скачать книгу бесплатно
Коженников рассеянно кивнул:
– Понимаю. Мы вернемся к этому разговору… через некоторое время. Костя, ты тоже меня ненавидишь?
– Вот что меня интересует, – сказал Костя, нервно потирая колено. – Ты в самом деле… ты можешь делать так, чтобы явь становилась сном? Или это гипноз? Или еще какой-то фокус?
По-прежнему улыбаясь, Коженников развел руками, как бы говоря – ну вот, так получилось.
– И ты можешь управлять несчастными случаями? – продолжал Костя. – Люди заболевают, умирают, попадают под машины…
– Тот, кто управляет парусом, управляет ветром или нет?
– Дешевый софизм, – вставила Сашка.
– Все дело в том, – Коженников мельком на нее взглянул, – какой случай считать несчастным, а какой – счастливым. А этого, ребята, вы знать никак не можете.
– Зато вы за нас знаете, – снова вмешалась Сашка.
– А что это за монеты? – спросил Костя.
Коженников рассеянно сунул руку в карман. Вытащил золотую кругляшку. Мелькнула такая знакомая Сашке округлая, «объемная» фигура.
– Посмотри. Вот слово, которое никогда не было сказано. И уже не будет, – Коженников подбросил монетку, она взлетела, переворачиваясь, и снова упала ему в ладонь. – Понятно?
Костя и Сашка молчали.
– Поймете, – Коженников кивнул, будто успокаивая. – Хотите рыбку половить? Костя?
– Нет, – неприязненно сказал Коженников-младший. – У нас на завтра работы много. Привет.
И, не оборачиваясь, зашагал прочь от реки.
* * *
Утром и днем – еще куда ни шло. Сашка была занята, у нее были пары, занятия, заботы.
А вечерами и особенно ночами она плакала. Каждый день. Отвернувшись лицом к стене.
Она скучала по дому. По маме. Ей виделось в полусне, как мама входит в комнату, останавливается рядом с кроватью… Она просыпалась – и плакала снова.
Ей едва удавалось задремать к тому времени, когда звенел будильник.
* * *
Сашка всегда любила учиться. Мотаясь на курсы и по репетиторам, просиживая юбку в библиотеке, прочитывая школьные учебники наперед, она все-таки понятия не имела, какое это счастье – учиться тому, что логично, понятно и красиво, как задача по геометрии.
Теперь сам вид текстового модуля с узором из кубиков на обложке вызывал у нее тоску.
Прошла неделя. Затем другая. Каждый день приходилось читать параграфы, зубрить, зубрить, зубрить отрывки бессмысленного, неприятного текста. Сашка сама не понимала, почему эта абракадабра для нее с каждым днем все более отвратительна. Вчитываясь в дикие сочетания полузнакомых и незнакомых слов, она чувствовала, как что-то происходит у нее внутри: будто под черепной коробкой просыпается осиное гнездо и ноет, ноет, беспокоясь, не находя выхода наружу.
Со второй же недели занятий в группе «А» объявились прогульщики. Андрей Коротков не ходил на математику, заявив, что такие задачи он в девятом классе решал. Лиза Павленко пропускала то историю, то философию, то английский – безо всяких объяснений. Кое-кто из ребят пропускал физкультуру, но девочки ходили на занятия к Дим Димычу поголовно и с радостью. Милейший Дима, красавец, добряк, никого не мучил непосильной нагрузкой, зато много времени отдавал игре. Бесхитростно рассказывал о строении организма: чтобы увеличить эффективность тренировок, конечно. Показывал, как проходят сухожилия, как расположены мышцы – сперва на плакате, потом на живой натуре. Натура массово требовала новых и новых объяснений. Дима краснел и снова растолковывал: вот коленный сустав, вот голеностоп, вот эти нежные связки особенно подвержены растяжениям и даже разрывам…
Сашке нравилось наблюдать за юным физруком откуда-нибудь с горы гимнастических матов, сложенных один поверх другого. Смелость однокурсниц, ведущих себя нахально и даже развязно, удивляла, смущала и вызывала зависть.
На специальность ходили все девятнадцать студентов группы «А» в полном составе. И параграфы учили тоже все. Портнов умел принудить. Более того: все его преподавательское мастерство заключалось, по-видимому, в умении принуждать.
– Зачем нам вообще ходить на эти лекции? Чтобы книжки читать? – возмущалась Лора Онищенко, высоченная, грудастая, вечно таскающая в сумке полиэтиленовый кулек с вязаньем.
– Это не учеба, – говорил Костя. – Это дрессировка в лучшем случае. В худшем – зомбирование, полное промывание мозгов. У тебя как, голова после индивидуальных в порядке?
Индивидуальные были в каком-то смысле хуже лекций. Дважды в неделю по пятнадцать минут. Портнов говорил, что контролирует их знания, хотя знаний, с точки зрения Сашки, никаких не было, а способ контроля казался шаманством: перстень Портнова слепил глаза, от этого путались мысли, время совершало головоломный скачок, а Портнов ухитрялся узнать все о выученном, невыученном и недоученном.
– Ты не закончила пятый параграф. На завтра сделаешь шестой – и пятый опять!
– Я не успею!
– Меня не интересует.
В группе «Б», по всей видимости, происходило все то же самое – румяная Оксана побледнела, осунулась и все свободное время проводила за письменным столом. Лиза по-прежнему курила в комнате, сигарету за сигаретой. Сашке все больше казалось, что она это делает назло. Что ей нравится наблюдать, как Сашка кашляет и морщится от табачного дыма.
Прошло две недели занятий. Однажды на обеденной перемене, когда все отправились в столовую, Сашка вернулась в общежитие, нашла среди Лизиных вещей запас сигарет – несколько пачек – и все спустила в унитаз.
Лиза ничего не сказала. На следующий день вся Сашкина косметичка – и пудра, и тени, и блеск для губ, и дорогая помада, подаренная на день рождения и используемая редко-редко, по праздникам, – все это оказалось в мусорном баке, разбитое, раздавленное и размазанное по ржавым железным стенкам.
Сашка обнаружила разгром поздно утром, когда Лизы в комнате уже не было. Не помня себя от ярости, Сашка кинулась в институт, намереваясь вцепиться мерзавке в волосы. Опоздала: первой парой шла специальность, и новая порция отвратительной абракадабры остудила Сашкин гнев быстрее, чем это мог бы сделать ушат ледяной воды.
…В конце концов, она первая начала. Первая выбросила ее сигареты. Но что делать, если на стерву не действуют слова! Ничего: Павленко, насколько Сашке было известно, вот-вот должна была найти съемную квартиру и переехать… И тогда можно будет вздохнуть с облегчением… С Оксаной-то они договорятся…
До конца пары оставалось пять минут. Сашка закончила читать параграф и вытерла мокрый лоб мокрой, слабой ладонью.
– Самохина, иди сюда.
Сашка вздрогнула. Портнов смотрел на нее в упор – поверх очков.
– Иди сюда, кому говорю.
Костя глянул с беспокойством. Сашка неуклюже выбралась из-за стола, переступив через собственную сумку.
– Все посмотрели на Самохину.
Восемнадцать пар глаз – равнодушных, сочувствующих, даже злорадных – уставились на нее в ожидании. Сашка не выдержала и потупилась.
– Эта девушка на данный момент достигла наибольших успехов в учебе. Не благодаря своему таланту, потому что данные у нее скромные. Кое-кто из вас значительно талантливее. Да, Павленко, это и к вам относится. Самохина оказалась впереди всей группы потому, что она учится, а вы просиживаете штаны!
Сашка молчала, чувствуя, как горит лицо. Кое-кто из сидевших напротив тоже покраснел. Помидором вспыхнула Лиза Павленко. Костя, наоборот, побледнел.
Портнов выдержал длинную, весомую паузу.
– Самохина, показав отличный результат, получает индивидуальное практическое задание. Слово – серебро… а все ваши слова – вообще полова, мусор, не стоящий воздуха, потраченного на их произнесение. Молчание… Молчание – что, Самохина?
– Золото, – выдавила из себя Сашка.
– Золото. С этого момента ты молчишь, Самохина. Это упражнение должно активизировать некоторые процессы, которые наметились, но идут пока вяло… Ты не говоришь ни слова ни здесь, ни на улице, нигде. Я запрещаю.
Сашка подняла изумленные глаза. Снаружи, в холле, зазвенел звонок.
– Все свободны, – сообщил Портнов. – На завтра параграф двенадцать, читать подробно, красный текст – выучить. Самохина, тебя это тоже касается. Учись. Старайся.
* * *
В этот день Сашка впервые прогуляла физкультуру. Ей просто невозможно было оставаться в толпе, даже в спортзале, даже с таким милым человеком, как физрук.
Кроме того, группе «А» надо было поговорить о ней. В ее отсутствие. Она это прекрасно понимала.
Она пошла в общежитие. С полдороги вернулась. Пустая комната, пропахшая табачным дымом, остатки любимой косметики в мусорном баке – вряд ли все это могло ее утешить или развлечь. Сашка выбралась на улицу Сакко и Ванцетти, побрела в сторону центра, прошла мимо почты и вдруг подумала о маме. Как она будет ей звонить?!
Мысли о том, что запрет Портнова можно нарушить, у нее не возникало. Ее губы, язык и гортань вышли из повиновения. Минут сорок после окончания пары она не могла разомкнуть судорожно сжатых зубов.
Зубы разомкнулись, когда она купила бутылку минеральной воды в гастрономе, знаками объяснив продавщице, что именно ей нужно. Тогда только зубы разжались, застучали о стеклянное горлышко. Сашка одним махом выпила литр газировки, после чего в животе у нее забурчало, и пришлось присесть на скамейку перед почтой.
Она звонила маме в прошлое воскресенье. Узнала, что Валентин вернулся из Москвы, но свадьба опять перенесена. Голос у мамы, несмотря ни на что, был веселый и даже беспечный. Им хорошо без меня, подумала Сашка.
Она зашла на почту, жестом попросила бланк и написала текст телеграммы: «У меня все хорошо звонить пока не буду телефон сломался». Отдала бумажку удивленной женщине за стойкой, заплатила за каждое слово и снова вышла на улицу.
Значит, теперь она первая ученица.
Неудивительно, что Павленко так покраснела. Но Сашка снова отдала бы любимую помаду – да что помаду… Что угодно отдала бы за то, чтобы Павленко поставили перед всеми, назвали лучшей ученицей – хоть и со скромными способностями – и запретили говорить. А она, Сашка, отправилась бы вместе со всеми на физкультуру – обсуждать небывалое событие, посвящать в него Дим Димыча, играть в мяч и валяться на горе матов…
Почему она должна молчать? Чему она таким образом может научиться? Какие такие «наметившиеся процессы»?!
Поначалу она хотела прогулять и философию, но потом вдруг испугалась пропустить что-то важное. В ее тетради с конспектами все так красиво, логично выстраивалось, жаль оставлять пробел на месте Платона; она явилась.
На общих лекциях группы «А» и «Б» сидели вперемешку. С одной стороны от Сашки сел, как всегда, Костя, с другой стороны пристроилась Оксана.
– Поздравляю, – шепнула на ухо.
Сашка подняла брови.
«Мир идей (эйдосов) существует вне времени и пространства. В этом мире есть определенная иерархия, на вершине которой стоит идея Блага…»
– Портнов тебя так расхваливал… – бубнила Оксана. – Говорит, в нашей группе всем до тебя далеко…
Сашка вздохнула.
«В мифе о пещере Благо изображается как Солнце, идеи символизируются теми существами и предметами, которые проходят перед пещерой, а сама пещера – образ материального мира с его иллюзиями…»
– А сами предметы – это тени идей? – спросил Костя вслух. – Проекции?
Философичка пустилась в объяснения. Сашка отвернулась и успела поймать взгляд Лизы Павленко, брошенный с другого конца аудитории.
* * *
– На самом деле это решение проблемы. Если Самохина заткнется, в нашей комнате хоть как-то будет можно жить.
Сашка молчала. Лиза не могла успокоиться, расхаживала между кроватями в трусах и майке, поднимала что-то с пола и снова роняла, скрипела дверцей шкафа и рылась в своем чемодане.
– Ты же хотела хату снять, – неприязненно напомнила Оксана. – И свалить отсюда.
– И свалю… Времени нет этим заняться. Свалю, не волнуйся.
– А я не волнуюсь.
– Вот и не волнуйся!
Оксана была из тех, кого чужая исключительность, хоть самая крошечная, заставляет искать дружбы с ее носителем. Лиза была из тех, кто сам претендует на исключительность и оскорбляется, оказавшись во втором эшелоне.
Сашка могла бы сказать: нечему завидовать и нечего злиться. Ты же сама говорила, что это не учеба и не наука, а шарлатанство, гипноз, психоз или чего похуже. Так чем же мне гордиться: успехами в психозе?!
Но Сашка молчала. Единственная ее попытка заговорить – вечером, с Костей, по забывчивости – закончилась мычанием и брызгами слюны. Сашке стыдно было вспоминать этот эпизод.
Лиза пошире открыла окно. Холодная сентябрьская ночь пахла влагой и вялой травой. Лиза закурила – демонстративно.
– Тебя же просили не дымить, – сказала Оксана.
– Иди в задницу.
Сашка закрыла глаза.
* * *
Бессмысленные фразы проворачивались в мозгу, как гусеницы танка. Сашка читала двадцатый параграф; шла вторая неделя ее молчания, и ей казалось, что мир вокруг медленно погружается в тишину.
Она ощущала себя дирижаблем, полным мыльных пузырей. Пузыри – ее несказанные слова – поднимались к горлу и лезли наружу, нависали на языке, как неумелые прыгуны на трамплине. И лопались, оставляя горькое послевкусие. Ни одно слово не оказалось достаточно прочным, чтобы преодолеть барьер, вырваться и полететь.
«Ваши слова – полова, мусор…» Портнов был прав, понимала Сашка. Слова не имели значения. Взгляд, интонация, голос – все эти тоненькие ниточки, направленные в космос антенки сообщали окружающим о равнодушии или сочувствии, о спокойствии, нервозности, любви… Не слова. Но без слов было тяжелее.
Она читала белиберду, она учила наизусть абракадабру. Безуспешно: это была работа Сизифа, отчаянные усилия Данаид. Холодные сентябрьские дни сменились бабьим летом, Лиза Павленко так и не нашла себе квартиру. Курила она не меньше, но Сашка успела притерпеться к вечному запаху дыма. По философии задали написать реферат; Сашка выбрала Платона и пошла в библиотеку, зачем-то прихватив с собой текстовый модуль. В маленьком, тесном, заставленном шкафами зале запрещено было громко разговаривать, Сашку это устраивало: нигде она не чувствовала свою немоту так остро, как в галдящей толпе.
Она прошлась вдоль стеллажей. Потом села у окна и открыла модуль – сама не зная почему, автоматически.
До конца книги осталось всего несколько десятков страниц. Сашка привычно взялась продираться сквозь бессмыслицу буквенных сочленений. Она читала и читала, пока из скрежета в ее мозгу не прорвались вдруг слова: «…о чем поет птица; понял язык журчащей в чаше фонтана воды…»
Сашка вскинула голову.
В читальном зале, кроме нее, никого не было. День за окном клонился к вечеру. Из приоткрытой форточки пахло дымом далекого костра.
Она попробовала перечитать абзац, но ничего не получилось. Она вернулась к началу параграфа; начисто забыв о Платоне с его эйдосами, о реферате на завтра и о том, что читальный зал скоро закроют, она читала «Текстовый модуль 1». Нарастала головная боль: будто сотня алюминиевых половников лупила по чугунным сковородкам за тонкой стеной, а Сашка читала и не могла остановиться, как бочка, покатившаяся с горы.
«…понял, о чем говорят облака на небе… Ему показалось, что и сам он – слово, произнесенное солнечным светом…»
