Кто-нибудь видел Сару?

– Наверное, это прозвучит очень странно. В смысле, мы ведь практически не знакомы. Типа, кто-то больше, кто-то меньше. Но мне почему-то кажется, что из нас может выйти неплохая тусовка. Дело даже не в том, что мы разговариваем на одном языке или будем учиться на одном курсе. Ну, разве что совсем чуть-чуть. И я это говорю уж точно не потому, что мне позарез друзья нужны, а вы моя последняя надежда.

Ребята засмеялись.

– Не знаю, просто у меня такое чувство, что мы смотримся как-то… правильно, что ли. – Я почему-то представил себе старую пленочную фотографию. – Да вы сами посмотрите. Есть в нас что-то такое, да? Только вот я не могу понять, что именно.

– Все очевидно. – Сара напряженно смотрела вдаль. – Нас всех связывают нерушимые узы.

– Какие? – Я нахмурил брови.

– Молодость, Дем. И мы не позволим ей незаметно ускользнуть сквозь пальцы.

В следующее мгновение меня вновь прожигали глаза-сапфиры, а краешки ее губ, у одного из которых болталась незажженная сигарета, тянулись к небу. Я достал зажигалку и дал Саре прикурить.

– Аминь, чуваки. – Эдо отхлебнул пивка и откусил половину сэндвича. – Кейти, твои бутеры – сплошной кайф.

– Это всего лишь кусок ветчины между двух тостов. Так даже ты сможешь, – заскромничала блондинка.

Наполняя желудки законсервированными дарами яблонь, мы нашли друг друга в социальных сетях и обменялись впечатлениями о прошедших днях – а еще о целой жизни до. Девушки тоже учили чешский в Праге. Но в отличие от меня, Сара с Кейти поступали в Градец намеренно, поэтому не разделяли моей тайной тоски по средневековым площадям, красным крышам и промозглым набережным.

Растянувшись во весь рост и плотно прижавшись друг к другу, мы уместились на островке из полиэстера посреди еще зеленого, почти бескрайнего моря, и болтали обо всем и ни о чем. Ладонь Сары рисовала причудливые узоры в непростительной близости к моей; клянусь, наши атомы уже взаимодействовали. По другую сторону мира не спеша проплывали кудрявые белоснежные гиганты, временами воруя солнечный свет. Я завидовал их свободе, но и они наверняка завидовали нам. Как-то все подозрительно легко. Я реально валяюсь на травке в окружении практически незнакомых людей, пока мы гадаем, на кого из нас смахивают эти чудные облака? Я оглядывал ребят и вслушивался в их голоса, которые казались совершенно реальными. Именно этого мне и хотелось, когда я недавно прощался с Прагой. Чтобы классные люди нашли меня и сделали своим другом: потому что увидели во мне себе подобного, – и тогда пережить лучшие годы в захолустье стало бы чуточку проще. «Буду почаще мечтать», – пообещал я себе, словно и без того не пытался улизнуть в мир фантазий при любой возможности.

Неугомонная Кейти захотела проверить, что скрывает линия горизонта, а оживший Эдо решил к ней присоединиться, покончив с остатками хмеля. Вечерний сумрак медленно размывал их бегущие силуэты на фоне фиолетового солнца. Оставшись наедине с Сарой, я постарался не позволить тишине стать неловкой. Неловкого меня ей вполне хватало. Мы касались друг друга плечами и щурились от закатных лучей.

– Почему ты нас позвала? То есть, спасибо, конечно, что вытащила из дома. Здесь очень красиво. Но все же. Не думаю, что мы с Эдо единственные, с кем ты успела познакомиться.

Я припомнил парня, налетевшего на меня в дверях «Парадайза».

– Не единственные. – Ее дыхание долетало до моего лица. – Просто из всей местной толпы вы двое кажетесь мне наименее посредственными. А разве не это самое главное в людях?

– Эм, да, вполне может быть.

Я неуверенно кивнул; ее пухлые губы то и дело отвлекали меня от ее слов.

– Кейти вы, кстати, тоже понравились. А еще, как ты и сам заметил, мы можем неплохо спеться. Конечно, если никто ни в кого влюбиться не вздумает.

Не знаю, передавало ли мое выражение лица мысли, но я был уверен: Сара говорила вовсе не об Эдо или Кейти.

– Да, это было бы крайне отстойно. – Я старался звучать убедительно под её оценивающим мою правдивость взглядом.

Во мне словно проделали здоровенную дыру. А на что ты вообще рассчитывал, придурок? Похоже, придется смириться, что Сара останется мечтой, а я – мечтателем. Мы лежали на спинах, укрывшись темно-красным небом, курили желтый «Кэмел» и обсуждали любимые книги.

– Грязно, низменно, бессвязно, пошло. – Сара выдула струю густого дыма. – Буковски раньше всех остальных понял, какая жизнь на самом деле.

Мне безумно захотелось пообещать, что если я когда-нибудь напишу книгу, то обязательно посвящу ее ей.

Глава 4

После первой учебной недели умереть мне хотелось меньше, чем после второй. Тяжелее всего было даже не запомнить разделение экономических теорий, виды маркетинговой коммуникации или фундаментальные концепты античной философии. Самым сложным было понимать академический чешский преподов на бесконечных лекциях и семинарах. Моего владения языком явно оказалось недостаточно для дискуссий об одностороннем восприятии мира Сократом. С той же проблемой столкнулись и ребята, с которыми мы проводили большую часть свободного времени, вместе засыпая над скучными презентациями, и на всякий случай вполне серьезно убеждая друг друга, что работа уборщика не такая уж и плохая. До меня окончательно дошло, что бесчисленные поп-панк комедии об отвязной студенческой молодости, из-за которых я оказался на выбранном пути, на самом деле не были достоверным источником информации. В «Голой миле», например, книги вообще не открывались – только пиво и лифчики.

Было довольно трудно время от времени не полоскать куски замороженной пиццы и куриные наггетсы, составлявшие значительную часть моего рациона, в дешевом, но весьма достойном вине. Для меня оно делилось на вкусное и невкусное, а вот Сара в нем на редкость отлично разбиралась. Судя по ее рассказам, выбирать правильные сорта ее научила мама: прямо перед тем, как бросить их с отцом несколько лет назад. Подробностями Сара делиться не желала, а мы не настаивали.

Главная прелесть и величайший ужас жизни в общаге заключались в том, что за всю ее многолетнюю и насыщенную историю она не могла похвастаться ни одним трезвым днем. Я был уверен, что в любой момент находилась хоть одна комната, обитатели которой отыскали повод промочить горло. Вот и мы старались не нарушать вековые традиции, награждая себя за упорную зубрежку бокалом или двумя. Но когда Кейти выгоняла нас с Эдо из их комнаты и ложилась спать, Сара захватывала бутылку и в одиночку исчезала в неизвестном направлении. Несколько раз я просыпался от ее сбивчивых шагов по нашему потолку под утро. Меня это настораживало, но обсуждать это с ней я не собирался: не хотелось портить еще не окрепшую дружбу отравляющим занудством. Все это время я изо всех сил пытался усыпить жжение в груди, не стихающее с первого дня. В мыслях отчетливо звучали ее слова о нежелательных влюбленностях. Тем не менее, каждый раз, когда я натыкался на Сару в универе, общаге, супермаркете, библиотеке или своей голове, все становилось только хуже.

По средам в моем распоряжении было полчаса между экономикой и менеджментом. Я коротал их в университетской столовке, заедая панини автоматный мокачино.

– Здорóво, Демиан. – Крепкая рука похлопала меня по плечу.

Прожевав тягучий сыр, я обернулся и увидел, что рука принадлежала Тиму. Мы с ним иногда пересекались, но толком не общались.

– Ну че, как учеба, Дем?

– Сложнее, чем я думал. А ты как справляешься?

– Хреново. – Он расхохотался. – Ну хоть ты мне скажи, нафига нам вообще эта философия? Мы сюда бизнесу пришли учиться, разве не так? Бабки делать, блин. – Тим потер пальцами так, будто в них была пачка денег. – Ты Хейду вообще видел? Он же чертов псих!

Ян Хейда обучал философии и действительно отличался от остальных преподов – а в хорошую или в плохую сторону, я пока не решил. Его присутствие в профессорском составе меня крайне удивляло: почти не уловимый за древесным парфюмом перегар деликатно сигнализировал о его любви к выпивке, а пиджак с потертыми налокотниками, вечно взъерошенные седеющие волосы и сигарилла за ухом делали его похожим на несостоявшегося романиста. Впрочем, как и манера выбирать самые мудреные и сложные для понимания слова. Но даже при этом лекции Хейды мне нравились. На прошлой неделе он назвал немецкого философа Лейбница «волосатым пидором» и предложил нам оспорить его мнение. Так он поведал о взгляде на феномен заблуждения самого Лейбница, который бы, несомненно, оценил его незаурядный подход.

– Ну, он специфический мужик, но у него на парах хотя бы спать не хочется, – встал я на защиту Хейды.

– Обосраться от страха хочется, когда он ни с того ни с сего орать начинает, – подметил здоровяк. – Слушай, мы с Эдо договорились после пар выпить пивка, ты с нами?

– Заманчиво, но мне заниматься нужно. – Это была чистая правда; и хоть учиться я в тот день не собирался, мне просто хотелось побыть одному. – Давайте в другой раз.

– Ну, сам смотри. Если что, мы будем в «Гусе».

Я уже заглядывал туда с Эдо – и если бы хотел выразиться деликатно, то назвал бы «Гуся» барахольным пивным заведением с закосом под ретро.

– Клево, если вдруг что, я подтянусь к вам.

…Добравшись до конца дня посреди третьей недели учебы, я захотел позвонить родителям – и в процессе пройтись до лужайки, которую Эдо показал мне еще в день знакомства и на которой мы с тех пор были всего пару раз.

– Ну че, нашел девчонку? – Трубку маминого телефона поднял мой младший брат.

– Да. Целых три.

– Че, реально?!

– Да нет, конечно, Дилан, – тут же разочаровал я братишку.

– Так я и думал. Но мало ли, ты же теперь мега-крутой студент. Как, кстати, универ? Тусуешься?

– Все отлично, брат.

Вряд ли ему раньше времени стоило знать, что фильм «Король вечеринок» – далеко не правдивое изображение студенчества. Достоверна только та его часть, которую Райан Рейнольдс провел за учебниками.

– Ну круто. А когда ты приедешь?

– Скоро. – Я понятия не имел, что ответить. – Как в школе дела?

Слушая брата вполуха, я невольно вспоминал, какого мне самому было в шестнадцать. Дилан рассказывал о контрольных по математике и о том, как тащится по какой-то Лиз из параллельного класса. Я не стал говорить ему, что его ждут проблемы посерьезнее. И мне в его возрасте двойка по матеше и безразличие этих самых «Лиз» казались концом света.

– Все будет клево, Дил, не парься из-за этого, ладно? А мама с папой рядом?

– Сейчас передам им трубку. Пока, Дем. Я скучаю по тебе, чувак.

Дилана мне не хватало даже больше, чем родителей.

– И я скучаю, братишка. Скоро увидимся, добро?

– Привет, сынок! Ну как ты там? Что нового? Как учеба? Ты хорошо кушаешь?

С последнего разговора с предками прошло чуть больше недели.

– Привет, мам, не переживай, у меня все отлично. А как у вас дела?

Мама с энтузиазмом делилась последними новостями, время от времени удостоверяясь, что я посещал все занятия и ел достаточно овощей; а папа на фоне вставлял шуточные комментарии. Я почти видел, как они по ту сторону трубки сидят в нашей гостиной: папа читает какую-нибудь книгу, а мама с Диланом спорят о том, что будут смотреть по телику. На мгновение внутри стало пусто. Мне жутко захотелось оказаться рядом с ними; заказать нашу с Диланом любимую пиццу с пепперони и послушать рассказы родителей об их молодости, которые я давно знал наизусть.

– Ладно, мам, пап, мне нужно учиться. – Я уже подбирался к месту назначения. – Я позвоню вам на днях, хорошо?

– Хорошо, сынок, будем ждать! Пиши нам почаще! И присылай фотографии!

Градец утонул в розовых сумерках. Я перемахнул через забор и проскользнул между слегка поредевшими, но все же еще густыми деревьями. На скамейке показались знакомые очертания, и мое сердце забилось быстрее. Под кедами хрустнула сухая ветка, выдав Саре мое присутствие.

– Привет, я не помешал? – Я присел рядом и накинул капюшон.

– Ты как раз вовремя. – Она передала мне полупустую бутылку вина.

Я сделал глоток, хотя не очень хотел, и осторожно спросил:

– Все хорошо?

Кончик ее носа порозовел, а щеки зарумянились. На ней была тоненькая косуха, совершенно не соответствующая погоде. Я накинул на нее свою куртку, поджег во рту две сигареты и дал одну ей. Сара уставилась на водную гладь, приютившую последние солнечные лучи.

– А что такое «хорошо», Дем? – тихо спросила она. – Если это значит, что я все еще жива и у меня осталось немного вина, то тогда все, блин, просто зашибись. Или это значит, что меня не терзают мысли о том, какого хрена я делаю в этом захолустье и как глубоко закапываю свои мечты каждый чертов день? В таком случае, нет, Демиан, ничего у меня не «хорошо». – Ее глаза сверкнули.

Такой я видел ее впервые – и отчаянно пытался выбирать слова, которые пусть и не улучшат ее состояние, но хотя бы не навредят.

– Сара… Что-то случилось?

– Жизнь случилась. И она та еще стерва.

Ее ответ застал меня врасплох.

– А о чем таком ты мечтаешь? В смысле, почему тебе кажется, что здесь твоим мечтам не сбыться? – Отпив еще немного, я вернул ей бутылку.

– Чувак, а какая тебе разница? – Повернувшись ко мне, она нахмурилась со смесью усталости и вызова.

– Я не хочу, чтобы ты плакала, – только и сказал я. – Мне не по себе, когда друзьям плохо.

– Как скажешь, – ухмыльнулась она. – Ты когда-нибудь думал, что будет, когда мы выпустимся?

– Да, бывало. К чему ты это?

– К тому, что как бы всем ни хотелось этого избежать, мы разбредемся по долбаным офисам, и останется только вспоминать, как клево нам когда-то было. Какими клевыми мы когда-то были. А я не хочу вспоминать, понимаешь? Я хочу, чтобы клево было всегда. Разве тебе не хочется, чтобы жизнь всегда оставалась такой, какой она на самом деле должна быть?

– А какой она должна быть?

– Полной приключений, бессонных ночей и безумной любви. – Сара вдруг положила ладонь мне на бедро, лишив меня возможности двигаться. – Пока мы молоды, у нас это само собой получается. Нам даже стараться не надо. Но что будет, когда мы закончим универ, найдем работу, детей заведем? А я знаю, что будет. Мы станем такими же, как все. Такими же, как наши предки. Обыкновенными взрослыми. Об этом ты когда-нибудь задумывался?

Задумывался. Я понимал Сару куда лучше, чем ей могло показаться. Я тысячу раз приходил к мысли, что у большинства людей все так и случается: в молодости они вкушают прелести жизни и создают воспоминания, которыми обречены греться до самой смерти. Иногда мне тоже было страшно, что лучшие годы когда-нибудь закончатся, но я старался думать об этом как можно реже.

– Но ведь все зависит от нас, – сказал я то, во что мне хотелось верить. – В смысле, мы ведь можем просто продолжать жить так, как сейчас.

– В этом и проблема, Дем. Все так думают. Каждый считает, что вот так, – раскинула она руки, – будет всегда. Нужно всего лишь просыпаться по утрам с верой, что все обойдется. Но неизбежно наступит день, когда ты откроешь глаза и поймешь, что все кончено. И ничего. Не. Вернуть. И знаешь, лучше уж вообще не просыпаться.

От ее слов мои волосы едва не встали дыбом. Но я был уверен, что Сары ничего из этого не коснется. Она казалась слишком любопытной, слишком красивой, слишком живой, чтобы стать жертвой всеобщей участи. Я хотел объяснить, что ей не о чем переживать, но счел это неуместным, снова взял у нее из рук вино и перевел тему:

– А если говорить о мечтах… то что в твоем списке главное?

– Дурацкий вопрос. – Она вернула себе бутылку вина и допила остаток. – Нельзя брать одну мечту и говорить, что она важнее другой. Они все одинаково важны.

– Ну ладно. Тогда с чего бы ты начала? – Я улыбнулся, но не получил улыбки в ответ.

– Хм… Плевать, будь по-твоему. – Она задумчиво прикусила губу и чуть погодя выдала: – С океана. Я никогда его не видела, но очень хочу.

– С океана?

– Да, океана, – подтвердила Сара. – Он такой огромный, такой непредсказуемый. Такой свободный. Делает все, что захочет, и когда захочет. Счастливчик.

– Тот еще, – негромко согласился я.

– Я хочу увидеть эту свободу, хочу почувствовать ее хоть раз в жизни, понимаешь? Оказаться где-нибудь на краю света, где заканчивается земля и прочие границы, и просто наблюдать за волнами целый день напролет. Зарыть ноги в песок, а ветер пусть играет с волосами. – Она игриво подкинула свои светло-каштановые пряди. – В общем, если задуматься, то это в самом верху моего списка. А дальше будет ясно.

Я закивал, удовлетворенный масштабом ее желаний.

– Ну а ты? Чего ты хочешь больше всего на свете? – Сара внезапно прижалась ко мне и спрятала ладони в моих: так, будто замерзла.

Чего я хочу больше всего на свете? И дураку понятно, что больше всего я хотел ее. Но не в плотском смысле. Вернее, далеко не только в нем. Голова Сары приземлилась на мое плечо, и воздух заполнил аромат миндального шампуня и табака; ее нежные волосы защекотали мою шею. Теперь я больше всего на свете хотел остаться в этом моменте навсегда. А сразу после этого пожелал, чтобы так выглядел каждый мой день.

Вдруг перед нами расстелилось белое полотно, а за спиной зашумел проектор; кто-то «показывал» мне, как все могло бы сложиться. Вот мы с Сарой дурачимся на берегу ее заветного океана, играя в прятки между пальмами. Прогуливаемся по безлюдной набережной, а звезды прокладывают нам дорогу. Ужинаем в придорожной забегаловке, рассекая по миру на старой тачке. А потом я целую ее у камина в нашем уютном домике. В мыслях кадр за кадром проносилась жизнь, о которой только что говорила Сара: полная приключений и любви. Я был на волоске от того, чтобы словами показать ей это кино.

– Больше всего на свете? – с трудом выдавил я. – Тут и думать не надо. Хочу пожизненный запас кебабов с сыром!

– Ну ты и придурок.

Сара рассмеялась, крепко сжала мою руку и устремила ко мне блестящие глаза. И тут – в самый неподходящий момент – в ее кармане задрожал айфон: звонила Кейти. Отодвинувшись от меня, она подняла трубку.

– Привет. Нет, мы тут с Демианом. Не знаю, а что? Ты серьезно? Еще бы, такое нельзя пропустить!

Она спрятала телефон и протяжно выдохнула. Кейти ждала нас в «Гусе»: Эдо с Тимом собрались раз и навсегда выяснить, кто быстрее выпивает литр пива.

– Ну, раз уж через пару лет у нас не останется ничего, кроме воспоминаний, то мы просто обязаны оставить будущим себе как можно больше поводов считать свои жизни отстойными.

– В точку, Дем.

Вскочив, она схватила меня за руку, и мы пустились прочь от дурных мыслей, рассекая мрак.

Глава 5

– Я бы натянул лицо ему на жопу, – проиллюстрировал Эдо свои намерения.

– Как-то слишком просто, чувак. Лучше бросить его в какую-нибудь глубокую яму, доверху набитую свиными какашками. – Тим комично вытаращил глаза.

– Или привязать его к дивану перед теликом и заставить смотреть «Дневник памяти» до тех пор, пока кровь из глаз не польется, – предложил я, не зная фильма нелепее.

Мы придумывали самый изощренный вариант расправы с тем, кому пришло в голову запихнуть в учебный план курсовую работу по философии: вместо того, чтобы эту курсовую писать.

– О «Дневнике памяти» больше ни слова! – заявила Сара.

Ей этот фильм почему-то нравился. Пожалуй, это было единственным ее сходством с остальными девушками.

– Но вы однозначно слишком великодушны к этому засранцу, – кровожадно добавила она. – Все просто: нужно приготовить эликсир бессмертия и напоить его вместе с его женой, а потом заживо закопать обоих. Пусть целую вечность выслушивает, как та отдала ему свои лучшие годы, хотя «мама ее предупреждала» и все такое. Он сам себе лицо на жопу натянет.

Меня одновременно восхитила и ужаснула извращенность ее идеи.

– А как насчет поменьше болтать, открыть наконец учебники и закончить курсовую? А потом засунуть ему ее поглубже в задницу. – Катерина не отставала. – Ну, перед тем, как закапывать.

– Можно потише, пожалуйста? – в который раз безуспешно попытался нас заткнуть студент за соседним столом библиотеки.

Когда Хейда позволил нам самим разделиться на пары и ответить на любой из вечных вопросов, издавна терзающих человечество, я был уверен, что мы с Эдо справимся на раз-два. Мы решили выбрать самый банальный из всех: «В чем смысл жизни?». Но как оказалось, ни я, ни мой сосед даже близко не понимали, зачем люди уже сотни тысяч лет рождаются и умирают. Сара с Кейти захотели разобраться, «что есть хорошо, а что есть плохо», а Тим с какой-то чешкой, которую тоже никто не захотел брать себе в напарники, собирались выяснить, «существует ли Бог». Но она не пришла, а здоровяк в Бога не верил, так что за целый день написал только «не, нифига».

К вечеру нам все-таки удалось взять себя в руки и набросать пару страниц, основанных сугубо на рассуждениях старой и новой школ философии. Полумесяц за окном ясно намекал, что наступило время закругляться.

– Знаете, в чем смысл жизни? В том, чтобы ее жить, а не разлагаться в библиотеке, когда в «Парадайзе» вот-вот тусовка начнется, – озарило Эдо.

– Он прав. – Я захлопнул ноутбук. – Еще немного, и мне будет плевать, в чем там ее смысл, потому что я прямо сейчас умру от скуки.

– Я откинусь вместе с тобой, старик, – пробубнил Тим, уткнувшись головой в тетрадь.

– «Парадайз»? – взмолилась Кейти.

Мы переглянулись.

– «Парадайз»! – заключила Сара.

Добравшись до кампуса и разойдясь по комнатам, мы условились, что встретимся у бара. Скинув учебные принадлежности, мы шустро преобразились для выхода. Эдо нацепил свои самые узкие штаны, в которых смотрелся как рок-звезда на пенсии; я практически отучил его от треников. Он швырнул мне банку пива, предварительно отхлебнув добрую половину, взял гитару и пустился импровизировать.

– Сегодня я сниму девчонку, ууу, – выл он и визжала бронза под натиском медиатора. – Закружу малышку в танце, еее.

Я завязал шнурки на поношенных вансах и присоединился к выступлению, перекинув ремень своей электроакустики через плечо.

– Только не в этииих джинсах, еее, будешь обречен один напиться, ааа, – накладывал я слова на аккорды.

Мы неплохо сыгрались за время совместного проживания. И чем хреновее у нас выходило играть и петь, тем более успешной считалась джем-сессия. Как правило, эти джемы начинались, когда от учебы закипали мозги, и заканчивались, когда по нашей стене стучали с обратной стороны.

По пути мы выкурили по сигарете и допили оставшееся пиво, негодуя по поводу лекции по экономике завтра в 7:30. У входа в «Парадайз» оживленно слонялись студенты; некоторых из них я теперь знал из-за общих предметов. Мы с Эдо перекидывались с ними приветствиями, проходя мимо, пока не очутились у бара. Разжившись ромом с колой, мы стали выискивать в густой толпе девчонок и Тима.

– Наверное, не пришли еще. – Эдо огляделся и сделал продолжительный глоток. – Как там с Сарой дела?

– Ты о чем?

Он ответил мне взглядом в стиле «Ты это серьезно, а? Даже в Новой Гвинее уже знают, что ты по ней сохнешь».

Мне не хотелось думать, что все было настолько очевидно. Ведь если в этом не сомневался даже Эдо, то и Сара наверняка догадывалась – пусть я и старался не подавать виду. К тому моменту я напрочь перестал ее понимать. Она могла невзначай взять меня под руку, пока мы между парами прогуливались по парку и обсуждали всякую учебную фигню. Или развалиться у меня на плече во время какой-нибудь сопливой романтической комедии. И в то же время как ни в чем не бывало трепала мне в уши, как гуляла со всякими придурками со старших курсов. Но каждый раз, когда Сара давала мне сомнительную тень надежды, я легко ставил себя на место простым осознанием: она была слишком хороша для меня – и, безусловно, отлично это знала. Меня не раз посещала мысль, что появись в Градце какой-нибудь голливудский продюсер, он бы не раздумывая увез ее с собой и выпускал бы фильм за фильмом с ней в роли главной красотки. К ней в очередь бы выстраивались сердцееды типа Тимоти Шаламе или Дилана О'Брайена. Наверное, это она тоже знала.

– Да никак, чувак. – Я опустил глаза. – Мы просто друзья, ты же знаешь. И меня это вполне устраивает.

Лучше быть ей просто другом, чем вообще никем.

– Ага, я тааак тебе верю. Я просто хотел узнать, почему под тобой лужа слюней каждый раз, когда она рядом, а ты нихрена не делаешь.

– А что я могу сделать? – Я искренне не понимал, какой подвиг должен был совершить.

– Ну, начал бы, например… – Эдо осмотрелся. – С танца. – Он кивнул в сторону танцевального подвала «Парадайза». – Все девчонки обожают танцевать.

– Зато я не обожаю. – Мое сердце ушло в пятки от одной этой мысли. – Не люблю я это, да и не умею. В последний раз танцевал классе в четвертом. Отдавил бедной Айле из параллельного класса все ноги. Так что повторять это унижение в ближайшем будущем я не особо планирую.