Ты сможешь

Но Велс просто встал, снова взял меня за руку и повел к ажурной кованой калитке в заборе. Сердце заколотилось где-то в горле. Магри следовала за нами, не проявляя ни малейших признаков тревоги. «Предательница полнейшая», – подумала я беззлобно.

Калитка открылась, и нас окутал настоящий шквал ароматов. Воздух в саду был плотным, как сироп, и пьянящим. Он пах терпкой полынью, нежным жасмином, чем-то цитрусовым и еще десятком незнакомых нот. Под ногами хрустела дорожка из темно-оранжевого щебня, а по бокам цвела и благоухала буйная, невиданная флора. Я, никогда не выезжавшая дальше Краснодарского края, чувствовала себя попавшей в оранжерею другого мира.

Велс вел меня по извилистой тропинке, его пальцы были удивительно нежные, но не выпускали мою руку. Дом приближался – большой, светлый, с огромными окнами. Дверь отворилась сама собой, едва мы подошли. Снаружи было жарко и солнечно, а внутри царила приятная, бархатная прохлада, пахнущая древесиной, воском и все теми же полевыми травами.

Прихожая была огромной и светлой. В ней свободно помещались низкий диван, массивный резной комод и огромное зеркало в деревянной раме, в котором я увидела свое испуганное, запыленное отражение. Легкие шелковые шторы колыхались от сквозняка.

Пока его спутники растворялись в глубине дома, Велс, не отпуская моей руки, повел меня по винтовой лестнице на второй этаж. Сердце бешено колотилось, подгоняемое страхом и странным, щемящим предвкушением. Его пальцы сжали мою ладонь чуть крепче, и это сжатие отозвалось где-то глубоко внизу живота тревожной и сладкой судорогой.

Наверху был длинный коридор с несколькими дверями. Он повел меня налево, остановился у одной из них, достал ключ и вставил его в замочную скважину. Скрип поворачивающегося механизма прозвучал как приговор.

Дверь открылась, впуская нас в комнату. Она была просторной, но аскетичной: кровать, тумбочка, пара стульев, ковер на полу. Ничего лишнего. Магри тут же устроилась на ковере и устроилась калачиком. Велс наконец-то отпустил мою руку, и я почувствовала, как по коже, где еще секунду назад были его пальцы, разливается странное, теплое онемение.

Он прошелся по комнате, одним движением задернул тяжелые шторы, погрузив помещение в мягкий, интимный полумрак. А затем… расправил покрывало на кровати. В моей голове взорвалась паника. «Вот оно. Начинается. Сейчас он потребует…»

Я рванулась к двери, но он оказался проворнее. Легкое движение – и я оказалась на мягком, утопающем матрасе. Я зажмурилась, готовясь к худшему, затаив дыхание. Но вместо его веса на мне лишь громко хлопнула дверь, и в замке щелкнул ключ.

Я лежала одна в центре огромной кровати, утопая в перинах, как та самая принцесса на горошине. Тишина оглушала. Никакого насилия. Никаких пьяных приятелей. Только пьянящий аромат сада, пробивавшийся сквозь щели в окне, и бешеный стук собственного сердца.

Я осторожно поднялась, осмотрела комнату в поисках оружия или хоть какого-то способа защититься. Потом подошла к окну и отодвинула тяжелую портьеру. За стеклом простирался тот же бесконечный, цветущий сад. Побег казался невозможным.

Усталость, наконец, сломила меня. Скинув грязные кроссовки, я повалилась на кровать, не раздеваясь, и натянула на себя прохладное шелковое одеяло. Сознание уплыло почти мгновенно, убаюканное непривычной тишиной и мягкостью постели.

Я проснулась от того, что в комнате горел мягкий свет ночника, а на тумбочке стоял поднос с едой. От него вкусно пахло чем-то тушеным и свежим хлебом. Магри исчезла. Еда выглядела простой, но аппетитной, в глиняной посуде, без изысков. «Не аристократ, – мелькнула мысль. – Или просто не хочет меня баловать?»

Я ела медленно, прислушиваясь к звукам дома. За стенами царила тишина. Допивая последний глоток прохладного фруктового чая, я услышала четкие, уверенные шаги в коридоре. Они приближались к моей двери.

Сердце снова застучало. Я схватила вилку – жалкое, но единственное оружие – и юркнула за складки тяжелой шторы. Дверь открылась. Послышался тихий свист, и через мгновение мою ногу обтер теплый мокрый нос – Магри с радостным поскуливанием обнаружила мое укрытие.

Я вышла из-за шторы, сжимая в потной ладони вилку. Велс сидел на стуле и смотрел на меня. На его лице читалась усталость, но в фиолетовых глазах теплилась все та же успокаивающая усмешка. Он не делал резких движений, просто ждал.

Я медленно подошла и опустила вилку на поднос. Какое глупое, бесполезное оружие. Потом села на край кровати, сжимая руки на коленях. Он смотрел на меня, а я на него. В полумраке комнаты его черты казались еще более резкими и в то же время уставшими. «Может, он и правда не знает, что со мной делать? – подумалось вдруг. – Зачем ему эти хлопоты?»

Магри устроилась у его ног, положив морду ему на ботинок. И в этот момент он показался мне не похитителем, а таким же заложником обстоятельств, как и я.

Я позволила себе рассмотреть его. Белые волосы, которые он в задумчивости откинул со лба. Глубоко посаженные глаза цвета спелой сливы, в которых читалась неведомая мне тоска. Синяя рубашка из грубой ткани, натянутая на мускулистую грудь. Казалось, еще одно усилие – и швы треснут, обнажив кожу, покрытую каплями пота. Он дышал ровно, но каждый его вдох был наполнен скрытой силой, которая одновременно пугала и притягивала.

А его взгляд… его взгляд скользнул по моей шее, остановился на вырезе футболки, на том месте, где ткань обтягивает грудь. Вспомнился выпускной, темно-вишневое платье с глубоким декольте и споры одноклассников о том, кому достанется эта «гордая вишня». Тогда никому. А сейчас… Сейчас на меня смотрел незнакомец из другого мира, и под его взглядом я чувствовала себя той самой девчонкой – одновременно испуганной и польщенной.

Мой взгляд, против воли, соскользнул ниже его лица, задержавшись на мощной шее, на расстегнутом вороте рубашки, обнажавшем ключицы, на контуре грудных мышц под грубой тканью. Я почувствовала, как по щекам разливается горячая волна стыда. Нет, я не была невинна – брак научил меня многому. Но это тело… это тело было другим. Чужим. И мои семнадцать лет, пульсирующие в крови, кричали о неправильности этого взгляда, о его запретности.

Велс заметил мое смущение. Он откинулся на спинку стула, и в уголках его губ заплясала едва уловимая усмешка – будто он читал мои мысли и наслаждался этой игрой. Уши мои пылали, как два раскаленных уголька. Я закрыла глаза ладонями, пытаясь спрятаться от его пронзительного фиолетового взгляда, и отвернулась.

В следующее мгновение я услышала его шаги. Два стремительных движения – и он уже был передо мной. Его пальцы мягко, но неумолимо легли на мои запястья, отводя руки от лица. Он приподнял мой подбородок, заставляя меня смотреть на него. В глазах его не было злобы или насмешки – лишь спокойное, всевидящее любопытство и та самая необъяснимая тяга, что вихрем проносилась между нами.

Я замерла, внутренне сжавшись в комок от страха и предвкушения. Что он задумал?

Он не спеша провел рукой по моим волосам, распущенным и спутанным после дня заточения. Его прикосновение было на удивление нежным, почти гипнотическим. Я смотрела на него, и в голове роились вопросы: «О чем он думает? Что я для него? Пленница? Диковинка? Или нечто большее?»

Велс взял мои руки в свои и поднял меня с кровати. И снова между нами пробежала та самая волна – слепая, всепоглощающая, сметающая страх и логику. Она исходила от него и накатывала на меня, заставляя сердце выпрыгивать из груди. В его расширенных зрачках я видела то же самое смятение, ту же жажду. Я чувствовала, как бьется его сердце – гулко, как барабан, в такт моему собственному.

Это длилось всего несколько секунд. Он сделал невероятное усилие над собой, отстранился, его грудь тяжело вздымалась. Взяв поднос с пустой посудой, он вышел, и снова щелкнул замок.

«Вот и вся страсть», – с горькой иронией подумала я, падая на подушки. Мои собственные эмоции метались между разочарованием и облегчением. «Реши сначала, чего ты хочешь, дура, а потом уже бросайся в омут с головой».

Я перебрала в голове десятки безумных планов побега, но все они разбивались о суровую реальность. И тогда меня осенила новая, еще более безумная мысль: «А что, если у них здесь вообще всё по-другому? Что, если близость – это просто обмен энергией? Или они размножаются почкованием? Или детей выращивают в пробирках?»

Эта фантастическая идея на какое-то время успокоила меня. Я почти убедила себя, что моя телесная неприкосновенность вне опасности.

Следующие три дня проходили в одном и том же ритме: он приносил еду, выгуливал Магри, мы обменивались долгими, многозначительными взглядами, и он снова запирал дверь. Я изнывала от скуки и собственного запаха. Наконец, на четвертый день что-то изменилось. Он открыл дверь и знаком пригласил следовать за ним вниз.

Мы вошли в просторную гостиную с высокими потолками. Воздух здесь пах старыми книгами, воском и сушеными травами. Вдоль стен стояли массивные книжные шкафы, на стенах висели портреты в золоченых рамах. Широкие окна от пола до потолка открывали вид на ухоженный сад. Я увидела изящную беседку, увитую лианами с огромными розовыми цветами, и широкие качели, качающиеся на ветру. А рядом… песочницу. Детскую песочницу.

Ледяная игла страха вонзилась мне в сердце. «Он женат? У него есть дети?»

Я резко обернулась к Велсу, впервые сама, без его просьбы, вглядываясь в его лицо в поисках ответа. «Как спросить? Как узнать?» – металась я в мыслях.

Он, казалось, почувствовал мой внезапный испуг и огляделся вокруг с легким недоумением.

Он был чертовски красив в своей белой рубашке и темно-фиолетовом камзоле. А я… я за четыре дня превратилась в затравленного, засаленного зверька. От меня исходил устойчивый запах пота, стресса и немытого тела. Когда он сделал шаг ко мне, я инстинктивно отпрыгнула, зажала нос и замахала руками.

– Нет-нет-нет! – защебетала я, показывая на себя и гримасничая. – Я воняю! Понимаешь? Как пещерный человек! Фу! Мне нужно помыться!

Он остановился, и на его лице мелькнуло понимание. Он развернулся и вышел. Я, облегченно вздохнув, плюхнулась на ближайший стул. Достала телефон и принялась листать галерею. Старые фотографии – я с подругами, я на работе, моя уютная квартирка… На глаза навернулись предательские слезы. Две тяжелые капли упали на экран.

Я не услышала, как он вернулся. Он стоял сзади и молча наблюдал, как я переживаю по своему прошлому миру. Телефон запищал, сигналя о низком заряде батареи, и я окончательно расплакалась.

Его рука легла мне на плечо. Я вздрогнула. Он мягко, но настойчиво развернул меня к себе, притянул и, не обращая внимания на мои бормотания о том, что «я воняю», большими пальцами осторожно стер мои слезы. Потом взял за руку и повел обратно наверх.

На сей раз он открыл не мою комнату, а другую дверь. Она вела в просторные апартаменты – явно его личные покои. Он провел меня через спальню и открыл дверь справа.

Я ахнула. Это была ванная комната. Большая, светлая, с огромной круглой купелью, напоминающей небольшой бассейн. Я захлопала в ладоши и от переполнявшей меня радости, не думая, подпрыгнула и чмокнула его в щеку.

Он замер. Застыл, как изваяние, прикоснувшись пальцами к тому месту, где коснулись мои губы. На его лице читалось не столько недоумение, сколько глубокая, сосредоточенная задумчивость.

– Прости, – залепетала я. – У нас так… спасибо выражают. За доброту.

Он не сказал ни слова. Вместо этого он наклонился и ответил мне – мягким, мимолетным поцелуем в губы. Он был так легок и быстр, что я могла принять его за играние воображения. Но губы еще долго хранили память о его прикосновении.

Он показал на ванну, открыл кран, и вода с тихим шепотом хлынула в чашу. Пахло чем-то цветочным и свежим – видимо, в воду добавлялись ароматные масла. Потом он вышел и вернулся с охапкой одежды, аккуратно сложив ее на стуле.

Как только дверь закрылась, я сбросила с себя грязные вещи и погрузилась в благоухающую воду. Это был рай. Я вымылась с каким-то диким, животным наслаждением, смывая с себя не только грязь, но и остатки страха.

На стуле лежали не «тряпки», а изящные платья из мягких, струящихся тканей. Длинные, с кружевами и лентами – точь-в-точь как у героинь моих детских фантазий о балах и принцах. Я выбрала самое скромное, цвета слоновой кости, с высоким лифом и длинными рукавами. Оно сидело на мне идеально, будто сшитое на заказ, лишь слегка обтягивая грудь, подчеркивая ее форму.

Я вышла из ванной, робко прикрывая декольте ладонью. Велс сидел на кровати и ждал. Его взгляд скользнул по мне, и в его фиолетовых глазах вспыхнул неподдельный восторг. Увидев мой смущенный жест, он лишь улыбнулся.

Я подошла к большому зеркалу в резной раме и не узнала себя. Из замызганного «зверька» я превратилась в леди из старинного романа. Не удержавшись, я сделала реверанс, как когда-то в детстве перед зеркалом.

Велс в ответ склонился в изящном поклоне, подошел и предложил руку. Его ладонь была теплой и уверенной. Он повел меня вниз, в столовую.

Ужин был тихим и церемонным. Мы ели молча, но на этот раз тишина была не гнетущей, а наполненной каким-то новым, трепетным ожиданием. Когда я закончила, я по привычке собрала посуду на поднос. Но Велс остановил меня, мягко произнеся мое имя:

– Ева.

Он указал на диван. Я послушно подошла. На его коленях лежала папка из темной кожи. Он предложил мне сесть рядом и вложил ее в мои руки.

С замиранием сердца я развязала шнурки и открыла ее. Первый же рисунок заставил меня вздрогнуть – на нем был изображен этот самый дом. Я посмотрела на Велса, и он кивнул.

Я отложила лист в сторону. Под ним был другой. И на нем… была я. Не сегодняшняя, а та – с выпускного вечера. Мои волосы были уложены в сложную прическу с локонами, глаза сияли счастьем и надеждой. Каждая черта была выписана с трепетной точностью.

– Но… как? – прошептала я. – Ты же не мог этого видеть…

Я лихорадочно перебирала следующие листы. Эскизы, наброски, портреты. Везде была Я. Я в своей квартире, я в парке с Магри, я задумчивая у окна… Моменты моей жизни, запечатленные рукой невидимого наблюдателя.

Холодный ужас и непонимание сковали меня.

– Откуда ты это взял? Кто тебе их дал? Что все это значит? – мой голос срывался на крик. – Я хочу домой! Верните меня домой!

Папка выпала у меня из рук, и ее содержимое рассыпалось по полу веером моих собственных изображений.

Он поднялся за мной, прижал к себе и стал что-то шептать на ухо. Его голос был низким, бархатным, а слова – похожими на древнее заклинание или странную музыку. От тепла его дыхания у меня закружилась голова, а колени стали ватными. Он стоял недвижимо, как скала, а его руки на моей талии казались одновременно и надежными оковами, и единственной опорой во всем этом безумном мире.

Я запрокинула голову, ища ответ в его глазах. И вновь между нами пробежала та самая волна – слепая, всесокрушающая, сладкая и пугающая одновременно. Она накатила с такой силой, что ноги окончательно подкосились. Не выпусти он меня, я бы рухнула на ковер, как подкошенная. Велс легко подхватил меня на руки и усадил на диван, не отпуская и не отводя взгляда. Его фиолетовые глаза, казалось, видели меня насквозь – всю мою тоску, страх и это дурацкое, необъяснимое влечение.

Он медленно поднес мою руку к своим губам. Его поцелуй на моих костяшках был нежным, почти воздушным, но от него по коже побежали мурашки.

– Велс, – голос мой дрожал, – пожалуйста, скажи мне что-нибудь. Откуда эти рисунки? Почему я здесь? Ты… ты колдун? Ты можешь читать мысли? Усыплять собак? – Я почти рыдала, выпаливая все свои страхи и вопросы в одном дыхании. – Я так хочу домой… и так боюсь, что уже никогда его не увижу.

Он слушал меня с невозмутимым, но невероятно сосредоточенным выражением лица. Казалось, он впитывал не только звуки, но и сами вибрации моего голоса, мой страх, мое отчаяние.

Потом он медленно поднял руку и коснулся моих висков. Его пальцы были удивительно прохладными. Другой рукой он продолжал держать мою, как бы заземляя меня. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь бешеным стуком моего сердца.

И тогда он открыл рот. И прозвучало не просто сочетание звуков. Прозвучало слово. Четкое, ясное, пронизанное тем самым бархатным тембром, но на этот раз – поняла каждое слово, каждую интонацию, будто всегда его знала.

4 глава. Дары Всевышнего

– Теперь ты понимаешь меня.

Я замерла, не веря собственным ушам. Губы онемели, а во рту пересохло.

– Ты… ты стал понимать мой язык? – прошептала я, и сама услышала, что говорю на его наречии. Звуки лились легко и естественно, словно я пользовалась им всю жизнь.

Он улыбнулся, и в его глазах вспыхнула ласковая усмешка.

– Нет, моя дикарка. Это ты теперь знаешь мой язык.

От изумления у меня перехватило дыхание. Я сжала пальцы на его руке, чувствуя, как мир переворачивается с ног на голову.

– И я смогу… я смогу задавать тебе все вопросы, которые копятся в моей голове? – голос все еще дрожал, но теперь уже от надежды.

– Боюсь, на все, что возникает в этой прекрасной голове, я ответить не в силах, – он мягко коснулся пальцами моих висков, – но пытаться буду.

Еще раз поднеся мою руку к губам, он отпустил ее и принялся собирать рассыпавшиеся по полу рисунки. Я, все еще ошеломленная, сползла с дивана на ковер и подняла два портрета. На одном я смеялась, запрокинув голову, на другом – задумчиво смотрела в окно.

– Кто это нарисовал? – спросила я, и снова поразилась легкости, с которой странные слова складывались в предложения.

Он старался не смотреть на меня, поднимая последний лист.

– Я сам. Плохо получилось, да? – в его голосе прозвучала неуверенность, которую я уловила сразу.

– Нет, – прошептала я, проводя пальцем по бумаге. – Они… они лучше, чем я в жизни. Но где ты меня видел? Как ты знал, что я попаду в твой мир? Или… это Магри виновата? – Я показала на портрет в выпускном платье. – Это же много лет назад!

Мои вопросы готовы были излиться водопадом, но в этот момент со двора донесся грохот – словно что-то тяжелое упало. Велс мгновенно преобразился. Его лицо стало напряженным и острым. Он резко взмахнул рукой в сторону Магри – собака мягко рухнула на ковер и заснула. Схватив меня за руку, а спящую Магри под мышку, он почти потащил нас наверх, в ту самую большую комнату с ванной. Заперев дверь на ключ, он вышел, оставив меня одну с грузом неотвеченных вопросов и спящей собакой.

Я металась по комнате, как тигрица в клетке. Подойдя к двери напротив, я заглянула в замочную скважину. Там была еще одна комната – явно мужская, с строгой кроватью и разбросанными на стуле вещами. «Его комната. А эта… для жены? Он женат? Есть дети? Это не дом, а дача? Или не женат, кольца-то я не видела. А может, тут их не носят? Надо спросить», – мысли метались, цепляясь за малейшие детали.

За дверью послышались крики. Голос Велса, сдавленный и гневный, и другой – низкий, властный, старческий. Они спорили о чем-то яростно, не выбирая выражений. Я не понимала слов, но интонации были красноречивы: старший давил, Велс отчаянно сопротивлялся. Мне стало его жаль – так же на меня орал начальник, и я, сбежав, дала себе слово никогда больше не терпеть унижений.

Хлопнула дверь. Спустя несколько минут в комнату вошел Велс. Он выглядел уставшим и помятым. Легким движением руки он коснулся головы Магри – та потянулась, зевнула и встряхнулась, как ни в чем не бывало. Он молча предложил мне прогуляться и выгулять собаку.

Сама мысль выйти на улицу, вдохнуть свежий воздух, показалась мне блаженством. Но на пороге он остановился и повернулся ко мне, его лицо стало серьезным.

– Ты должна пообещать мне, что никогда не будешь пытаться убежать.

В груди что-то екнуло. «Вечное рабство? Нет. Моя жизнь, моя машина, мои друзья – они там!»

– Нет, – выдохнула я, глядя ему прямо в глаза. – Я не могу дать такое обещание. Я не знаю, где я, не знаю, кто ты и на каких правах я здесь нахожусь. Я очень хочу домой.

Он молча кивнул, словно ожидал этого. Поднял с земли палку, замахнулся и бросил ее вглубь сада. Магри ринулась вдогонку.

– Начну, наверное, с того времени, когда я сильно болел, – начал он, глядя куда-то вдаль. – Хвороба была не смертельной, но выжала все силы. Все, что я мог – это рисовать и читать. И вот тогда ты стала являться мне во сне. После первых трех рисунков к нам пришел врач. Увидев их, он сказал, что это «возраст возмужания» и что родителям пора искать мне супругу.

Я остановилась как вкопанная, не веря своим ушам.

– У вас так выбирают жен? – я даже развела руками, чувствуя, как внутри все сжимается от нелепости и страха.

– Чаще всего. Но родители, видя мое состояние, решили повременить. Прошло больше года. Я продолжал рисовать тебя, но уже втайне. Знали только сестра и брат. Я платил им за молчание. Прошло три года. Теперь я должен жениться и произвести наследника. Но я не хочу ни одну из тех, кого мне предлагают.

– Так это твой отец… тот, кто кричал? – тихо спросила я, кусок за куском складывая мозаику его жизни.

– Да. Он напомнил, что через восемь дней я должен явиться к герцогу и дать согласие на брак с его дочерью.

Сердце упало. Я робко коснулась его руки.

– Велс, тогда отпусти меня домой. И все твои проблемы решатся.

Он горько улыбнулся.

– Я отпущу тебя. Но не сейчас. Я могу попросить тебя лишь об одном… побыть моей ненастоящей женой, пока я не найду свою настоящую. Я не требую ничего, кроме твоего присутствия. Просто… я сгоряча сегодня отцу сказал, что уже женился.

От этих слов у меня перехватило дыхание.

– Ты женился? На… на мне? – я почувствовала, как земля уходит из-под ног.

– Фиктивно. Ты просто поживешь в моей комнате. Они приедут знакомиться. Мама не выдержит и примчится, наверное, уже завтра.

В памяти всплыли картины знакомства с родителями бывшего мужа – оценивающие взгляды, скупые улыбки, ощущение себя товаром на аукционе. Меня бросило в жар.

Велс смотрел на меня с тихой надеждой. Мы дошли до скамейки. Магри принесла палку, он снова ее бросил. Холодный страх сковал меня, и я вздрогнула. Чтобы отвлечься, подошла к ближайшему кусту с цветами, похожими на розы, но без единого шипа. Наклонилась, втягивая нежный, пьянящий аромат. Потом к другому – его запах напомнил ночную фиалку, но был глубже и слаще. Велс стоял рядом и молча наблюдал, как я погружаюсь в мир ароматов, ищу в них утешения.

– Ева, – его голос прозвучал тихо. – Тебе неприятно мое предложение? Ты не ответила. Я для тебя стар? Неприятен? Внешностью не подхожу?

Его вопросы, полные незащищенности, пригвоздили меня к месту. Я выпрямилась, собираясь с мыслями, расправила плечи… и в этот момент ткань платья на груди натянулась до предела. Раздался легкий хлопок – и две пуговицы, словно выпущенные из рогатки, выстрелили и впились в камзол Велса.

Я ахнула, судорожно ухватившись за разъехавшиеся полы платья, пытаясь прикрыть внезапно обнажившееся тело. А Велс… Велс залился таким искренним, громоподобным хохотом, что эхо покатилось по всему саду. Он смеялся до слез, держась за бок.

Наконец, его смех поутих, сменившись счастливыми всхлипами.

– Надеюсь, – выдохнул он, вытирая глаза, – ты собиралась согласиться. Раз даже твое платье подтвердило полную капитуляцию, выстрелив мне прямо в сердце.

Я чувствовала, как пылают не только щеки, но и уши, и шея, и вся грудь под предательской тканью. Все подобранные слова разом вылетели из головы. Велс, все еще улыбаясь, подошел ближе.

– Не считай свою грудь чем-то ужасным, – тихо сказал он, и в его голосе не было ни насмешки, ни пошлости. – Она прекрасна. Тебе разве никто никогда об этом не говорил?

Его прямота смутила меня еще больше.

– Давай… давай анатомию тела оставим в покое, – пробормотала я, отводя взгляд. – Я не люблю, когда меня разглядывают по частям.

Магри, проигнорировавшая наш конфуз, снова тыкалась носом в его руку с палкой. Но Велс, видя мое смущение, мягко взял меня под локоть и повел по направлению к дому. Я покорно шла рядом, в мыслях уже перебирая гардероб в поисках чего-то более просторного и менее коварного. «Надо похудеть, – решила я с тоской. – Или найти платье без пуговиц».

В комнату, которая теперь стала моим убежищем, Велс вскоре вернулся, неся в руках целую охапку новых платьев. Ткани переливались шелком, сатином, кружевами – немое свидетельство того, что к моему «приезду» готовились основательно.

«Если бы ты только знал, как я обожаю старые джинсы и мягкие толстовки, – ворчала я про себя, сминая в руках очередной воздушный батист. – Но нет, тут, видимо, век пара и кринолинов, о которых я только в романах читала».

Перебрав с полдюжины нарядов, я остановилась на двух. Одно – цвета топленого молока, с высоким поясом, подчеркивающим талию, и, что важнее всего, с достаточно скромным вырезом. Второе – более простое, из струящейся ткани, которое при желании и паре уверенных движений ножницами можно было бы превратить во что-то отдаленно напоминающее привычный домашний халат.