На другой стороне холма

Горячие воды озера хоть и не позволяли водиться в ней рыбе, зато позволили архиепископу Рагани выудить богатый улов в сетях, сплетённых из языческих суеверий и христианских страхов местных жителей. Вся долина Айрантс-Гил была объявлена воротами в преисподнюю, а озеро – котлом, в котором кипит дьявольская, мёртвая вода. Ну а то, что там существовал одинокий затвор и три святых монаха каждодневно проводили время ретритов27 в молитвах и обращениях к Богу, так это ж только для того, чтобы спасти грешные души христиан и не позволить дальше распространиться по Земле всякой нечисти из кипящей воды озера, которое стали именовать с лёгкой руки его Высокопреосвященства «Глазом дьявола».

Айрантс-Гил стал именно краем света. Местом перехода из светлого, земного, божественного мира в мир мучений и страданий грешников, нарушивших священные заветы христиан – Божьи заповеди; местом, попав в которое, можно было уже никогда не вернуться назад.

В найденной позднее в архиве монастыря карте, Арон увидел, что имя Айрантс-Гил в те далёкие годы носила не только самая высокая вершина, но и вся обширная территория, включавшая в себя как саму котловину, так и окружающие её горы. Архиепископ Рагани умел отвести внимание непосвящённых от главного: ничто не должно было указывать на конкретную точку, где ковалось его будущее благополучие.

Не менее интересной была и разгадка уже упомянутой выше строки из дневниковых записей монаха Ре-Бужи, касаемая расположения кельи диакона Лиситарка: «… далека и скрытна для мирян, но всегда на ладони Божьей и на особом глазу служителя Церкви».

Что значит «далека и скрытна для мирян», теперь объяснять не нужно, а вот как понимать «всегда на ладони Божьей» и «на особом глазу служителя Церкви»? Арон предположил следующий вариант интерпретации слов Ре-Бужи:

«Всегда на ладони» – значит, на открытом, хорошо просматриваемом участке. Наиболее очевидно, что такой участок следовало бы искать либо на вершине одной из окружающих долину гор, либо на склоне этой самой горы, ну или, наконец, в самой долине, а именно в её центре, у озера.

Сложней всего было определиться с «глазом». Что за глаз? Почему он особый и почему именно служителя Церкви? Проще всего, конечно, было бы предположить, что «особый» является синонимом слова «вооружённый», т.е. Ре-Бужи имеет в виду подзорную трубу, в которую можно было бы разглядеть (из монастыря Ант-Рай?) скит Лиситарка. Но тогда требуется признать, что изобретение и изготовление телескопа необходимо перенести значительно раньше времён Захария Янсена, Иоганна Липперсгея, Джованни Баттисты, Паоло Сарпи, Галилео Галилея и прочих известных и неизвестных мастеров XVI-XVII веков. Возможно ли такое? Здесь, несмотря на отсутствие сохранившихся до наших дней образцов оптической мысли, датируемых ранее эпохи позднего Возрождения, всё же необходимо признать, что такой вариант исключать нельзя. А если такой прибор и был изобретён ко времени описываемых событий, то держать его в тайне столь долгое время можно было как раз в закрытой среде монашеских орденов.

Арон Гильзентер не просто принял идею наличия у Рагани подзорной трубы, а предположил, что она была изготовлена при непосредственном участии Регана и, скорей всего, ещё во время его заточения в тюрьме Баю. На это намекали записи монаха Ре-Бужи, посвященные прибытию в Алхен по личному указанию архиепископа мастеров-ювелиров из семьи Девальфи и закупки большого количества горного хрусталя – особо прозрачного кварца, якобы для изготовления витражей собора Святого Рафна – местопребывания Его Высокопреосвященства в северной столице. При этом никаких упоминаний о проведённых в это время ремонтных работах и замене старых витражей на новые Арон обнаружить не смог. Куда же, спрашивается, делась прорва далеко не самого дешёвого минерала и чем занимались в Алхене мастера Девальфи?

Теперь, если принять версию наличия у архиепископа Рагани подзорной трубы, а вероятнее всего, существования и ещё одного образца у Лиситарка, способ их тайного контактирования друг с другом является вполне очевидным. По прибытии архиепископа в Ант-Рай над южной, самой высокой башней монастыря возносился флаг архиепископа. Это был знак для Лиситарка, что его куратор на месте и ждёт информации о состоянии дел. Аналогичным же образом, используя оговорённые ранее знаки-символы, Лиситарк, или кто-то из его послушников, докладывал Рагани, о текущей ситуации или, возможно, делал заказ на доставку в лаборатории тех или иных инструментов, химических реактивов или книг.

Самый простой способ подачи нужного сигнала, содержащего наибольшее количество информации – это перемещение камней на видимом из монастыря склоне какой-либо горы в цепи Айрантс-Гил. Арон отмёл вариант использования в таких целях северных склонов холмов, выходящих к побережью океана. Уж очень здесь был велик шанс попасться кому-нибудь на глаза и вызвать ненужные толки. Внимательно рассматривая в мощный морской бинокль со стен монастыря северный берег Элленаи, Гильзентер пришёл к выводу, что наиболее удачным для роли такой импровизированной площадки для переговоров подходил северо-восточный склон самой высокой из гор, окружающих котловину. Именно там, на склоне Айрантс-Гил, и стоило поискать следы скита и лабораторию Лиситарка.

25. Карта Гильзентера. Часть шестая

Никогда не знаешь, что тебя ждёт завтра. Бывает, серые дни, сцепленные одной страховочной нитью, плетутся бесконечной чередой, обвивая тебя пустотой и чувством безысходности. В такие дни вера в светлое будущее тонет в грязной, мутной луже лжи и ненависти к самому себе, к своей, как кажется, бестолково сложившейся жизни и к несправедливо устроенному миру, ко всему и ко всем, кто стал невольным свидетелем твоего бесцельного и никому не нужного существования.

Хуже всего, если ты понимаешь, что такую судьбу ты выбрал сам. Быть может, когда-то, на одном из жизненных перекрёстков, ты просто проморгал или не дождался своего зелёного света. Ломанулся на красный, вступив, таким образом, на другой – чужой путь, и теперь каждая новая миля пройденной дороги жизни, всё больше и больше наводит на мысль об ошибочности ранее сделанного шага. И ненужности будущего.

Но сидящие наверху боги более изворотливы, циничны и безжалостны, чем мы думаем о них. Иногда они нарушают привычный ход событий и бросают тебе игрушку, которую, по неопытности, принимаешь за благоприятный знак. И ты веришь, что наступил тот долгожданный и, может быть, единственный момент в жизни, когда наконец-то можно всё вернуть назад! Вернуться к тому светофору и теперь, уже дождавшись, когда загорится зелёный свет, свернуть на свою, единственно верную дорогу. Дорогу новой, светлой, чистой и безумно красивой жизни. Заполненной солнечными лучами бесконечных летних дней, и, главное, открывающую истинное понимание жизни.

Кто бы мог подумать, что маленький, незаметный домик на краю Салантера может скрывать в себе тайны, достойные величественных стен испанского Альгамбра или дворца султанов Топкапы в Стамбуле?

Рэй вначале не придал значения коробке с бумагами, найденной им в подвале недавно снятого дома, где теперь ему с Илаей придётся какое-то время жить, пока два Салантера, город и остров, не свяжет нитка моста. Места в подвале было предостаточно, поэтому коробка, закрытая и запечатанная бумажной лентой, лежала себе мирно в углу подвала, под большим книжным стеллажом, с древними, умирающими в наш цифровой век книгами и толстыми, умными журналами.

Но приходит время, и руки доходят и до самых ненужных вещей. Как-то, случайно затопив ванную комнату, Рэй спустился в подвал, чтобы оценить масштабы бедствия. С потолка по стене подвала сочилась вода, и лужа, залившая к тому времени уже бо́льшую часть пола, хищной открытой пастью нацелилась на беззащитный книжный стеллаж. Рэй поспешил освободить пространство под стеллажом, перенося кипы брошюр и журналов в соседний сухой угол. Когда дело дошло до коробки, то её чуть подмоченный край предательски соскользнул с руки Рэя, и тяжёлый картонный куб рухнул на пол. Бумажная лента лопнула, коробка развалилась, и у ног Рэя рассыпались стопка тетрадей и свёрнутые в тубус листы чертёжной бумаги и кальки.

На боку плюхнувшейся в воду разорванной коробки, рядом с зачёркнутой и расплывшейся от воды надписью, чёрным фломастером было выведено слово: «Лиситарк».

Вот так, волею судеб вынужденный ознакомиться с содержанием неизвестно кем оставленной коробки, Рэй на долгие вечера погрузился в изучение записей Арона Гильзентера.

Все исписанные им тетради были аккуратно пронумерованы, под каждой записью значились дата и место написания. Таким образом, Рэю не составило большого труда, восстановив хронологическую последовательность заполнения тетрадей, восстановить и саму историю расследования Ароном Гильзентером судьбы скрывающегося под рясой диакона Лиситарка – графа Регана де Жанни – и невероятную историю его открытия.

Если бы не тот огромный фактический материал, который Гильзентер собрал при проведении научного исследования, Рэй бы, конечно, в такое никогда не поверил. Но факты неумолимо свидетельствовали о том, что драма, развернувшаяся несколько столетий назад в здешних местах, действительно имела место быть. Как, по всей вероятности, могли сохраниться до наших дней и результаты успешно завершённых исследований Лиситарка в создании того, что можно было бы назвать Философским камнем.

Пять лет трудов не прошли даром. Получив во время очередного посещения монастыря Ант-Рай долгожданный ответ, что работа успешно завершена, архиепископ Рагани, опасаясь быть обманутым даже самыми близкими людьми из своего окружения, облачившись в одежду странствующего монаха-отшельника, лично наведывается в скит Лиситарка. Здесь, по всей видимости, Реган де Жанни демонстрирует перед архиепископом чудодействие взращённых им «Плодов жизни» (именно такой термин, как отмечено в тетрадях Гильзентера, часто использует в своих записях монах Ре-Бужи), но вот воспользоваться сими плодами, как и обещанной Регану свободой, ни тот, ни другой уже не смогли. Как записано у Ре-Бужи: «И разверзлась земля. И встали камень и тьма перед стопами двух праведников. И жар кипящего котла облил их руки, держащие плоды жизни. И закрылись врата ада, да и не откроются они впредь до тех пор, пока вера христианская хорони́т послушников от происков и искушений дьявольских».

Сопоставив дату последней роковой встречи Рагани и Регана с летописными сводами монастыря Ант-Рай, Гильзентер ожидаемо нашёл подтверждение первой же пришедшей в голову мысли, объяснявшей неожиданную гибель героев истории: оба они погибли под каменными завалами мощнейшего землетрясения, сотрясшего в тот год весь северо-запад Элленаи.

Единственным выжившим в свалившейся, в прямом смысле слова, на головы заговорщиков трагедии, оказался послушник Флёратий, со слов которого и были записаны события тех лет монахом Ре-Бужи.

Итак, где-то на склоне горы Айрантс-Гил или в самой котловине (не забудем, про «жар кипящего котла» – фразу, которая скорей всего означает резкое повышение температуры и уровня воды в озере) под каменными завалами покоятся останки скита или, возможно, вход в пещеру – лабораторию монаха Лиситарка, графа Регана де Жанни.

Во вложенных в тубус листах ватмана, со схемами монастыря Ант-Рай, чертежами тюрьмы Баю и собора Святого Рафна, Рэй обнаружил и составленную рукой Арона Гильзентера карту, с предполагаемыми вариантами месторасположения лаборатории Лиситарка.

26. Баккара

В большом архиве Гильзентера, попавшем в руки Рэя Кенна, несколько тетрадей были посвящены размышлениям автора о природе «Плодов жизни», выяснению того, как выглядел и что на самом деле представлял из себя конечный результат многолетних трудов Регана де Жанни. Какой такой Философский камень был им добыт? Да и камень ли это вообще? Ведь в те времена и термина такого ещё не существовало. Философский камень – это не более чем красивая аллегория. Уж если под ним и понимать реактив, который бы превращал любой металл в золото, то тогда это был бы, скорее всего, какой-либо порошок или химический раствор. Во всяком случае, словосочетания «Волшебный Эликсир» или «Эликсир жизни», которые часто служат синонимами термина «Философский камень», кажутся более уместными.

Кстати, а почему Эликсир именно жизни? Может быть, от того, что главной целью алхимических исследований было вовсе не получение золота, а достижение чего-то более важного, например, бесконечного течения жизни, личного бессмертия (при котором неограниченные запасы золота были бы как раз кстати). При таком ракурсе истинных алхимиков, пожалуй, стоит отделять от фальшивомонетчиков. Их деятельность ближе к области медицины, нежели трансмутаций химических элементов в ядерном реакторе. Реган на роль фальшивомонетчика совсем не тянул, да и ни разу в записях Ре-Бужи ни о каком золоте речь не заходила.

Камень, Эликсир, Плод… Вся эта кажущаяся чрезмерной и выходящей за рамки разумности засекреченность, отправившая Лиситарка не в подвалы, скажем, собора Святого Рафна под боком Рагани, или, на худой конец, того же монастыря Ант-Рай, а к чёрту на кулички, в какую-то горную котловину с дьявольским геотермальным озером, повышенным уровнем радиации и магнитными возмущениями… Что заставило заговорщиков выбрать это гиблое место? Допустим, про радиацию тогда ещё не знали, но компасом-то ведь уже пользовались! Только распутав весь клубок вопросов, можно было надеяться ответить на главный из них: чем конкретно на протяжении пяти лет занимался Реган де Жанни и какой, в форме чего, он предъявил конечный результат?

В какой форме… В форме чего… Хм… А если отойти от аллегорий и предположить, что записи Ре-Бужи содержат намного больше конкретики, чем это может показаться с первого взгляда? Ведь он не был алхимиком! У него не было необходимости шифровать свои записи до полной нечитабельности. Как послушный сын церкви, он просто и ясно излагал события, происходящие у него на глазах. Что если Плод – это именно плод? Плод, который необходимо, в первую очередь, вырастить. И для взращивания этого плода могут потребоваться весьма и весьма специфические условия.

И тогда все знаки и символы в запутанной истории Рагани и его пленника Регана де Жанни выстраиваются в чёткую и очевидную цепь событий, приведшую к закономерному и однозначному результату. Результату, который, если разложить его на составные части, можно будет отразить простой и понятной каждому формулой, которую Арон Гильзентер записал следующим образом:

Камень (Почва) + Эликсир (Питательный раствор) + Живая вода = Растение => Плод

Рассуждая таким образом, Гильзентер пришёл к выводу, что не Рагани определял место будущей ссылки своего врага и партнёра, а сам Реган отбирал подходящий участок Северного королевства, максимально соответствующий условиям, необходимым для получения вожделенного Плода.

Далее. Предположим, что несколько лет селекционной работы увенчались успехом. Плод был получен. Теперь нужно было найти наилучший способ его употребления, с целью получения максимально целительного эффекта. Арон Гильзентер вывел вторую формулу, обратную первой, но по сути своей отражающую последующий переход от частного к целому с сохранением свойств частного. Говоря современным научным языком, формула отражала второй закон диалектики – переход количественных изменений в качественные. Арон записал это следующим образом:

Плод + Живая вода + Рецепт = Эликсир жизни.

А вот формой длительного, бесконечного во времени хранения чудодейственного Эликсира как раз и мог быть камень. Кристалл.

Теперь, когда стало ясно, что и где искать, оставалось организовать поиски. И Арон Гильзентер, как мы теперь понимаем, вполне изящно решил эту задачу.

Нашёл ли он Кристалл или Кристаллы, неизвестно. Дневниковых записей, описывающих ход проведения поисковых работ, не сохранилось, если они вообще были. Неизвестно также, шатался Арон по окрестностям Айрантс-Гил в одиночку или на пару со своим приятелем Винсентом Гальварди в часы, свободные от съёмок.

Но человеку, имеющему на руках карту Гильзентера, ничто не мешает предпринять ещё одну попытку найти Эликсир. Мало ли… Вдруг удача отвернулась от Арона, когда он был всего лишь в шаге от величайшего открытия, но так и не смог сделать этот последний шаг.

Была ещё одна причина, подтолкнувшая Рэя ввязаться в авантюру с поиском наследия Регана де Жанни.

В своих размышлениях Гильзентер, конечно же, не мог обойти стороной и такой вопрос, как выяснение возможных свойств Кристалла. Что это было? Ещё один неизвестный человечеству наркотик? Или лекарство? Если верить монаху Ре-Бужи, Рагани не был склонен к злоупотреблению спиртным или принятию иных наркотических веществ. Значит ли это, что результатом трудов Регана де Жанни могло стать лекарство – некое средство, цена за которое перевешивала все возможные последствия от рискованных действий, на которые архиепископ согласился, пойдя на сделку с проклятым чернокнижником и пособником дьявола?

Косвенным подтверждением такого положения дел могло быть одно из писем, найденное Гильзентером в архиве монастыря Ант-Рай. В нём архиепископ, обращаясь к настоятелю монастыря аббату Секуру, сожалел о невозможности приехать к нему в гости ранее оговорённого срока. Морские прогулки для архиепископа, на фоне общего ухудшения состояния здоровья и хронического прогрессирующего заболевания, давались Рагани с каждым разом всё труднее и труднее.

Сначала Арон Гильзентер, изучив письмо, не нашёл в нём ничего необычного. То, что архиепископ, как и все старики, мог страдать целым ворохом заболеваний, не показалось ему чем-то особенным. Но в дальнейшем ему пришлось кардинально изменить свою точку зрения, когда уже в Алхене Арон обнаружил документы, из которых узнал, что на период описываемых Ре-Бужи событий, Рагани вовсе не был глубоким стариком.

В момент его таинственного исчезновения из монастыря Ант-Рай, за несколько дней до разрушительного землетрясения (по официальной версии, Рагани умер в стенах монастыря, прямо на руках аббата Секура), ему было всего 40 лет, а значит, на начало знакомства с графом Реганом де Жанни и вовсе 35. То есть Рагани должен был находиться в самом расцвете сил. Однако на всех сохранившихся прижизненных портретах архиепископ изображён именно глубоким стариком. И как это понимать? Перепутали портреты архиепископов одного из древнейших родов Северного королевства, живших в разное время? Или, может быть, его старили на портретах специально, полагая, что сан архиепископа приличествует человеку, убелённому сединами? Наконец, может быть, сам Рагани маскировался под немощного старика, по непонятным Гильзентеру целям?

Объяснить «старость в молодости» можно было одним, хотя и чрезвычайно редко встречающимся заболеванием – прогерией. При этом, если делать выводы по сохранившимся описаниям и портретным изображениям, у Рагани отсутствовали приметы, которые бы свидетельствовали о начале проявления заболевания в детском возрасте (низкий рост, относительно большая голова и уменьшенная лицевая часть черепа). По всей вероятности, предположил Гильзентер, здесь имеет место синдром Вернера – начало необратимых изменений в организме в значительно более позднем, зрелом возрасте.

И если Реган де Жанни действительно разрабатывал какое-то новое, мощное лекарство, то оно могло стать последней надеждой на спасение, казалось бы, всемогущего архиепископа.

Седые волосы, бледная, словно истончённая кожа, неестественно тонкие пальцы рук, клювовидный нос, который наряду с маленьким, суженным ротовым отверстием придавал лицу какую-то зловещую, потустороннюю маскообразность, могли служить доказательством глубоко зашедших изменений в организме.

И, возможно, если более старший возраст, читавшийся во внешнем облике Рагани, поначалу и помог ему совершить головокружительную карьеру и взобраться на вершину церковной карьерной лестницы – поста архиепископа, то в дальнейшем удача отвернулась от него, оставив один на один со страшной, неизлечимой болезнью, в ожидании скорой и мучительной смерти.

Кристалл, или его производная в виде Волшебного Эликсира, дарующий, если не вечную жизнь, то избавление от самых страшных заболеваний, восстанавливающий физическое состояние организма, могли стать для смертельно больного Рагани абсолютно навязчивой идеей, его последней волей, его выбором, в котором ставкой была его собственная жизнь.

Рэй, как никто другой, понимал то чувство безнадёжности и безысходности, в котором жил Рагани. Временами, такой же пустой и лишённой смысла казалась и их совместная жизнь с Илаей. Она, Илая, пыталась скрыть от Рэя истинную причину неудач, постигших все их бесконечные попытки… Конечно, она была врач. И Рэй, не мог ей не доверять. Но однажды анонимно, он всё же решил пройти обследование, не поставив в известность жену…

Теперь, прочтя дневники Арона Гильзентера и имея на руках составленную им карту с нанесёнными на ней наиболее вероятными местами расположения таинственной средневековой лаборатории, Рэй получил, возможно, последний шанс изменить свою… Нет, не только свою, а их общую с Илаей жизнь.

Неизвестно, каким образом оказавшийся в подвале дома архив (вполне возможно, случайно оставленный, забытый или потерянный самим Гильзентером, если предположить, что в период съёмок своего последнего фильма он точно так же снимал в Салантере этот домик) невольно выглядел как роковое, переданное сквозь время завещание. Сначала от Ре-Бужи к Арону Гильзентеру, а от него к Рэю.

Как в игре Баккара́28, перед Рэем встал непростой выбор: брать ему последнюю карту или отказаться? За всё в жизни приходится платить. И какова будет его плата за обладание этой тайной – неизвестно никому. На дне коробки с тетрадями Гильзентера Рэй обнаружил карту из колоды Таро, седьмую карту старших арканов – Колесницу. В прямом положении карта означала победу и успех, в перевёрнутом – опрометчивые действия, саморазрушение, неудачу.

P.S. Да, кстати, насчёт Ультимумерита. Имел ли он какое-то отношение к Кристаллу Регана де Жанни? Скорей всего нет. Ультимумерит – это просто красивая легенда. Человека очень трудно разубедить в отсутствие на свете чудес. Хотя… Возможно и к этой истории Арон Гильзентер мог иметь непосредственное отношение. Дело в том, что неизвестно когда возникла легенда про Ультимумерит. А то, что «ультимумеритовая лихорадка» началась именно после трагедии с создателями «Цветов гнева», может указывать на то, что Арон нечаянно проболтался, запустив слух о некоем невероятном волшебном камне. Подобные мифы расходятся очень быстро, обладают поразительной живучестью и уже в следующем поколении становятся частью современного фольклора под маской древних преданий.

Увы, давно отошедший в мир иной Арон Гильзентер нам уже ничем не сможет помочь, и ни подтвердит, ни опровергнет наши предположения.

Кстати, а что означает название «Ультимумерит»? Как оно могло возникнуть? Кто его дал камню? Название, согласитесь, странное. Если порыться в словарях, то можно обнаружить латинское словосочетание Ultimum erit, что переводится как – «Последняя воля», «Завещание».

P.P.S. Да, и вот ещё что. Может быть, это и не важно, и не более чем просто попытка выдать желаемое за действительность. На коробке, в которой хранился архив Арона Гильзентера, выше слова «Лиситарк», размещалась ещё одна надпись. Но она была несколько раз зачёркнута фломастером и размыта попавшей в это место водой. К сожалению, восстановить её невозможно. Заметно только, что это были каких-то два слова. И если принять размер зачёркнутых букв примерно равными тем, которыми начертано слово «Лиситарк», то одним, только одним из возможных, вариантов словосочетаний, могла бы быть надпись: «Ultimum erit».

27. Прощание

Салантер совсем небольшой городок – максимум полчаса неспешной езды от центра до любой окраины города. Тихие неширокие улочки с дремлющими светофорами, которые не столько регулируют дорожное движение, сколько скучают и ждут редких водителей, которым можно будет мигнуть жёлтым, а потом переключиться на зелёный свет и пожелать счастливой дороги.

Здесь, в Салантере, жизнь течёт неспешно. Жители севера любой страны отличаются от южан тем, что они, при всей своей внешней суровости более открыты, просты и доверчивы. Вот вы можете назвать хоть одного известного политика, или какого-нибудь сколотившего миллиардное состояние богача, родившегося и, главное, выросшего на севере? Нет? Вот то-то и оно… Власть, богатство, слава, они, так же привязаны к координатной сетке нашего земного шарика, как и все остальные проявления жизни.

Конечно, север Элленаи это совсем не то, что север Канады или России. И северного сияния здесь, конечно, никто и никогда не видел. Но дело ведь в не температуре воздуха, не в наличие снега, не в толщине льда на уснувших реках и озёрах. На Новый год и Рождество здесь также наряжают ёлки и украшают дома. Но вот промчаться на санях по белому хрустящему снегу, или упасть спиной в сугроб, раскинув руки и раствориться в звёздном небе, можно лишь высоко в горах. На побережье, даже в самом северном городе – Алхене – снег такая же редкость, как где-нибудь в Белфасте или Амстердаме.