скачать книгу бесплатно
«Вот, мол, есть еще на Руси богатыри. А это свой, родненький!»
Вечером в доме Родиона Босого было полно народу. Родные, сидели за столами, пили медовуху, закусывали малосольными огурцами, пирогами с морковью, мясом.
Дед Родион поставил в сенцах для посторонних бочонок медовухи и бочонок свекольного кваса, и односельчане угощались сами, кто чего желал.
В тот же вечер дед заодно объявил перед всем народом помолвку Никиты с Марфой, которые сидели за столом под образами, как жених и невеста.
Марфа от счастья краснела, а Никита, глядя на нее тоже смущался. Глядеть солдата и счастливую Марфу, набежало все село. В избе народ не уместился. Толпа стояла на улице, у открытых окон.
Захмелевшие родственники стали петь песни, а чужие смотрели на жениха и невесту и на гуляющих через окна и даже стояли в избе около порога. Никто их не гнал из избы, смотреть разрешалось, которые посмелее, стояли прямо около стола. На печке было полно девок, они шушукались, и потихоньку хихикали.
На другой день стали одевать невесту, волосы причесали, косу переплели, на голову воздели высокий в виде города венец. Поверх венца покрыли невесту белым платком и усадили на тарантас рядом с женихом. Никита надел парадную солдатскую амуницию.
Кучер с красным бантом, пришитым к фуражке стегнул кнутом коренного и тройка, гремя бубенцами рванула из ворот, развернулась и пронеслась по центральной улице к церкви.
Свадьбу играли два дня. Гости, как положено часто кричали «горько», а Никита и Марфа целовались.
В разгар свадьбы среди зевак, глазевших на гулящих кулугуров, появился высокий и статный Васька Плешивый в новом, только что с иголочки зеленом мундире лесника с блестящими петлицами.
Сказывают, здесь угощают? – Спросил он молодого белобрысого парня, сидящего на бревне.
Парень вскочил, снял с головы валяную шляпу, прижал ее к груди и демонстративно поклонился.
Приветствую вас, господин лесной обходчик, не соизволите ли сесть на мое место, только осторожно, новый мундир не испачкайте, тут смола.
Рядом стоящие мужики и парни загоготали.
–Что ржете, дураки? Я же вас по-человечески спрашиваю!
–Василий Степанович, – вызвался пояснить Плешивому тот же парень-весельчак, – Родион Большой внука женит, угощает всех кто желает. Бочонок со старым медом в сенцах стоит, на нем и кружка.
–Уважь, принеси старшему обходчику,
–Монету давай, принесу.
Мужики еще громче загоготали.
Лесник занервничал, кулаки сжал.
–Неси, говорю, прощелыга. Припомню я твой зимний поруб.
–Уговорил, – сказал парень и побежал в сени.
Выпив кружку крепкого меда, Васька пошел к окну молодых смотреть.
Васька Плешивый улучил момент встретиться с солдатом и подошел к нему, когда тот вышел проветриться,
–Прими, Никита, мои поздравления с законным браком, – и, пожимая ладонь – лопату богатыря обоими руками, добавил, – не узнаешь чай меня, это и неудивительно, не общались мы с тобой в детстве, избегали встреч, а потом тебя на царскую службу увезли. А ведь мы одногодки с тобой и осиротели в одночасье, еще на свет не родившись. Теперь узнал?
Никита нахмурился. Он понял, что этот щеголь в форме лесного обходчика сын разбойника Степана Грязного.
–Признал я тебя Василий Степанович. По мундиру ты человеком стал. Лесник в нашей Сосновке и раньше имел авторитет. Как это тебе удалось устроиться, помог кто?
–Долго рассказывать. Огашка-Сирота сейчас вращается в верхах, в лесном начальстве и меня пристроила. Справляюсь.
Никите нисколько не хотелось слушать хвальбу Плешивого и он перебил его:
–Короче, что ты хотел мне сказать?
–Не торопи меня. Вот о чем будет моя речь. Выросли мы из того возраста, чтобы продолжать родовую вражду, я за мировую. А ты как скажешь, так и будет. Я человек прямой, не люблю недомолвок.
Никита продолжал хмуриться. Не вовремя Васька подошел к нему с разговором при большем народе, но от ответа увиливать не стал.
–Вот что: другом быть я тебе не обещаю, но и не боись, мстить не буду, живи, как знаешь, только не попадайся под горячую руку. Я считаю, что сын за отца не ответчик.
Ваську удовлетворил такой ответ. Он обнял солдата за талию и вновь заговорил:
Не торопись гнать меня от себя, Босой. Я еще могу тебе пригодиться. Лес я охраняю в нашей округе. Но не лютую, за каждой сосенкой не гоняюсь, как другие лесники. Сам живу и даю жить другим. Вот будешь строиться, тоже ко мне пойдешь за лесом. Смело подходи. Молочные братья мы, что-нибудь сообразим.
Хорошо, ловлю тебя на слове. Строиться я буду в Колдыбани. Место я там облюбовал около холодного озера, рядом с живым родником.
У Васьки плешивого от удивления глаза округлились.
Постой, постой, что ты говоришь? Строиться будешь в Колдыбани? Это в безлюдном урочище? И что будешь строить? Омшаник или зимовье?
Усадьбу. Землю там раскорчую, распашу, крестьянствовать буду.
Для такой стройки надо уйма денег. Строевой лес сейчас дорогой, а тебе надо не одну сосну срубить и не две. И за землю с лесничеством всю жизнь не расплатишься.
Никита рассмеялся.
Расплачусь. У меня на строевой лес и землю льготы есть, как отставному солдату.
Васька Плешивый еще больше удивился.
Льготы? Это значит задарма? Вот это да! Помещиком будешь!
Что ты понимаешь в льготах? Их задарма не дают. Они оплачены кровью, – Никита хлопнул тяжелой рукой по плечу и добавил, помещик-барин, бездельник, а я сам хочу усадьбу построить, сам землю распашу, и сам буду на ней работать, детей растить, жизни радоваться, свободе. Ну да ладно, разговорился я с тобой и про невесту забыл, еще украдут. Пошел я в избу. Солдата в сенях встретил дед и сказал ему с упреком:
Не по нутру мне твой разговор, внучек, с Плешивым. Слышал я, о чем вы толковали. Нашел перед кем душу открывать. Забыл что ли, что он тебе кровный враг? Да он теперь про твою Колдыбань на всю округу раззвонит. Язык у него – помело. Ехиднее Плешивого за всю длинную жизнь я мужика не видел. Завистливый, в Чирковых. Грязные – враги нашему роду. Обложили они нас. Ты, наверное заметил, что Марфа похожа на твою бывшую ухажерку Огашку-Сироту.
Да, заметил. А кто она ей? Сестра? Мать?
Ничего я об этом не ведаю. Про это твоя мать умалчивала, а я не приставал к ней с расспросами. Так и унесла эту тайну с собой в могилу. Значит, не надо было об этом никому знать. Она была мать, и ей было виднее. Но об этом до сих пор ходят пересуды. И Васька Плешивый решил признать Марфу сводной сестрой. Стал олух к Марфе приставать с родственными чувствами, деньги вымогать. Марфа с малых лет сторонилась Огашки-Сироты, а тем более Васьки Плешивого. И когда «братик» ей надоел до омерзения, она и влепила ему заряд крупной соли в зад. Целую неделю Огашка-Сирота кочедыком соль выковыривала. Смеху тогда было на все село. Вот такой воспитала твоя мать Марфу, настоящей кулугуркой. Твоя мать была великого ума женщина. Царствие ей небесное. Бывало, приятно было с ней покалякать. Добрая была душа.
Никиту развеселил рассказ деда. Особенно понравилась соленая развязка Марфы с «родственничком».
Понятно мне теперь почему Васька Плешивый у меня перемирие запросил. Понял значит ухарь, что с нами лучше жить в мире.
Глава четвертая. Колдыбань изначальная
После свадьбы, как только гости разъехались, Никита подошел к деду с разговором. Тот, в то время лошадей поил в конюшне.
–Слушай, дед, завтра мы с Марфой выезжаем в Колдыбань. Нельзя нам время тратить. Осень быстро подкатит. Не успеем и оглянуться. Посоветуй что как.
Дед с удивлением глянул на внука, пустую бадейку на землю поставил.
–Ты о чем, внучек?
–Как это о чем? О стройке. Ты же слышал, что я собираюсь переезжать жить в Колдыбань.
Дед почесал в затылке, расчесал толстыми пальцами бороду.
–Вот ты о чем. А у меня со свадьбой это из головы выпало. Постой, постой, скорый ты очень, стройку обмозговать надо и не в один день, с родными переговорить, с плотниками. Одни мы с тобой до осени только зимовье можем построить и то без крыши.
Никита нахмурился.
–Вот и мозгуй советуйся с кем хочешь, а мы с Марфой завтра уже выезжаем. Мне ее не пришлось упрашивать. Она со мною согласна, куда хошь ехать, хоть на край света. Поедешь с нами?
Дед глубоко вздохнул.
–Постой, дай очухаться. Шутка ли, в лес ехать жить, усадьбу строить. Канитель твоя свалилась на меня, как воз сена, неожиданно, врасплох. Да что мне остается делать? Конечно, поеду. Тут я без тебя с ума сойду. Пока вам жизнь не устрою, не будет мне покою. Завтра – так завтра. Пойду собираться. Лукерью надо уведомить. Она еще ничего не знает. Вот удивиться. Будет мне от нее нагоняй. Ума не приложу, как это тебя угораздило надумать такое. Охо, хо… Годы мои, со счета я сбился, сколько лет живу кажись, давно за сто перевалило.
Дед поднял порожнюю бадейку и вышел из конюшни, кряхтя и охая.
Никите жалко стало деда.
«Зря я его канителю, он уже свое понастроил. А не брать – обидится».
Выехали Босые туманным утром до восхода солнца на лошадях верхом. Все их узлы с мукой, с солью, с постелью, с плотницким инструментом и домашней утварью были притороченные к седлам.
Родион Большой ехал впереди молодых. Его гнедой каким-то чудом не сбивался с лесной троны в густом, как молоко, тумане. Умаявшись за ночь со сборами, дед в мягком самодельном седле расслабился и настроился на дремоту.
Марфа ехала на лошади белой масти с густой гривой и длинным необрезанным хвостом, часто хлеставшим ее не больно по плечам.
А Никиту тяжело нес на себе серый в яблоках могучий жеребец, жуя, взнузданный металл узды, оскаленными желтыми зубами.
В Красном Бору на бугре всадники выехали из тумана. Счастливые лица молодых озарило восходящее солнце.
В ту августовскую пору над Колдыбанью после проливных дождей установилось ведро с теплыми, туманными ночами и с нежарким солнцем днем. Грибов появилось в лесу много всяких и белых, и красных, и зеленых, и в крапинку. И было их на тропе столько, что коням ступить было негде, копытами их давили.
Глазастая Марфа спокойно созерцала на яркие мухоморы и другие поганые грибы, а когда увидела под старыми березами вспоротую белянками землю, воскликнула:
–Дединька, глядитеко, синороек сколько, прямо слои, набрать бы надо на вареники.
Дед натянул поводок. Гнедой остановился. Повернув голову в сторону старых берез, старый сказал:
–Я уж не буду спешиваться, а ты, дочка, разомнись набери лукошко молоденьких конечно, пригодятся.
Марфа спрыгнула с седла, отвязала пустое лукошко и побежала по березняку к слоям белянок. Слез с коня и Никита. Он побежал помогать Марфе.
Марфа ломала грибы, складывала их порядком в лукошко и восторгалась:
–Никитушка, вот удача, так удача. Сколько их тут! А вот и дорогие, и все молоденькие, мясистые крепыши. Вот поедим, полакомимся. Я их вам так приготовлю, прямо на костре – пальчики оближете.
Так, с удачи начался у Босых первый день в Колдыбани. Пока добирались они до шалаша, Марфа еще нарвала узел спелых орехов.
Узлы пришельцы сложили у входа шалаша, коней спутали и пустили пастись, а сами направились к живому роднику водички свежей попить, передохнуть и помолиться перед началом большой стройки.
Наутро не обошлось без происшествий.
Проснулась хозяйка Колдыбани, когда уже солнышко поднялось высоко и заглянуло в проем камышового шалаша, огляделась. Никиты с ней рядом не было. Из сосновой рощи отчетливо доносился стук топоров.
«Мужики уже сосны валят, а я все сплю, лежебока. Встать давно должна. Завтрак готовить».
Марфа шустро вскочила из-под овчинного тулупа. Она решила сначала умыться, привести себя в порядок, шайку с водой нашла у входа в шалаш.
«Умничка, водички полную шайку принес, позаботился».
Умывшись и причесав длинные волосы, Марфа надела новый самотканый сарафан, разукрашенный цветными нитками, обула легкие липовые ступни и повязала на голову косынку в горошек.
Заглянув в маленькое зеркальце, она осталась довольна собой.
«Теперь можно за дело приниматься. Мужики рано встали, небось, проголодались».
С бугра Марфа увидела на озере плавающую, на гладкой зеркальной поверхности стаю серых гусей. Ей захотелось рассмотреть их поближе. И она пошла по густой высокой осоке к низкому берегу, остановилась у куста, бросающего тень на озеро. Тут же ее привлекла внимание голова чудища, греющегося на мелководье, на солнышке. По немигающим глазам и спине, заросшей зеленым мхом, она поняла, что из воды смотрит на нее Водяной.
Марфу от берега как ветром сдуло. Полная ужаса она побежала через трясину напрямик к мужикам, и заорала блажью во весь голос.
На душераздирающий крик, побросав топоры, бросились Никита с дедом.
–Что с тобой Марфуша? На тебе лица нет. Тебя змея укусила? – Вскричал Никита, встретив жену. Он поднял ее на руки, – да ты дрожишь вся. Кто тебя так испугал?
Марфа ухватившись за шею Никиты и всхлипывая, ответила:
–На меня из озера водяной глядел, вон там под тенью куста. Страшно мне. Не останусь я здесь.
Дед прошел к указанному месту и увидел у берега замутневшую воду. Он махнул рукой молодым и крикнул:
–Марфа! Щука это была. Я тоже ее испугался прошлым летом на этом самом месте. Большая щука, с пуд весом. От старости спина ее заросла мхом и мне тоже показалась чудищем. В нашем холодном озере нет никакого водяного. На утят и гусят щука охотится здесь на мелководье, прожорливая рыбина. Но на человека напасть ей не дано.
А Марфа не унималась, продолжала голосить и обливаться горючими слезами, ползала как рехнувшаяся на коленях, в ногах у мужа и умоляла его покинуть это нечистое место.
Глядя на напуганную насмерть жену, Никита сказал подошедшему деду:
–Бросаем работу. Строить плот надо. Этой же ночью прошарить все озеро надо с факелом, щуку непременно отыскать и заколоть. Иначе Марфа не уймется. Еще чего умом тронется. Показать ей щуку надо.
–Само собой, – ответил дед внуку.
