Расследование

– Разумные! – прерывая шумную дискуссию, до нас доносится очень пожилой голос незнакомого мне человека. – Мы занимаемся не тем. Интуиты у нас Винокуровы, и другой возможности они не видят. Котенок у нас тоже Винокурова, так что, выходит, член семьи. Тем не менее ничего не стали делать в кругу семьи, а обратились к нам – зачем?

– Этическая проблема… – произносит женский голос. – Разумные, мы обязаны поддержать Винокуровых!

И вот тут доходит даже до меня: Винокуровы показывают, что они не внутри своей семьи, а такие же разумные, как и все. И беда, пришедшая к котятам, тоже касается абсолютно всех. Начинается голосование, а товарищ Феоктистов объясняет суть наших с Улей расчетов. Он пользуется именно моими выкладками, отчего мне хочется улыбнуться, ибо это доверие.

– Суть задачи такова, – негромко объясняет Игорь Валерьевич. – Нужно погрузиться до вот этой отметки, – и показывает на экране, насколько я вижу, рассчитанный по мнемограмме период, – отследить звездолет, но отпустить его, иначе нарушим ход истории.

– А как мы тогда предотвратим программирование? – интересуется сотрудник группы Контакта, тоже, наверное, Винокурова.

– Подменив аппарат «диагностики» на орбитальной платформе, – объясняет уже командующий Флотом. – Под маскировкой «Меркурий» зайдет вот сюда…

«Меркурий» – корабль небольшой, я о нем читал, но есть возможность разместить и десант, так что предложение очень даже хорошее. Да и так решится проблема программирования котят, не меняя ход истории. Очень важно не изменить ход истории, но при этом еще проскользнуть под носом наших кораблей, потому что петля времени никому не нужна.

– Разумные, мы благодарим вас! – ознакомившись с результатами голосования, восклицает Мария Сергеевна.

– Удачи вам! – доносит до нас связь чей-то возглас, после чего зеленый сигнал трансляции на аппаратуре гаснет.

Мария Сергеевна отходит к родителям детей, а я вопросительно смотрю на командира. Товарищ Феоктистов делает незаметный жест, что означает – «оставаться на месте», продолжая свой разговор с командующим, я же поворачиваюсь к Уле. Она, по-моему, стыдится своего кажущегося малодушия, поэтому я просто мягко обнимаю ее за плечи.

– Да, Игорь Валерьевич, вашим сотрудникам пора отдохнуть, – слышу я голос главы группы Контакта. – Им еще состояние своего дара осознавать.

– Не возражаю, – отвечает ей товарищ Феоктистов, а я пытаюсь понять, что именно меня зацепило в ее фразе.

Дар! Не «дары», а «дар» – в единственном числе. Но что это значит?

Короткий отдых

Ульяна Хань

Все же, что со мной происходит? Я раздумываю над этим все время, пока мы летим на Кедрозор, где нас ждут родители. При этом мне комфортно находиться рядом с Ильей, но осознать происходящее со мной не могу. Мне очень уютно вдруг стало находиться рядом с ним, и забота его приятна, хотя раньше я ее не замечала, но вот причины этого, почему для меня все так переменилось, я не понимаю.

Нам дают не две недели, конечно, а всего несколько дней, но именно для отдыха, при этом у меня все еще много вопросов. В основном это вопросы к себе, при этом я не сильно понимаю происходящее. Илья временами поглаживает меня по голове, как маленькую, и острой реакции это почему-то не вызывает. Раньше я бы взвилась, конечно, почему тогда сейчас нет?

– Пойдем, Уля, – ласково говорит мне Илья, показывая, что нам к лифту пора.

И вот эта его ласка – почему я не реагирую агрессивно? Ведь он вторгается в мое личное пространство! Но стоит мне только подумать о том, чтобы наорать на напарника, и я понимаю: просто не могу. Нет никаких сил, да и внутреннего желания, как будто он вдруг встал на один уровень с родителями. Но такого просто не может быть! Или… может?

– Пойдем, – соглашаюсь я, вставая со своего кресла.

Корабль у нас небольшой, но Лукоморье – заповедник, посадка там разрешена только в крайнем случае, поэтому мы по старинке, электролетом или лифтом. Интересно, мама с папой встретят нас уже внизу или… Двинувшись вперед, я почти сразу получаю ответ на свой вопрос: улыбающаяся мама в конце переходной галереи смотрит на меня так, что хочется, как в детстве – взвизгнуть, подбежать и обнять ее. Я даже слегка дергаюсь, но остаюсь на месте, идя рядом с Ильей. Почему я так поступаю? Почему?

– Ну, наконец-то, – совершенно непонятно произносит мама, стоит нам приблизиться.

– Что «наконец-то»? – удивляюсь я, попадая в ее объятия.

– Подумай, – знакомо-знакомо говорит мне она, обнимая и Илью.

Это значит, я что-то банальное упустила, что видно совершенно всем. Именно эта мамина реакция погружает меня в еще более глубокие размышления, поэтому я не замечаю ни электролета, ни самой посадки, ощущая только мамины объятия и прикосновение Ильи. От этого мне почему-то совсем не размышляется, но я стараюсь.

Что же такое я пропустила? Не понимаю совершенно, но почему-то совсем не раздражаюсь. А передо мной, ведомой мамой, внезапно появляется изба, как в древних сказках, за открытой дверью которой я вижу Илюшиных родителей и папу, поэтому некоторое время мы просто обнимаемся. Желая похулиганить, я здороваюсь с печкой, хоть и знаю, что тут всем квазиживой разум управляет.

– Здравствуй, девица, – отвечает мне печь, маскирующая синтезатор. – Тяжко пришлось тебе?

И вот тут до меня что-то доходит… Я усаживаюсь с родными, с ходу начиная говорить о том, что мы видели в мнемограмме. Отчего-то доверяя и родителям напарника, я рассказываю, неожиданно даже для себя заплакав. И тут же руки Ильи дарят мне уверенность, отчего слезы будто сами высыхают, а родители переглядываются.

– Скажи, Уля, – мягко произносит мамочка, – когда ты с Ильей, тебе легче думается?

– Как будто дар какой-то просыпается, – киваю я. – Или мой усиливается…

– Погодите… – с задумчивыми интонациями говорит Илья. – Вы хотите сказать, что мы резонируем?

Это легенда, просто сказка, на самом деле, о том, что особые чувства могут создать резонанс душ и даров. Старая сказка из давних времен, когда люди о дарах не знали еще ничего, зато с удовольствием фантазировали на эту тему. Я поворачиваюсь к напарнику, наблюдая его ошарашенный взгляд.

– А после того, как ты увидела гибель… детей, – это папа Ильи в разговор вступает, он мастер-психолог, один из лучших во Флоте, – тебе больше не хочется раздражаться от заботы твоего напарника?

– Да… – кажется, удивиться больше невозможно, но у меня получается: он же совершенно точно угадал мои ощущения.

– Тогда надо просто расслабиться и принимать все так, как оно идет, – советует мне он. – Придет время, и ты осознаешь. А сын уже понял?

– Папа, но это сказка! – восклицает Илья, а я недоумеваю: о чем это он?

– Сказка, – соглашается его отец, но ничего больше не объясняет.

Чуть позже я, конечно, увожу маму в лес, чтобы поделиться своими переживаниями. Она совершенно точно понимает, что происходит, но почему-то хочет дать нам возможность понять самим. Вот только есть ли у меня желание понимать? Нет, мне, пожалуй, просто расслабиться хочется и ни о чем не думать. Получается, папа моего напарника прав. Значит, так и буду делать.

– Рано или поздно, доченька, ты осознаешь это полностью, – вздыхает мама, обнимая меня, как в детстве. – Но я помогу тебе. Когда ты себя стала необъяснимо, по твоим словам, вести?

– После мнемограммы, мамочка, – выдаю я заготовленный ответ, ибо думала уже над этим.

– А как изменилось поведение Ильи? – интересуется она.

– Знаешь… Наверное, никак, – вдруг понимаю я. – Разве что я начала лучше понимать его заботу и… принимать ее.

– Ты начала принимать его заботу, больше проводить времени с ним, – кивает она мне. – С чем это может быть связано?

– Компенсация эмоционального шока? – строю я догадки.

Но мамочка только улыбается, позволяя мне додумать самой. На самом деле, я испытала очень большой шок дважды: когда увидела гибель экскурсионного звездолета и когда… ну в той мнемограмме. Ксия Винокурова после первого-то намертво запечатлелась на своего мальчика, а я, выходит, после второго? Проверка импринтинга – школьная задачка, и у меня именно его нет. Я могу сомневаться в Илье, могу ему противоречить, могу спорить, значит, это не импринтинг. Любовь? Но у меня отсутствуют многие симптомы этой самой любви, описанные в литературе. Чем же это тогда может быть?

Наверное, мамочка права: придет время, и я все пойму сама. Ну, или вытрясу версию из Илюши, мне он сопротивляться не может. Кстати, действительно, почему он ведет себя со мной так, как будто я драгоценность? Это, наверное, тоже объясняется, но я пока не знаю как. А вот что я знаю… Что любит Илья? Что ему нравится? Ведь он обо мне все знает, а я о нем?

Задумавшись, легко нахожу ответы на эти вопросы. Но вот когда я успела все это узнать – ведь Илья меня раздражал еще со школы – как я запомнила, что ему нравится, а что нет? Это, пожалуй, самое загадочное во всем, что с нами произошло, даже загадочнее моих ощущений.

Илья Синицын

Пока Уля гуляет со своей мамой, я оказываюсь один на один с отцом. Он, конечно же, знает, как я к напарнице своей отношусь, и я ожидаю от него ребусов типа «догадайся сам», хотя практически уже догадался. Принцип Оккама, описанный в одной из древних книг, мне очень в этом помогает: исключив другие варианты, я получаю единственно возможный, хоть и сказочный.

– Сын, случаев единения с пороговым усилением дара известно всего два, – произносит папа наконец. – И оба у наших друзей, поэтому среди людей вы с Ульяной первые.

– А это точно единение? – ради приличия интересуюсь я, хотя уже и сам все понимаю.

– Мария Сергеевна подтверждает, – отвечает он, лишая меня аргументов.

Товарищ Винокурова – это серьезно, и раз она подтверждает, то вариантов нет. Один из сильнейших интуитов, телепат… Да, пожалуй, это доказательство. Я задумываюсь о том, что Улю в последние дни из крайности в крайность не бросает, но еще не вечер, как говорили древние, вполне может взбрыкнуть.

– И что теперь? – интересуюсь я.

– Как проходит единение у людей, не знает никто, – вздыхает папа. – Поэтому просто учитывай этот факт, ну и имей в виду, что тебе потом описывать…

Да, он прав, мне потом описывать для людей, что это такое и как именно проявляется, потому что мы с Улей, получается, первые. Надо же, бардак, а Винокуровы ни при чем… Но раз такое дело, то с «Альдебараном» действительно только нас послать можно, ибо вместе с Улей мы формируем совершенно новый дар, только в чем он состоит, мне непонятно. Пока непонятно, конечно, вот вернемся…

А пока можно просто подумать, но что-то не особенно мне думается, потому как подсознательное беспокойство о напарнице не оставляет. Наверное, это и есть ответ, потому что ставить опыты типа «представь, что ее нет», я не буду – не всякое остановившееся сердце можно запустить заново, а пугать мне сейчас никого не надо. Я уже понимаю, что принял точку зрения отца: это действительно сказочное для нас единение.

История данного понятия уходит к нашим друзьям – энергетическим формам жизни. Для них единение – это объединение контуров жизни, позволяющее слиться, создав нечто новое, при этом чувства и эмоции совершенно запредельные, а у обладающих телом может быть взаимный импринтинг, как наиболее близкая форма, а вот единение… Выходит, через некоторое время станем мартышками в зоопарке, а пока что нужно расслабиться и получать удовольствие, как папа говорит.

На пороге появляется задумчивая Уля, буквально сразу же сделавшая шаг ко мне. Я и сам не понимаю, как оказываюсь рядом, мягко, очень бережно обнимаю ее, в этот момент просто всем своим существом понимая: я поступаю правильно. Действительно, очень правильно ее сейчас обнимать и сразу же поинтересоваться, не голодна ли она, отчего наши родители понимающе переглядываются. Я теперь знаю, почему они переглядываются именно так, но мне… Мне все равно, ибо главное сейчас – вот эта девушка, волшебное мое чудо.

Пожалуй, как раз в этот момент я понимаю: Уля мое чудо, и жизни без нее я себе не представляю. Не знаю, осознает ли она, но по моим внутренним ощущениям – еще нет. Впрочем, все логично, ведь напарница моя вообще не терпит «всяких любовей» еще со школьной скамьи. Впрочем, если подумать… Возможно, потому, что объединяющее нас «явление» возникло намного раньше?

Впрочем, данную тему я в разговорах не поднимаю, а Уля постепенно снова становится уверенной в себе, целеустремленной девушкой. Вот только раздражаться от моего присутствия она не спешит. Пожалуй, это самое заметное изменение ее поведения – она теперь принимает мою заботу, а я все так же просто хочу защитить ее от всех бед и забот. Для меня, кажется, не изменилось ничего, хотя мы чаще проводим время вместе. И не от того, что я нахожу новую интересную книгу, а просто нам комфортно друг с другом, хоть я, по папиному совету, и не тороплю события.

Вызов приходит на третий, кажется, день, но не «явиться немедленно», а с указанием даты и времени. А это означает, что еще три дня, почти до самого конца кратерия, у нас есть. Вот мы и уходим с Улей «погулять». Родители, кстати, не обижаются – они понимают. Нам бы с напарницей все так же понимать… Но это придет с опытом, я верю. Итак, мы идем по «сказочному» лесу, в котором можно есть ягоды прямо с кустов, а ничего опасного для ребенка в принципе не может быть. Мы-то, конечно, уже не дети, но в эти минуты я ощущаю себя как-то очень легко и спокойно.

– Мне комфортно, когда ты рядом, – сообщает мне Уля. – Не хочу думать о том, что это значит.

– Не надо думать, – соглашаюсь я. – Просто расслабься и не думай ни о чем. Хочешь, на берегу посидим?

– Хочу… – негромко отвечает она мне.

Я понимаю, моя милая девочка уже немного готова говорить о своих ощущениях, но пока еще не может полностью открыться. Так бывает, нервничать незачем, а нужно просто сидеть и смотреть на воду. Мы как-то незаметно для нас двоих усаживаемся. Некоторое время просто сидим, а затем Уля подает голос, выводя меня из задумчивости:

– Нас впереди ужасы ждут, – негромко произносит она. – Скажи, а ты…

– Я всегда буду рядом, – отвечаю ей, даже не дослушав, а просто почувствовав, что она хочет спросить. – Всегда-всегда.

– Спасибо… – шепчет Уля и вдруг укладывается головой на мои скрещенные ноги.

Она смотрит, кажется, даже не на меня, а просто в небо, я же любуюсь ею. Вот в такие моменты она настолько прекрасна, что прямо дух захватывает. Впрочем, что со мной происходит, я теперь уже понимаю и не сопротивляюсь этому. Мы становимся ближе друг другу. Почти незаметно становимся ближе, и я чувствую это. Наверное, скоро будет трудно разобрать, где чья эмоция.

Но пока мы просто отдыхаем у озера, в тишине, нарушаемой лишь шелестом находящегося за нашей спиной леса, журчанием воды и негромким пением какой-то пичужки. Я чувствую наши объединенные эмоции, как будто мы уже «слились», но это, конечно, не так. Нам предстоит пережить Улины взбрыки, сопротивление самой себе и, наверное, много еще сверх того. Но у меня терпения хватит, я верю, ведь на самом деле мы уже едины, и изменить этот факт не сможет ничто.

Совершенно незаметно для меня моя милая девушка засыпает, позволяя мне, тем не менее, невесомо гладить ее прекрасные волосы. По-моему, это наивысшая степень доверия – уснуть вот так. Раньше я был бы просто до визга счастлив, а сейчас… Я тоже счастлив, но даже пошевелиться боюсь, чтобы не разрушить это очарование.

Вперед, в прошлое

Ульяна Хань

Простившись с родителями, мы отправляемся на орбиту, где ждет звездолет, что унесет нас на «Альдебаран» – новейший линкор флота. Я уже не задумываюсь о том, как отношусь к Илье, стараясь вернуть наши отношения в рамки деловых, хотя мне временами бывает просто холодно, непонятно отчего, а он… Мне кажется, он все понимает и не старается нарушить мое личное пространство, что я подсознательно ожидаю. Он просто волшебный какой-то, хотя мысли об этом я себе запрещаю. У нас впереди не самое простое дело.

Отчего мне так с ним комфортно, я и не знаю, но пока об этом не гадаю, потому что сейчас мы с ним разбираем вовсе не детектив. Илья случайно наткнулся на рассказ об опытах над людьми, которые в Темные Века творило дикое человечество, и вот теперь мы с ним обсуждаем прочитанное.

– Значит, им доставляло удовольствие слышать крики и плач? – не могу осознать я мотива именно такого отношения, ведь для нас подобное просто непредставимо.