Феномен зяблика

– Полутора суток? – сосчитал Саша.

– Получается так.

– А потом набрасываешься на еду как голодный волк?

– Саня, нет. Утром второго дня ты уже не хочешь ни пить и не есть. Это очень удивительно. Тяжело только вечером. Обоняние обостряется. Заходишь в подъезд и чувствуешь, как на девятом этаже кто-то готовит цыпленка табака.

– Не надо про цыпленка. Получается, – Саша снова быстренько связал в голове все возможные причинно-следственные связи, – мы вчера вечером с тобой последний раз поели, сегодня целый день голодаем и не пьем воды, а завтра утром мы уже ничего не хотим, ни есть и не пить?

– Да. Приблизительно до обеда.

– А дальше? – поинтересовался Саша.

– Дальше ты нас должен вывести, потому что дольше я не пробовал. Давай хоть к Пердуновым, хоть к Стеклозадовым, раз Голубые озера нам не светят.

– К ним мы точно уже не попадем. Наша задача выйти на узкоколейку, которая идет от Кривого Яра, тогда и сориентируемся, – оказалось, что у Саши все-таки есть план. – Кстати, считается, что человек без воды может прожить только три дня.

– Это неправда, – твердо сказал я. – У меня был коллега на работе, он при мне голодал десять дней, причем первые 3 дня посуху, и при этом ходил на работу. Правда, голосок у него к концу рабочей недели стал тихий-тихий.

– Значит, три дня не пьем, а потом просто не едим?

– Точно нет! – у меня тоже был план.– Сегодня не пьем, будем считать, что соблюдаем экадаши. Завтра не пьем до обеда. Потом грызем все, что сумеем выкопать, сорвать, собрать, оторвать и запиваем амебной водой. Обезвоживание организма – это тоже хреново. Кстати, в советской классической книге о вкусной и здоровой пище написано, что человек без пищи может легко обходиться три дня.

– Веди меня Учитель, я тебе верю, – Саша сложил руки ладошками и поклонился в мою сторону. Видимо, черепашек-ниндзя насмотрелся, когда его дети мультики смотрели.

– Нет. Вести, вернее выводить нас будешь ты, у тебя и фамилия, скорее всего антипольская. А от меня в этом, вообще, никакой пользы. Я могу только интуитивно наворачивать круги по лесу из-за разности длины ног.

– Да не в длине ног дело, Коротышка – почти возмутился Саша. – Толчковая нога всегда делает более длинный шаг, вот и получается бег по кругу. У тебя вот какая нога толчковая?

– У меня обе бестолковые. И голова, которая даже не пытается анализировать: откуда я пришел, куда мне идти, и что я дома не остался.

– Ай, молодца! – восхитился Саша. – Что же ты, суицидник, GPS навигатор с собой на Сежу не захватил?

– Зачем? Я верю в свою высокоразвитую интуицию. Когда ты потеряешь надежду, я нас выведу, если силы останутся. Главное, чтобы ты не оказывал влияние своим авторитетом на мою интуицию. Пусть лучше тебя слегка погрызет медведь, чтобы ты не вякал, и тогда я тебя на руках вынесу к человеческому жилью. Ну а там тебе отрежут ноги. Представляешь, как мне будет обидно – оказывается, я зря их тащил.

– Ты мне, зачем все это рассказываешь? – Саша был почти в шоке. Чувство юмора у него явно притупилось от мысли о предстоящем голоде, или он его уже незаметно съел.

– Зачем! Да, чтобы ты на меня не рассчитывал, сгруппировался, собрал мысли в комок и принял правильный алгоритм выхода из сложившейся ситуации, – ответил я. – И, вообще, зря ты не взял ружье. Медведь, как акула, чувствует слабость жертвы. И с каждым днем мы будем становиться для него все доступнее и доступнее.

– Андрей, а насколько у тебя силен инстинкт самовыживания? Ты не склонен к каннибализму?

– Нет, я даже свинину не ем. Ты же знаешь.

– А почему ты не ешь свинину? – не унимался Саша.

– Да потому что Дарвин вас всех обманул! Человек произошел от свиньи, а не от обезьяны. А я не ем себе подобных.

– Ну, на обезьяну внешне мы все же больше похожи, если конечно сильно не пить… Хотя по повадкам, действительно, ближе к свиньям, – неожиданно согласился Саша.

– Да, я не про повадки. Я про физиологию: температура тела, состав белков, свиной грипп, инсулин для диабетиков… Да знаешь, сколько еще препаратов имеют свинячье происхождение и спасают людям жизнь. Я рассказывал вам с Октябринычем про рыбных свиней Аральского моря?

– Так-так, – Саша снова быстро собрал все звенья одной цепи.– Как называется религия, которая заставляет людей голодать и запрещает, есть мясо? Ты же против религий? Ты же веришь во Вселенский разум?

– Моя аскеза не имеет отношения к религии. Наоборот, я веду нездоровый образ жизни, не бегаю по утрам и пью сорокаградусное вино. Поэтому мысль о том, что организму в таких невыносимых условиях надо давать передышку, показалась мне вполне разумной. А зачем изобретать велосипед, если в индийской культуре многовековая традиция ограничивать себя в определенные дни.

– Сейчас я расскажу тебе про мясо, – угрожающе восторженно произнес Саша. – Ты даже сам не подозреваешь, насколько ты прав в своих инсинуациях про свиней и прочих копытных. У меня в самом раннем детстве, а может и с рождения – я точно не запомнил, был ревматоидный артрит. И был бы я инвалидом и в школу не пошел, если бы мои родители не сумели отыскать старого седого профессора, который знал, как это лечится. Помнишь, когда я лежал в Черноречье покусанный пчелами, Октябриныч произнес коронную фразу: «Знания о здоровье и о методах лечения нужно собирать по крупинкам»?

– Помню. Но решил, что старик просто стибается над тобой. Мы тогда все шутили над тобой, старались не расставлять акценты. В жизни очень важно не расставлять акценты, ни к чему это.

– Это как? – не понял меня Саша. – Какие акценты?

– Расставлять акценты – это подводить итоги, вешать таблички. Типа «Вася – ты идиот» или «Веня, какой же ты неудачник». От этого ничего не изменится: Вася не поумнеет, а Веня, вообще, может повеситься от безысходности. Хотя оба до этого жили в хорошем настроении. В твоем случае, мы с Октябринычем должны были честно сказать: «Саня, ты можешь умереть, от аллергии у нас нечем тебя лечить». И чтобы сделал ты? Ты бы сразу умер. Поэтому не надо никогда расставлять акценты!

– Я помню, как вы надо мной со стариком потешались. Но я бы не умер, я должен был еще в детстве умереть от неизлечимой болезни, но тот профессор меня спас, и теперь пчелы мне не страшны.

– Ну, ладно, – согласился я. – Он тебя каким-то народным средством, или крупинкой знаний?

– Крупинкой знаний. Тут очень важно не только крупинки собирать, но и знать, кому какая поможет.

– И какая же тебе помогла?

– Ты знаешь, что такое аутоиммунное заболевание? – спросил Саша.

– Нет, – честно ответил я. И хотя Грегори Хаус, в то время уже шел по планете, занося в каждый дом отрывки специальных медицинских знаний в популярной форме, я еще не успел с ним познакомиться.

– Большинство неизлечимых болезней, и их очень много, – Саша как будто читал мне вслух статью из журнала, – имеет аутоиммунную природу. Ученые не знают причину их появления, только гипотезы и догадки, но создают целые институты для их лечения. Причем лекарств до сегодняшнего дня, как таковых, тоже нет. Все лекарства призваны снижать иммунитет больного, потому что при аутоиммунном заболевании организм человека сам вырабатывает антитела, которые и поражают здоровые клетки его органов. Это такой механизм самоуничтожения, чем сильнее иммунитет у больного, тем быстрее развивается болезнь, и непонятно, кто нажал на кнопку. Кстати, твой рассеянный склероз – поражение миелиновых оболочек нервов, о котором ты так любишь говорить, это тоже аутоиммунное заболевание.

– И как же тебя вылечили?

– Этот профессор полагал, что причина подобных заболеваний в близкородственном белке, который попадает в человека с пищей. И самый лучший способ лечения – это голодовка. Но так как я был очень маленьким, морить голодом меня было нельзя, для меня разработали специальную диету и перестали кормить продуктами животного происхождения. И теперь я тот, кто я есть, – последние слова были сказаны с гордость, как будто Саше удалось взглянуть на себя в зеркало.

– Круто! – я был действительно поражен. На фоне Сашиного рассказа мои рассуждения о свиньях, дальних родственниках и Чарлзе Дарвине, действительно выглядели дешевыми инсинуациями, хотя и не противоречили основной идее.

– А как часто ты голодаешь? – поинтересовался Саша.

– Один раз в две недели.

– А в какие дни.

– Дни высчитываются достаточно сложно – это одиннадцатые сутки после новолуния и после полнолуния, – с трудом вспомнил я, – а так как лунные сутки…

– Лунные сутки, – перебил меня Саша, – не только не равны земным – они всегда длиннее. Но они еще меняют свою продолжительность в зависимости от местоположения Луны на своей орбите.

– Саня, ты меня обогатил, – на этот раз и мне удалось быстро вывести причинно-следственные связи из полученных фактов. – Я никогда не мог понять, как у одних в отзывах про один и тот же отель отливы по утрам, а у других после обеда. Я, конечно, догадывался, что лунные сутки не равны земным… Но, что они еще могут быть разными по продолжительности, я даже представить не мог?

– А как же ты тогда высчитывал свои экадаши? – удивился Саша.

– А я никогда и не высчитывал. Я не астроном и не астролог. Я пользовался календарем кришнаитов.

– Это которые «харе Кришна, харе Кришна»? И при этом еще и танцуют?

– Да, – подтвердил я. – У них очень веселый бог. И еще у них девушки и женщины почему-то всегда очень красивые.

– А в чем особенность их религии?

– Вот об этом меня спрашивать не надо! – я был категоричен. – Я индусов от индуистов отличить не могу.

– Хорошо. Я понял, – Саша не унимался, – экадаши – это их пост. А какой смысл они в это вкладывают? В христианстве – это средство исцеления от недугов и греховности, тренировка отказа от материального в пользу духовного, подготовка к загробной жизни…

– А чё в раю не кормят?

– Давай не богохульствуй, – демонстративно назидательно сказал Саша и нахмурил брови. – В раю может быть, и кормят – яблоки у них точно есть. А в аду только жарят, и надо готовиться к худшему.

– Вот видишь, я и приготовился. По дороге к мечте я готов поголодать и не боюсь этого. Я знаю – это не страшно. Я уже пробовал, и не раз. Поэтому слушай меня и не пей воду!

– А чем все-таки, Андрей, тебе христианство не потрафило? У них, если все посты соблюдать дней двести в году получается.

– Размытостью границ и не понравилось. Здесь можно, здесь нельзя, а здесь – ну если хотите, то можете. Опять же заведомо рукой человеческой график составлен. А когда по Луне – это ближе к космосу и Вселенскому разуму.

– У тебя родители, наверное, крещеные были? – предположил Саша.

– Я сам крещеный.

– В малолетстве окрестили?

– Да нет, в 28 лет, вместе с женой-атеисткой, дочкой и маленьким сыном.

– Так это был осознанный выбор? – удивился Саша.

– Да. Мама долго уговаривала, а потом сказала: «Дай мне умереть спокойно, а за это я тебе дрель куплю».

– И что? Купила? – Саня начал смеяться.

– Купила. Но не умерла. Зато дрель неубиваемая! Она до сих пор жива. Если вернусь домой, обязательно выкину, – неожиданно решил я. – Иначе она и меня переживет.

– А что в этом плохого? – продолжал хохотать Саша.

– В том, что кроме меня, она никому уже не нужна. Она и мне-то уже не нужна: тяжелая, громоздкая, обороты уже не регулируются, зубцы на патроне все выкрошенные. Совсем несовременная.

– Андрей, вообще-то, это грех, – сказал Саша, – выкидывать работоспособные вещи. Лучше отдай кому-нибудь.

– Ага, какому-нибудь знакомому бомжу, – согласился я. – Октябринычу и отдам. Пусть он ее в сосну втыкает или гвозди заколачивает. Правда, молотком это делать удобнее. Он мне будет благодарен за халяву, а я буду млеть от мысли, что какой я благородный – подарил человеку откровенное барахло совершенно бесплатно.

– Отчасти ты, конечно, прав, – задумался Саша. – Но думаю, в глухих деревнях твоей дрели бы искренне обрадовались. Все-таки там совсем другой уровень жизни, и люди там привыкли беречь человечьи вещи, и даже корыто не выкинут, пока оно совсем не прохудится.

– В глухих деревнях опять же нет электричества, только интернет. Но я понимаю, о чем ты говоришь – общество потребления, это, конечно, хреново. Эта дрель в свое время стоила две мои учительские зарплаты – я не мог себе ее позволить. Сейчас она ничего не стоит. Но может быть каждая, выброшенная нами работоспособная вещь, образует за собой кармический хвостик. Именно поэтому, я не хочу, чтобы после меня из-за меня кто-то зарабатывал себе кармические хвосты, избавляясь от моих привязанностей и воспоминаний.

– Просьба матери – главное в этой истории? – спросил Саша. – И дрель ни при чем?

– Да, конечно, – согласился я.

– Все-таки, я тебе не до конца верю, – продолжал копаться в моем мозгу Саша. – Не может быть, чтобы ты не вкладывал в своё регулярное голодание кроме физиологии еще какой-нибудь духовный смысл. Вселенский разум там и прочее?

– По правильному, в эти дни, когда голодаешь, действительно нужно думать о духовном, читать книги и «вести благотворительную деятельность на благо Вселенной». Но у меня не получается: когда я голодаю, я думаю только о том, что мне не надо думать о том, что я сегодня не завтракал и обедать тоже не буду, и стараться вести обычный образ жизни. Правда, на следующий день после экадашей всегда прёт! – признался я. – Все удачно складывается, и завершаются важные дела. Все-таки Вселенная как-то реагирует на мою аскезу.

– Может – это тоже физиология? – предположил Саша. – Твои сосуды очистились от алкоголя, крахмала, шлака, напитали голову кислородом, и ты стал более шустро соображать. Поэтому и прет?

– Саша, этот мир не познаваем. Поэтому любое явление можно объяснить с религиозной точки зрения, или с точки зрения квантовой механики, или с любой другой точки зрения. И все будут правы, и никто не прав. Появление цифровой фотографии доказало, что мы видим этот мир не таким, каким он, может быть.

– Андрей, – с удивлением медленно произнес Саша. – Похоже, на этот раз ты меня обогатил. Давай, только считать, что мир не «не познаваем», а мир – многогранен.

– Давай, – согласился я, – «терминологию, мы оспаривать не будем». Кстати, еще один довод в пользу многогранности мира. Есть другое объяснение, почему нельзя ни пить, и ни есть на одиннадцатые лунные сутки. В этот день активизируются все гадости мира, и надо не допустить, чтобы они вошли в тебя, с пищей, с водой или зубной пастой.

– Ты зубы в этот день не чистишь? – поинтересовался Саша.

– Наоборот чищу, – я уже перестал удивляться тому, насколько быстро Саша обрабатывает полученную информацию. – Мысль о том, что целый день буду ходить с чистым ртом – мне, кажется, физиологически оправданной.

Так болтая о смысле бытия, мы неожиданно вышли к огромному болоту, и Сашу этот факт несказанно обрадовал – он теперь знал направление движения. Хотя трудно было его не знать – или налево или направо, так как впереди болото. Свобода выбора – это пытка для умного человека. Мы пошли направо, а я бы пошел налево, там было светлее среди деревьев. Но Саша не колебался, и это вселяло уверенность.

Болото было удивительным и не совсем болотистым, время от времени попадались зеркала воды достаточно больших размеров. Но такого разнообразия водоплавающих птиц и куликов невозможно встретить ни в одном зоопарке. Они плавали, ныряли, ходили по грязи и клевали червячков, с шумом взлетали из зарослей, орали, свистели, чирикали, плюхались в воду – жили своей жизнью и, практически, не обращали на нас внимания. Во мне снова проснулся орнитолог, и я готов был поселиться здесь навечно, если б не комары да мошки, которые не давали даже рта от удивления открыть. Саша сказал, что среди местных охотников ходят легенды об этом болоте, но никто не знает дороги, и попасть сюда можно только, предварительно заблудившись.

Как охотовед, Саша очень хорошо разбирался в водоплавающей дичи и знал названия всех потревоженных нами видов, большинство из которых я видел впервые. Он даже мог рассказать об их отличительных особенностях. Зато он ничего не знал про куликов. А к куликам я испытывал давнюю симпатию и зависть – проплываешь мимо них на байдарке, а они остаются «на берегу этой дикой реки», где так хочется остаться самому. По теме куликов я, в свою очередь, просвещал Сашу и даже пытался воспроизвести для него крики фифи и мородунки.

От такого совместного общения мы просто кайфовали. Это взаимопонимание на языке, которым мало кто владеет. Мы даже забыли про чувство голода. Саша заверил, что на Голубых озерах будет еще круче, там видовое разнообразие меньше, зато все монстры из Красной книги.

Когда болото закончилось, солнце уже клонился ко сну. Мы не стали разводить костер, так как не было еды, которую можно было бы на нем приготовить. А еще мы сильно устали, так как за день прошли очень много. Саша пришел к поразительному для себя выводу, что приготовление еды и ее поедание отнимает у человека массу времени, и если не есть, образуется куча свободного времени.

К тому моменту, когда мы разбили палатку, я начал сильно мерзнуть. Весь день был достаточно прохладный, поэтому мы достаточно легко обошлись без воды. Но вечер оказался слишком холодным для пустого желудка. Я метнулся в палатку, завернулся в спальник и забился в треморе – жутко неприятное явление – всего трясет и тело тебе уже не подчиняется. Как мне удалось выйти из этого состояния в ответ на повизгивание и потоптывание, которые начали проистекать за стеной палатки, я до сих пор не понимаю.

Звуки издавал Саша, исполняя на поляне, совершенно дикий танец. Первая фигура – сгорбленная спина, обе руки между ног. Вторая фигура – прыжок, руки вверх, спина в полете выгнута в обратную сторону. И снова первая фигура – руки между ног. Я подумал, что у него тоже тремор, и он, таким образом, тоже согревается. Только несвойственная для флегматичного Александра прыть и ранее не наблюдаемая для него резвость вызывали подозрение, что что-то пошло не так. Он достаточно быстро выдохся и рассказал что произошло. Оказывается, он решил намазаться еще раз «Дэтой», чтобы пищащая суета этого мира уже никак не отвлекала его от объятий Морфея, а потом пошел отлить перед сном.

***

Я сдерживал смех изо всех сил, но слезы все равно текли ручьем из моих глаз.

– Саня, как ты мог?! В экадаши засунуть грязь через такое узкое место? Тебя что в детстве не учили не хвататься грязными руками за телескоп?

Саша насуплено молчал и демонстративно рассматривал месяц на звездном небе.

– Знаешь что? – наконец произнес он. – А Хэллоуин все-таки неправильный праздник. Он не привязан к одиннадцатому дню Лунного цикла.

Глава 29. Последняя ночь в лесу

Всю ночь мы жутко мерзли. Итоги трудного дня не позволяли нам окончательно проснуться, а ночной майский холод не позволял нам по-настоящему уснуть. Несмотря на то, что каждый человек по науке должен выделять тепло порядка 60-120 ватт в час, Саша явно жульничал, экономил и практически ничего не выделял. Я, путем диффузии, дифракции и интерференции одновременно, пытался слиться с теплом его тела. Но все было напрасно – когерентность отсутствовала напрочь. Единственно, со стороны Сашиной спины не дуло холодом, и это был плюс. Вторым плюсом была моя вязаная шапка, которую я натянул по самые уши. Это был туристический опыт – не шерстяные носки на ноги, а вязаная шапка на голову обеспечивает комфортный сон в палатке в любое время года. Потому что, как утверждают водолазы, 30% теплопотерь идет через голову. А ученые говорят, что только 20% энергии идет на питание головного мозга, видимо, все-таки, ученые глупее водолазов.

Только под утро, с первыми лучами восходящего солнца, и дифракция, и интерференция заработали, и в палатке стало тепло. Я отполз от Саши и стал видеть сны. Сны про Фенимора Купера. Вернее, сон был один, но состоял из трех частей. В первой части, я как-бы со стороны наблюдал, как из нашей палатки выползает чья-то толстая задница, потом фигура разворачивалась лицом ко мне. И я видел оплывшую Сашину физиономию с моими, до боли знакомыми, чертами лица. Саша поднимал правую руку, как в американских фильмах, прежде чем дать клятву говорить правду и только правду, и медленно торжественно произносил: «Фенимор Купер, к вашим услугам». Я понимал – диффузия произошла, и меня больше нет.

Потом начиналась вторая часть. Из палатки снова вылезала чья-то толстая задница, еще более противная, потому что бесформенная. На этот раз это был я, набравший лишние сто килограмм, но не подросший ни на сантиметр. Что это было: чудовище или просто выглядело чудовищно – я не мог понять. Я недоуменно разводил руками и игриво произносил: «Купер. Джеймс Купер. Извините, дифракция удалась!».

Третья часть сна была самая гармоничная. Из палатки появлялись двое: я и Саша. Мы были одинакового роста и телосложения, и неплохо смотрелись. Я уже не был похож хлипким телосложением на старшеклассника.

– Что-то ты подрос, Дружок? – спрашивал Саша с подозрением на подвох.

– Я всегда такой, – не признавался я. – Это Вы, мой друг, что-то сильно похудели после экадашей.

– Даа-аа-а, – многозначительно тянул Саша, – абсолютная когерентность.

И сон начинался заново. Когда Саша в двадцать пятый раз сказал «что-то ты подрос дружок», я проснулся. В палатке было пусто. Я выполз наружу головой вперед, чтобы не было никаких параллелей с ночными видениями. Прямо перед палаткой Саша занимался йогой, щурился на положительную энергию солнца и излучал в пространство прекрасное расположение духа.

– Саша, что такое когерентность? – спросил я после того как мы обменялись утренними приветствиями.

– Когерентность – это согласованность. Специальный термин, который используется в основном в оптике, когда речь заходит о длине волны, – пояснил Саша.

– Знаешь, что я тебе хочу сказать?! – я снова вспомнил ночного «что-то ты подрос дружок». – Тебе не кажется, что когда мужик после сорока постоянно сыпет фактами из журнала «Наука и жизнь» или пересказывает недавно просмотренный научно-популярный фильм, я уже молчу про интернет… Это определенная форма инфантилизма?

– Совершенно с Вами согласен! Таких обычно женщины бросают, – Саша как будто ждал этого вопроса и уже имел готовый ответ. – К сорока годам человек должен иметь в голове уже сформированную, целостную систему мира, а не сборище разрозненных фактов. Извини, дружище, я на всякий случай спрашиваю – у тебя с женой все в порядке?

– Достоверно сказать не могу, – признался я, – я уже лет сто ее не видел, точнее недели три-четыре. Но, вообще-то, в вопросе я имел в виду тебя, а не себя. С твоими физико-математическими познаниями я тягаться не могу, у меня в голове одни термины, а не знания.

– Андрей, у нас с тобой совсем другая ситуация. Ты просто ее еще не осознал. Человеческий мозг требует постоянного притока информации, которую он должен обрабатывать. Гонять одни и те же мысли и воспоминания по кругу – это не работа мозга. Информация для мозга, это то же самое, что движение для мышц – без него они атрофируются очень быстро. Я же тебе уже рассказывал про важность чистки зубов по утрам.

– Тогда ты мне точно соврал. Октябриныч, конечно, очень чистоплотный старик, но в той землянке он никогда не жил. И кота своего он не ел.

***

Через 2-3 часа мы вышли на узкоколейку. Почти игрушечные рельсы уходили вправо и влево. А вдоль насыпи на деревьях сидели огромные черные глухари и смотрели на нас с таким коллективным презрением, как будто сами были не из семейства Куриные.

– Саш, мне в Магадане байку рассказывали, что пока сваришь старого глухаря, мухи опарышей успевают вывести в его шее, которая торчала из котелка? – спросил я, любуясь птицами.

– Это такая же байка, как та, где кто-то каждую ночь на рыбалке съедает банку опарышей вместо риса, – ухмыльнулся Саша. – Сейчас надо решить вопрос в какую сторону идти. В любом случае, мы дойдем до жилья, но до Кривого Яра идти придется дольше, и мы окажемся дальше от Голубых озер. Я не очень понимаю, с какой стороны мы вышли на узкоколейку, а от этого зависит в какую сторону вдоль нее идти, чтобы действительно прийти, а не наобум. Если бы это была река, мы бы по течению сразу определили на каком мы берегу. А здесь, на каком мы берегу?

– А я знаю, как определить, – мои поиски алгоритма на все случаи жизни наконец-то, начали приносить плоды. – Грубо говоря, узкоколейка приблизительно идет с запада на восток или с востока на запад, это даже я знаю. Сейчас еще не полдень, но солнце все равно где-то у нас за спиной, соответственно мы вышли на узкоколейку с южной стороны.

– Браво! – искренне воскликнул Саша. – Это действительно элементарно, и как я сам не сообразил. Теперь понятно, что Кривой Яр справа от нас, и он нам не нужен, а слева от нас тоже будет большое село, и мы идем туда. Все-таки голод вреден для моих умственных способностей. Может, в глухаря камнем бросить?