такое. Детей много, помещений мало. На всех не хватает. Да и с учителями проблема.

После линейки учительница представила классу новую ученицу.

– Вот, познакомьтесь. Это Маша Томина. С сегодняшнего дня она будет учиться с вами.

Сорок две пары глаз изучающе уставились на Машу. От волнения она вцепилась в рюкзак и смотрела в пол. Кто-то присвистнул.

– Тихо! – прикрикнула Мария Сергеевна. – Маша, займи свое место. – Она указала новенькой на свободную парту в дальнем конце класса.

Маша направилась по проходу, но вдруг споткнулась обо что-то и чуть не упала. Покраснев, она обернулась, пытаясь найти взглядом, обо что она споткнулась, но не нашла. Проход был абсолютно чист. Но Лариска, сидевшая на пятой парте справа, торжествующе ухмылялась. Неужели она специально что-то ей подставила? Маша ужаснулась.

– Томина, ты всех задерживаешь, – послышался сзади голос Марии Сергеевны. – Займи свое место.

Расстроенная, Маша села за парту. Ей никак не хотелось с самого первого дня в школе стать объектом насмешек одноклассников. Когда прозвенел звонок и первый урок закончился, Маша вышла в коридор и подошла к окну.

– Привет, – услышала она за спиной голос Лариски. Маша обернулась. Лариска подошла, как обычно, в сопровождении двух своих верных спутниц.

– Это ты на мои вещи наступила? – Лариска спросила вызывающе, уперев руку в бок. – Слепая, что ли?

– Нет… То есть я… я случайно. – Маша смутилась. – Прости, пожалуйста!

– Извинения приняты. – Лариска кивнула. – Пойдем, мы покажем тебе школу.

– А когда звонок? – испугалась Маша.

– Мы – быстро!

Они прошли по коридору, заполненному школьниками, и подошли к неприметной двери женской раздевалки около спортзала.

– А здесь наше тайное место, – почти шепотом сообщила Лариска. – Эта комната – наш штаб. Мы здесь собираемся, чтобы обсудить что-то важное, не предназначенное для посторонних ушей. Хочешь посмотреть, что внутри? Но учти, это все большой секрет, – предупредила она. – Ты никому не должна рассказывать. Иначе ты предашь наше доверие.

– Нет, нет, я никому не скажу!

Маше очень хотелось подружиться с девочками, ведь не ходить же все время одной. Она даже не заметила, как насмешливо переглядываются Ларискины подружки и как Лариска им заговорщицки подмигнула. Взявшись за ручку, Лариска приготовилась открыть дверь. А Надька и Светка подошли к Маше и положили руки ей на плечи.

– То, что ты сейчас увидишь, должно остаться между нами, – предупредила Лариска. – Если ты кому-то проболтаешься – пеняй на себя.

Лариска резко распахнула дверь и отошла, а Надька и Светка быстро втолкнули Машу в комнату. Маша, вскрикнув, влетела в хранившиеся в помещении швабры и ведра и оказалась в полной темноте – дверь за ней захлопнулась. Маша бросилась назад и принялась стучать, кричать и просить выпустить ее. В ответ она слышала лишь заливистый смех. Девочки очень радовались тому, что им так легко удалось заманить Машу в ловушку.

– Вот и сиди там, столичная штучка! Расфуфырилась! Рюкзак у нее Гуччи, ты думаешь, я не заметила? – услышала Маша злой голос Лариски. – Туфельки модные. Сдохнешь там!

Снаружи снова раздался смех, а потом Маша услышала звук удаляющихся шагов. Прозвенел звонок, все стихло. Маша осталась в полной темноте. Она села на пол и заплакала. Сейчас она очень хотела вернуться назад, в Питер. Ей было страшно, казалось, в углу пищит мышь… Спустя некоторое время дверь распахнулась.

– А это что еще такое?

Перед Машей предстала уборщица в сером халате.

– Что такое, я спрашиваю? Как ты сюда попала?

– Я, простите, я новенькая…

Маша выбежала из чулана и побежала в класс. Но оказалось, сегодня было только два урока, и все уже закончилось. Класс был пустой. Подойдя к своему столу, Маша не обнаружила свой рюкзак. В панике Маша бросилась искать вещи – в классе их не было. Она нашла рюкзак в туалете, засунутым в унитаз.

– Как прошел первый день в школе? – спросил отец, когда Маша, понурая, пришла домой.

– Хорошо, – буркнула Маша и быстро прошла в свою комнату на втором этаже дома. Она решила не рассказывать пока родителям про чулан и про то, что ее не очень-то хорошо приняли в новом классе. Опять будут ругать – не умеешь, мол, находить общий язык с людьми. Как всегда у них все чужие – хорошие, и только Маша – плохая.

– Маша, иди обедать! – позвала мать. – Все готово. Отец за грибами сходил. Я супчик сварила, как ты любишь.

Немного повеселев, Маша быстро переоделась и побежала вниз, к столу.

– Мама, а тетя Таня работала почтальоншей? – спросила она, намазывая на хлеб сметану. – Как она оказалась в Солнцевке?

– Ну, на почте она в последние годы работала, как заболела, – ответила мать, разливая суп половником. – А приехала она сюда после института на комбинат. Она Лесотехническую закончила, вот ее по распределению на комбинат и отправили, молодым инженером. А тут, глядь, Ванька подвернулся. Он после армии вернулся, гоголем ходил, первый жених. А у него невеста была, ждала его из армии. Но он как нашу питерскую Татьяну-то увидел, так про свою деревенскую зазнобу забыл. Татьяна-то чужой здесь человек была, никого не знала толком, приняла его ухаживания, вот и поженились они. А невеста его бывшая дочку родила. Ванька ее не признал. Говорил, пока в армии был, нагуляла. Она девочку с бабкой бросила и уехала в Питер, новое счастье искать. Да так и не нашла ничего толком. Только к спиртному пристрастилась. А как Татьяна померла, она снова объявилась. К Ваньке приклеилась, начала спаивать его. Все хотела, чтобы он дом на нее переписал, чтоб ее дочке Лариске потом дом достался.

– Лариске?! – Маша чуть не поперхнулась.

– Да. У Татьяны-то детей так и не случилось, – продолжила мать. – Все выкидыши, выкидыши. И потом и вовсе опухоль в матке обнаружили. Она и свела ее в могилу.

Не зря она мне жаловалась, что чует какое-то проклятье над собой. Вот гнетет что-то, в землю вдавливает. Небось Ларискина бабка навела на нее порчу. Она умеет. У нее и бабка, и прабабка зельями занимались. Так что отомстила она Ваньке за дочку свою. И Татьяну извела, и самого Ваньку к праотцам отправила. Ну, что – картошечки? – Она повернулась к мужу.

– И чего ты нас притащила в такой змеюшник? – спросил отец мрачно.

– Так мы ж не навсегда сюда, – ответила мать уверенно. – Как придумаешь, где деньги добыть и с Гогой расплатиться, так сразу и назад поедем. Ты думай, думай. – Она подтолкнула его в бок. – Банки с тобой уж не хотят дело иметь. Так, может, у кого перезанять? Не продавать же квартиру в Питере. Еще не хватает здесь навсегда остаться.

– А что Лариска эта какого возраста? – спросил отец, внимательно взглянув на Машу. – Небось с Машей в одной школе учится.

– В одном классе, – тихо призналась Маша.

– Вот проклятье-то! – Отец пристукнул рукой по столу. – Ты знала?! – накинулся он на жену.

– Откуда мне знать-то? Я и не думала вовсе! – отбивалась она.

– Ты никогда ни о чем не думаешь! Держись от этой Лариски подальше, – предупредил отец Машу. – Никаких дружб! Поняла? Через месяц нас здесь не будет!

– Угу… – едва слышно пробормотала Маша.

– Я не слышу? Поняла?

– Поняла, поняла. – Маша вскочила со стула. – Я пойду. Уроки делать…

– Тебе ж сегодня ничего не задано.

Потянулись школьные будни – нерадостные для Маши. Ее новым знакомым удалось настроить против нее весь класс. Одноклассники игнорировали Машу. То и дело у нее пропадали вещи, и Маше приходилось искать их по всей школе. Иногда они находились, иногда нет. Маша старалась игнорировать выходки, но видя, что она не реагирует, ее недруги пошли дальше. Маша сидела за последней партой одна – никто не хотел с ней садиться. И на парте стали появляться надписи мелом: «Убирайся, откуда явилась!», «Мы тебя ненавидим!». Маша терпеливо стирала все, но едва сдерживала слезы от бессилия. Такие же «послания» появлялись в тетрадках и в учебниках. Однажды ей разрисовали фломастером весь рюкзак, и девочке пришлось потратить уйму времени, чтобы его отмыть. На лестнице ей ставили подножки, дергали за одежду, закрывали в кабинке туалета. Учителя же вяло делали замечания, а по большей части и вовсе не замечали, что новая ученица подвергается травле. Маша тихо плакала в подушку по ночам. Она просила неведомые высшие силы, чтобы отец поскорее решил свои проблемы, и они всей семьей вернулись домой, в Питер.

Конечно, Маша нисколько не сомневалась, кто все это начал. Конечно, Лариска Юдина и ее подружки. Но ей нечего было противопоставить им. Машу никто не поддерживал. Оставалось только терпеть. Чтобы как-то скрасить одиночество, Маша стала почаще ходить в школьную библиотеку – чтение стало для нее отдушиной. Тем более и родители поддерживали. Вот, мол, в Питере книжки в руки не брала, а здесь увлеклась, молодец! Маша же зачитывалась Гарри Поттером и «Властелином колец». Она пыталась найти поддержку в выдуманном мире, где герои, несмотря на все преграды на жизненном пути, шли к своей цели, боролись со злом. Она очень надеялась, что и ей также удастся преодолеть все невзгоды. Библиотекарша Анна Павловна очень расположилась к Маше. Как оказалось, кроме Маши, за книжками-то больше никто и не приходит. Только если учебники обменять. Она приносила Маше книги из дома, ведь в скудном школьном собрании о Гарри Потере числилась только одна книга, да и то какая-то третья или пятая часть саги. А Толкина школе подарил военком вместе с другими книгами. Дома стал не нужен, жена купила новую мебель, и книжный шкаф выбросили. И какой-то «рьяный» чтец выдрал из книги половину, так что вряд ли кто-то после него мог ей полноценно пользоваться. Как сказал отец Маши, видимо, применил Толкина по назначению – в туалете. А что еще ждать от этих солнцевских?

После инцидента в чулане Лариска напрямую больше Машу не задирала – действовала исподтишка. Но однажды на школьной лестнице они столкнулись нос к носу – Маша и трио во главе с Лариской. Когда они поравнялись, Лариска вдруг сильно толкнула Машу. От неожиданности Маша потеряла равновесие и скатилась вниз, сильно ударившись головой об пол. Даже подружки Ларисы, не ожидавшие такой жестокости, застыли в ужасе. Маша неподвижно лежала на полу. Лариска неторопливо спустилась по ступеням и, окинув Машу взглядом, недовольно скривилась.

– Жива. Жаль, что ты не сдохла.

И тут, испытав прилив ненависти, Маша, несмотря на то что все тело у нее болело, рванулась вперед и схватила уже собравшуюся уходить Лариску за ногу.

– Ты что вытворяешь? – испуганно взвизгнула та. – Убери свои грязные руки, а то пожалеешь!

Но Маша и не думала ее отпускать. Все обиды, унижения, все, что пришлось вытерпеть, всплыло в ее памяти. И использовав ногу обидчицы как опору, она потянулась вперед и со всей силы впилась в нее зубами. Лариска заорала от боли и попыталась вырваться, но Маша крепко держала ее и, как животное в смертельной схватке, все сильнее сжимала челюсти. Тогда Лариска размахнулась и свободной ногой ударила Машу в лицо. Почти задохнувшись от боли, Маша все равно не отпустила ее. Тогда Лариска стала наносить удар за ударом. Надька и Светка в страхе завопили. И на их крики прибежала Мария Сергеевна из учительской.

– Это что такое?! Немедленно прекратить! – закричала она. – Юдина, завтра без бабушки в школу не приходи! Ты у меня допрыгаешься! Будешь доучиваться в колонии для малолетних преступников! – пригрозила она.

– Томина, жива? – Она наклонилась к Маше.

– Да, – тихо прошептала та.

– Идти можешь?

– Да, могу…

– Ну, тогда давай я тебе помогу, обопрись на меня. – Мария Сергеевна приподняла Машу. – Пойдем в медпункт. У тебя кровь. – Она вытерла лицо Маши платком. – Озверела, Юдина! – Она повернулась к Лариске. – Гены матери-алкоголички взыграли. Место тебе на зоне. Там и окажешься. Это я тебе обещаю.

В медпункте выяснилось, что, помимо многочисленных ссадин и сломанного носа, у Маши сотрясение мозга. В школу срочно вызвали родителей Маши, и они на машине отвезли ее в больницу. Собственно, больницы как таковой в Солнцевке не было – амбулатория. И скорую помощь приходилось вызывать издалека, из районного центра, километров за пятьдесят. Так что далеко не всегда она приезжала вовремя. Местная врачиха, пожилая тетушка с большой родинкой на щеке, осмотрела Машу, прописала успокоительное и на неделю дала освобождение от школы. Это было главным достижением – за это можно было и подраться! Целую неделю дома! Можно было бы и добавить – тишина, спокойствие! Но как бы не так! Родители, напуганные тем, что Машу избили, ссорились еще громче. Отец упрекал мать, что она завезла их в глухомань, где они едва не потеряли дочь. Мать же отвечала, что «лучше бы он не проматывал кредитные деньги, а вкладывал с умом, и если бы не она, лежать бы ему давно в канаве с дыркой во лбу. Слава Богу, дом у тети Тани был двухэтажный, и Маша сразу благоразумно выбрала себе комнату на втором этаже, подальше от родительской спальни, так что до нее долетали только отголоски конфликтов.

– Звони своему Петровичу, или как там его, бери под любые проценты, и уедем отсюда! – требовала мать. – Ты его выручал в свое время, пусть он теперь тебя выручит.

– Я Петровичу и так должен, – отвечал отец. – Он меня уже видеть не может. Надоел.

– Ну, звони хоть кому-нибудь!

Маша радовалась, что в школу ходить не нужно, и очень надеялась, что отец все-таки найдет где-то деньги, и они уедут, так что возвращаться не придется. Но прошла неделя, и, несмотря на давление матери, ничего так и не сдвинулось с места. И все-таки опять пришлось идти в школу.

Она была удивлена, но в классе ее встретили спокойно. Ни издевательств, ни тычков исподтишка. Правда, никто не разговаривал, все отворачивались. Но Машу это устраивало. Пусть так. Однако уже на второй день после выписки Машу ждал сюрприз. На перемене к ней подошла рыженькая девочка, которая сидела на параллельной парте. До этого она никогда к Маше не обращалась, откровенно побаивалась.

– Привет, – сказала она, слегка запинаясь. – Мы с тобой толком не познакомились. Я – Ира. Ира Холодкова. У меня отец служил с твоим дядькой Иваном. Они дружили, общались.

– Да, правда? – Маша сразу поверила и обрадовалась. – Здорово. Я и не знала.

– Хочешь, сегодня вместе пойдем домой? – предложила Ира.

– А ты не боишься? – усомнилась Маша. – Ты же знаешь, я что-то вроде изгоя.

Ира помрачнела, опустила голову.

– Ты не поверишь, но до того, как ты появилась, изгоем была я, – призналась она. – Сейчас не очень заметно, но я не выговаривала несколько букв. Все надо мной издевались. Лариска мне проходу не давала с подружками. Мать таскала меня к логопеду в районный центр, и стало лучше. Но им-то – по барабану. – Она махнула рукой в сторону одноклассников. – Когда ты пришла, я даже обрадовалась. Хоть это и не очень хорошо, наверное. – Она пожала плечами. – Подумала, пусть за кого-то другого возьмутся. Но сейчас понимаю, что это неправильно. Пусть нас лучше будет двое. Как ты считаешь?

Все Машины обиды и страхи растаяли вмиг, лед треснул. Она заулыбалась – едва ли не впервые с того момента, как появилась в школе.

– Да, давай пойдем вместе, – радостно согласилась она.

Так началась их дружба. Маша проводила много времени с новой подругой. Они гуляли после уроков. Маша даже приглашала Иру домой, мать кормила их обедом. Казалось, жизнь наладилась. Маша почти всегда находилась в приподнятом настроении, что не могли не заметить родители. Они тоже успокоились и решили не торопиться с возвращением.

Вместе с Ирой они нередко ходили к заброшенной усадьбе Елениевых. Одна бы Маша ни за что не решилась. Но вместе не страшно. Правда, внутрь они не заходили, но обошли усадьбу несколько раз.

– Знаешь, раньше здесь была детская колония, – сказала Ира шепотом, показывая на остатки ржавой колючей проволоки, которая буквально вросла в стволы деревьев. – Очень страшно. Здесь сидели те, кто убил своих родителей, кто воровал. Их здесь учиться заставляли.

– Как колония? – Маша остолбенела. – Мама говорила, что клуб был заводской, а потом вещевой рынок.

– Ну, это после войны, – кивнула Ира. – И школу построили, и поселок разросся. А до войны Елениевка заброшенная стояла, в тридцатые годы на заводе зэки работали, их привозили из лагеря, он тоже был здесь недалеко, километров десять. А в усадьбе содержали малолетних преступников. А потом, в пятидесятые, лагерь закрыли, колонию тоже. Зэки, что на заводе работали, многие так тут и остались. Возвращаться в города-то им не разрешалось. И детей из колонии, что постарше, тоже на завод отправили работать, перевоспитывать, так сказать. И всем им поселок этот построили. Ну а в усадьбе, да, клуб организовали, чтоб о прошлом не думали.

– Так, значит, все, кто живет в поселке, потомки этих заключенных? – сообразила Маша, внутри у нее все похолодело.

– Ну, нет, не все, конечно. – Ира мотнула головой. – Времени-то сколько прошло! На завод со всей страны рабочих посылали, молодые инженеры приезжали, вроде твоей тети Тани. Опять же, врачи, учителя. Перемешались все. Но изначально да – все зэки, кроме нескольких крестьянских дворов, да и там только одни старухи да детишки – сироты в живых и остались. Вот мой прадед как раз в этой усадьбе в колонии сидел, – призналась Ира. – Он мать ножом зарезал. Перевоспитывали его. Но не перевоспитали. Несколько лет на заводе поработал, вроде семьей обзавелся. Но не утерпел. Как-то в споре кинулся на инженера с заточкой. Ну, его схватили, конечно. Осудили. Отправился куда-то в Коми отсиживать. Потом еще где-то болтался. Вернулся уж, когда мать моя в школу ходила. Пьянствовал, говорят. Усадьбу эту ненавидел. Говорил, что «суки энкавэдэшные» всю душу вытрясли. В прямом смысле. Воспитатели-то все женщины были, во всяком случае много женщин. Но их от мужиков трудно было отличить.

Маша еще раз взглянула на усадьбу. Она чувствовала, что ее охватывает озноб.

– Надо же, какая судьба у этого дома, – сказала она задумчиво. – Сначала умный, просвещенный человек здесь жил. А потом такие ужасы творились. Пойдем лучше отсюда, – предложила она. И поспешно свернула на тропу.

Больше они в усадьбу не ходили. Гуляли поблизости. Ира частенько захаживала к Маше в гости. Но к себе не приглашала. Говорила, что у нее мать неприветливая, гостей не любит. Да, Маша и не набивалась. Они много общались в чате. Маша не замечала, как летит время. Прошел сентябрь, наступил октябрь. Стало холодать. С деревьев в усадьбе облетели листья, и со смотровой площадки, где Маша все так же любила постоять, открылся общий вид величественного полуразрушенного дома с потрескавшимися серыми колоннами при входе.

– Странно, что у них в поселке ни одной церквушки нет, – заметил как-то отец за ужином. – Наверняка в Елениевке церковь была. А вот сколько я ни колесил на велосипеде тут вокруг, даже и развалин не заметил.

– Какая же тут церковь? Здесь одни преступники жили раньше, – ответила Маша. – И все, кто здесь живут, считай, их потомки. Из лагеря да из колонии детской.

– А ты откуда знаешь? – Родители переглянулись. – Новая подруга рассказала?

– Да. – Маша кивнула и, засунув в рот остаток бутерброда, побежала к себе в комнату. Сразу схватилась за телефон. Что такое? На экране поблескивало сообщение от подруги. «Можешь прийти к усадьбе? У меня беда». Маша немедленно отстучала: «Да, могу». «Жду тебя!» – пришел ответ.

– Мама, я быстро!

Маша бросилась вниз, быстро всунула ноги в кроссовки, натянула куртку.

– Не закрывай!

– Хорошо, – откликнулась из кухни мать. – А ты куда?

Не ответив, Маша шмыгнула за дверь. Уже темнело. Прежде в такое время Маша бы ни за что не побежала к усадьбе. Но сейчас она не думала об опасности. У подруги неприятности, у подруги что-то случилось. И она не думала о себе. Когда Маша подбежала, Ира стояла у входа в усадьбу, отмеченного двумя каменными глыбами – то, что осталось от ворот. Маша сразу заметила, что лицо подруги залито слезами.

– Ты плачешь? Что стряслось? – спросила Маша, забеспокоившись.

– Пойдем, я хочу тебе что-то показать, – сказала Ира и, не дожидаясь вопросов, пошла к заброшенному зданию.

– Стой. – Маша схватила ее за руку. – Показать? Там? Но почему сегодня? Уже поздно. Давай завтра, когда будет светло. Завтра воскресенье. В школу не надо.

– Нет, завтра будет поздно. Мать меня убьет. – Ира всхлипнула. – Ты не знаешь, какая она. Вся в деда. Жестокая.

Когда они дошли до входа, Ира остановилась. И молча смотрела в землю. Маша тоже некоторое время молчала. Мрачное здание словно наблюдало за ними пустыми глазницами окон.

– Так что ты мне хотела показать? – спросила Маша после паузы. – Может быть, объяснишь, что происходит.

Маша смутно ощущала что-то не то, подруга ведет себя странно.

– Там. – Ира указала рукой на пустой проем двери за колоннами, ведущий в темноту. – Там. Мои вещи. Мать послала меня в магазин, я вышла из дома, а Лариска с подругами подкараулили и напали на меня. Они отняли у меня сумку с деньгами и убежали. Я не смогла их догнать. Ты же знаешь, я плохо бегаю. Лариска забросила сумку в этот дом. Пожалуйста, Маша, помоги мне, – попросила Ира жалобно, – принеси мне сумку. Деньги они наверняка забрали, так хоть кошелек, может быть, оставили. Красный такой, новый. Мать дала, из своих. Она меня и так отлупит, за деньги, но их-то она с Ларискиной бабушки вытрясет, та никуда не денется. А вот сумка и кошелек… Она за каждую вещь, попорченную случайно, меня лупит. А уж если вообще пропали… – Ира всхлипнула.

– А почему ты сама не можешь зайти и забрать сумку? – спросила Маша.

– Я боюсь туда идти, – призналась Ира. – Говорят, там водятся призраки. Я боюсь! – Ира буквально проскулила. – А мать убьет меня, убьет…

– Знаешь, я тоже боюсь, – призналась Маша. – Может быть, твоя мама сама завтра сходит и возьмет?

– А до этого она изобьет меня, я буду в синяках! – в отчаянии воскликнула Ира. – Ну, пожалуйста, сходи, возьми мою сумку, – умоляла она. – Ты же смелая, сильная. Мне никто не поможет, кроме тебя.