скачать книгу бесплатно
Мне не составит и большого труда к «золотому» жениху на службу съездить. Да только сомневаться я стала: стоит ли этот верзила такой чести. Есть в городе принцы повиднее и побогаче. На нем одном свет клином не сошелся.
Как Огашка-Сирота себя не успокаивала, а ее обида не проходила, чувствовала она себя брошенной и совсем пала духом. После такого отлупа стыдно было ей на люди показываться.
«Может утопиться в омуте? И вмиг пропадут все горести и обиды. Новая жизнь, как сказывают, начнется....».
Опостылела сама себе Огашка-Сирота, присела на краешек большого пенька, закрыла горячими ладонями мокрое от слез лицо и постаралась забыться, настроить себя на лад. И тут ее разбудила, прикосновением ко лбу холодной рукой, мордовка Штурочка и села на пенек рядом. Тяжело дыша, юродивая заговорила, чуть слышно:
–Авакай, дерякай, детка, совсем плохо тебе, запуталась совсем, худое дело задумала. О таком и думать забудь, грех. Разве можно из-за парня жизни лишаться? Да у тебя таких, как он, в ногах много будут валяться!
Огашка-Сирота испугалась призрака и, не глядя на него, сказала:
–Бабуля, ты же умерла у меня на руках! Как ты здесь оказалась?
–Не перебивай, – одернула девку Штурочка, – дай досказать.
Огашка-Сирота, чтобы не так страшно было, закрыла глаза.
–Можно и так. Вот, детка, я и говорю. Не раздваивайся, на мать не угодишь. Одно ее поручение сделаешь, даст еще труднее, и так, пока в тюрьму не угодишь. Будь сама собой. Снимаю я с тебя клятву, какую ты ей дала по малолетству, не зрелым умом. Оставь в покое «золотого» жениха. Его самого ждет несладкая жизнь. Натерпится солдат страха в войнах, хлебнет лиха и домой вернется героем. Но не судьба тебе с ним, смирись, не в золоте твое счастье, а в служении народу, у тебя своя планида. Людей исцеляй от болячек и душевных мук. И Бог тебе воздаст.
Из речки на берег вышел выводок домашних гусей. Резвые гусята крыльями захлопали, взбираясь на бугор, и разбудили спящую Огашку-Сироту. Она вскочила и стала озираться вокруг.
Сумеречно было на яру, холодно. Густой туман окутал кустарник. Только узкий серп луны проглядывал робко из-за облаков.
Огашка-Сирота потянулась, зевнула.
«Долго я спала, уже полночь. Штурочку видела во сне. Не забыла меня, сердешная, и клятву с меня сняла. Спасибо, старенькая. Царствие тебе небесное».
Ежась от холода, повеселевшая девка, осторожно, чтобы не сбиться с тропы, пошла в Сосновку. Село в тумане было невидно. Только была слышна перекличка петухов.
Утром при ярком солнышке родные, почти все жители села провожали юного богатыря на царскую службу с песнями, плясками, со слезами.
Впереди толпы ехала повозка, запряженная в пару лошадей. Позади мушкетера в ботфортах и в шляпе треуголке на охапке соломы валялся холщовый мешок призывника с харчами и бочонок медового кваса на дальнюю дорогу.
Окруженный родными и близкими Никита, одетый в старые пожитки, которые на службе не жалко будет бросить, шагал в толпе, выделяясь ростом и могучей статью.
Перед тем как повернуть на большак, мать с дедом завели его на кулугурские мазарки, заставили призывника встать на колени у могилы отца и попросить у него благословенья.
–Благослови меня, тятя, – сказал Никита сиплым от волнения голосом, – и сопроводи меня сам на службу, будь там моим щитом.
А дед Родион Большой речь сказал:
–Иван, благослови дитя своего Никиту на службу ратную, долгую. Помоги ему, как можешь одинокому на чужбине себя не потерять, честь рода не посрамить, и здравым домой возвернуться.
Около могилы мужа Груня нашла в себе силы сдержаться, а как процессия вышла с мазарок на дорогу, разрыдалась, запричитала, как на похоронах:
–Сокол ты мой ясный, кровинушка моя, может, и не увижу тебя больше....
Дед Родион Большой призывника учил уму разуму:
–Никита, служба в нашем роду не в диковину. Служивыми мы были с самой старины, телохранителями у князей. Уходили наши мужики в дальние походы в доспехах, с оружием, на своих конях. Вели себя в дружинах достойно: на службу не напрашивались, от службы не отказывались. Богатырями были Босые. С них был и большой спрос. За ними шла остальная рать. Им верили, и это их вдохновляло на подвиги. Старайся, Никита, быть подальше от начальства, за чином не гонись. В рядовых оно спокойнее, легче сберечь себя. Богу молись, помни заветы наших предков, зелье не пей и душа твоя спасется. Если сражаться придется на поле брани не боись: наши предки невидимо непреодолимой стеной за тебя будут стоять. У кулугуров из века так. Пиши нам письма, чаше понемногу, так три слова. Мол, жив, здоров.
На Лысой горе толпу провожающих нагнала Огашка-Сирота.
–Стойте! – крикнула она.
Люди оглянулись и увидели догонявшую их, запыхавшуюся молодую ворожею, разнаряженную, как под венец и неотразимой красоты. Точно ангел приземлился на Лысой горе.
Все остановились, а молодежь расступилась, дав ей возможность подойти ближе к призывнику. Все знали странные отношения упрямого кулугура и настойчивой ворожеей. Никита ее зрить не хотел, а Огашка-Сирота не уставала его обхаживать, нашла коса на камень. Молодежь поняла, что сейчас начнется потеха, комедия, цирк. А мужики и бабы подумали, что в деревни случилось что. Возможно, пожар или умер кто. Старым было и невдомек, что в голове у Огашки-Сироты план созрел: напоследок дать бой гордецу. Но это еще было не главным для ворожеи. Любит она с малых лет розыгрыши разные, комедиями людей повеселить – посмешить.
Красавица Огашка-Сирота задуманное представление начала с невинного выступления. Сначала она, как и положено, по этикету подошла к матери призывника-лапушке Груне, посочувствовала ей, в щечку поцеловала несчастную. Затем деду Родиону Большому поклонилась, а дальше поздоровалась с толпой. И только потом удостоила взглядом самого призывника. Оглядела она его суровым взглядом и громко, чтобы все слышали, сказала:
–Теперь с тобой разберемся. Ну, ты, сокол, хорош! Спровадил меня вчера пьяную на выселки к ворожее бабке Акулине за пять верст от Сосновки. Ты, милый, что? Не захотел. Чтобы я была на проводах? Постыдился моего присутствия? Нашкодил и голову в песок? Умей ответ держать! Еле вот успела на твои проводы, бегом бежала, запыхалась, думала и не догоню.
Толпа притихла, прислушалась к словам ворожеи, стала сочувствовать ей, головами ей люди стали кивать.
Только один Никита ничего не понял, с грустью посмотрел на девку, пожал плечами и спросил:
–Ты о чем, Огаша? Не понял я!
Девка демонстративно отвернулась от Никиты, скорчила смешную гримасу, подмигнула рядом стоящим парням, потом приложила к глазам шелковый платочек и жалобно так, слезливо заголосила:
–Люди добрые, послушайте какой он, мой кавалер, будущий мушкетер молодого царя, гренадер, герой. Вчера таскал меня по всему лесу, а вечером на речке опоил каким-то зельем, целоваться полез, охальник, телеса мои гладить, на святое соблазнять. Сами знаете какая я на уговоры податливая, а спьяна у меня и поплыла земля из-под ног. И что уж было на речке потом, я ничегошеньки не помню. Очухалась я только нынче при солнышке на выселках в избе у бабки Акулины. Вот ирод, куда меня спровадил. Пришлось мне вот пробежаться в гору все пять верст на одном духу, как на крыльях, куда и похмелье, не знаю, делось. Вот видите: любовь зла, полюбишь и козла! А ведь и непохож на насильника, мордашка румяная, как у красной девицы, на губах еще молочко, пушек, а тоже.... Да ему то что? Теперь он поехал с царем в военные игры играть, из деревянных пушек горохом стрелять, по ночам блудливых девок щупать, начин-то уже есть....
А меня вот и не думает с собой брать. Я, значит, здесь оставайся, да вдруг еще с ребеночком.
Огашка-Сирота состроила смешную рожу, выдавила из глаз слезы и замычала телкой.
Молодежь глядела на артистку хихикая.
Никита смутился, покраснел до шеи, слушает ворожею и ушам своим не верит, рот разинул и слово в свое оправдание сказать не может. Наконец-то он проглотил подступивший к горлу комок, отстранил от себя на вытянутые руки завравшуюся девку и сказал:
–Эй, барышня, ты того, перепутала с кем пила и любовью занималась. У нас с тобой не было ничего. Может, тебе это приснилось? В самом деле, теперь, что обо мне люди подумают, дед с мамой. Вот крест, люди добрые, ворожея меня шельмовать вздумала!
Молодежь захохотала.
А Огашка-Сирота вытерла на глазах слезы, и, кокетничая, поцеловала Никиту в шею, оставив след румян. Вот видите у него на шее след поцелуя. Какого же рожна ему надо? Отпираться вздумал, а вчера, какие ласковые слова говорил. Обещался меня с собой в Москву взять, генеральшей сделать.
Вся толпа завизжала от восторга, а молодежь стала за животы хвататься.
Только одному призывнику стала омерзительна вся эта комедия. Он разозлился, скулы у него заходили под желваками, рассудок отрок потерял, не зная чем на вранье ответить.
–Мама! – вскричал призывник в отчаянии и развел руки в стороны.
Груня сквозь слезы улыбалась, глядя на озадаченного сына.
По загадочной улыбке матери Никита понял, что все это шутка, и он сразу же успокоился, и стало ему вдруг тоже смешно и нисколько не обидно за ворожею.
«Маме тоже смешно, это хороший знак».
Все остальные тоже это поняли и стали от души смеяться над, разыгравшейся на дороге живой комедии.
Толпа продолжала хохотать, только самой артистке стало вдруг не до смеха. Лицо ее исказила гримаса отчаяния. Огашка-Сирота закрыла лицо своими горячими ладонями и выбежала из толпы, отрешенная, готовая взвыть на весь лес одинокой волчицей. А другим до ворожеи и дела не было.
На большаке, усаживаясь в казенный фургон, Никита напоследок крикнул:
–Мама! И ты, дед, не сомневайтесь, не пропаду я. Вернусь!
–Дай-то Бог, – ответил дед.
А мать опять зарыдала в темный платок. Васька Плешивый скрытно наблюдал издали за проводами, желая погибели врагу по крови.
Вот таким ехидным и злым увидела брата Огашка-Сирота в чаще молодых сосенок. Подойдя ближе к нему, она спросила:
–Чего ты здесь прячешься, как вор? Мог бы при людях попрощаться с призывником. Ведь он твой сверстник. Сказывали мне, что вы с ним молочные братья, одну грудь сосали.
Васька насупился, побледнел и, переминаясь с ноги на ногу, сказал:
–Враг он мне кровный. Его отец убил моего отца в Печилатском овраге. Пожадничал кулугур награбленным золотом и сознательно пошел на убийство. Это двойной грех. Жизнь человека дороже всякого золота. Наш с тобой долг отомстить за моего родителя. Кровь за кровь! Огашка-Сирота нахмурилась, сжала кулаки.
–Вот ты какой, а я и не знала. Складно сказываешь, да чую я, не свои слова говоришь. Наплела тебе мать несуразицу, перевернула все с ног на голову. А ты, дурачок, поверил ей, и мстить собрался. Только знай: в разбое я тебе не помощница. Пошла я.
Так повезли юного Никиту силком на службу долгую, бессрочную – последнего из древнего богатырского рода Босых. А могли Царские слуги освободить его от воинской повинности. Был такой царский указ, не брать на службу последнего из рода. Да кто тогда знал о таком указе? Много было тогда законов разных, а еще больше беззакония.
Глава третья. Бессмертный кулугур
Трудно было удивить солдат потешных петровских батальонов рослым и широкоплечим молодцом. Сами они были все как на подбор высокие крепкие. Но, прибывший с новым пополнением Никита Босой, выделялся и среди них. Окружили гренадеры новичка.
–Откуда ты такой взялся, верзила?
Никиту трудно было вывести из равновесия, на оскорбление он и сам мог ответить оскорблением.
–Из леса я. С Волги, недотепы! – Улыбаясь, ответил он.
Все захохотали, поняв, что новичок не из простачков, с юмором.
Один из стоявших недалеко от Никиты, подошел к нему поближе протянул новичку длинную руку.
–Земляк, значит. А я из-под Самары. Федор Громов.
Никита с удовольствием пожал руку худощавому, но мускулистому земляку. С того дня и началась их дружба, такая, которую на Волге называют закадычной, то есть, настоящей мужской дружбой, навеки.
Новичков сразу же повели в баню мыться и обмундироваться. Разулся, разделся Никита в предбаннике. Лапти, портки, рубашку он, как ему было велено, сложил в мешок и сдал на склад. А когда помылся и вместе с другими пошел получать исподнее и верхнее обмундирование понял, что он поторопился сдать вещи на склад. Исподнее и обмундирование ему было мало. И на ноги ни одни ботфорты не лезли. Никита к старшему обратился:
Верните мне мешок со склада, я оденусь опять в свое. Не голым же мне по крепости ходить.
Старший по команде был озадачен, не знал, как быть и что предпринять. Нельзя ему было вести новичка на плац для осмотра, в гражданском. Вдруг там будет сам государь.
–Ладно, пошли на склад, завтра тебя одену и обую по отдельному заказу. В столовой Никиту тоже ожидал сюрприз. Плеснули ему на раздаче в котелок щей черпак, столько же на второе каши, а кружку компота он и не заметил, как проглотил. Дома Никита в обед съедал три таких котелка, не меньше. Из столовой богатырь вышел голодный и злой.
Через час после обеда молодых солдат повели на общий осмотр Преображенского батальона. Молодой царь Петр появился перед строем веселый, румяный, длинный как жердь, с вылупленными глазами, в чине унтер-офицера, в сопровождении рослого длиннолицего кавалера в рыжем парике.
–Кто это около царя крутиться напомаженный и напудренный?
–Спросил Никита шепотом, рядом стоящего солдата.
–Это его денщик Меншиков.
–Понятно.
Увидел царь Петр в строю новичков и солдата в лаптях, подошел вплотную, глянул на новобранца карими выпуклыми глазами и пронзил насквозь.
–Кто такой? Почему в лаптях и волком смотришь?
Никита не сробел, не отвел глаз, только живот вобрал в себя и грудь колесом выставил. После небольшой паузы он ответил:
–Мушкетер Босой перед вами, государь. На складе ботфортов моего размера не нашлось, завтра обещали сшить, а пока в лаптях.
–А почему волком смотришь, спрашиваю?
–Голоден, вот и злой.
–Что так?
–Еды дали мало.
–Просил бы добавку.
–На добавку несогласен: нынче дадут, а завтра откажут. Мои предки, когда служили у князей, ели за двоих, а служили за троих. И мне удвойте кормовые, не то сбегу.
Царь Петр переглянулся со своим денщиком, и они оба расхохотались. А, успокоившись, царь Петр сказал, подошедшему батальонному командиру – немцу в чине генерала:
Мушкетера Босого поставить правофланговым в первую роту и прибавить ему кормовые.
–Хорошо, государь! – ответил генерал.
После строевого осмотра Никита решил осмотреть потешную крепость молодого царя, с ним увязался земляк Федор Громов. Расспрашивая, друг о друге, солдаты прогуливались вдоль крепостных стен, укрепленных толстыми сосновыми сваями, лазили в бревенчатые угловые башни с узкими бойницами. Им там с высоты хорошо были видны ряды бронзовых пушек, мортир и единорогов, которые были укрыты мочальными рогожами с песком и глубокие наружные рвы, заполненные тухлой трясиной.
–И знаешь, Никита, как именует царь сию крепость? – спросил Федор
–Как?
–Стольный город Прешпург.
Никита и Федор расхохотались.
Мушкетер Федор Громов уже второй год служит в потешной крепости, участвовал во многих царских игровых баталиях и счел нужным о службе в крепости Никите рассказать.
–Служить здесь можно. Кормят нельзя сказать, что плохо. В других местах, говорят, солдаты впроголодь живут. И все потому, что мы сами в поле горох, рожь сеем. Капусту и огурцы на огуречнике выращиваем. Скотный двор у нас есть. Коров доим, овец стрижем, валенки валяем. Дрова в лесу сами заготавливаем, потому в казарме зимой тепло. В бане моемся каждую субботу. Раз в неделю в военные игры играем с Семеновским батальоном. А наш батальон Преображенским зовется. Толпы ротозеев глядят с высокого насыпного вала на крепостные стены, в которых мы «воюем». Зеваки кричат, потешаются над нами, хохочут как очумелые, знать им интересно. А нам солдатам бывает не до смеха. Царь сам любит палить по нам из настоящих пушек горохом. То и гляди, глаз выбьет. Да и другие случаи бывают. Часто после таких баталий солдат хороним. Так что играть играй, а рот не разевай. В рукопашной схватке, например, запросто убить могут. Ты со мной держись. Я уж обвыкся и тебя научу. Друг за другом надо приглядывать, в обиду не давать. И здесь в крепости и на войне. Двоим сподручнее. Поговаривают, что царь скоро потешные игры бросит, по-настоящему воевать будет с турками, со шведами. Поближе узнаешь его и поймешь. Воинственный он беда. Долго нам служить придется, в войну солдат домой не отпускают.
