Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции

Постепенная трансформация приходского духовенства из служилого сословия в самостоятельное пастырское во многом обязана пребыванию на посту обер-прокурора Константина Победоносцева. Под его влиянием и Синод, и правительство неоднократно призывали приходское духовенство как вспомогательных государственных служащих и литургических функционеров непосредственно заниматься решением социальных проблем. В 1900 году, например, был издан императорский указ о «беспрепятственном допущении православных приходских священников в находящиеся в их приходах промышленные заведения для пастырских миссионерских бесед с рабочими» в надежде, что их пастырское влияние воспрепятствует распространению социализма237. Им также было предписано бороться с алкоголизмом, неграмотностью и бедностью238. Однако идея обер-прокурора о более активном пастырстве оказалась несовместимой с ограничениями, которые он накладывал на корпоративные организации духовенства. Непредвиденным последствием поддержки со стороны Победоносцева пастырского активизма стало постепенное усиление организационной автономии духовенства, которая росла в течение десятилетия после кампании по оказанию помощи голодающим с одобрения большинства епархиальных архиереев. Как и опасался Победоносцев, эта корпоративная автономия породила чувство коллективного достоинства и осознание права на свободу объединений. Однако священническая гордость и самоутверждение не привели к социальной атомизации, которую Победоносцев связывал с иностранной модой на демократическую организацию. Напротив, приходское духовенство продолжало продвигать и заново изобретать социальную миссию церкви. Когда Россию окутал хаос 1905 года, а победоносцевский режим надзора и регулирования испарился, приходское духовенство организовало многочисленные децентрализованные кампании по оказанию гуманитарной помощи.

Расширение священнических сетей

Архивные материалы Московской и Тверской епархий начала XX века свидетельствуют о гораздо большем количестве случаев участия мирян в объединениях и учреждениях, организованных приходским духовенством, чем в предшествующие десятилетия. По большей части это сотрудничество происходило в контексте растущего движения православных братств. Например, согласно отчету одного братства из города Соколова в 1899 году, в его центральный комитет входили 7 священнослужителей и 13 мирян. Это объединение было организовано вокруг школы для девочек, и оно оказывало материальную поддержку религиозному обучению и благотворительную помощь бедным ученицам и учителям239. Образование было наиболее распространенным направлением сотрудничества духовенства, но объединение было возможно вокруг множества инициатив. Одно братство, основанное в сельском тверском приходе в 1901 году, оказывало финансовую поддержку местной больнице и обществу пожарных240. Помимо растущего участия в братствах, многие православные миряне начали пользоваться учреждениями взаимопомощи духовенства, что стало возможно благодаря их пастырям. В некрологе одному московскому священнику в 1903 году, например, упоминается, что он организовал приют как для престарелых служителей церкви, так и вообще для бедняков241. Распространение священнических сетей на мирян зависело как от организационной инициативы самого духовенства, так и от готовности мирян поддерживать эти сети финансово. Необходимость последнего, несомненно, служила важным мотивом для первого. Однако другой причиной активности такого рода активности стало изменение восприятия священниками своего сана: пастырское служение все чаще мыслилось как форма социального лидерства.

Участие мирян в ассоциациях духовенства было вызвано верой в надежность такого рода учреждений как каналов благотворительной помощи, чему способствовала кампания по оказанию помощи голодающим. Поскольку с ростом городских центров население стало более мобильным, это участие вышло как за сословные, так и за географические границы. Причем не только дворяне и купцы доверяли духовенству свои благотворительные пожертвования в пользу низших сословий. Крестьянство и горожане также начали использовать сети духовенства для участия в благотворительной деятельности за пределами своих собственных сообществ. Духовенство помогало группам и отдельным лицам отправлять пожертвования из городских центров в сельские приходы и даже в другие губернии. Примером может служить пожертвование от двух бывших крестьян, ставших московскими мещанами, в пользу своего старого прихода в Тверской губернии.

На пользу и спасение душ ближних наших, наипаче неимущих и нуждающихся, мы решили пожертвовать в приход церкви в честь Казанской иконы Божией Матери, что в Красном Селе, Калязинского уезда, Тверской губернии, где прежде мы были прихожанами, одно свидетельство Государственной 4% Ренты за № 2731/серия 84 по нарицательной цене в одну тысячу (1000) рублей… Мы усердно просим Тверскую Духовную Консисторию исполнить нижеследующую нашу волю… Проценты по купонам должны идти на вспомоществование беднейшим прихожанам сей церкви, преимущественно больным и старым женщинам, неспособным работать, и вдовам с малолетними детьми, также пострадавшим от некого-либо несчастия или стихийного бедствия: пожара, наводнения и пр. Выдачей пособия должен ведать местный церковный совет, особенно в лице священника и старосты242.

Письмо свидетельствует о доверии доноров к честности и компетентности духовенства в управлении их даром. Это доверие было вызвано надежным надзором духовенства над такими пожертвованиями. В 1902 году, например, в Тверскую консисторию поступила жалоба на приют для престарелых женщин, основанный прихожанином в городе Старице в 1890 году. В жалобе утверждалось, что священник, управлявший приютом, пренебрегал семью его жильцами и, что более важно, отказался передать средства приюта семье основателя, членом которой был автор жалобы. В результате приют дважды посетили священники, которые не обнаружили никаких признаков пренебрежения. Местный священник и его жена продолжали содержать приют, закупая припасы, храня их и готовя трехразовое питание для его обитателей243. Как готовность пастырей оказывать социальные услуги за небольшую компенсацию или вообще без нее, так и бдительность в отношении коррупции были необходимы для привлечения мирян к участию в расширении священнической сети.

По мере того как эта сеть росла, приходское духовенство воспринимало синодальную администрацию Победоносцева как все более репрессивную. В предыдущей главе мы говорили, что синодальная система обеспечивала пастырству защиту (можно использовать современный русский термин «крыша») от светской бюрократии. Однако у Синода была своя светская бюрократия, которая связывала церковное управление с имперским государством. Приведенные выше примеры иллюстрируют потенциальные выгоды церковной бюрократии. Консистория могла осуществлять надзор за благотворительной деятельностью, принимать жалобы на неправомерные действия пастырей и проводить расследования, и все это повышало авторитет приходского духовенства в глазах мирян. Однако строгое подчинение всех пастырских инициатив надзору консисторских, действовавших от имени обладавшего апостольской властью епископа, по большей части затрудняло работу духовенства. В качестве примера можно привести братство Марии Магдалины в городе Рузе, обратившееся в Московскую консисторию за разрешением на приобретение здания для приходской школы, располагавшейся тогда в ветхом здании. Просьба была отклонена на том основании, что право собственности не было включено в устав братства. Далее было подано еще одно заявление о внесении изменений в устав. Дело заняло почти два года244. Политика Победоносцева по ограничению любого неконтролируемого сотрудничества среди священнослужителей еще больше снизила эффективность их сетей. В сентябре 1892 года делегаты Московского епархиального съезда жаловались своему епископу, митрополиту Леонтию (Лебединскому), на то, что они недостаточно осведомлены о финансовых нуждах церковных школ по всей епархии из‑за отмены в 1884 году окружных съездов. Митрополит тем не менее отклонил просьбу делегатов о проведении таких собраний, ответив, что письменных отчетов со стороны администрации школ достаточно245. Восстановление самим Победоносцевым окружных съездов в 1896 году было равносильно молчаливому признанию местной инициативы как необходимой для реализации его собственного видения церкви в качестве заметной общественной силы.

Частичное восстановление свободы объединений духовенства эпохи реформ было явно связано с достижениями священнических сетей в начале XX века. Окружные съезды не только способствовали принятию более обоснованных решений епархиальными съездами, но и позволяли приходскому духовенству формировать новые объединения на уровне школьного округа. В июле 1905 года в журнале «Церковный вестник», издаваемом Санкт-Петербургской духовной академией, сообщалось об организации местными съездами обществ взаимопомощи, приютов и благотворительных организаций по всей империи246. Окружные съезды представляли на епархиальном уровне отчеты о создании различных местных обществ, например страховых кооперативов247. Собрания духовенства на всех уровнях продолжали организовывать кооперативные учреждения для всех сословий, включая приюты для престарелых, благотворительные фонды, приходские школы и библиотеки248. Эта деятельность изменила восприятие духовенством их собственного социального статуса. Если тверской священник И. С. Беллюстин полвека назад говорил о желании большинства духовенства, чтобы правительство обеспечило им пастырский авторитет путем вознаграждения за служение государству, то приходское духовенство начала XX века призывало к свободе самопомощи. Типичным примером такого отношения является письмо приходского священника от 1907 года митрополиту Московскому Владимиру (Богоявленскому). Священник утверждал, что из‑за нехватки финансирования школ епархии необходим созыв епархиального съезда. «Непреложна та истина, что если мы сами не будем изыскивать средства на вопиющую нашу учебную нужду, то нам их никто не даст»249. Это новое понимание приходского духовенства и его работы разделялось многими из монашеской иерархии.

К началу XX века большинство архиереев воспринимали епархиальные съезды и другие объединения духовенства как эффективные институты церковного управления. Многие иерархи использовали свою личную власть в пределах своих епархий, чтобы возложить на епархиальные съезды более широкий круг обязанностей, чем финансовые вопросы, которыми они были ограничены синодальным указом. Некоторые даже наделили съезды формальными полномочиями. Епископ Владивостокский институционализировал съезды как «соучастника епархиального начальства в осуществлении всех принципов, на которых должна строиться жизнь духовенства и прихода… Ввиду своего значительного положения решения епархиального съезда после утверждения епархиальным начальством приобретают правовой статус для всей епархии»250. Другие же иерархи усматривали в епархиальных съездах вызов собственной апостольской власти и регулярно препятствовали их деятельности, чтобы «поставить съезды на их место»251. Эти епископы запрещали собраниям брать на себя обязанности, которые не были конкретно возложены на них в уставе семинарии. Приходское духовенство Вятки было настолько разочаровано подавлением епископом их съездов, что в 1907 году отправило делегацию в Санкт-Петербург с просьбой к Синоду утвердить их право собраться и отменить решение своего епископа252. Хотя эта акция, конечно, не увенчалась успехом, она отражает растущее осознание приходским духовенством своего права на собрания и сотрудничество как важнейшего компонента их пастырского статуса.

Руководство общиной через добровольные объединения стало признаваться во всей церкви как неотъемлемая составляющая пастырской деятельности, а не просто удобный метод епархиального управления, как считал Победоносцев. Первое возрождение «пастырских собраний» произошло в столице под эгидой Общества распространения религиозно-нравственного просвещения – организации, основанной в Санкт-Петербурге в 1881 году для помощи духовенству города в конкуренции с протестантским миссионером Гранвилем Вальдегрейвом, третьим бароном Редстоком, и его последователями, которые действовали среди образованных классов столицы. Общество спонсировало лекции, собрания и благотворительные инициативы, подобные тем, которые организовывали «пашковцы» – от имени Василия Пашкова, одного из протестантских лидеров. В 1895 году митрополит Палладий (Раев) успешно ходатайствовал перед Синодом об изменении устава Общества, чтобы его членам было специально разрешено проводить конференции для всего духовенства города. В сферу обсуждения на этих конференциях входило общее состояние религиозной морали среди прихожан, социальные проблемы, влияющие на эту мораль, сектантские религиозные движения и пастырские меры, которые необходимо принять в ответ на этот вызов253. Хотя петербургские конференции стали важным прецедентом официального признания пастырских собраний, они были ограничены городским духовенством столицы. Дальнейшее возрождение этой практики произошло по инициативе митрополита Киевского Флавиана (Городецкого), который в сентябре 1903 года созвал пастырское собрание для всего духовенства своего епархиального центра. Затем он разработал регламенты для последующих собраний, что предполагало, что они будут проводиться с участием всего духовенства епархии. После ободрительной статьи митрополита в киевской епархиальной прессе собрания стали проводить в благочиннических округах по всей епархии254. В своем заявлении о начале пастырских собраний Флавиан определил совместную пастырскую работу как форму взаимопомощи духовенства.

Пастырская практика предъявляет теперь такие требования, дать ответ на которые не всякий пастырь может, какою бы энергиею, силами, знаниями он ни обладал. Борьба, например, с сектантством – не требует ли дружного сотрудничества пастырей? Выработка общих мер для более успешного и благотворного влияния на пасомых – не требует ли обсуждения и братского согласия пастырей? Забота о бедных, больных, попечение о материальной и духовной сторонах жизни их – не говорят ли о пользе и необходимости братского обмена мыслями, взглядами и опытом пастырей? Но если где приложима и уместна пастырская взаимопомощь, так это в деле просвещения светом Христовой веры народной массы всех ее классов255.

Слова Флавиана связали практику взаимопомощи духовного сословия с религиозным долгом пастырского служения. Политические потрясения следующих лет лишь укрепят это восприятие пастырской работы как дела всей церкви.

Бюрократическая непримиримость Победоносцева в конечном итоге спровоцировала временный союз приходского духовенства, монашеской иерархии и даже членов либерального общества в пользу большей независимости церкви от государства. В 1901 году в православном журнале «Вера и разум» появилась статья «бывшего священнослужителя», который заявил, что церковь была подчинена Российскому государству со времени реформ Петра I. Этот журнал находился под надзором и цензурой епископа Харьковского Амвросия (Ключарева), и публикация статьи была равносильна декларации инакомыслия с его стороны256. Другие издания, курируемые иерархией и духовными академиями, начали ослаблять цензуру в отношении критики синодальной системы, и в последующие годы имели место все более смелые разоблачения церковной бюрократии и самого Победоносцева в весьма обширной к тому моменту церковной прессе257. Епархиальные периодические издания открыто критиковали посягательства на независимость как черного, так и белого духовенства, включая перевод архиереев между епархиями и цензуру проповедей священников258. В начале 1905 года в Петербурге состоялось пастырское собрание для выработки предложения о созыве Всероссийского церковного собора, который мог бы осуществить церковную реформу независимо от государства. Эта «Группа 32 петербургских священников», как их стали называть, представила свое предложение митрополиту Антонию (Вадковскому), который разделял их мнение о том, что синодальная бюрократия препятствует церкви в ее пастырской миссии259. Антоний, в свою очередь, нашел союзника в лице графа Сергея Витте, тогдашнего председателя Совета министров, который в феврале внес в Совет предложение о церковной реформе. Победоносцев смог перенаправить эту дискуссию в Синод на том основании, что церковная реформа находилась вне юрисдикции Совета министров, то есть вне «светской сферы», несмотря на то что реформа была призвана освободить церковь от государственного контроля260. В июле 1905 года Победоносцев издал Циркуляр 3542 всем православным архиереям, испрашивая их мнения по поводу церковной реформы – в надежде, что они поддержат синодальную структуру, в которой они занимали привилегированное положение. К его удивлению, их ответы продемонстрировали почти единодушную поддержку реформы или демонтажа синодальной системы, возможно в пользу восстановления патриаршества261.

Победоносцев стал политической жертвой революции 1905 года, а синодальная система – нет. Война и беспорядки послужили предлогами для отсрочки предполагаемого собора, который состоялся только после падения режима Романовых в феврале 1917 года. Самым значительным структурным изменением, которое церковь пережила после 1905 года, было снятие ограничений на свободу ассоциаций приходского духовенства. Хотя епископы по-прежнему чувствовали опасность, которую собрания духовенства представляли их церковной власти, во многих ответах на Циркуляр 3542 епархиальные съезды признавались пастырскими институтами. Митрополит Московский Владимир, например, заявлял: «Что касается существа дел, подлежащих ведению съездов, то желательно расширить круг этих дел, не ограничивая его только одними хозяйственными и экономическими вопросами, но простирая заботу их на все пастырское делание»262. 18 ноября 1905 года Синод уполномочил всех приходских священников с одобрения архиерея проводить пастырские собрания на уровне благочиния, уезда и епархии и включать в эти собрания мирян. Он также разрешал священникам приглашать до 12 взрослых прихожан для формирования церковно-приходского совета ради содействия более тесному сотрудничеству между духовенством и мирянами. Постановление Синода предварялось следующим пояснением: «В тяжелые дни великой скорби, постигшей державу Российскую, когда колеблются отеческие предания и дерзновенно попираются закон и правда, является настоятельнейшая и неотложная нужда в теснейшем единении пастыря с паствой и в постоянном взаимообщении пастырей»263. После многих лет ограничений и регулирования Синод теперь призывал приходское духовенство расширять свои сети свободных объединений, чтобы осуществлять социальную миссию церкви в разгар Первой русской революции.

Годы кризиса и свободы

С 1905 и вплоть до 1908 года Российская империя пережила несколько кризисов, которые едва не привели к ее краху. Первое десятилетие правления Николая II было отмечено ростом политической напряженности, крестьянскими восстаниями, городскими забастовками и политическими убийствами. Взойдя на престол в 1894 году, он сразу отверг предложение группы тверских либералов о расширении роли земств в управлении Россией как «бессмысленные мечтания» (фраза, взятая у Победоносцева) и заявил о своей непоколебимой приверженности самодержавию264. Это выступление вместе с репрессивными мерами против местного самоуправления вызвало возмущение земских активистов, которые начали проводить в Москве неформальные собрания и нелегальные съезды с целью организации всенародного земского собрания265. Тем временем режим потерпел ряд сокрушительных поражений в войне с Японией 1904–1905 годов (которую, по мнению многих в России и мире, империя легко выиграла бы), что способствовало политическому неповиновению на многих фронтах. Катализатором открытого восстания послужила церковь. Отец Георгий Гапон, петербургский священник, организовавший терпимое властями рабочее объединение, 9 января 1905 года возглавил крестный ход к Зимнему дворцу с прошением к императору. Скромно и религиозно сформулированные призывы к политической свободе и правам трудящихся напрямую апеллировали к идеологии режима по формуле «Православие, Самодержавие, Народность»266. Это сделало последующую катастрофу еще более похожей на предательство монархией своего народа. Войска, развернутые для сдерживания участников марша, запаниковали и открыли огонь по толпе в различных точках шествия, в результате чего было ранено более 100 человек. Новости о резне, позже получившей название Кровавое воскресенье, быстро распространились, разжигая общественное возмущение и эскалацию городского, сельского, межэтнического, террористического и отчасти криминального насилия267. Наконец, острая нехватка продовольствия в сельской местности Центрально-Черноземного региона к весне 1906 года переросла в настоящий голод, обострив многогранный гуманитарный кризис268. Николаю II удалось сохранить свой трон только благодаря политическим уступкам, включая создание первого в России национального парламента и расширение религиозной свободы для конфессиональных меньшинств империи.

Приходскому духовенству кризис 1905 года принес как трудности, так и возможности. Насилие и нехватка продовольствия затронули всех служителей церкви, многие из которых могли обратиться за помощью только к священническим сетям. Более того, государство снова призвало духовенство направить свои собственные ресурсы на облегчение страданий населения, призревая раненых солдат и оказывая помощь голодающим крестьянам. Однако положение пастырей в синодальной системе существенно изменилось с 1891 года. Иерархи публично осудили о. Гапона сразу после его шествия к Зимнему дворцу269. В то же время наиболее активные епископы использовали нестабильность режима, чтобы поставить под вопрос власть синодальной бюрократии над церковью. Победоносцев назвал таких иерархов «гапонитами» за их настойчивое продвижение реформы, но в конце концов 19 октября 1905 года подал в отставку с поста обер-прокурора270. Официальное снятие ограничений на пастырские собрания произошло месяцем позже. Таким образом, в начале XX века священнические сети были гораздо менее подвержены централизованному управлению, чем в 1891 году. Поэтому реакция этих сетей на кризисы войны, революции и голода дает важное понимание пастырской миссии церкви в рядах приходского духовенства.

Война на Востоке

С момента внезапной бомбардировки Порт-Артура Японией 8 февраля 1904 года и до официальной сдачи премьер-министром Витте Ляодунского полуострова и половины острова Сахалин Японии в Портсмуте, штат Нью-Гэмпшир, 29 августа 1905 года Российская империя потеряла на войне около 125 000 человек271. Массовый поток раненых солдат с востока на запад по недавно построенной Транссибирской магистрали на протяжении всего конфликта создавал огромную нагрузку на инфраструктуру империи. В первый год войны правительство призвало церковь выполнять свою обычную функцию вспомогательной государственной службы. 29 апреля 1904 года Синод постановил, что все архиереи в Сибирском, Казанском, Московском и Санкт-Петербургском военных округах должны собирать внутри своих епархий сведения о наличии коек и медицинского персонала в церковных учреждениях и вокруг них на удобном расстоянии от областных центров для ухода за больными и ранеными солдатами, эвакуированными с Дальнего Востока272. При составлении этого указа Победоносцев исходил из просьбы военного министра Виктора Сахарова о предоставлении церковными учреждениями места для не очень тяжело раненных солдат, чтобы снизить нагрузку на больницы и использовать местные ресурсы. В письме Сахарова обер-прокурору говорилось, что «если призрение больных и раненых воинов в монастырях не будет отнесено на счет их благотворительности, то за содержание таких воинов они могут получить вознаграждение от казны»273. Как и в 1891 году, Победоносцев оказывал давление на архиереев, чтобы те поставили свои общины своих епархий на государственную службу. Однако обращение военного министра к пастырской благотворительности имплицитно признавало способность духовенства утаивать свои ресурсы. На самом деле священнические сети не проявляли энтузиазма в поддержке крайне непопулярных военных усилий на Дальнем Востоке.

Вместе с обращением Сахарова 18 мая Московская консистория разослала анкеты о наличии мест для принятия солдат. Все респонденты предоставили подробную информацию о наличии врачей и больниц в своих населенных пунктах и об их точном расстоянии от железной дороги. Многие из этих учреждений были прикреплены к духовным школам, но в некоторых анкетах указываются также земские, военные и частные больницы и работавшие там врачи274. Призыв присоединиться к практической заботе о раненых получил гораздо менее четкий ответ. Многие московские монастыри согласились без компенсации предоставить уход и приют для 10–100 солдат. В их число входили Троице-Сергиева лавра, Богоявленский, Спасо-Андроников, Высокопетровский, Знаменский, Даниловский, Покровский и Сретенский монастыри275. Некоторые учреждения приходского духовенства также предлагали то, что могли. Звенигородское духовное училище, например, предложило разместить солдат в двух больничных палатах, а летом, после окончания занятий, – в четырех классных комнатах276. Причт и староста собора города Бронницы предложили воспользоваться зданием, которое тогда сдавалось внаем за 25 рублей в месяц. Они были готовы предоставить 15 кроватей, постельное белье, отопление и две смены одежды для каждого пациента. На еду, лекарства и стирку они просили финансовую помощь277. В некоторых менее богатых приходах священники и прихожане предлагали использовать свои собственные дома и то немногое, что они могли предоставить больным или раненым солдатам278. Большинство ответов из приходов и духовных школ, однако, включали только запрошенную информацию и иногда ссылались на нехватку помещений и средств для принятия пациентов.