После

– Вот дурак! – с осуждением протянул Дэвид, когда дверь легко поддалась. – Даже дверь закрыть нормально не может… А я то уже настроился поиграть с отмычкой…

В покоях маршала не было так темно, как в остальном доме – через высокие, вымытые до блеска, окна хорошо проникал лунный свет, озаряя каждый уголок просторного, богато обставленного помещения.

– Так… сейф должен быть где-то в шкафу… – бубнил себе под нос блондин, обходя комнату по периметру.

– Вон, какой-то шкаф, – шепнул Стивен, указывая на углубление в стене, располагавшееся сразу за широкой двухместной кроватью, обрамленной со всех сторон золотистым пологом.

– Точно! Молодец, дружище, быстро учишься!

Распахнув высокие дверцы шкафа, молодые люди увидели длинные ряды разнообразной одежды, среди которой были как праздничные смокинги, так и каждодневные плащи или ночные рубашки.

– Мне идет? – лукаво спросил Дэвид, накинув на себя выходной, расшитый узорами пиджак, который доходил ему чуть ли не до колена – вся одежда была просто немыслимых размеров, вероятно, их владелец не отдавал предпочтение спорту и здоровому образу жизни.

– Просто красавчик, слов нет, – вздохнул Стивен и, нырнув вглубь шкафа, радостно воскликнул:

– Я нашел сейф!

– Да ты сегодня в ударе! – удовлетворенно воскликнул блондин и, небрежно бросив на кровать пиджак Паттерсона, раздвинул ряды висевшей в шкафу одежды.

В то же мгновение перед ним возник массивный стальной сейф, изящно преломлявший своей отполированной поверхностью ровные лучи ночного светила.

Глаза Дэвида лукаво заблестели, а рука сама собой потянулась к круглому приспособлению для ввода пароля:

– Дело за малым…

– Слушай, – Стивен внезапно прервал его, – я все понять не могу, где ты умудрился раздобыть пароль?

Недовольно выпрямившись, блондин, не отрывая взгляда от драгоценного ящика, шепотом произнес:

– Пару дней назад этот дуралей, то есть, Паттерсон (в том же заведении, где и я культурно отдыхал), пропустив пару стаканчиков высокоградусного снадобья, красочно описывал своим товарищам результат грандиозной сделки. Не преминул также указать, где хранится выручка, которую он «хитроумным», по его словам, способом смог отложить себе в карман. Ну, и напоследок поведал о том, под какой «гениальной» комбинацией цифр она сейчас у него хранится, – он бегло, с едва заметным недовольством, взглянул на друга. – Еще вопросы?

– Да… вроде, нет… – тихо ответил тот, смутившись раздражением друга.

Дэвид тем временем снова сконцентрировался на стальном ящике. Опустившись на корточки, он осторожно, как будто боясь обжечься, дотронулся до колеса с мелкими цифрами. Не более десяти секунд ему понадобилось, чтобы ввести шестизначное число, однако перед тем, как повернуть ручку и завершить долгожданную операцию, он сделал торжественную паузу, глубоко вздохнул и лишь потом бережно коснулся холодной ручки.

Раздался громкий щелчок, после которого тяжелая створка протяжно скрипнула и на сантиметр отскочила от корпуса. Не медля, возбужденный молодой человек распахнул ее до конца и вожделенно, чуть ли не дрожа от восхищения, уставился на содержимое.

Зрелище было воистину завораживающим: от самого основания до верхней стенки сейф был заполнен толстыми пачками недавно напечатанных купюр, которые издавали характерный, хрошо знакомый запах.

Дэвид глубоко вздохнул и с довольным выражением лица взял в руки одну из шуршащих бумажек.

– С каждым разом я все больше и больше понимаю, почему с помощью денег так легко манипулировать людьми, – выдохнул он и кинул одну пачку Стивену.

Тот с ловкостью бейсболиста поймал ее одной рукой и тоже, проведя по ребру пачки большим пальцем, удовлетворенно улыбнулся, вкушая волшебный аромат.

– Именно на этом этапе преступники, теряя бдительность, чаще всего и попадаются в руки полиции, – оглядываясь по сторонам, начал Дэвид. – Так что сейчас наша задача – по-быстрому унести ноги!

Забрать все, что хранилось в стальном ящике, молодым людям за раз не удалось бы просто физически, поэтому блондин с жадностью набил принесенный с собой рюкзак до такой степени, что казалось – еще мгновение, и он с оглушительным звуком взорвется, унеся жизни всех в радиусе десяти метров. Стивен же взял ровно столько, сколько было необходимо на лечение сына, поэтому его рюкзак не привлекал никакого внимания.

– Не понимаю я тебя… Просто не понимаю… – причитал Дэвид, пока друг отсчитывал купюру за купюрой, не желая брать большего, – такая возможность разбогатеть, забыть обо всех проблемах.. А он… Эх…

В ответ на эти причитания молодой отец лишь многозначительно улыбался и тяжело вздыхал, не поднимая глаз.

Во время ухода с места преступления единственное, что замедляло парочку грабителей, были рюкзаки за их уставшими спинами. Экономка давно уже пребывала в мире грез, поэтому теперь не было необходимости пробираться мимо ее дверей на корточках и рассчитывать каждый свой шаг.

***

– Ну что же, отправляемся в новую беззаботную жизнь? – улыбаясь во весь рот, спросил Дэвид, когда они победно маршировали по знакомым улицам.

– Да, – задумался Стивен, – надеюсь, мой малыш быстро поправится…

– Ясное дело – поправится! – он отвел в сторону взгляд. – Слушай, а ты не хочешь стать моим… ну… напарником, что ли? Из нас, вроде, ничего такая команда получилась.

– Нет. Я такими делами больше заниматься не намерен, – отрезал молодой человек. – Неужели ты собираешься и дальше воровать, имея такую сумму на руках?

– О-о… Друг мой, денег много не бывает… – вглядываясь в отголоски рассвета, протянул Дэвид и лукаво приподнял бровь. Он уже строил планы на ближайшее будущее…

Глава 7

В залитой солнечными лучами кухне, громко свистя и постукивая крышкой, кипел чайник; на плите жарились хрустящие тосты, а за накрытым столом уже приступил к утренней трапезе недавно поднявшийся с кровати Стивен.

Две недели минуло с последнего визита доктора и захватывающего ночного приключения. На полученные не самым честным путем средства, больного мальчика сразу отправили в санаторий, где он пробудет ближайшие полгода, восстанавливаясь и дыша свежим воздухом.

Сейчас, намазывая маслом только что принесенные женой тосты, молодой отец с чувством выполненного долга бегло читал утреннюю газету, просматривая кричащие заголовки и цепляясь взглядом за некоторые предложения.

Вдруг в глаза ему попалась небольшая статейка в нижнем углу предпоследней страницы. Называлась она самым заурядным образом «Дело раскрыто!», поэтому привлек мужчину вовсе не заголовок, а мелкая, ужасного качества фотография, на которой он все же смог различить знакомое лицо. Лицо Дэвида.

Фотография была сделана в отделении милиции – человек, взиравший с нее, был облачен в тюремную форму, а на его груди виднелся порядковый номер, который присваивают всем осужденным.

Замерев от волнения, Стивен крепко сжал тонкую бумагу и жадно впился взглядом в написанный под фотографией клочок текста:

«Вчера вечером, при попытке ограбления гражданского лица, капитаном полиции Дональдом Вагнером был пойман Дэвид Ли Роджерс. За Д.Л. Роджерсом числится ряд преступлений различной тяжести, на него давно уже вела охоту местная полиция.

В ходе следствия также выяснилось, что он причастен к ряду других противоправных деяний различной тяжести.

Осужденный приговорен к десяти годам лишения свободы и заключения в тюрьме строго режима».

– Стивен… Стивен! – тихо звала Мэри, коснувшись плеча мужа.

Молодой человек резко поднял глаза. Только сейчас он понял, что несколько минут уже неподвижно, стеклянным взглядом сверлил пожелтевшую страницу газеты, которая почти выскользнула из ослабевших рук.

– Все в порядке? – заботливо приподняв его за подбородок, продолжила Мэри.

– Да… Я просто… задумался, – ответил он, обняв ее за плечи. – Все хорошо… у нас все хорошо…

Почему?

По мощеной, истертой до блеска мостовой Парижа уверенными шагами направлялся куда-то темноволосый мужчина, подставляющий свое морщинистое лицо ярким лучам восходящего солнца. По этому задумчиво-сосредоточенному лицу сложно было сказать о том, что волнует его обладателя в данный момент; однако оно с первого взгляда обличало его происхождение, его корни, его национальность.

Мужчина выглядел намного старше своих лет – плечи осунулись, в иссиня-черных кудрях проступила седина, на лице начинали появляться борозды морщин.

Через его плечо была перекинута лямка огромного запятнанного временем аккордеона, покоившегося за сутулой спиной. Инструмент явно пришел в негодность: многие кнопки были либо продавлены, либо отсутствовали вовсе; кожаную гармошку испещряли заплатки и аккуратные швы, скрывавшие надрывы; вмятины на алюминиевом корпусе свидетельствовали о лишениях, которые выпали на долю аккордеона, и, соответственно, его владельца. Но, несмотря на все, казалось бы, фатальные увечья инструмента, мужчина каждый день приходил на одну из площадей города и заставлял его оживать в своих умелых руках еврея-иммигранта.

Рядом семенил не унимающийся мальчишка. Всего пяти лет от роду он уже был копией своего отца: такие же богатые смоляные кудри, такой же курносый нос, даже уверенный блеск в глазах – все это свидетельствовало об их родстве лучше любого официального документа.

Любопытный мальчуган кружил вокруг сутулой фигуры с аккордеоном и засыпал ее своими по-детски важными вопросами.

– Пап, а почему небо голубое? – Выпалил он, схватив отца за руку и уставившись на залитый зарей небосклон.

Мужчина рассмеялся, похлопал сынишку по протянутой руке:

– Какие хорошие вопросы ты задаешь в свои юные годы. Ну, смотри: в далеком-далеком космосе есть Солнце – это большой газовый шар, который излучает свет и тепло. В космосе также есть планеты и многие другие тела; между ними же находится вакуум, то есть пространство, в котором нет ничего, кроме ряда некоторых частиц. Когда свет от Солнца достигает нашей планеты, он сталкивается с атмосферой (оболочкой Земли, защищающей нас от космического излучения, ну и от много чего еще) и рассеивается на множество волн разной длины. А человеческий глаз воспринимает лишь волны синего спектра. Вот и вся премудрость! – Воодушевленно подытожил он и с интересом взглянул на сына.

Тот был под впечатлением, причем даже не от того, что в космосе есть газовый шар, который каким-то образом излучает свет; и даже не от того, что глаз человека воспринимает лишь часть каких-то неведомых ему волн (в силу своего возраста ему не сильно хотелось углубляться в эти вопросы); он же был впечатлен тем, что отец знает «все на свете», и не было еще случая, когда бы он не ответил на внезапный заковыристый вопрос малыша. Именно поэтому сутулый мужчина с аккордеоном за спиной был для мальчика идеалом, который всегда помогал советом в трудную минуту; идеалом, к которому он стремился, которым восхищался.

– А почему Солнце светит? – Продолжал наступление малыш.

– Все-то тебе надо знать, – усмехнулся отец. – Как бы это проще объяснить… В общем, вся материя во Вселенной состоит из мельчайших частиц – атомов. Вся материя – это буквально все вокруг нас: и вещество на Солнце, и вот этот кирпич, – он дотронулся до стены здания, которое возникло перед ними, – и даже твоя рука – все состоит из одного и того же материала.

Мальчик задумчиво, немного испуганно принялся рассматривать свои руки, вертя их то так, то эдак; а отец в это время продолжал:

– Тяжелые атомы образуются при слиянии более легких. Например, из двух атомов водорода (самого легкого атома из всех нам известных) образуется один атом гелия, он тяжелее его… Как думаешь во сколько раз?

Малыш ненадолго задумался, но секунду спустя радостно выкрикнул:

– В два!

– Правильно, – удовлетворенно протянул темноволосый мужчина. – Однако такой процесс возможен только при высочайших температурах и колоссальном давлении. На Земле эти условия отсутствуют, а вот в звездах, в том числе и на Солнце, подобные процессы протекают непрерывно на протяжении множества миллиардов лет. – Он задумчиво устремил взгляд к небу, но не замедлил шаг, а, напротив, ощутил прилив сил, вспомнив о том, что за пределами этой планеты существует нечто такое, что выходит за рамки понимания ее обитателей. – Так к чему это я… ах да, «почему же Солнце светит»? Не буду вдаваться в премудрые подробности, скажу лишь, что в процессе слияние ядер двух атомов происходит колоссальный выброс энергии, то есть света и тепла. Потому-то мы и можем сейчас наслаждаться этим поразительным небосклоном, озаряющимся солнечными лучами прямиком из недр космического вакуума.

Он опять взглянул на кудрявого мальчика и ласково спросил:

– Понял, глупыш?

Не то чтобы он все понял, не то чтобы мог повторить все вышесказанное, однако в его детском сознании начинал формировать образ окружающего мира; малыш начинал самостоятельно думать и представлять, как устроено то или иное окружающее его вещество. А всемогущим и всезнающим проводником в этот таинственный мир загадок был его невысокий, седеющий, курносый спутник.

Наконец, закончив петлять по бесчисленным улочкам пробуждающегося ото сна Парижа, они вышли на многолюдную площадь и направились к высокой колонне на другом ее конце, где мужчина каждый день играл на разваливающемся аккордеоне, в надежде, что кто-нибудь из прохожих сжалится и протянет ему одну – другую бесценную бумажку.

Кучерявый малыш едва поспевал за широким отцовским шагом и размышлял о том, какой бы из терзающих его вопросов задать теперь, ведь таковых было не мало.

Погрязнув в своих мыслях, он и не заметил, как отец столкнулся с толпой пьяных гуляк, которая, вопя и распугивая прохожих, тащилась по площади.

– Смотри куда прешь, жид поганый! – Яростно крикнул один из них.

– Катись обратно в свою Германию или откуда ты там! – Огрызнулся другой и с силой толкнул мужчину.

Тот пошатнулся, не смог удержать равновесие и глухо ударился о мостовую. Во время падения, единственное, о чем он думал, был аккордеон, поэтому, вовремя стряхнув лямку с плеча, перетащил инструмент наперед и уберег от неминуемой гибели.

– Так тебе и надо отродье еврейское! – Подхватили остальные и уже собирались перейти к более жестоким выходкам, но, увидев, как на противоположной стороне площади показалась такая же буйная компания, моментально забыли о жертве и с радостными криками бросились ей на встречу.

Облегченно вздохнув, музыкант быстро поднялся на ноги, радуясь, что в этот раз все обошлось. Он не был обижен или разочарован, слишком уж много подобных выходок пришлось пережить ему на своем веку, его пугала лишь мысль о том, что это произошло на глазах у сына, который стоял в оцепенении, и на которого так страшно сейчас было поднять глаза.

– Пап, а почему мы евреи? – Вдруг потерянным тоном вымолвил тот.

Мальчик превозмог себя и посмотрел отцу прямо в его светлое морщинистое лицо. Посмотрел и понял: это был первый раз в жизни, когда отец не даст конкретного ответа; он вдруг понял, что отец не всемогущ, не всезнающ; что отец слаб точно так же, как и он, маленький мальчик, скитающийся в поисках крыши над головой в чужой враждебной стране.

Плечи мужчины опустились еще больше, глаза на мгновение утратили уверенный блеск и, спустя минуту молчания, он сказал тихо, но для пятилетнего курносого мальчишки это были самые громкие слова в его жизни:

– Запомни раз и навсегда: тебя не должно волновать «почему», ты должен смириться с тем, что, вероятно, всю жизнь ты вынужден будешь терпеть лишения, что люди будут относиться к тебе предвзято и, порой, жестоко. Но ты должен знать и помнить – ты тот, кто ты есть, и свое бремя ты должен нести гордо, уверенно, ни в коем случае не стыдиться своего происхождения и ни при каких условиях не смотреть на окружающих, как на кого-то лучшего, кого-то более достойно уважения, нежели ты. Понял?

– Понял… – рассеянно протянул малыш. В его сознании продолжала строиться картина мира, и понял он главное – этот мир не очень ему рад, и непросто придется пробиваться сквозь все преграды и тернии, уже поджидавшие его на дальнейшем жизненном пути.