скачать книгу бесплатно
– А ему можно? Мне десять было, когда… у меня мог быть братик или сестричка. Он сделал так, что… Хорошо, хоть маму спасли. Больно, Соня Константиновна. И я не знаю, что делать.
Мне показалось, что злость Дениса была еще глубже и причина состояла не только в проблемах отцовского характера и поведения.
– Ты всегда бился? – решилась спросить.
– А-а-а, вы об этом? – он посмотрел на свои туго стиснутые кулаки.– Папин характер. По наследству достался. Такой уж я есть. Как соберется эта злость – тогда и метелю каждого, кто под руку попадет. Но за дело.
– А спортом не пробовал заняться? – нерешительно спросила, прощупывая почву.
– Каким? – удивленно спросил, но в глазах зажегся маленький огонек. – Футбол? В него все играют. Как по мне, дебильная игра. Двадцать два придурка гоняют по полю мяч. Не прикольно.
– Почему сразу футбол? Существует много других видов спорта. Я уверена, что тебе уже что-то нравится. Ведь так?
– В корень зришь, учительница. Я б боксом занимался. Недалеко от нашего дома есть боксерский клуб. Но там нужно разрешение родителей и платно.
Я поняла проблему и попыталась найти выход. Пришлось потратить два часа на разговор с матерью Дениса. Сложно было объяснить несчастной затюканной женщине, что самое главное в ее жизни – будущее единственного ребенка, поэтому нужно постараться. Она подделала подпись мужа и выделила деньги для секции бокса. Так Денис пошел заниматься. Правду говорят, Москва не сразу строилась. Как бился Денис, так и продолжал, но не так агрессивно и теперь уже «за правое дело». Тренер не мог им нахвалиться, даже пообещал после школы устроить в физкультурный институт и забрать младшим тренером в клубе.
Отец Дениса все же узнал, что сын посещает бокс, даже узнал с чьей подачи, поэтому пришел поговорить ко мне. Выхожу я как-то со школы, чтобы домой идти, а предо мной стоит Александр Сергеевич. Как Пушкина назвали, честное слово! Злой гений получился. В глазах злость и куча вопросов. Я поняла, что час расплаты настал. Душа сразу в пятках спряталась (там надежнее), но гордость решила за все отдуваться. Виду не подаю, что боюсь, стою, гордо подняв голову. Когда-то читала, что если собаки не бояться, есть шанс, что не укусит. Если не бешеная.
Денис в папу, да, бык еще тот. И главное, никакой гарантии, что не бешеный этот папа.
– Это ты классная Дениса Агеева? – спрашивает и плюет на асфальт, нагло и беспардонно.
– Да. София Константиновна Соломина, – представилась и жду, когда меня будут убивать.
Их несуразные фигуры возникли где-то из глубины двора и стали впереди меня.
– Дядя, ты куда-то чухал? Вот и иди себе, – плевок в ответ, затушенная сигарета. Боковым зрением узнала Скворцова, потом Маркина. Что-то бы сказала, но дар речи потеряла.
– Пошли вон, шмаркачи. Я с ней хочу поговорить, – так же нагло и угрожающе процедил отец Дениса.
– Она с таким быдлом, как ты, не разговаривает… – и это мои ученики. Ужас! Созрела тема классного часа, если жива останусь.
– С таким, как вы, говорит же. Советует, б….дь, как жить, что делать. Я не посмотрю, что вас двое. Сейчас, как наклепаю, – угроза не подействовала.
– Нас не двое, дядя. Значительно больше. А начнешь руки распускать, часть первая, статья 125 Криминального Кодекса – нанесение телесных повреждений несовершеннолетним. Это тебе не жену дома дубасить чем-попало.
– Чего? Вы несовершеннолетние? Бычки недоношенные. Какая сука такое родила?
Все, парни рванули драться, но я выбежала вперед и закрыла их обоих, расставив руки:
– Нет, Андрюша! Рома! Не опускайтесь до его уровня. Он плохой, но я не хочу, чтобы вы пострадали.
– Что же, дядя, тебе повезло. При маме Соне не хочется ругаться с тобой. Но если подойдешь к ней хотя бы на полметра, с тобой будет говорить Жора Кныш, знаешь такого?
Судя по тому, как быстро исчез папа Дениса с горизонта, он знал и Кныша, и Жору. Я поблагодарила парней и попросила не бить Александра Сергеевича. Они пообещали, но домой не пошли. Я чувствовала, что где-то недалеко на определенном расстоянии, они провели меня до самого дома. Было страшно, но приятно. Так они провожали меня почти месяц, думая, что я не знаю. Потом у меня нашелся другой провожатый.
Глава 6 Берецкая Анастасия
Уважение силою не заслужить,
Хочешь – бей, хочешь – режь, а хочешь – кричи.
Ты ребенка лучше душою пойми,
В мир его тихой поступью войди…
Таких детей, как Настя, называют неприметными. И черты внешности она имела невыразительные, и передвигалась незаметно, и в классе ее часто просто не замечали. Но я ее заметила сразу. Потому что она напомнила мне себя. Ее глаза. Это были интересные пытливые огоньки, обрамленные густыми, но не очень темными ресницами. Если другие девочки незаметно подкрашивались, то Настя – никогда не использовала косметику.
Когда я что-то рассказывала, Настя внимательно слушала, ее глаза сияли, и в них светился врожденный ум.
Родители Насти – обыкновенные работяги: мама – посудомойка в ресторане, папа строитель. У девочки была еще меньшая сестренка Катя, которая училась в девятом классе, и брат Сергей – ученик 8 класса. Я преподавала во всех этих классах, поэтому присмотрелась к детям и определила, что все трое очень сообразительные личности. И еще я заметила, что у детей слишком много синяков на теле. Если Настя мастерски гримировала синяки, то меньшие не особенно – то и старались что-либо делать. На мои вопросы: «Кто вас бил?», дети в один голос отвечали, что упали, ударились, бывает. И когда как-то после трех дней отсутствия Настя пришла в школу с синяком возле рта, я не удержалась и затеяла слишком откровенный разговор.
– Папа у нас, как выпьет, то бьется, – созналась девочка, пряча глаза.
– А что мама по этому поводу говорит? – я понимала, что мужчина так самоутверждается, но у детей еще была и мама. Она не могла не видеть, что происходит. – Она обращалась в милицию?
– Нет, вы что, она нам сурово запрещает кому-нибудь и говорить об этом. Отец рассердится.
– Он и мать бьет? Чего ж она терпит? – мне, выросшей в семье, где отец с мамой носился, как с королевой и пылинки с нее сдувал, было невдомек, как можно так жить.
– Мама зарабатывает мало. А отец почти вдвое больше. Она боится, что нам не на что жить будет, если он бросит нас. Он когда не пьяный, то хороший. Проспится и просит прощения. Подарки покупает.
– Хороший подарок, – я нежно провела пальцами по желтовато – синему пятну возле рта девочки. – Нельзя молчать, Настя, даже если это твой отец. Сегодня синяк, а завтра и убить может. Я знаю, о чем говорю. Это насилие, девочка, домашнее насилие.
– Вас тоже били? – тихо, словно кто-то подслушивал, спросила Настя.
– Нет. Мои родители жили и живут по другим законам. Я жила в раю, как оказалось. Но вот одной моей однокласснице не так повезло, как мне. Ее отец в порыве гнева часто бил. Однажды не рассчитал силы своего удара и это был последний день в ее жизни. Вас больше, чем он один. И вы уже не сильно маленькие.
Я понимала, что необходимо что-то делать, но что? Не очень—то хотелось навредить семье, и в то же время понимала, что сами они никогда не разорвут этот узел. В таких ситуациях я всегда советовалась со своим отцом. Он, директор огромного завода, имел большой авторитет в нашем городке у людей, потому что умел найти подход к каждому. Иногда со стороны казалось, что он поступает плохо, но время показывало – это было единственно правильное решение.
На этот раз папа решительно предостерег меня от какого-либо вмешательства в чужую семейную жизнь. Это жесткое заявление стало предметом не одного нашего с ним спора. Его аргументы были твердыми, поскольку он боялся, что во всей этой ситуации именно я пострадаю больше всего.
– Соня, ты решила стать учителем или адвокатом? – серьезный папин голос в телефонной трубке и радовал, и настораживал.
– Учителем не получится быть с позицией «моя хата с краю», пап, – напомнила я ему его же постулат.
– Проверяй тетради, проводи родительские собрания, подтирай сопли своим воспитанникам и не лезь туда, куда не стоит, – напомнил свою позицию отец.
– Какие сопли, па? У меня класс пятнадцатилетних подростков. Это 10 класс. Взрослые люди, которые фальши не примут, – напомнила.
– Сонь, напиши заявление в социальную службу, и пусть этой семьей занимаются они.
Несмотря на совет отца и молчание сестры и брата Насти, я твердо решила поговорить с Берецким Антоном Петровичем, отцом Насти. Под поводом вопросов относительно обучения Насти, я вызвала Антона Петровича в школу. Это был приятный внешне седоватый полный мужчина. За полчаса разговора с ним я не выявила никакого подозрительного негатива. И когда я рассказала, что вызвала его, потому как волнуюсь о Насте, поскольку она прекрасная ученица, но в последнее время очень замкнута и все время в синяках, он не скрывал, что это его рук дело.
– Настя – девка уже взрослая. Парни звонят. А нам с женой только и не хватало, чтобы в подоле принесла. Своих три рта.
– Вы ее бьете потому, что она встречается с мальчиками? – удивилась я.
– Кто встречается? Пусть только попробует! Так, для профилактики.
– А меньших тоже для профилактики? – поинтересовалась я.
– А к чему тут меньшие? Вы же руководитель Насти? О ней и будем говорить. Я чего-то не понимаю, София…?
– Константиновна, – напомнила я.
– Так вот, София Константиновна, вы сами детей имеете?
– Нет. Пока.
– Вот как заведете, тогда сразу меня и поймете. Их лупить нужно, пока на шею не сели. Должны бояться. Боятся – значит уважают.
– Вы знаете, меня отец никогда не бил, но я его всегда уважала и буду уважать. Уже за то, что не бил. А вас родители тоже побивали для профилактики?
– А как же? И я рад, что выбили всю дурь вовремя. София Константиновна, до вас у Насти было пять руководителей, и ни один не совал своего носа в наши семейные дела. Как воспитывать своих детей, я буду решать сам, – вот и договорились, вот и увидела настоящее лицо этого ничтожества. Он хочет, чтобы его уважали.
– Антон Петрович, вы работаете строителем в фирме «Стройиндустрия», это так?
– Да. А что? На работу пойдете жаловаться?
– Ну что вы так сразу. Я верю, что наш разговор останется в стенах этого кабинета, и мы поймем друг друга. Вы свою работу делаете качественно? Ничего не заваливалось, на брак не жаловались?
– Я много получаю, поэтому за работу держусь. Семья большая, кормить нужно, стараюсь делать на совесть. Никто еще не жаловался, – не понял, куда я клоню.
– Я тоже хочу свою работу делать качественно, хоть и не могу сказать, что получаю много. В ваших руках кирпичи и стройматериал. А как вы думаете, в моих что?
– Тетради, указка, учебники, что ж еще? – опять не понял.
– Не-а. Души подростков. И если я им сейчас в эту душу плюну, как они на меня будут смотреть? Как на предательницу. Вы ведь хотите, чтобы вас уважали? И я вот хочу.
– Вы в каждой семье так копаетесь? – все равно свое гнет.
– Нет. В моей компетенции всего 22 семьи. Простите, но в обязанности учителя Министерство образования пока ввело такой пункт, как информирование родителей о правах и обязанностях детей и их родителей. Я, Антон Петрович, отвечаю за жизнь и здоровье вашей дочери, поэтому если еще раз увижу синяки или другие следы насилия на ваших детях, я вынуждена буду сообщить об этом факте в социальную службу. Я вас честно предупредила и надеюсь, что вы меня поняли.
– Понял, – сердито ответил папа Насти, злобн глянув мне прямо в глаза.
Больше я не замечала у Насти синяков, но она так и осталась тихой, неразговорчивой, мало улыбалась.
Глава 7 Загорская Наташа
Эта девочка не была похожа на десятиклассницу. Слишком маленькая, нежная, почти крошечная. Излишняя худоба добавляла ей детскости. Наташа несмело выходила к доске и всегда прятала руки: иногда за спину, иногда в пышные рюшики школьного фартучка. А когда я попросила ее написать на доске тему урока, то Наташа очень неаккуратно вывела мелком левой рукой «Образы романа Льва Толстого «Война и мир». А я, дура набитая, тогда (никогда себе не прощу!) спросила, не пробовала ли она писать правой рукой, возможно, лучше бы вышло? Левши оказываются и правшами тоже. Девочка покраснела, застеснялась и выбежала из класса.
– Ну вы Соня Константиновна и Клава, – крикнул Кондратюк Славик и помчался в коридор прямо за Наташей. Я стояла у доски, не понимая, что такого я ляпнула, как говорят дети « не в тему»?
– У нее нет пальцев на правой руке, – спустя некоторое время тишину прорезал голос Яковенко Маши. – Наташка плохо пишет, но она прекрасно рисует. Ее работы всегда на конкурсах районных побеждают.
– Я не знала, – с чувством полного кретинизма виновато процедила я и сразу же сделала очередной ляп. – Какая—то травма?
– Да, травма. Только не у Натки, а у ее маман. Пила, когда была беременной. Да и сейчас не лучше, – дальше объясняли мне одноклассники.
Я замечала, что Наташа не сильно спешит домой. Она посещала все возможные кружки, лишь бы дольше оставаться в школе. Я ругала себя последними словами за то, что раньше не заметила этого физического недостатка у девочки. Куда я смотрела? Просто не ожидала, что такое может быть. Физически полноценным людям сложно представить, как живут калеки.
Почему-то вспомнила, как помогала своей одногруппнице Ларисе в институте писать курсовую о сложности социализации инвалидов на колясках. Чтобы не оперировать пустыми фразами, списанными с чужих статей и книг, Лариса придумала эксперимент: раздобыла инвалидную коляску, вселась в нее и отправилась по городу колесить, как бы это делал рядовой инвалид, выбравшись из дому. Я выполняла роль поводыря, помощника. Сначала смеялись, затем ругались на службы ЖКХ и т д., а потом и до слез дошло. Не приспособлен город принять и социализировать инвалида. В лифт коляска не влезала, по ступеням скакать – тоже не выход, в переходах сложно, пандусов возле магазина «Хлеб. Молоко» нет, в аптеку хоть влетай. Добили подростки, которые мчались по тротуару на скейте, а коляска им мешала – тротуар оказался узким.
– И че этой инвалидне дома не сидится, – сплюнул в сторону (спасибо, что не в лицо) и зло зыркнул паренек лет десяти, не больше. Надо же, ему пришлось слезть со своего скейта и понести цацку в руках двести метров! Я «такое счастье» воспитывать как-то не решилась, а вот Лара подорвалась со своей коляски, разрушив миф беззащитного инвалида, и отвесила обидчику тумаков под зад. Убегал и матерился, чуть скейт не потерял.
Это, наверное, был первый случай, когда я серьезно задумалась о беззащитности и униженности физически ограниченных людей. Теперь я ближе столкнулась с данной проблемой.
Наташа как-то осторожно наблюдала за моими реформами в классе, а я не знала, как себя с ней вести, боясь ранить своими расспросами или повышенным вниманием к ее недостатку. Поэтому после моего извинения мы еще месяц смотрели из-под лба друг на дружку. Все изменил случай.
Я как-то засиделась вечерком, сочиняя сценарий к литературному мероприятию. Нужно было переделать несколько песен на современный лад и подобрать музыку к выступлениям девятиклассниц. Наташа словно ниоткуда появилась в дверях кабинета и тихо спросила:
– Вам ничего не нужно помочь, София Константиновна?
Бедный ребенок. Когда все кружки закончились и дети разошлись, в школе осталась лишь я со своим сценарием. И она из двух зол – дом и я – выбрала меня. В тот вечер мы весело смеялись и шутили, когда вместе составляли сценарий. При виде этой худенькой девчушки мне всегда хотелось ее накормить. Вот и тогда достала бутерброды, отлила чаю из термоса, угостила пряниками. Ребенок ел, а я радовалась. Вот и пришло время, когда я поняла свою бабушку, которая все время кормила и любила радоваться, когда дети кушают.
Так приятно мне никогда не было, как работать с этой девочкой. Наташа потихоньку рассказала, что пишет стихи и даже пообещала показать. Я еще раз извинилась за свою бестактность. Она понимающе закивала головой и поспешила домой. Я вызвалась ее провести, хоть и жила Наташа в соседнем со школой доме. На душе у меня просветлело, поскольку на одного обиженного на меня ребенка стало меньше. Это так приятно и очень успокаивает, никогда бы не подумала.
Прошло время, и Наташа сама показала мне спрятанную в рукаве правую кисть без пальчиков. Пальчики были, но недоразвитые, небольшие бугорки. И мне почему-то стало так больно, словно этот недостаток несправедливо достался этой девочке.
– Очень мешает? – спросила я.
– Нет, что вы. Люди вон без рук и ног живут. А я так, немножко. Просто не повезло, – а в глазках собрались слезы.
Наташа в классе была самой незащищенной (маленькая, да еще и калека), поэтому ее все старательно охраняли. И если, бывало, что кто-то из меньших дразнился, непременно получал подзатыльник от мальчишек – одноклассников Наташи. Я даже заметила, что Славик Кондратюк волновался за спокойствие Наташи больше всех. Нет, парень не афишировал какого-то особенного внимания, но зоркий глаз и женская интуиция симпатию сразу распознает.
Постепенно я узнала, что Наташа живет с отцом и матерью. У последней патологическая тяга к спиртному. Отец постоянно борется с зависимостью жены, в результате чего в доме постоянная ругань и напряженная атмосфера. Наташа – единственный ребенок. Сплетни даже донесли, что маме Наташи перевязали трубы, чтобы она больше не могла родить, боясь больших патологий у детей.
О матери Наташа говорила с теплом и любовью, показывала мне ее портреты (сама нарисовала), но встретиться с этой женщиной мне не пришлось. Дежурный визит к Загорским (для заполнения социального паспорта) я нанесла в ноябре. Меня встретил приятный симпатичный мужчина, угостил чаем с плюшками, которые сам испек, и разговор наш вращался вокруг успеваемости Наташи.
– Она всегда была такой худенькой? – поинтересовалась я. Леонид Матвеевич понял меня правильно, улыбнулся:
– Она хорошо ест, голодной не держим. Просто, как птичка. Мало. Девочки меньше едят. Мы проверяли, у нее с желудком все нормально и гемоглобин в норме. Особенности организма.
– Простите, что вмешиваюсь, но вы не думали об операции?
– Думали. И не один раз. Вы, вероятно, слышали, у нас мама требует много финансов. Вот сейчас в санаторий отправили, – оправдывался отец.
– Понятно. Хочу обрадовать вас, Наташины рисунки, участвовавшие в конкурсе « Мое будущее», победили в районе, пойдут на город. Она очень талантливая девочка, – перевела я тему. Папа просиял, куда-то убежал, а потом вернулся. В руках он держал большой портрет. Мой.
– Только не говорите, что я вам его показывал. Она людей не рисует. Обычно, кошек, собак, зверюшек разных. Из людей только меня, маму и бабушку, два года назад похоронили. И вот вас. Стихи ее читали? Она говорила, что собирается показать вам. С 8 лет пишет. Как взрослый человек. Я сначала нашел, думал чьи-то. Оказалось, ее.
Стихи Наташа доверила мне в начале декабря. Протянула так нерешительно общую тетрадочку и виноватым голосом сказала:
– Если что непонятно, почерк плохой, я потом скажу.
Мне было все понятно. А где неразборчивые буквы не давали прочесть правильно слово, интуиция и рифма подсказывали. Это были не стихи, это был комок чувств, по которому можно было понять, как этот человек воспринимает мир. Я не верила, что эти строки писала 15-летняя девушка.
