Мир Теней

Денис Камков

Мир Теней

Часть первая. Астрал.

Глава 1. Вопросы без ответов.

Впервые я осознал себя в заброшенном доме, бывшем когда-то многоэтажкой в квартале из подобных ему строений. В доме было пять этажей и в каждом из них имелось с десяток квартир разной планировки и различных размеров комнат. Единственное, что сейчас имело значение, так это имя – Морон. Я знал, что меня зовут так, но откуда и почему именно это имя всплыло в сознании я не смог бы ответить, даже если бы кто-то меня бы спросил. Но спросить было некому, я был один в этой пустой, бетонной коробке, бывшей когда-то жилым домом.

Эта постройка была сейчас полностью необитаема. Это я выяснил спустя уже несколько часов блужданий по многочисленным комнатам, коридорам, этажам. Моя бесплотная тень скользила по помещениям совершенно свободно, перелетая из комнаты в комнату, не встречая сопротивлений или преград. Входной двери в дом не было, как не было вообще никаких конструкций кроме бетона. Не было окон, не было дверей в квартирах и комнатах, и даже из любого подъезда можно было попасть на улицу совершенно свободно.

Обстановка, мебель, предметы, которые должны были бы быть в помещениях, как я помнил это по воспоминаниям, отсутствовали. Я не понимал, почему и куда все это делось, но сейчас это было именно так. Кое-где в углах я ощущал горстки пыли или чего-то напоминающее высохшую грязь или прах. Такие кучки сухой взвеси встречались в местах, где ветер или сквозняки не вымели их из помещения. Что это такое и из чего образовалось, я не знал, наверное, раньше это было чем-то, а может и кем-то.

Память периодически выдавала мне картинки, связанные с той жизнью, которую я вёл, но насколько это было давно и было ли это на самом деле я сейчас не смог бы с уверенностью ответить. Такие флешбэки возникали спонтанно и не зависели от моего желания или напряжения того, что можно было бы назвать разумом. Может быть, это были чужие видения или наведённые ментальные проекции от кого-то или чего-то.

Я осознавал себя как тень. Тень бесформенную или не до конца оформленную. Я мог сейчас вытянуться в длину на многие метры или сформироваться в шар, или отрастить конечности, но они получались у меня неоформленные, амёба подобные. Я не имел понятия, зачем их отращивать и для чего это нужно и поэтому бросил эти бесполезные занятия.

Под влиянием дуновения воздуха, я прогибался и если не прикладывать сил и желания, меня тут же расплёскивало по направлению воздушных потоков, превращая в лоскуты, трепещущие в сторону направления ветра, которые вытягивали меня за собой, превращая в длинные, рваные нити. Мне это не нравилось и поэтому, я усилием воли вновь принимал форму шара, чтобы было проще контролировать весь свой объем.

Я мог ощущать. Я чувствовал потоки и движения воздуха, когда мое неосязаемое тело продувалось насквозь и его несло в сторону, развеивая на лоскуты. Но приложив совсем крохотное усилие, я мог оставаться на месте, сохраняя форму и пропуская воздух сквозь себя. Когда всходило солнце, я чувствовал его свет, как излучение, которое пыталось придать моей сущности температуру, нагревая ее на несколько градусов, благодаря своему инфракрасному излучению. Я помнил такие понятия, и это было важно. Потоки света я мог частично поглощать или пропускать сквозь себя и в первом случае, на поверхности, возле которой я в данный момент находился, можно было заметить участок, где температура ее немного отличалась. Так я понял, что мое тело имеет размер, а точнее объем, который можно измерить опосредовано. Но для чего и каким образом измерять то, что не имеет конечной, зафиксированной формы, было непонятно, и я тут же отбросил эту бесполезную идею.

Я не мог видеть. Хотя раньше, для меня это имело значение. Я это помнил совершенно отчетливо. В нынешнем своем состоянии, я не имел органов осязания, как и обоняния, я был тенью. Чьей-то тенью. То из чего я состоял, можно было бы назвать энергетической сущностью, но и энергии во мне сейчас не было. Я не мог накапливать ее или испускать какое-либо свечение или излучение, не мог заряжаться или тратить что-либо. Я был просто тенью. Любая тень, как я помнил, всегда была порождением света и какого-либо объекта, который отбрасывал ее, загораживая собой свет. Но свет сейчас проходил сквозь меня, не встречая сопротивления. Я мог впитать часть его спектра, и тогда я чувствовал, как температура моя становиться отличной от окружающей среды, но это не приносило мне удовольствия, хотя и дискомфорта тоже.

Зато я имел память. Она не была полной, скорее это были обрывки воспоминаний, разрозненные и не оформленные, но я помнил, что когда-то был существом, имевшим тело. Тело, которое имело массу и конкретную форму. Я не мог вспомнить, как оно выглядело, не помнил своих органов чувств, не помнил, как они работали и для чего они были мне нужны. Я не помнил, что значит видеть или слышать, каков на вкус воздух, вода или пища.

Пища. Я помнил, что раньше мне нужно было питаться, поглощать органику, воду и воздух, чтобы поддерживать свое тело в состоянии, для совершения каких-либо действий. Я не помнил, чтобы за последний отрезок своего осознанного существования я чем-либо питался. Если я существую, помню, могу передвигаться, то мне нужно, наверное, и питаться. Я попробовал понять как это делать, и что для этого нужно, но моя память не содержала ничего подобного и я отбросил и эту мысль, оставляя ее на потом.

Время. Еще одно понятие, которое мне теперь было непонятно. Я знал, что солнце всходит и заходит. Когда его нет, я не чувствовал его влияния на себя. Раньше я мог видеть, и тогда оно было нужно мне. Солнце позволяло мне прежнему не только что-либо рассмотреть, но оно давало мне тепло. Сейчас я чувствовал его потоки и они были различны. Лишь одно из группы излучений могло воздействовать на меня нынешнего и придавать температуру. Хотя она мне была бесполезна, зато благодаря ней я знал, что наступает день. А когда этого излучения не было, то видимо это была ночь. Эти понятия я помнил, как помнил и то, что раньше ночью я спал, а днем бодрствовал, то есть был в активном сознании.

Сознание. Наверное, сейчас это было самым главным. Осознание себя придавало мне целостность, осознанность, смысл. Я помнил, что было вчера, и помнил, что было раньше. Между этими двумя понятиями пролегало немало времени, я это четко понимал. Раньше все вокруг было другим, живым, вокруг было движение, были другие, подобные мне, такие, каким и я был раньше. Сейчас я был один, и ничто не побуждало меня, не придавало извне мне мотивирующий смысл, для дальнейших изысканий, копания в глубинах моей памяти или своих воспоминаний. Я был тенью, тенью себя прежнего, теперь я понял это, и это было действительно важно.

Наверное, я был откуда-то отсюда, раз именно здесь я находиться сейчас. Возможно, что раньше, я жил в этом самом доме, в одной из квартир, до того как… До того как что? Что могло произойти такого, что я перестал быть тем, кем был раньше? А кем я был? Был ли кто-то со мной рядом, кто-то кто был мне дорог? И что значит – был дорог? Вопросы возникали и уходили, теряясь во мне, возникали снова и пропадали, проходя насквозь, как вода проходит сквозь песок.

Некоторые из вопросов я пропускал сквозь себя намеренно, а некоторые откладывал, чтобы подумать о них позже, потому что чувствовал, что они для меня важны. Память, единственное, что было у меня и это было очень важным, я понимал, что пока есть память, есть знания, эмоции и понятия, значит, есть и я – Морон.

В нынешнем состоянии я мог не спать. Это стало понятно, как только пришел новый день, и я снова ощутил на себе влияние солнца. Проведенный в само копании, минувший день не принес мне усталости, я не ощутил дискомфорта или желания отдохнуть. Скорее всего, это происходило потому, что у меня не было тела. Без тела нет усталости, как нет бодрости или чего-то подобного, что связано с физической составляющей прежней моей жизни.

Солнце, планеты, космос. Эти понятия были мне известны, и когда-то раньше они имели значение. Так же как имели значения понятие город, дом, квартира, вещи, быт. Раньше было много существ, которые населяли квартиры, дома, города, планету. Я это помнил. Возможно, кто-то жил даже в космосе, потому что в нем было много планет, много звезд, таких как наше солнце. Таких же, а может быть и других? Наше солнце было красным и светило утром и вечером бордовым светом, а днем превращалось в красный шар, висящий над головой и занимающий немалую часть неба.

Я вспомнил, что мне, или при мне, кто-то говорил, что давным-давно солнце было желтого цвета, и гораздо меньшим по размеру, а потом произошло что-то, что превратило нашу звезду в красного карлика. Но вот что произошло и когда, я не помнил. Стоп! Карлик это ведь что-то маленькое, я это помнил. Тогда почему наше солнце стали называть красным карликом, если оно такое большое? Я выбросил это из головы, когда понял, что это сейчас тоже неважно. Важно было лишь то, что солнце поменяло свой цвет и после этого стали умирать те, кто жил со мной рядом. Те, кто был мне дорог.

Снова это слово! Слово, которое я не совсем понимал. Был мне дорог… Кто они и где они? Почему я один и есть ли кто-то еще поблизости? Нужно было, наверное, покинуть эту многоэтажку и исследовать пространство в округе. Может поблизости есть кто-то еще? Кто-то, такой же как я, а может и не как я… Мне в любом случае нужен хоть кто-то, кто сможет ответить на мои вопросы, или еще лучше – кто сможет рассказать, что тут вообще происходит. Именно этим давно уже стояло заняться, а не терзать свое несчастное сознание вопросами и непонятно, как и зачем всплывающими флешбэками.

Глава 2. Авраам.

Вылететь из многоэтажки стоило мне нескольких секунд и порядком потраченных нервов. Для меня это было испытанием, прыжком со скалы, или даже своеобразным, метафизическим актом рождения. Изученный и ставший немного родным мир, состоящий из бетона, оказался покинут навсегда и я почему-то почувствовал, что назад сюда я уже никогда не вернусь.

Длинная улица или даже проспект, был так же необитаемым, по крайней мере, в том месте, где я его пересек. Напротив стоял такого же типа дом и для начала я решил исследовать его. Те же бетонные стены, те же разделенные на клетушки квартиры, те же коридоры тянулись через все этажи. Здесь так же не было никого, и ничем не примечательный дом мной был оставлен, после нескольких часов бесплодного блуждания по пустым его помещениям.

Следующий дом, затем следующий, и еще один такой же бетонный короб, не принесли мне ничего, кроме потраченного времени. Я чувствовал, что этот квартал не даст мне новостей и пересек поперечную улицу. Я остался на том же проспекте, но после перекрестка, дома стояли уже не пяти, а семи этажные. В принципе не было разницы между ними изнутри, за исключением дополнительных двух этажей, а следовательно и времени, потраченного мной на пустопорожние исследования.

Усталости я не ощущал, хотя мне начало казаться, что скорость моего перемещения несколько, едва ощутимо, но все же уменьшилась. Следующие два дома оказались тоже пустыми, хотя в последнем, я краешком своего сознания, ощутил небольшую яму или рытвину, на одном из этажей. Трудно описать ощущение, когда ты бесплотен и не обладаешь органами чувств. Просто во время перемещения, в этом месте, я как будто немного просел в своем прямолинейном полете, а затем вернулся на прежнюю высоту, продолжив свой путь, пролегающий прямо посреди коридора.

В тот момент я почувствовал то, что это уже было когда-то раньше, или, по крайней мере, было очень на то похоже. Немного покопавшись в памяти, я наконец-то нашел подходящее сравнение. Так я себя чувствовал, когда сидел в железном ящике, который летел куда-то на многокилометровой высоте и иногда проваливался в полете. Память мне подсказала и термин, который тогда озвучили мне – воздушная яма.

По большому счету, мое перемещение нельзя было назвать полетом, потому что у меня не было тела, и держался я в воздухе не благодаря аэродинамике. На самом деле, мне и воздух то был не сильно нужен, для такого моего перемещения. А если быть до конца честным, я совсем не был уверен даже в его наличии на этой планете, после той катастрофы, убившей на ней абсолютно все живое.

Только осознав последнюю мысль, я вдруг понял, чего мне не хватало подспудно, во время исследований домов и улиц. Я не заметил в них абсолютно ничего живого. То есть вообще ничего. Не было зверей, не было грызунов, не было насекомых, не было даже тараканов, хотя, казалось бы, куда от них деться? С растительностью было то же самое. Перед домами, там, где обычно растут газоны, не было даже земли, не говоря уже о траве, деревьях и кустах. Только пыль, тлен и серая поземка. Ветром трудно было назвать эти жалкие дуновения, но даже они умудрялись носить в своих слабеньких потоках пыльные дорожки и небольшие облачка тлена.

Не имея легких, носа и рецепторов, я не мог опознать тот газ, или смесь газов, что сейчас служили планете атмосферой, но мне почему-то казалось, что вдыхать его никому из живых, если таковые остались тут, без защиты органов дыхания, совсем не стоило. Воздухом, в том понимании, которое раньше вкладывалось в ту смесь газов, что окружала нас, здесь сейчас и не пахло. Меня все больше занимал вопрос, встречу ли я тут кого-то, ну хоть кого-то из живых, или я единственный, кто еще бродит по городу, в поисках хотя бы себе ныне подобных.

Я себя относил, как это не парадоксально звучит, к стану живых. «Я мыслю – значит, я существую». Этот постулат еще никто не отменял, и мне это служило достаточным основанием, чтобы считать себя таковым. Еще одним постулатом, которым я руководствовался все последующие дни: «Не важно, с какой скоростью ты движешься, главное не останавливаться».

Как бы это не казалось странным, но это все же принесло свои плоды. Не скажу, что это были сладкие и сочные плоды, но все же, хоть какие-то. На исходе не помню уже какого по счету дня, когда я перебирался уже через незнамо какую по счету улицу, я почувствовал поток чьего-то внимания. Это было похоже на слабое дуновение ветерка, вдруг тронувшего мое сознание, но форму я при этом не потерял, мой шар оставался идеально ровным. Поразмыслив, я завис на месте, решая сменить ли направление своего движения. Чужое внимание я ощутил сбоку от себя. Решив, что мне хватило уже полного одиночества, я двинулся вбок. Достигнув очередного строения, больше похожего на фабрику, а не на жилой дом, судя по отсутствию в стенах оконных проемов, я быстро облетел нижний этаж и вылетел на лестницу. Именно на ней меня ждал он.

Почему он, а не она? Я не знаю. Трудно думать о себе в каком-то роде, когда полностью отсутствуют какие-либо вторичные половые признаки, да и где им быть, когда ты незнамо кто и тела у тебя нет абсолютно никакого. Скорее это ощущалось по формам его мыслей, или способам логических построений его фраз. Хотя и фразами назвать трудно то, что не содержит слов, да и звуков, как средства их передачи. Мы обменивались мыслями, а еще точнее – мыслеобразами. Это когда получаешь целый пакет информации, содержащий не только мысль, но и визуальный образ того, о чем в ней идет речь. Ведь гораздо проще представить и передать картинку, к примеру, кабриолета, чем начать описывать его словами, начиная с покрышек и заканчивая цветом и формой его сложенной, откидной крыши.

Все дальнейшие на этой планете диалоги, я буду прописывать как обычные словесные формы, для простоты понимания и получения представления о том, о чем и от чьего лица идет речь. Но на самом деле, это будут мыслеформы и мыслеобразы, не требующие слов и череды, выстроенных в форме диалога фраз, состоящих из отдельных слов, восклицаний и междометий.

– Кто ты? – Спросил меня он.

– Морон! Меня зовут Морон! – Поспешил я с ответом, радуясь тому, что наконец-то закончилось мое унылое одиночество.

– Давно ты здесь? – Снова задал он вопрос, и мне показалось, что для него мой ответ очень важен.

– Несколько дней, может неделю! А ты? – Я напрягся немного в ожидании ответа.

– Я Авраам, я тут давно. Хотя может и не очень давно! Но уж точно гораздо дольше, чем ты! Не знаю, как определить сколько, наверное, сотню или больше дней, если считать привычными понятиями.

– Я тоже решил считать время днями и ночами. – Согласился я.

– Ты помнишь что-то о том, что было раньше? – И снова я почувствовал какой-то нездорово важный для него интерес.

– Помню обрывки воспоминаний, но их мало и они очень отрывочны и не связаны между собой. Иногда я не могу даже определить, какое из них было раньше, а какое позже предыдущего.

– У меня было так же, а потом я вдруг стал забывать их. – Пожаловался Авраам.

– Ты стал забывать то, что вспомнил, или просто перестали приходить новые воспоминания?

– И то и другое. Вместе с тем, я потерял желание двигаться и что-то делать. Потерял смысл к поиску, и даже к восстановлению своей памяти.

– Ты никого не нашел за все это время? Где ты искал? В этом городе? Есть ли еще поблизости города, поселения? Или может быть, есть хоть что-то, или кто-то еще рядом? –       Я засыпал Авраама своими вопросами, каждый из которых мог бы сэкономить мне уйму времени и усилий, чтобы не ходить заново по уже пройденным кем-то маршрутам, по заведомо пустым домам, строениям и улицам.

– Я долго бродил по городу, не помню уже, где именно. Я летал наугад, беспорядочно и хаотично. По началу, из-за паники, от страха, когда понял что я один, а затем уже не было смысла упорядочивать поиск, потому что направление мной было давно утеряно, а дома, по большей части, здесь все одинаковы. Некоторые из них я просматривал полностью, некоторые пропускал, или облетал в них какие-то отдельные этажи, двигаясь практически наугад.

– Понятно…! – Протянул я разочаровано, потому что меня действительно огорчила его подобная безалаберность в поисках.

– Пойми, я отчаялся найти здесь хоть кого-то, уже через неделю своих бесплодных поисков. – Поспешил он с ответом, видя мое явное огорчение, одновременно придвигаясь ко мне чуть ближе.

– И что же ты видел, кроме бетонных домов, заасфальтированных улиц и пыли вокруг? Встречал ли ты хоть что-нибудь, или кого-нибудь живое? Может хотя бы растение, или какую-нибудь букашку? – Спросил я с надеждой.

– Нет! Всё тут мертво и все мертвы. Я даже не знаю кто я такой! Может мы с тобой это только чье-то воспоминание, или лишь тени, в больном мозгу какого-то несчастного сумасшедшего?

– Об этом я не подумал. – Ужаснулся я от такого, в общем то, вполне возможного объяснения, всего этого апокалипсиса.

– Но потом я решил, что это вряд ли, потому что я стал становиться слабее, а мои попытки что-то найти, или получить ответы, стали не такими яркими. Воспоминания тоже стали блекнуть, отдаляться и даже исчезать. Мне кажется, что я понемногу сдуваюсь, или затихаю, короче ты понял меня. – Он снова чуть приблизился ко мне.

– Я уловил что-то похожее на твои ощущения, но пока только мимолетно, слегка. Значит, этот процесс продолжится, и рано или поздно, нам с тобой придет конец. По крайней мере, если мы не найдем способ собственного восстановления, или питания своих сущностей.

– Я тоже так думаю, Поэтому я очень рад, что встретил тебя! – Сказал он, а я почувствовал в его словах прозрачный намек на угрозу.

Почти сразу он стал быстро приближаться к моему шару и форма его понемногу изменялась. Я не мог видеть, ни себя, ни Авраама, но я ощущал его приближение к себе и то, что его поначалу нейтральная форма существования, подобная моему шару, постепенно начинает оказывать хищное, агрессивное, направленное на меня ментальное давление. Моя шарообразная форма была хорошо приспособлена к различным перемещениям, не требовала перестроения при смене направления движения, но вот защищаться, или тем более нападать, она была не способна. Ну, или я этого пока просто не умел. Нужно было что-то делать, а вот что и как нужно делать, я не понимал. Зато я четко осознавал, что просто так висеть и ждать, мне точно не стоило.

Для начала я двинулся в обратную сторону, уходя с лестницы на первый этаж, и как мог быстро, направился в сторону выхода. Как оказалось, Авраам либо хорошо знал это здание, либо предугадал мои действия, но он каким-то образом оказался между мной и единственным выходом. У меня теперь оставался путь только наверх. К моему сожалению, или к счастью Авраама, если не домысливать, что с его стороны это вполне могла быть подготовленная ловушка, мы находились внутри какой-то промышленной постройки. Этажи в ней были глухими, без окон, с единственной лестницей. Мой путь был нам обоим хорошо известен, и закончиться он, если я ничего не придумаю весьма скоро, на верхнем этаже. Почему-то я даже не сомневался, что выхода на крышу тут нет, или же он наглухо закрыт.

Глава 3. Схватка.

Авраам не спешил, а может быть просто не мог двигаться быстрее, если все что он мне успел рассказать, было правдой, а не заговариванием зубов. Мне же предстояло успеть придумать план бегства из этой туннельной крысоловки, где наше противостояние, сейчас представляло собой выдавливание последней капли кетчупа из пакета, с запертой крышкой, где этой каплей был, естественно, я сам. Вторым способом закончить эту партию, было принять бой и постараться при этом выжить, имея больший запас сил, опять-таки, если принять слова Авраама о том, что он сильно ослаб, на веру.

Я не стал исключать сразу ни один из этих двух вариантов. В любом случае, я буду искать лазейку, для того чтобы выскользнуть из этого здания без боя, к которому я был абсолютно не готов, а если это не удастся, то так и так бой станет попросту неизбежен. Сдаваться на милость победителя было не моей историей, это я знал точно, хотя откуда мне это было известно, совершенно непонятно. Судя по всему, это был очередной отголосок из моего далекого прошлого. Несколько раз я пытался использовать внезапные рывки, для того чтобы обойти Авраама сбоку, протиснуться вдоль стенки, но он удивительно резво успевал перекрывать мне эти лазейки. Слишком близко я старался к нему не подлетать, потому что отчетливо помнил, как мне стало нехорошо, при его первом ко мне приближении. Он словно вампир из сказок попытался обездвижить меня, чтобы потом без сопротивления выпить всю мою кровь, ну или в нынешнем положении – мою энергию.

Разговорами его отвлечь тоже не получалось, на все мои попытки послать ему мыслеобраз, я натыкался на его блок. Хотя он и посылал в меня какие-то сигналы, но они скорее носили характер своеобразных исследовательских зондов, чем его попыткой со мной пообщаться. Зато я смог уловить принцип построения его блока, несколько раз послав в него различные комбинации из ментальных сигналов и, изучив ответные реакции на них защиты разума Авраама. После нескольких таких неудачных попыток, я все же смог изобразить что-то подобное и тут же наткнулся на изумленный мыслеобраз Авраама, когда его зонды отскочили от меня так же, как мои до этого отскакивали от него.

После этого наш тандем стал двигаться немного быстрее, потому как Авраам увеличил скорость своего наступления, а мне в ответ пришлось ускорить свое отступление. Он видимо понял, что я не настроен тупо бежать, а пытаюсь по ходу дела выстроить какую-то защиту, что его явно не слишком устраивало. Мы к этому времени поднялись на четвертый, предпоследний этаж здания.

Пока мы его пролетали, я попробовал хоть как-то атаковать Авраама, выстреливая в его сторону ментальные импульсы, и пытаясь при этом представить их в виде чего-то, наподобие камня, выпущенного из рогатки или пращи. Если кто-то пробовал мысленно кинуть в не слишком приятного ему субъекта что-нибудь тяжелое, то он поймет всю бесплодность подобных моих ухищрений. На Авраама это тоже никак не подействовало. Я испробовал уже с десяток приемов, чтобы придать своим мыслям хоть какой-то ощутимый для противника урон, но ничего хорошего из этого не выходило. И вот тогда я вспомнил еще один мудрый постулат: «Безразличие – самый действенный способ защитить себя от нападок недоброжелателей». Если его можно использовать для защиты, то переиначив, можно попробовать и напасть.

Для начала я выстроил свой блок так, как подсмотрел у Авраама, но усилил его безразличием. И сразу же, я почувствовал себя намного уверенней. Мой доморощенный блок стал ощутимо прочнее и даже немного искрил, если присмотреться повнимательней. Я остался доволен результатом, особенно после того, как Авраам вдруг сбросил скорость, видимо ощутив изменения в моем сознании, и снова стал бомбардировать меня своими зондами. А я, используя образовавшуюся паузу, вооружился злостью. Для этого я вспомнил наш с ним недавний разговор, и сконцентрировался на его фразах, когда он рассказывал мне, как бездарно потратил многие дни, на хаотичное исследование квартала, бессистемно и бессмысленно тратя свое, а по итогам и мое время.