скачать книгу бесплатно
В Вольной живут вольные люди. Их и дома с дворовыми постройками смотрятся внушительно. Это дома купцов, мастеровых, охотников. Они миром построили деревянную церковь с колокольной, что стоит на площади.
А в Барской живут крепостные крестьяне. Их избы на удалении и с высоты смотрятся убогими. Только помещичья усадьба на бугре, что белеет в сосновой роще, оживляет пейзаж.
Надо сказать и про речку Темрязанка. Вот она выбегает у подножия горы серебристой змейкой, журча по камешкам, и течет дальше в дремучие дебри, укрытая зарослями черемухи, плакучей ивы, кудрявой ольхи, до самой матушки Волги. По бокам просторной поймы, на буграх до самого горизонта красуются сосновые боры, березняки, дубовые дубравы. Это наши заветные места для охоты на пушного зверя и сбора грибов, ягод. Это наш лес – кормилец, лес – защитник от набегов, кочующих татаро-монгол.
Груня смолкла, посмотрела на сына. Он смотрел на нее горящими от возбуждения глазами.
–Ну, как? – спросила мать.
–Красиво мама! И понятно! Просто здорово!
–Да, Никитка, грамотным был твой отец, начитанным, затейником, балагуром. Говорил, бывало, как книгу читая, заслушаешься. Мечтал он по Руси с медведем походить, людей посмотреть, себя показать. Да вот ему, рано убиенному, не пришлось исполнить свою мечту. Царствие ему небесное.
И мать, и сын перекрестились.
Весь оставшийся день Никита смотрел на свое родное село отцовскими глазами. И вечером на полатях не мог долго заснуть.
Тоже об отце думал, о его мечте стать циркачом.
Уснул за полночь Никита, и сниться ему сон. Будто бы, стоит он один на Лысой горе, около того же обрыва, и увидел летящего мимо него отца в цветной одежде клоуна. Поманил отец Никиту рукой молча и исчез. А Никита нисколько не испугался. Ему как-то легко стало. Он поднял руки и тоже полетел с Лысой горы птицей над селом, потом дальше над лесом, над речкой. Зачаровал полет Никиту. От избытка чувств он и проснулся. Тут же он, спрыгнув с полатей, разбудил мать и рассказал ей, как он летал во сне.
Мать погладила Никитины жесткие кучерявые волосы и сказала:
–Успокойся, сынок, во сне многие дети летают потому, что растут. И я девчонкой во сне летала. Правда, летать красиво?
–Правда, мама! Я хочу еще полетать.
–Полетаешь, сынок, ты еще долго будешь расти, до сорока лет в вашем роду растут мужики. Почему-то человеку хочется стать птицей, летать. Наверное, это голубой простор зовет. В писании писано, что будет такое время, когда в небе будут летать железные птицы, огненные драконы. Бог дал людям смекалистый ум. Они до всего могут додуматься.
–Это правда, мама. Дед говорит, что в городе есть кузнецы – умельцы, они горазды, делать всякую всячину.
–Ладно, Никитка, рано еще вставать, лезь на свои полати и досматривай там свои сны. Бог с тобой.
У Чирковых Васятку ничему не учили. Никто ничего ему не рассказывал. Старики доживали свой век. Они уже плохие были. Им было не до него. Поэтому рос Васятка без присмотра, ходил по селу вечно голодный с нищенской сумой на плече, в шобонах с чужого плеча.
Сосновские ребятишки нищих терпеть не могли. Колотили они Васятку кому не лень, обзывали плешивым, грязным и пугали Никиткой Босым.
–Вот, Плешивый, Никитка подрастет, в силу войдет, богатырем станет и задаст тебе жару, наплачешься. Уходи из нашего села, пока цел.
Каково Васятке было слушать такое? И куда было ему уходить? Он отвечал обидчикам:
–Пальцем не тронет меня Никитка. Мы с ним одну грудь сосали. Молочные братья мы.
–Какой ты ему брат? – кричали Васятке в след ребятишки, – вы с ним враги по крови. Отец твой был матерым разбойником, душегубом. Его разбойники убили отца Никитки. И мать твоя непутевая, весь род твой воры, грязные!
А Никитке Босому ребятишки доносили, что Васятка Плешивый якобы грозился перед ними убить его за смерть отца. Так ребятишки с умыслом науськивали молочных братьев одного против другого, чинили между ними раздор. Им нужно было, чтобы Никитка тоже колотил Васятку. Ребятишкам нужен был цирк.
Никитка не верил ребятишкам. Но со своими сомнениями поделился с дедом:
–Знаешь, дед, ребятишки говорят, что Васятка Плешивый зло на меня таит за смерть отца. В подходящий момент может меня и прибить. Но ребятишкам я не верю. Васятка посмотреть мне в глаза боится, ведет себя при мне ниже травы, тише воды.
Дед с тревогой глянул на внука и ответил:
–Ребятишки любят потрепаться, драки чинить. Они соврут и не дорого возьмут. Но и ты сторожись. Дыма без огня не бывает. Чирковы страсть, какие завистливые, себе на уме. Что и говорить, воровской род, прощелыги. Им палец в рот не ложи – откусят. Но и ты, внучек, первым не задирайся. Мужики нашего рода не ввязывались в драки первыми, но и спуска никому не давали. Нам, Босым не к лицу силой кичиться. Богом она нам щедро дана, И предки наши применяли ее в полную силу в честном бою, на поле брани за святую матушку Русь.
Деда Никитка слушал и понимал. А вот его мать для него была загадкой. Он много раз видел, как она втайне от него бегала к Чирковым. Остатки еды им носила, молоко.
Никитка недоумевал: "Зачем она это делает?"
И Никитка решил с ней поговорить по этому поводу.
–Мама, что ты к Грязным бегаешь? Какие дела у тебя с ними. Дед говорит мне, что Чирковы исстари враги нашему роду, а ты с ними якшаешься. Ответь мне. Мне обидно за тебя.
Лапушка Груня с улыбкой посмотрела на сына и ответила:
–Никитка, я против родовой вражды. Бог велит прощать врагам, молиться за них. Старикам немощным, сироте я поесть, попить ношу. Лучше подавать, чем брать. У нас с тобой не убудет. Все мы будем старые. Кто знает, кто, как будет свой век доживать. Добро нужно людям делать и тебе это зачтется. Старайся, Никитушка, добрым быть, милосердным.
–Теперь мне стало все понятно, – ответил Никитка.
Богатым светит достаток, счастье, а бедным нужда, горе.
Васятка схоронил деда с бабкой одного за другим, остался один одинешенек. Только лапушка Груня не бросала приглядывать за ним. Надоумила его наняться овец и коз пасти, пару собак завести.
–Собаки при стаде тебе, Васятка, будут помощниками и надежной охраной.
–Спасибо, тетя Груня, за совет. А больше я и делать ничего не умею. Пасти смогу. Только что народ скажет?
–С народом я тоже поговорю.
И стал Васятка овец и коз пасти, зарабатывать себе кусок хлеба, балакирь молока. Кончилась его нищенская жизнь.
Вот в то лето и заявилась к нему нежданно-негаданно мать, про которую он и думать забыл. Отрок подумал, что к нему в избу зашла нищенка милостыню просить, и остановил вошедшую женщину у порога.
–Проваливай, нищенка, нечего мне тебе подать! У самого сума вон на крючке висит пустая.
А нищенка села на лавку у печки и сказала с упреком:
–Что гонишь меня, Васятка? Мать ведь я твоя…
Отрок не поверил нищенке, схватил ухват и к ней, как с рогатиной.
–Убирайся, врунья, по добру, поздорову. Не то ухватом вот пырну, будешь знать. Проваливай, говорю. Ходят тут всякие, наводят тень на плетень. Мать у меня барыня, в городе живет, молодая, красивая, а ты грязная, беззубая, как ведьма.
Авдотья глянула на сына с упреком.
–Васятка, сыночек мой, была когда-то я молодая, красивая, а теперь вот старая и страшная, никому не нужная. Вот и тебе я теперь не нужна. Пришла я посмотреть на тебя, проведать, помириться с тобой, вместе пожить. Одинокая я сейчас, неприкаянная, непутевая, с властями не в ладах. То и гляди, царевы слуги засадят в острог, гоняются они за мной, как собаки.
Васятка оторопел, зашмыгал носом, голова его кругом пошла, точно в ней жернова завертелись, мысли закружились. Он не знал мать, лица ее не видел, только со слов стариков знал, что мать его живет то ли в уездном городе, то ли в Самаре. Маленьким он ждал ее, скучал по ней. Снилась она ему. Конфетки в руки давала. Мальчонка крепко зажимал в кулачки конфетки, а просыпался с пустыми руками.
–Ладно, раздевайся, – сказал Васятка нищенке, ставя ухват на место, разберемся, что к чему, и какая ты родня. Я еще не вечерил, только что собираюсь. В печке у меня каша гороховая. Будешь есть?
Авдотья воспрянула духом.
–Конечно, буду, давно не ела горячего, – сказала она и стала снимать засаленную манарку.
Наблюдая со стороны, как нищенка умывалась, так тщательно приводила себя в порядок, и, глядя на ее нерабочие руки, Васятка все больше убеждался, что у него в гостях не самозванка какая-то, а именно, вернувшаяся к нему родная мать. Но сам себе не хотел в этом признаваться, и продолжал вести себя настороже.
А Авдотья быстро освоилась. Она выложила из холщовой сумки бутылку водки, два румяных яблока, связку баранок и большой кусок колбасы. До отрока дошел аппетитный чесночный дух. И он сглотнул набежавшую слюну.
Авдотья заметила, с какой жадностью смотрит ее сын на колбасу, и сказала:
–Присаживайся, сынок, к столу. Сам режь и ешь колбасу, яблоки. Все это я тебе привезла. А я из печки сама горох достану, соскучилась по вареному гороху. У тебя на полке я вижу стоит бутылка с конопляным маслом. Богато живешь.
–Это мне Груня Босая принесла.
–Вот как? Значит, проведает она тебя? Это ей зачтется.
–Да, тетя Груня добрая. В селе более нет таких.
Жуя колбасу вприкуску с баранкой, Васятка продолжал изучать нищенку пристально и со страхом, К ней его, как к матери, нисколько не притягивало, а наоборот отталкивало, запах шел от нее какой-то ядовитый. Отроку стало противно и муторно.
Васятка посмотрел на маленький, морщинистый кулачек нищенки и заулыбался.
–Чего лыбишься? Не веришь мне? Думаешь, я слаба? Да, кулаки у меня тощие, но я сильная духом! Слово тебе даю, отомщу за твое сиротство, за своего мужа. Кровь за кровь? Если ненароком со мной что случится, отомсти ты и за отца и за меня.
Почти всю ночь слушал отрок пьяный бред пьянчужки и как губка впитывал ее словесный яд. Интересен для него был ее рассказ и как она позволила атаману разбойников украсть себя у родителей, и как разбойничала с ним на больших дорогах.
–Красиво мы жили, Васятка, весело, сытно ели, сладко пили, золото ковшом мерили, серебро – бадейками. Но не все еще потеряно. Есть у меня задумка, как Босых объегорить. Дочь у меня подрастает, скоро заневестится, на год моложе тебя. Бес девчонка…
Так и не договорила Авдотья свой замысел, уронила на стол голову и уснула. Васятка понял, что гостья теперь до утра останется за столом, и оставил ее в покое, а сам полез спать на полати. Поздно было уже, но сон его не брал. Черные мысли матери – разбойницы пришлись ему по душе. Он жаждал перемен в своей одинокой нищенской жизни.
Под утро Васятка уснул. Приснился ему сон. Будто они с матерью – нищенкой ехали на дело, на породистых рысаках, с заряженными пистолетами в руках. У них был оговорен план, план захвата, едущего в Москву по большаку купца. День был солнечный, сулил удачу. Но сон прервался стуком в сенцах. Васятка испугался и окончательно проснулся. Спрыгнув с полатей, он метнулся к входной двери. Дрожь его забила от неприятного предчувствия. Васька сиплым голосом спросил:
–Кто стучит? Чего надо?
За дверью еще сильнее загромыхали.
–Отворяй! Государево дело!
Васька еще пуще оробел, сунулся к запору, руки затряслись.
Едва он отодвинул засов, – дверь распахнулась, и в избу ввалились, гремя саблями наголо и скрипя ремнями, два казака, от которых несло перегаром.
Покуда Васятка соображал, что к чему и протирал глаза, удивляясь полуночному визиту казаков, не зажигая света, казаки выволокли из-за стола сонную нищенку и потащили из избы наружу. У крыльца хлопнула дверца кареты и зацокали копыта лошадей.
Васятка глянул в окно, но в сумерках ночи ничего не увидел. В его голове пронеслись вереницей мысли одна страшнее другой:
«Неужто и впрямь была мать? Проворовалась, что ли? А может, убила кого? Беда-то, какая!»
И одинокая, беспросветная жизнь, презираемого всеми отрока, потекла по старому руслу, будто и не было у него той кошмарной ночи, а приснилась она в жутком сне.
Глава вторая. Огашка-Сирота и «золотой» жених
По преданию, жили в ту пору в ветхой избушке, на крутом берегу Волги, около самарской крепости, девочка – подросток со старой мордовкой – ворожеей. Старуху звали Штурочкой, а юную барышню Огашкой-Сиротой.
Семь лет назад повстречала в крепости Штурочка одетую в лохмотья и чумазую, с болячками на лице, худенькую девочку, совсем дитя.
–Авакай, дерякай! – Запричитала мордовка, глядя на замерзшую до посинения беспризорницу с нищенской сумой на плече, – чья же ты такая? И как тебя звать? Девочка, сверкнув большими зелеными глазами, тихо ответила:
–Ничья я. А зовут меня Огашкой-Сиротой.
–Ты что из приюта убежала?
–Убежала.
–А почему?
–Ребятишки там дерутся, щипаются.
–А где теперь ночуешь?
–Кто пустит – у тех и ночую,
–А ко мне пойдешь?
–Пойду.
Сама Штурочка росла сиротой и с пониманием отнеслась к бездомному дитю. Привела она Огашку-Сироту к себе в избушку, сняла с нее лохмотья, отмыла в корыте грязную беспризорницу, до бела в теплой воде. Потом накормила козьим молоком со ржаной палишкой, и спать уложила рядом с собой.
Наутро девочка проснулась, спрыгнула с лежанки и молча стала надевать свои лохмотья. Жалко стало Штурочке Огашку-Сироту, и она спросила ее:
–Куда собираешься в такую рань?
–Пора мне, пойду пройдусь по рядку, а то бабы скоро на работу разойдутся. Штурочка вспомнила, как сама нищенствовала, и у нее слезы потекли по щекам.
–Детка, не торопись, молочка вот парного попей, а может, со мной жить останешься? Вдвоем будем жить. Огашка-Сирота улыбнулась Штурочке и ответила:
–Ладно, Ты добрая. Останусь, пожалуй.
Так, на закате своей жизни приютила старая мордовка чужого дитя, вырастила и воспитала. И была Штурочка вознаграждена Богом. Девочка оказалась не простая, а одаренная редким талантом руками исцелять. Горячие ладони у нее были с живительной силой.
Открыла Штурочка этот дар у Огашки-Скроты случайно. При смерти лежала старая мордовка. Приступ головной боли у нее случился. Когда Штурочке стало уже невмоготу, она подозвала Огашку-Сироту к лежанке, чтобы попрощаться и наказ дать.
Девочка подошла к Штурочке, водички из кружки дала попить, потом с состраданием стала ладонями у умирающей на лице морщины разглаживать, волосы на голове поправлять.
От прикосновения детских горячих ладоней Штурочка вздрогнула, точно проснулась, и в голове у нее посвежело, боль отпустила, дышать стало совсем легко. Старая мордовка поняла, что ее Огашка-Сирота оживила. И возрадовалась она этому чуду.
«Боже мой, дочь-то моя приемная – целительница, а в этом деле я знаю толк. Осторожной мне надо быть, чтобы этот дар Божий у дитя не спугнуть. Господи, вразуми, как мне дальше быть, чтобы девочке не навредить. Народ кругом темный, еще посчитают люди Огашку-Сироту за колдунью, и, Боже упаси, могут ее сжечь. Господи помилуй, Господи помилуй, Господи по-ми-луй! Аминь».
