Расследование

– То есть внешнее управление с восьмилетнего возраста, – понимающе кивает он. – А сейчас просто автономность закончилась, но это значит…

– Орбитальная платформа, – произношу я.

И тотчас же начинается очень активное движение, какие-то запросы, подготовка к трансляции, а я чувствую накатывающую усталость – действие бодрителя заканчивается. Еще полчаса, и я упаду на месте, таков уж его принцип действия, тут ничего не поделаешь.

– Стоп! – громко произносит врач. – Лейтенанты – спать немедленно! Прошу следовать за мной!

Товарищ Феоктистов подтверждает приказ, поэтому мы с Улей покорно идем за доктором. Он выпроваживает нас из палаты и, проведя совсем недолго, показывает рукой на дверь каюты. Пантомима мне понятна, поэтому я пропускаю напарницу вперед в открывшуюся дверь. Кровать тут только одна, так что я нацеливаюсь на пол, но дернувшая меня за рукав Ульяна качает головой.

– Ложись уж на кровать, – вздыхает она. – Нам понадобится очень много сил, насколько я понимаю.

– А тебя это не смутит? – интересуюсь я, но встречаю полный скептицизма взгляд. Да, она права.

Поняв, что до душа не доползу, падаю на кровать прямо в комбинезоне, ощущая рядом с собой девичье тело. Волнующе это, на самом деле, еще как волнующе, но сил просто нет. Ни сил, ни желания, ни возможности, поэтому я кладу руку так, чтобы успеть отреагировать, если что, после чего просто отключаюсь. Я вообще уже больше ничего не могу, и последнее, что я ощущаю – это прижавшееся ко мне тело Ульяны. Надеюсь, при просыпании драться не будет, ибо с нее станется.

Дело «Сон»: День третий

Ульяна Хань

Просыпаюсь я с трудом, что после бодрителя дело обыкновенное, но вот что меня смущает… Даже не Илья рядом, очень бережно и как-то невесомо меня обнимающий, а часы на экране коммуникатора. Месяц у нас кратерий, а вот дата… Выходит, я почти сутки спала! Илюша-то ладно, его если не будить, он будет спать и спать, но я!

Почему-то у меня нет негативной реакции на его объятия. Это непонятно, потому что я же не терплю именно его прикосновений, они меня раздражают. Раздражали… А теперь почему-то нет. Это надо будет обдумать позже, потому что сейчас надо вставать. Я медленно соскальзываю с кровати, стараясь не разбудить напарника, что мне не удается, но, поздоровавшись, ускользаю в душ. Во-первых, надо мыться, несмотря на то что комбинезон чистит тело сам, во-вторых, надо подумать ту мысль, что возникла еще вчера… Точнее, выходит, позавчера.

Итак… Сыном Наставника управляли извне, и откуда именно, нам известно. Туда, по идее, эвакуатор направился с «Юпитером» на пару, поэтому любителей удаленного управления доставят и допросят. Но тут у меня вот что выходит: нужно погружение во времени, перед тем как убили, судя по всему, «экспериментальный материал». Раз их уничтожали на глазах не помнящего об этом сына Наставника, то вполне можно принять за истину.

– Илья! – обращаюсь я к сервирующему завтрак напарнику, едва только выскочив из душа. – Нужно погружение.

– Нужно, – соглашается он со мной. – Новости у тебя на наладоннике, посмотри, пожалуйста.

– А можешь кратко рассказать? – прошу я напарника, чем сильно его удивляю. Ну да, мое поведение изменилось, и сильно, а вот почему, я понять не могу. Маму надо спросить, но пока нет такой возможности.

– Конечно, – как-то он это мягко говорит, почти ласково, но мне не хочется реагировать как всегда. Что со мной? Неужели картины убийства детей так повлияли? – Корабль, который управлял не только сыном Наставника, а еще четырьмя котами, попытался напасть на эвакуатор, но был иммобилизован. На борту обнаружена принимающая решения особь Врага и законсервированные остатки его подельника, послужившего едой.

– То есть опасности больше нет, – понимаю я, чувствуя себя немного неуверенно. Отчего-то хочется странного, непонятного мне.

– Сильно тебя вчерашние картины ударили, – вздыхает Илья и вдруг очень бережно обнимает меня. – Это пройдет, и Уля снова у нас будет боевой.

Как он меня назвал? Уля? Как мама называет… У него так ласково получилось, даже возражать не хочется. Что со мной происходит? Но долго размышлять у нас времени нет. Надо быстро позавтракать – что у нас, кстати?

И тут я вижу, что Илья знает обо мне многое. Передо мной лежат оладьи, политые моим любимым вишневым вареньем. Сметану я не люблю, хоть и ем, конечно, но он-то откуда это узнал? Отпив кофе с молоком, понимаю, что и он сделан именно так, как мне нравится. Это что-то важное значит, только я не понимаю, что именно. Любовная лихорадка подросткового периода меня как-то обошла, поэтому опыта взаимоотношений с противоположным полом совсем нет. Но вот явная забота Ильи, знание о том, что я люблю – это же не просто так?

– Спасибо, – тихо благодарю его, а Илья умудряется меня мягко очень обнимать даже в таком положении. – Мы почти сутки проспали, ты знаешь?

– Феоктистов распорядился, чтобы не мешали, – отвечает он.

– Вовремя, – вздыхаю я, думая о том, что нам сегодня предстоит.

– Сейчас поедим и сразу к нему, – извещает меня напарник. – Вызов есть.

– Перекинь ему наши выводы, пожалуйста, – прошу я Илью, наслаждаясь завтраком.

– Уже, – отвечает он. – С твоего наладонника.

И я чувствую смущение, хотя, если подумать, ничего особенного не произошло – ведь Илья известил начальника с наладонника командира группы, но я чувствую при этом горячую, просто обжигающую благодарность, отчего, наверное, краснею. Мне приятна забота Ильи. И я, конечно, понимаю, что он так заботился обо мне последние пару лет, но вот именно сейчас она мне приятна. Я не готова делать какие-то шаги, просто осознаю: что-то меняется во мне самой.

Доев, я некоторое время сижу спокойно – беру себя в руки, усилием воли подавляя нежданные эмоции. Мне очень важно сейчас собраться, ведь совершенно непонятно, что у нас дальше. Несмотря на то, что дело раскрыто, оно не закрыто еще. Нужно убедить товарища Феоктистова послать корабль в прошлое – спасти детей, да и разобраться все же, что это за «тайное место» на планете, о котором краем уха услышал основной наш фигурант.

– Пошли? – спрашиваю я Илью.

– Пойдем, Уля, – кивает он мне.

Мы выходим из комнаты отдыха, направляясь на базу, ведь сейчас мы еще на «Панакее». Нужно дойти до подъемника, опуститься на пять уровней и пройти галерею, соединяющую звездолет с Главной Базой Флота. При этом я не погружаюсь в свои мысли, а краем глаза за напарником наблюдаю: как он идет, как по сторонам смотрит… И вот кажется мне, что он меня будто защищает от всего вокруг, словно я ему… дорога? Тогда нельзя на него злиться, потому что могу ранить ненароком. Ну, если это чувства, конечно. Вот и галерея, кстати.

– Одно из двух, – замечает Илья. – Или нас пошлют отдыхать, или же история не закончена.

– Даже не знаю, что лучше, – признаюсь я ему. – С одной стороны, хочется… А с другой…

– Да, – соглашается напарник. – Очень уж страшно.

Действительно, страшно видеть то, что мы увидели вчера. Для Человечества дети превыше всего, и смотреть, как их убивают, при этом не быть в состоянии что-то сделать – жутко, на самом деле. Я понимаю: не будь рядом Ильи, я бы разревелась, а он меня успокоил просто присутствием своим. Но почему? Ведь раньше такого не было!

Впрочем, справедливости ради, надо заметить, что раньше у меня настолько стрессовых ситуаций не было. Экзамены, тренировки, практика – все это кажется такой ерундой по сравнению с тем, что мы увидели. Вот где настоящий ужас, к которому я, положа руку на сердце, оказалась не готова, и если бы не Илья, кто знает, чем для меня закончилось бы.

Подъемник возносит нас на третий специальный уровень, который сто три, где в кабинете полтораста нас уже ждут. Интересно, что не в рабочем Феоктистова, а в «малом зале» так называемом. То есть для небольшой толпы предназначенном, но защищенном, как сейф. Интересно, почему именно там?

Илья Синицын

Красивая Уля очень, когда спит. Так бы и прижал к себе, защитил ото всех бед, тревог, от едва не пролившихся вчера слез. Но нельзя, она у меня свободолюбивая очень. Не хочу потерять нашу дружбу, хоть она для меня уже, кажется, больше чем просто дружба.

Мы идем по галерее, соединяющей госпитальный корабль с Главной Базой, а я все думаю о своем отношении к Уле. Я вспоминаю, как она спала, как тихо хныкала во сне, пока я ее не обнял, и будто сердце сжимается. Тяжело ей дались картины гибели детей, но ведь проблема еще и в том, кого мы мнемографировали. Тут нужно Наставнику решение принимать, ибо сын его и с ума сойти может от открывшихся картин. Я бы такую память заблокировал, но возможно ли это для нас технически? Чего не знаю, того не знаю.

Подъемник уносит нас туда, где нас ждут, я же замечаю, что Уля исподтишка наблюдает за мной. Интересно, что еще пришло в голову напарнице? Иногда ее очень сложно понять, а иногда и невозможно. Но пока буду себя вести как всегда, а там посмотрим. Вчера я просто выпил успокаивающий набор перед просмотром, потому воспринял не так болезненно, как Уля, все что мы увидели. К тому же она у меня эмоциональная очень, оттого и чувствует себя сейчас не очень уверенно.

Выйдя из подъемника, мы молча идем к обозначенному в приглашении кабинету. На самом деле приглашение, а не приказ, с указанием «как проснетесь» – само по себе событие необычное, но я уже не задумываюсь, потому что количество странностей зашкаливает. Кстати, Уля на мое сокращение своего имени реагирует улыбкой, а не раздражением, что само по себе необычно. Вот и нужная дверь, моментально убравшаяся в стену перед нами, что означает – допуск у нас есть.

Пропустив Улю вперед, я захожу вслед за ней, моментально скопировав ее позу. «Смирно» это называется по традициям Флота, ибо внутри не только товарищ Феоктистов, но и целый адмирал, как бы не командующий. Мы, разумеется, сразу же по традиции докладываем о себе, точнее это делает Уля как командир нашей группы, обращая на нас внимание старших товарищей.

– Уже прибыли, – удовлетворенно произносит наш начальник. – Молодцы!

– Во имя Разума! – отвечаем мы хором традиционной фразой.

– В группе Петрова госпитализации, – вздыхает товарищ Феоктистов. – Мы уже и за вас опасались, но вы показали себя отлично, поэтому следуйте за нами.

Он направляется мимо нас к выходу, молчаливый командующий тоже, а от нас ответа не требуется. По-моему, это главный флотский начальник, но я его в лицо просто не помню. Раз молчит, значит, нас его присутствие не касается. «Отцы-командиры» двигаются вперед, мы за ними, держа дистанцию. Свое недоумение я прячу – все, что нужно, нам расскажут. Уля моя и радостна, и не очень. Причины этого мне, например, ясны, но тут ничего от нас не зависит.

Командиры молчат, нам говорить команды тоже не было, поэтому в подъемнике, а затем и в галерее не нарушаем тишины. Странно, зачем нам на «Панакею»? Пройдя по галерее, товарищ Феоктистов вдруг сворачивает влево, демонстрируя мне другую такую же галерею, немного странную, ибо она менее функциональна – выглядит так, как будто это подземный ход: корешки какие-то торчат, светлячки летают… Видимо, галерея принадлежит звездолету, создающему комфортные условия… Для кого? Вариантов два – дети и возможные друзья. Если первое, то варианта три, а если второе, то один. Крейсер группы Контакта легендарен, как и сама группа.

– «Марс», что ли? – решаю я выбрать второй вариант, на что командующий флотом усмехается.

– Умные они у тебя, – сообщает он нашему командиру. – И зачем мы туда идем? – задает он вопрос мне.

– Единственный вариант – Трансляция, – пожимаю я плечами. – Доложить по расследованию для Трансляции.

– Отлично, – кивает командующий и замолкает.

Трансляция – это доведение информации до Человечества или всех Разумных, то есть включая наших друзей. Так как решения у нас принимаются сообща, то важно мнение каждого разумного, вне зависимости от расы, а тут у нас три единицы, поэтому трансляция предполагается. Мы идем на «Марс», и это значит, что нам с Улей предстоит встреча с легендарными личностями. Не напугали бы мне напарницу, ей хватит стресса.

Темно-зеленые стены военного корабля подтверждают мои выкладки, а впереди подъемник, выглядящий иначе, чем на Главной Базе. Тут явно все заточено именно на скорость, поэтому кабина напоминает контейнер пневмопочты. Оценивая скорость, я только убеждаюсь в своей правоте: несколько мгновений, и мы уже на командном уровне, о чем говорят указатели на стенах.

Мария Сергеевна, глава группы Контакта, выглядит улыбчивой женщиной, с очень добрым, даже каким-то ласковым взглядом. Легкой улыбкой поддержав нас, она приветствует старших товарищей, которые сразу же переходят к сути нашего визита. Сначала, разумеется, здороваются, затем товарищ Винокурова приглашает всех за стол, а вот потом…

– Наши следователи дадут краткую выжимку, – сообщает товарищ Феоктистов, – а вот после поговорим.

– Сначала трансляцию проведем, – поправляет его Мария Сергеевна. – А там и поговорим.

– Ты чувствуешь, – командующий Флотом констатирует факт, показывая тем самым, что проблему он понял.

Нам дают слово, при этом Уля как-то беспомощно на меня оглядывается, вызывая искреннее беспокойство. Для нее подобное поведение совершенно нехарактерно! Что с ней? Надо будет после обязательно поговорить, а сейчас я, мимолетно погладив ее по руке, начинаю свой рассказ. Наладонник мне в этом помогает, благо цепочку событий я выстроил заранее.

– Враг уничтожает творцов, – объясняю я Марии Сергеевне то, что она, по идее, и сама отлично знает. – Поэтому задачей его было программирование Ка-энин на уничтожение максимального числа оных, без различия расы. Но так как цель в данном случае была определена, то…

Я объясняю ей, почему не виноват сын Наставника и что сейчас нужно сделать, чтобы он смог пережить открывшееся. Ну а дальше рассказываю обо всех наших шагах на пути к решению. Несмотря на то, что Враг обнаружен, у нас остаются еще дети, которых спасти можно, причем это спасение никак не повлияет на основную историческую линию.

И тут вступает Уля. С болью в голосе, со слезами на глазах она рассказывает главе группы Контакта то, чему мы стали свидетелями. Она уже готова заплакать, когда Мария Сергеевна останавливает нас, кивнув, а вот в глазах командующего флотом сочувствие. Он все отлично понимает и сопереживает нам, даря понимание – все сделано правильно.

Трансляция

Ульяна Хань

Почему-то поначалу я чувствую неуверенность, но Илья все понимает, начав доклад. Я слушаю, что он говорит, осознавая: подозревали мы не того. Правда, подозревать ребенка мы и не смогли бы. Напарник мой выстроил все находки в единую схему, а я пытаюсь представить этого ребенка, которого приняли, полюбили, а он в ответ… Стоп! А ребенок ли?

– Таким образом, согласно медицинскому заключению, мозг Ти-касс третьего необратимо поврежден, – заключает Илья. – Он, конечно, враг, но…

– Решать будет Человечество, – вздыхает Мария Сергеевна. – Давайте готовить Трансляцию. Кстати, а как именно вам пришло в голову заподозрить пилота?

– Это Ульяна, – удивляет меня напарник. Я уже хочу возразить, но он останавливает меня взглядом. – В мнемограмме юноши был тот самый тяжелый момент. В какой-то момент взгляд его, видимо, на мгновение остановился на пилоте своего звездолета. Он улыбался, проявляя эмоции, то есть точно не был под контролем. Ульяна обратила мое внимание на этот факт, и картина сложилась.

Да? А я и не помню совсем. Я стараюсь те картины не вспоминать, а Илья, оказывается, меня очень внимательно слушает, это приятно. Я, по-моему, немного даже краснею, на что Мария Сергеевна только кивает, по-доброму улыбаясь. Она о чем-то на мгновение задумывается, затем вздохнув.

– Интересный дар, – делает вывод глава группы Контакта. – Впрочем, сейчас нужно заниматься другим.

Судя по всему, сейчас момент, как древние говорили: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Мне уже становится грустно, но тут внезапно оказывается, что реагирую я опять рано. Нас никто не собирается отпускать, просто переводят на другой звездолет. При этом, что интересно, синюю карту никто отменять не собирается. То есть мы как представители «Щита» летим в прошлое на «Альдебаране». Меня эта новость ставит в тупик, а Илья просто кивает.

Я верила в то, что Человечество не бросит детей, верила! Напарник мой только улыбается, я же облегченно вздыхаю, вызывая понимающие взгляды старших товарищей. Нас выпроваживают, но почему-то не сразу на корабль. А куда?

– Сначала отправитесь на Кедрозор, – объясняет мне Мария Сергеевна. – Ваших родителей доставят туда же, чтобы вы могли неделю-две провести с ними, а затем уже и отправитесь. Вы отлично поработали и заслужили отдых, ибо, с чем вы столкнетесь… там… сказать не может никто. Все ясно?

– Есть, понял, – немного ошарашенно отвечает Илья, а я вообще теряю дар речи.

Мне действительно очень надо с мамой поговорить, хоть я и не уверена, что решусь обсуждать Илью и… себя, но попробовать стоит. К тому же действительно отдохнуть стоит, но вот почему нас отправляют в одно место, я не понимаю. На Кедрозоре кроме Лукоморья есть и другие заповедники да базы отдыха, вот только кажется мне, что конкретно нас с Ильей ждет Лукоморье. Причины своей уверенности я не знаю.

– Пойдем, Уля, – мягко произносит занимающий мои мысли напарник. – Пойдем, нас рейсовый ждет.

– Не нужен вам рейсовый, – сообщает в ответ товарищ Феоктистов. – К вам «Эталон» прикреплен, но отправитесь вы только после трансляции.

«Эталон»? Я удивленно вскидываю глаза, и тут действительно есть чему удивляться – новейший скоростной звездолет, рассчитанный на «убежать», поэтому пушек не имеет, а вот защитные поля как раз да. Уровня чуть ли не эвакуатора, кстати, что очень сильно, таким образом он получается самым защищенным звездолетом из военных. Среди гражданских «Варяг» лучше всего защищен, но это традиция, а вот «Эталон»… Интересно, за что нам такой подарочек?

Нам дают возможность передохнуть, пока с кем-то связываются, кого-то вызывают и готовят помещение к трансляции. На это время нас с Ильей отводят в комнату отдыха, где наличествует диван, стол со стульями, экран, конечно же, ну и синтезатор, чтобы перекусить, если нужно. Илья сразу же направляется к нему, возвращаясь с двумя высокими фигурными стаканами, наполненными рубиновой жидкостью. И хотя я понимаю, что в них, все равно поражаюсь: он опять принес мне именно то, что я люблю. Черешневый сок, мягкий, сладкий, чуть терпковатый, просто идеальный. А что любит он – знаю ли я?

– А как ты понял, что это именно он? – интересуюсь я у Ильи. – Я вообще не помню, чтобы обращала внимание на детали.

– Ты мне на него кивнула, – объясняет напарник. – Когда пыталась не расплакаться.

– Спасибо… – тихо говорю я ему, вдруг осознавая, что он для меня сделал, да и делает.

– Загрустила Уля, – как-то напевно произносит Илья, вдруг обнимая меня, а я…

Мне совсем не хочется злиться, нет раздражения, желания отбросить его руки, сказать что-то обидное, как раньше. Вместо этого я просто прикрываю глаза, отдаваясь своим необыкновенным ощущениям. Эти объятия совсем не такие, как у мамы или папы, от них веет не столько теплом и надежностью, сколь чем-то другим, очень смутно уловимым. Я будто полнее становлюсь, когда меня Илья обнимает, более цельной, и вот данный факт меня удивляет. Надо будет обязательно маму спросить, что это значит. Вдобавок то, что нас опять направили в одну каюту, а не в две разные, что-то да и значит, но что?

– Не надо грустить, – мягко говорит мне Илья. – Ты придешь в себя, снова будешь раздражаться и блюсти свое личное пространство.

– Не хочу, – неожиданно даже для себя признаюсь я ему. – Я не знаю, что произошло, но я… мне комфортно так. А ты? Я тебя не… не принуждаю?

– Ты не можешь меня принудить, – он прикасается своими губами к моей макушке, отчего мне вдруг становится теплее, совсем как в папиных руках. – И нет никого дороже тебя.

Меня успокаивают его слова, хотя в этот миг я, кажется, еще не осознаю, что именно он сказал. Мне просто комфортно в его руках, при этом я совершенно не понимаю почему. Но размышлять отчего-то тоже не хочется, и я просто наслаждаюсь сейчас этим покоем.

Я понимаю: это ненадолго, совсем скоро начнется трансляция, на которой придется говорить и нам. Говорить со всеми Разумными, объясняя им произошедшее и что именно необходимо, по нашему мнению, делать. Нам нужно быть уверенными и убедить Разумных разрешить погружение, чтобы спасти детей. Кроме того, есть у меня ощущение, что и с детьми нас ждут сюрпризы… Вот еще что странно. С момента начала расследования я стала больше чувствовать, но…

И у Ильи, и у меня дар очень слабый и однобокий, но именно в последние дни я вижу очень многое, как будто потенциал моего дара вырос во много раз, сделав его универсальным. Возможно ли такое?

Илья Синицын

Что-то необъяснимое происходит. Я начинаю все сильнее ощущать Улю – ее эмоции, чего быть не может даже теоретически – у меня дар другой. Но тем не менее я именно что чувствую ее грусть, неуверенность, усталость, отчего обнимаю мою хорошую девочку, подсознательно ожидая агрессивной реакции, но… Ее не следует, напротив, на нас обоих сходит умиротворение, как будто именно так и правильно.

Странно еще и то, что меня совсем не пугает подобное ее состояние, а за возможность подержать Улю в объятиях еще хоть немного я пойду на что угодно. Не знаю, что с нами происходит, но потерять эти мгновения я не соглашусь ни за что на свете. На первый взгляд кажется, что она дремлет, но я чувствую – это не так. Она тоже что-то ощущает, просто не может пока сформулировать, что именно. И тут почти беззвучно открывается дверь.

– Ага, – задумчиво произносит Мария Сергеевна, с интересом глядя на нас. – Ну что, готовы?

– Готовы, – киваю я, думая о том, не взять ли Улю на руки.

– Пойдем, – с явным сожалением в голосе говорит она, выбираясь из моих объятий.

– Очень интересно, – замечает глава группы Контакта.

Что именно ей интересно, спросить я не успеваю. Она выходит из каюты, мы движемся за ней, судя по всему, в зал совещаний или подобное место. Зайдя внутрь, я вижу уже готовую для трансляции… хм… область. Как выглядит официальная трансляция, я много раз видел, но вот то, что камеры берут только определенную область пространства, не знал. Впрочем, все логично.

– Слушайте, Разумные! – начинает трансляцию Мария Сергеевна.

Она рассказывает о сне Ксии, затем о том, что показала мнемограмма, следом наступает очередь ребенка. Я вижу, как девочка держится за своего мальчика, слегка завидуя ему – они совершенно точно едины и смотрятся невероятным чудом. Просто невозможным. Я бы тоже так хотел… Стоит только так подумать, и я чувствую прикосновение Ули. Повернув голову, вижу смотрящую на меня с совершенно нечитаемым выражением в глазах напарницу, и улыбаюсь ей.

– Мы готовы лететь, – твердо произносит Ксия, глядя прямо перед собой. – Мы готовы ради тех детей, что все равно находятся в опасности!

Умница какая, просто героическая девочка! Такой можно и нужно гордиться, и я вижу гордость в глазах родителей этих юных героев. Но вот наступает и наша очередь. Переглянувшись с Улей, я ощущаю ее желание спрятаться, поэтому выступаю вперед, прикрывая ее собой от камеры. Краем глаза заметив понимающую улыбку товарища Винокуровой, начинаю свою речь. Я рассказываю обо всем, что удалось узнать, о том, как подозревали не того, каким образом выяснилось, кто действительно виновен. Я говорю о мнемограмме, свидетелем которой мы с Улей стали, насколько она страшна, медленно переходя к причинам этого.

– Обнаружив у детей развивающийся дар творца, коты создали религию, говорящую о том, что это проклятье, – спокойно произношу я, хотя кто бы знал, насколько сложно оставаться таким в этих условиях. – Было это очень давно, но как это произошло и как с этим связан Враг, нам еще только предстоит узнать.

Нам действительно предстоит узнать многое, и, кроме нас, расследование никому не поручить, мы понимаем это очень хорошо. Даже если бы не синий щит на рукавах, мы все равно были бы единственными, потому что таких знаний, почерпнутых нами из древних книг, у коллег просто нет.

– А теперь прошу высказываться и голосовать, – усталым голосом завершает информационную часть трансляции Мария Сергеевна.

В первую очередь разумным очень интересен ход расследования, о котором я и докладываю. Естественно, я опасаюсь вопросов о нашей молодости, но, видимо, унижать нас никому в голову не приходит. Многие видят отметки у нас на шевронах, наверное, именно поэтому. Мы не дети, но выглядим, конечно, очень молодо. Лишь допросив нас как следует, разумные готовы перейти к голосованию, хотя мне результат ясен и так. Именно то, насколько детально нас расспрашивали, и дарит понимание – дети будут спасены.