скачать книгу бесплатно
***
Капа проснулась от сильного толчка, словно самолет вдруг налетел крыльями на невидимую преграду. По салону пробежал обеспокоенный человеческий гул.
Стюардесса объявила:
– Товарищи пассажиры, просьба занять места и пристегнуться! Наш самолет попал в зону турбулентности! Большая просьба сохранять спокойствие и оставаться на своих местах!
Эта небесная фея в синей униформе «Аэрофлота» неплохо справлялась с эмоциями, на ее привлекательном лице даже появилась улыбка. Впрочем, улыбка не помогла – беспокойство среди пассажиров нарастало.
Лариса подергала мать за руку и показала в иллюминатор на сгустки огня, вырывающегося из сопла турбины. Капа быстро сдвинула матерчатую шторку и прижала дочь к себе.
– Не смотри!
Но пылающая турбина уже стала объектом внимания остальных. Пассажиры правого ряда вжимались носами в холодные стекла иллюминаторов; сидящие в левом ряду пытались привстать и увидеть, что там творится в районе правого крыла.
– Господи! Мы горим! – воскликнула женщина в блузке с наглухо застегнутым воротничком. Судорожно вытащила из сумки маленькую потрепанную книгу, прижала к себе и закрыла глаза. Губы зашевелились в громкой молитве:
– Господи милостивый, именем Иисуса Христа и силою Духа Святого спаси, сохрани и помилуй…
Сидевший рядом солидный мужчина в строгом костюме вгляделся в ее пальцы, нервно сжимавшие Библию. Рывком сорвал очки и отшвырнул газету.
– Прекратите немедленно эту антисоветчину! Я не позволю, чтобы тут происходили такие вещи! Немедленно прекратить! Требую!
Сидевший в середине салона парень лет двадцати протянул руку своей молоденькой спутнице.
– Давно хотел сказать, что я тебя люблю! Думаю, сейчас самое время!
– О да! Очень вовремя! – девушка, вывернувшись, обеспокоенно смотрела в иллюминатор.
– Знаю, что тебе Мишка с параллельного потока нравится, – вздохнул парень. – но только Мишки тут нет. Здесь есть я – человек, который очень сильно тебя любит!
– Давай потом поговорим, а?! – нетерпеливо отмахнулась девица.
Парень нахмурился.
– Нет, мы поговорим сейчас! В Мишке нет ничего ценного! Разве только то, что он длинный!
– Не длинный, а высокий!
– Он – длинный! – закричал парень. – Длинный! А еще он – тупой! Тупой и длинный! Длинный и тупой! Поняла?! Дура!
– Сам дурак!
Позади них сидел мужчина в кепке. Он с досадой стукнул по колену и воскликнул:
– Это все Меликян! Это его делишки!
– При чем тут Меликян?! Кто это вообще такой?! – плача отозвалась соседка – полная женщина в цветастом платье.
– Я ему на «Волгу» занимал! Пять тыщ! Лечу к нему долг забирать! А он – вон, что подстроил!
– Товарищ, какая сейчас может быть «Волга» ?! – в ужасе спросила женщина. – Мы падаем!
– ГАЗ-24! А падаем потому, что Меликян не хочет долг отдавать! Что тут непонятного?!
Почти всю левую часть салона занимал ансамбль песни и пляски «Подберезовики». Оттуда неслось нестройное и испуганное:
Черный ворон! Что ж ты вьешься?!
Над моею головой?!
Ты добычи не дождешься!
Черный ворон, я не твой!
Старушка из первого ряда вопреки запрету щелкнула замком ремня, подскочила и рывком достала с полки коробку, перевязанную накрест шпагатом. Села, пристегнулась и прижала коробку к себе.
– Так оно спокойнее! – пояснила она неодобрительно взглянувшей стюардессе. – Сервизы у меня там, милочка! Внучка замуж за армянина выходит, вот везу на свадьбу в подарок. На руках подержу, а то вдруг упадем – разобьются. Жалко.
– Какие сервизы, старая кляча?! Это мы, мы разобьемся! – крикнул мужчина, сидевший через проход. Сделал попытку расстегнуть ремни, но ладони стюардессы предупредительно накрыли его руки.
– Оставайтесь на своих местах!
– Дайте мне пересесть в хвост! – потребовал пассажир.
– Я вас прошу оставаться на месте! – стюардесса уже не улыбалась. Глаза смотрели с колючим укором.
Мужчина привстал насколько позволяли застегнутые ремни и посмотрел на остальных пассажиров.
– Товарищи, мы падаем! А эти делают вид, что все в порядке!
– Они выполняют свою работу! – выглянул в проход Саша. – Прекратите панику!
– Конечно! Ты же в хвосте сидишь, поэтому такой умный и смелый?! – зло выкрикнул пассажир и посмотрел на поющих «Подберезовиков». – Вы в своем уме?! Нашли время петь!
Саша хотел было сказать, что в случае катастрофы не имеет значение, где ты сидишь, но при дочери озвучить это не решился. Он был обеспокоен не меньше остальных, но не за себя – за жену и ребенка, которых при подобных обстоятельствах даже не смог бы защитить. Сейчас главное – сохранять спокойствие, не дать разгореться тлеющей искре паники и, конечно же, надеяться на профессионализм летного экипажа. А еще – на чудо.
Голос бортпроводницы, прорываясь сквозь какофонию воплей и песен, стал громче и требовательнее:
– Товарищи, успокойтесь! Уберите ручную кладь в ноги! Спокойствие!
И, пытаясь сохранить равновесие, пошла по проходу:
– Женщина, коробочку под кресло! Спасибо!
– Товарищ! Уберите руки и покажите мне ремень! Спасибо!
– Просьба убрать сумку в ноги! Спасибо!
Саша сжал руку жены.
– Все будет хорошо! Слышишь, Капа?! Все будет хорошо!
Стюардесса, пробежав по салону в обратном направлении, открыла дверь в кабину и все отчетливо услышали громкий голос пилота:
– Диспетчер, говорит борт 2451! У нас отказ правого двиг....
Дверь захлопнулась, но услышанного было достаточно – искра беспокойства полыхнула в пожар паники. Саша уже не пытался кого-то успокоить, это было бесполезно – люди таким образом давали выход страху: через крики, причитания, слезы и даже песни. Он просто держал руку жены, а та сжимала теплую ладошку дочери.
Самолет тряхнуло. С верхней полки свалилась сумка, затем еще одна. Через секунду посыпалось все, что там было – самолет резко накренился.
Капа одной рукой придерживая дочь, другой вцепившись в подлокотник, посмотрела в иллюминаторы на левой стороне салона, за которыми мелькали остроконечные верхушки таежных деревьев.
Самолет падал. Стремительно летел к земле под вопли:
– Это все Меликян!
– Господи, помилуй!
– Прекратите антисоветчину!
– Тупой и длинный!
– Сервизы бы не побить!
– Пустите меня в хвост!
***
Стакан со стуком вернулся на стол. Тихон Авдеевич прижал руку к левой щеке и, страдальчески охнув, затянул грустную песню. Слезы сочились из закрытых глаз и капали в тарелку с нетронутым студнем – Тихон Авдеевич после десятой не закусывал. Пел он с такой самоотдачей и душевным надрывом, будто не дочь замуж выдавал, а на похоронах сидел. Впрочем, для него так оно и было. Тихон Авдеевич хоронил свои надежды на то, что его единственная и любимая дочь Маруся когда-нибудь будет счастлива.
Жена Мария Ильинична, крепкая полногрудая женщина в цветастом платке, не выдержала и всплеснула руками:
– Что ж ты, ирод, за песню такую похоронную затянул?! Дочь замуж выдал, радуйся! Что ж ты мне душу рвешь, скотина?!
Тихон Авдеевич аргументы не принял и продолжал петь, с чувством постукивая кулаком по столу. Парочка гостей неуверенно подвывала в унисон. Пели акапельно, так как гармонист Иван, из чувства протеста и солидарности с женихом, демонстративно положил гармонь на траву и теперь сочувствующе смотрел на Костю. Сами же молодые сидели во главе стола: грустные, растерянные, оплеванные.
На третьем куплете Маруся не выдержала и, уткнувшись хорошеньким лицом в пиджак мужа, тихонько заплакала. Костя махнул рюмку и треснул кулаком по столу:
– Хватит, папаша!
Стало тихо. Лишь плеск реки далеко внизу по склону, да шелест легкого майского ветерка в ветвях. Тесть поднял на него красные глаза.
– Ой, кто это у нас такой грозный?! – нарочито испуганным голосом пискнул он. – Не иначе сам Константин Бестужев, мой зять?! Точно – он! Кузнец, столяр, почетный житель Лоскутовки и просто красавец-мужчина!
Он привстал, оперся костлявыми кулаками в стол и рявкнул:
– А еще – сорокапятилетний алиментщик!
Мария Ильинична пихнула мужа в бок, но тот лишь отмахнулся и сел, нервно раздувая ноздри. Костя рывком расслабил галстук, стянул его через голову и швырнул на стол. Маруся испуганно прижала ладонь ко рту, гости молча наблюдали за противостоянием тестя и зятя.
– Я, Тихон Авдеич, от ответственности не бегу, потому и алименты плачу! Сына люблю и навещать буду! Но мать его не любил никогда! Так получилось! Бывает, люди ошибаются! Это жизнь!
– Настасья уже давно в городе с другим крутит! Я лично видел! Что ж Косте теперь крест на жизни своей ставить?! – угрюмо сказал гармонист Иван.
– Помолчи, твое дело маленькое – гармонь мучить! – оборвал защитника Тихон Авдеевич и снова уставился на Костю. – Ты мне скажи, мил человек, у нас что, баб мало?! И вдовые есть, и разведенки. Мог бы найти – село, чай, не три двора! При чем тут моя Маруся, а?! Мы ее с матерью растили, воспитывали, а тут приперся какой-то пижон и замуж ее потащил?!
Он посмотрел на дочь.
– А тебе что, парней молодых мало?! Я тебя спрашиваю! Мишка Рукосуев чем тебе не жених, а?! Хороший парень ведь! А Митька Сухозад?! Бедовым пацаном рос, озорничал, уж я ему уши драл-то знатно! Зато почетным трактористом вырос! Чего тебе не хватало, дочь?! Молчишь?!
Рука схватила бутыль с самогоном, плеснула в стакан до краев. Гости, почувствовав себя неуютно, заерзали.
– Тихон, да перестань ты! Ну любят друг друга!
– Костя – парень свой! Поди пятнадцатый год уже тут живет, только с хорошей стороны знаем! И по дереву, и по металлу – мастак! Рукастый!
– Притретесь еще! Поначалу у всех бывает!
– Авдеич, у тебя уже от самогонки резьбу сворачивает! Успокойся!
– Ты, Тихон, раньше бы характер показывал! Или специально свадьбы дождался, чтобы все испортить?!
– И то верно! Раньше надо было, Авдеич!
Тихон Авдеевич отмахнулся.
– Раньше… – буркнул он. – Оно, конечно, верно, что раньше…
За столом стало тихо. И очень грустно. Все сидели, уткнувшись взглядами в стол, никто не пел, не пил, не закусывал. Мария Ильинична успокаивала дочь, сама всхлипывая и размазывая слезы. Костя ковырял картошку, присыпанную укропом, и угрюмо сопел. Свадьба была безнадежно испорчена.
Тихон Авдеевич виновато вздохнул и огляделся по сторонам: на шумящий зеленой стеной лес позади сельских домиков, на укатанную трактористом Митькой Сухозадом дорогу, на бликующую от солнца реку. Поднял пьяные глаза в небо. В моменты грусти и печали он всегда искал успокоения в этом бескрайнем небесном куполе, иногда безоблачном, иногда затянутом грозовыми тучами, но всегда бесконечно родным.
Но почему-то сейчас он успокоения не почувствовал – что-то беспокоило, тревожило, выбивалось из привычной картины. Тихон Авдеевич поморгал и вдруг понял, что его так смутило – прямо на них летел самолет, пачкающий небо двумя жирными дымными чертами.
– В рот мне ноги!!!
***
С полки перестала сыпаться ручная кладь – самолет выровнялся и набрал высоту. Это вселило в пассажиров некоторую надежду – по крайней мере, стоны и крики утихли, уступив место настороженному молчанию. Все прильнули, уже в который раз, к окошкам иллюминаторов.
Внизу и на многие километры вокруг простиралась тайга со всем присущим набором достопримечательностей: неровным, сменяющимся зелеными холмами и бурыми равнинами рельефом; серебристыми лентами проток и мрачными пятнами заболоченных озер; рвущимися в небо хвойными деревьями и чахнущими в их тени мелкими кустарниками…
«Подберезовики» тихонько завыли:
А ты улетающий вдаль самолет
В сердце своем сбереги!
