Иранская турбулентность

Нет, чем-то задержка обусловлена. Либо Камран ждет ответа на какой-то запрос обо мне, по-видимому, насчет того ареста, либо маринует меня, как шур. Он наверняка понимает, что я осведомлен о предстоящем переводе в засекреченную секцию, не исключено, что Камран сам санкционировал сегодняшнюю „болтливость“ Омида. Таким образом он хочет заставить меня нервничать и ошибаться. Наверняка уже установлено наблюдение».

И хоть Фардин не сомневался в своей осмотрительности, все же поежился от собственных выводов. Он явно попал в зону турбулентности. Среди ясной и тихой жизни.

В лабораторию заглянул помощник Омида – шахин. Встретился взглядом с Фардином и решительно направился к нему.

– Доктор Фируз, – он склонился к самому уху Фардина, что само по себе сигнализировало о нестандартности ситуации. Шахин ниже по рангу и не должен таким образом нарушать почтительную дистанцию. Но Фардин не стал ни взглядом, ни жестом, ни уж тем более словом ставить его на место, услышав, с каким посланием тот пришел:

– Доктор Фируз, вам следует подняться на седьмой этаж, в кабинет семьдесят три. – Он уточнил: – Прямо сейчас. Не стоит заставлять ждать господина Соруша.

– Как зовут господина Соруша? – чуть дрогнувшим голосом уточнил Фардин, догадываясь, каким будет ответ.

Но Шахин смутился и развел руками, бочком выбрался по тесному коридору из аквариумов и скрылся за дверью, на которой был приколот плакатик с героями-мучениками Священной обороны, в том числе и с Мустафой Чамраном, ученым-физиком, бывшим министром обороны.

Фардин подумал было позвонить шефу, чтобы получить разъяснения, но делать этого не стал. Он неплохо успел изучить Омида, чтобы понимать – шеф лоялен до определенной черты. Да, Фардин вызывает у него симпатию, но полное доверие появится только после отмашки Камрана. А если сейчас донимать Омида расспросами о вызове в семьдесят третий кабинет, он наверняка ответит сухо или отчужденно. Фардин знает, каким холодным может в одну секунду стать шеф. Как горные цепи Загроса зимой.

Сняв медицинский халат, Фардин осмотрел рабочий стол. Выдвинул верхний ящик, достал из блока сигарет три пачки, рассовал их по карманам. Внимательно осмотрел содержимое ящика, зная, что здесь нет «посторонних» предметов. И все же эта проверка позволила ему собраться с мыслями.

«Сбежать сейчас – бессмыслица. Не паниковать! – урезонил он сам себя. – Если бы собирались задержать, вряд ли провернули бы это в университете. Они и дома не задерживают. Чаще хватают на улице и впихивают в микроавтобус с затемненными стеклами. Внезапность позволяет сохранить улики, если они есть в доме. Да и с собой задержанный ничего не успеет сделать… Вздор в голову лезет».

Фардин прошел по коридору до лифта, машинально поздоровался с прошедшими навстречу сотрудниками. Даже перекинулся парой фраз, из которых не помнил ни одного слова, когда оказался перед дверью с цифрами семьдесят три.

Он постучался и зашел. Увидел господина Соруша со спины. Тот стоял у окна, глядя на запруженную машинами улицу и пил чай.

– Вот и вы, доктор Фируз, – не сразу обернулся Соруш. То ли давал Фардину время выйти из обморочного состояния и обрести способность общаться, то ли засмотрелся на вечерний Тегеран.

– Присаживайтесь, уважаемый Фардин. Вы ведь позволите мне вас так называть? – он обернулся и протянул руку, оставив чашку с недопитым чаем на подоконнике. – Меня зовут Камран Соруш.

Среднего роста, с черными выразительными глазами, густыми темно-русыми волосами, с щетиной на впалых, почти бледных щеках. Очень правильные черты лица – тонкий нос, почти пухлые губы. Он наверняка вел свое происхождение не из семьи крестьян, трудившихся под открытым небом на палящем солнце где-нибудь на рисовых полях в северных останах [Остан – административно-территориальная единица Ирана] Мазендран и Гилян, на побережье Хазарского моря. Потомки тех крестьян обладали почти черной, продубленной солеными ветрами кожей. Этот же парень, чуть помладше Фардина, явно горожанин. Его легко было представить в Голестане или в Чехель-Сотуне Исфахана, где стены украшены изумительными, утонченными фресками. Вообще, он напоминал Рустама из «Шахнаме», как его изображают на иллюстрациях. Правда не выглядел таким могучим, как великий богатырь.

«Нет на свете равных Рустаму», – припомнил строчку из поэмы Фардин.

Правда в миниатюрах, иллюстрирующих поэму, Рустама изображали рыжебородым. Персидский список «Шахнаме» Фардину показали ленинградские сотрудники КГБ в библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Книгу в кожаном переплете с золотым обрамлением и с отделкой из сафьяна.

Внутренняя дрожь почти прошла. Фируз уставился в глаза красавчика, такие ослепительно яркие, как небо над Деште-Лут. Там бывает до плюс семидесяти градусов, и Фардин начал потеть.

Он порой негодовал на человеческую физиологию. Научившись сохранять невозмутимую мину, повлиять на другие реакции организма не мог. Краснел и потел. Сейчас это, к счастью, оправдывалось обстановкой.

В кабинете у таких как Соруш подобные реакции возникли бы у любого иранца, даже у тех, кто не сталкивался с МИ напрямую, как Фардин.

– Вы – ценный сотрудник – вот в чем загвоздка, доктор.

Он рукой указал на два низких кресла с круглыми сиденьями и высокими резными спинками. Между ними стоял круглый столик, настолько же неуместный здесь, как и кресла. Над этим чайным уголком висел портрет Хомейни, хмуро взиравшего на Фардина.

Соруш молча налил ему чаю и выглядел как человек, полностью поглощенный этим процессом. Фардин догадывался, какой от него ждут реакции, хотя его так и подмывало взять еще более затяжную паузу, начать смаковать чай, сделав вид, что ничего не слышал. Но он поступил, как надо – испугался.

– Господин Соруш, какая загвоздка? В чем? Я всегда работал на совесть…

– Ни у кого нет сомнений в вашем трудолюбии и компетентности, – перебил Соруш. – Доктор Омид, надеюсь, сообщил вам, что мы рассматриваем вашу кандидатуру для работы в секретном секторе. Разумеется это влечет за собой ряд проверок. Так вот, в ходе одной из таких проверок всплыла информация…

Очередная пауза «вывела» Фардина из себя:

– Господин Соруш, вас, наверное, ввели в заблуждение относительно меня. Я работаю здесь довольно давно. Меня все устраивает, и я не стремлюсь что-либо менять. Так что, если у вас есть сомнения, не стоит принимать трудное решение. Просто подберите другую кандидатуру.

Соруш лучезарно улыбнулся, но чуть снисходительно.

– Ведь я с этого и начал, доктор. Вы – ценный сотрудник. Нам нужны именно вы, но возникли сложности. Проверки теперь затянутся. И понадобится ваша помощь.

– А если вам все же поискать другого?.. Мне дали понять, что большинство направлений моей работы придется отставить в сторону на неопределенный срок. Сосредоточиться на каком-то одном.

– Полагаю, что у вас нет выбора. Вы ведь патриот? – этим вопросом он, видимо, собирался смягчить свой категоричный тон.

– Разумеется, – ответил Фардин, у него перехватило дыхание, словно Соруш взял его за горло. Но все еще только начиналось. – Возможно, вы знаете о том, что мой дядя…

– Да-да, Ильфар Фируз – уважаемый герой Священной обороны. Только ведь речь о вас, а не о нем.

– Не понимаю, в чем я провинился? – смущенно развел руками Фардин, мол, вот он я весь, как на ладони, перед ясными очами Соруша.

– Стоит ли лукавить, доктор? Речь идет о вашем незаконном переходе границы с Азербайджаном в девяностом году и о последовавшем аресте.

– И в чем камень преткновения? – Фардин изобразил облегчение. – Ваши коллеги тогда разобрались и отпустили меня. Правда, едва не довели до инфаркта мою старенькую бабушку, с которой мы бежали из Баку. Но отпустили.

– Почему вы бежали оттуда? Вас преследовали? Это было уголовное преследование?

Вот теперь Соруш по-настоящему стиснул воображаемые пальцы на горле Фардина.

– Вы наверняка помните, что происходило в Союзе в конце восьмидесятых? Я не буду излагать вам прописные истины.

– Но ведь вы не армянин, – кивнул Соруш.

– Бандиты, забившие до смерти моего деда, думали иначе. То, что творилось тогда в Баку, я буду вспоминать до конца своей жизни, это приходит в страшных снах. Единственным выходом стало бегство.

– Ну это, по меньшей мере, авантюра, – Соруш пожал плечами. Под тканью серо-стальной рубашки с длинным рукавом стали заметны крепкие мышцы.

Саваковец достал сигареты «Bahman», одни из самых дорогих, и вальяжно закурил, предложив сигарету и собеседнику. В здании курить не разрешалось, и Фардин отказался, хотя в другой ситуации с удовольствием бы закурил. «Bahman» он себе позволить не мог – каждый день выкладывать по четырнадцать тысяч риалов за пачку.

– Вы ведь могли уехать в любую другую союзную республику.

– Кроме дяди Ильфара у меня нет родственников. Да и ведь я перс, чистокровный и всегда хотел побывать на родине предков… Когда ночью к бабушке ворвались головорезы, забрали все что было ценного – серебряные ложки, украшения и даже ковер, еще Тебризский – это было последней каплей. Я узнал от знакомых азербайджанцев, у кого родственники жили в Тебризе или Ардебиле, что они шастают через границу. Срезали колючую проволоку и снесли заграждения. Я понимал, что долго это не продлится, и принял единственно правильное решение. У нас с бабушкой и вещей-то не было. Только документы и мой университетский диплом, – он замолчал.

Опустив голову, Соруш задумчиво курил.

– Вот собственно и все, – подытожил Фардин. – Если возвращение на родину считать правонарушением, тогда, конечно. Я даже не в обиде на тех ваших коллег, которые меня арестовали. В итоге ведь разобрались по совести.

– В отпуск собираетесь? – неожиданно спросил Соруш.

– Полгода деньги копил, – охотно ответил Фардин. – Билеты дорогие.

– А почему Венесуэла? – Соруш встал, дав понять, что беседа подошла к концу.

– Так без визы же туда можно.

Соруш взял со стола листок чистой бумаги и положил перед Фардином на столик, отодвинув чашку в сторону.

– Не сочтите за труд! Напишите, куда конкретно направляетесь. Будете только в Каракасе или планируете посетить и другие города? Название гостиницы… – Он заметил внутреннюю борьбу, отобразившуюся на лице доктора Фируза, и добавил: – Надо, уважаемый Фардин. Считайте это производственной необходимостью. Вы ведь не впервые едете в Латинскую Америку?

– Ну да, – чуть замешкался с ответом Фардин. – В позапрошлом году в Эквадоре побывал.

– Охота вам в такую жару ехать?

– В Каракасе летом не так уж и жарко, дожди. К тому же, Карибское море. Мне понравился Кито с цветными старинными двухэтажными домиками. Немного напоминает Тегеран, наверное, из-за гор, которые его окружают. Но в Тегеране гораздо жарче.

– И все-таки, долгий перелет, разница во времени. Шесть часов?

– Восемь, – уточнил Фардин, не понимая, к чему клонит Соруш. Но догадка уже мелькнула. – Хочется посмотреть мир.

Больше вопросов не последовало. Соруш вернулся к подоконнику и допивал остывший чай, дожидаясь, когда доктор допишет маршрут по Венесуэле, впрочем, ограниченный только Каракасом.

Фируз указал отель «Тибурон». По своему достатку Фардин мог себе позволить только двухзвездную гостиницу.

В этот момент Фардин думал лишь о том, отпустит ли его так просто Соруш или играет с ним, как кот с мышью. Делает вид, что отпускает, чтобы развлечься, вселив надежду в жертву, затем схватит мертвой хваткой и будет наблюдать, как гаснет в глазах добычи эта самая надежда и жизнь.

У Фардина сложилось четкое ощущение, что Камран Соруш не поверил ни одному слову, сказанному в этом кабинете. И была бы ему грош цена, если бы он страдал доверчивостью.

В начале разговора Соруш излучал уверенность – у него очевидно сформировалось какое-то решение по Фардину. Но что-то в разговоре пошло не так, как ожидал Соруш, и он явно изменил первоначальные планы. Выглядел отрешенным, словно потерял интерес к доктору Фирузу, потевшему, красневшему, робевшему перед контрразведчиком. Фардин описывал маршрут аккуратным, почти каллиграфическим почерком, творя, как известный каллиграф Мир Эмад Хассани.

Когда Фардин дописал и протянул листок хозяину кабинета, тот вдруг спросил:

– А почему вы развелись, доктор?

Фардин понял, что нужно проявить характер.

– Господин Соруш, мне кажется, моя личная жизнь не имеет отношение к работе и уж тем более к назначению на должность, которая меня не слишком-то интересует.

–Это неправильный ответ,– покачал головой Соруш, опустив глаза на листок бумаги, исписанный слишком аккуратно, как может писать только человек с хорошим самообладанием.– В нашем обществе неотделима моральная составляющая от деловых качеств. Но в вашем случае это был сигэ [Сигэ (перс.)– у шиитов временный брак]?

Фардин непроизвольно оглянулся на дверь, словно бы загнанный в угол.

– Да, временный брак. Она сама не захотела его продлевать. Я не мог в тот момент предложить ей большее. Мы заключили сигэ по ее просьбе. Она вдова с дочерью от первого мужа.

– Но у вас ведь совместный сын.

Соруш не только демонстрировал осведомленность, но и прозрачно намекал, что после отъезда Фардина в отпуск, в Тегеране остаются его родные. МИ не просто о них знает, но и приглядывает за ними. Наверняка, если бы доктор Фируз собрался в отпуск с сыном, нашлись бы веские причины, чтобы запретить ему выезд.

Фардина подмывало сказать, что он подумывает захватить с собой сына в Венесуэлу, но сдержал авантюрный порыв. Слишком большие ставки.

– Я содержу сына как и положено по закону, – он решился сообщить лишь об этом, и сказанное прозвучало оправданием.

– Когда вы вернетесь, – Соруш протянул руку на прощание, – мы с вами поговорим снова. И, я надеюсь, вы сможете сосредоточиться на научной деятельности, а я не буду тревожить вас своими проверками. Полагаю, ни нам, ни вам нет оснований беспокоиться по поводу проверок?

Промолчав, Фардин кивнул и, пятясь, двинулся к двери, заметив в углу кабинета аккуратно свернутый в рулончик джанамази.

«Набожная сволочь!» – подумал он ожесточенно. Только на этот всплеск эмоций у Фардина и хватило сил.

Он дошел до ближайшего туалета. К счастью, внутри никого не оказалось. За приоткрытыми дверцами кабинок виднелись напольные чаши, заменявшие в Иране унитазы. Фардин взглянул на них мельком, борясь с тошнотой, опершись о раковину, он пытался собраться с мыслями и проанализировать разговор.

«Выезд в Венесуэлу не вызвал возражений у Камрана по вполне понятным причинам, – Фардин кивнул своему отражению в зеркале и начал умываться, бросая пригоршни тепловатой воды в лицо, стараясь смыть испуг. – В Латинской Америке активно работают иранские спецслужбы».

Об этом Фардин знал из информации, которую дал почитать ему связной в их предыдущую встречу… Шла речь о Чили, Аргентине, Парагвае, Венесуэле. В Южной Америке, исторически революционно и радикально ориентированной, благодатная почва для исламских радикалов. Широкая агентурная сеть, нацеленная против Соединенных Штатов.

Эту информацию Центр переслал ему с определенной целью – если будет возможность познакомиться с людьми, связанными с Латинской Америкой. Поэтому выбрали для проведения контакта этот регион, чтобы при знакомстве у Фардина был хотя бы банальный повод сблизиться, дескать: «а я там был…».

Но Центр в информации упомянул также двух советских нелегалов… Связной недоумевал, зачем тащить на встречу эту опасную бумаженцию, которую, как казалось связному, можно довести до нелегала и устно. Однако сеньор Лопес и сеньора Герреро, вдова, выдававшая себя за сестру Лопеса, упомянутые в информации ни к селу, ни к городу, оказались там не случайно.

Это стало продолжением разговора, состоявшегося в Москве почти тридцать лет назад. Тогдашний куратор, полковник Фролов, сообщил восемнадцатилетнему Фардину две фамилии – Лопес и Герреро – псевдонимы его отца и матери, которых юноша не помнил.

Фролов из их засекреченной папки смог извлечь только сведения о пропаже семейной пары разведчиков-нелегалов. Они перестали выходить на связь в 1986 году. Из-за того, что их подозревали в предательстве, возникли сомнения, стоит ли продолжать подготовку Фардина к нелегальной работе, но все-таки доверие к деду Фардина пересилило все сомнения.

Уже тогда Фардин понимал, что в 1986 году проводились активные поисковые мероприятия, но о результатах ему сообщили только в прошлом году в ресторанчике «Дон Джимми» в Кито, помеси советской столовки и американского фастфуда, с металлическими столиками и скамьями, с разномастной посудой и местной простой и сытной, но не слишком аппетитной на вид едой – пищей простых эквадорцев с рабочих окраин.

Вложив листок в газету, связной передал ее Фардину, и тот сосредоточенно читал, облокотившись о липкую металлическую столешницу.

Эзоповым языком преемник Фролова сообщал, что поисковые мероприятия не дали результатов. По косвенным признакам с большой долей вероятности речь идет не о предательстве. Либо несчастный случай, либо разоблачение и арест. Поскольку не предложили властям СССР обмен нелегалов, возможно, их посадили или даже казнили. Фардина подводили к мысли, что родителей нет в живых.

Воспитывали Фардина дед и бабушка. И дед развернул бурную деятельность, с детства подготавливая себе смену. А Фараз Фируз был успешным разведчиком, завербованным советскими спецслужбами еще до Второй Мировой. Дед называл так Великую Отечественную войну по привычке. Он всегда чувствовал себя иностранцем, говорил по-русски с сильным акцентом, при этом большего патриота Фардин не встречал в своей жизни. Причем любовь к СССР не мешала ему испытывать болезненную тоску по Ирану…

Фардин еще раз энергично умылся, заметив краем глаза, что в туалет зашел кто-то из сотрудников лаборатории.

«Он довольно легко отпускает меня в Венесуэлу, – продолжил размышлять. Фардин, выйдя в коридор и почувствовав, как от сквозняка сушит капли воды на лице. Он неторопливо двинулся к лифту. – Если я не ошибаюсь и Камран не питает иллюзий на мой счет, то в Венесуэле меня встретят и будут приглядывать за моими перемещениями по Каракасу. Удастся ли встретиться со связным? Камран уверен, что я не скроюсь от его всевидящего ока. Ну это мы еще посмотрим».

Фардин остановился у двери лаборатории.

«Может, у меня паранойя? Профессиональный психоз? В каждом столбе видеть контрразведчика, а в случайностях – подстроенные противниками закономерности. Подстроили и перевод в секретную секцию, как повод для тщательной проверки. А нужен ли им повод или он создан для меня, чтобы войти со мной в прямой контакт, имея надежную легенду? И наконец, встреча с Симин. Все это вместе пахнет дурно. Обложили? Я вроде не давал никакого повода. Слабое звено только давний нелегальный переход границы. Нет, этого все-таки недостаточно для серьезного обвинения в шпионаже.

Подозрение. Лишь подозрение, требующее подтверждения. В эту теорию вписывается мой отпуск „на поводке“. Их порадовал мой выбор – Венесуэла. Если судить по информации, даже арабы-шииты из тамошней иракской диаспоры действуют в Латинской Америке в интересах Ирана. А они уже занимают и политические посты и оккупировали бизнес. Значит, есть и финансовые возможности. Следить могут не профи-разведчики, а, скажем, банальный сыщик из частного детективного агентства или охранной фирмы. Им и знать ни к чему, зачем следят за каким-то там иранцем».

Фардин неохотно вернулся на рабочее место, расстроенно думая, что и Симин хорошо укладывается в историю с проверкой. На «медовую ловушку» это, в общем, не тянет, хотя Камран и иже с ним способны импровизировать.

Накрутив себя такими предположениями, Фардин ушел пораньше домой, передав бразды правления лабораторией своему заму. Ехал по городу, невольно проверяясь, хотя не собирался в случае обнаружения наблюдения уходить от слежки, и понимая той частью мозга, которую не поглотила паника, что нет причин следить за ним именно сейчас.

В Иране слишком сложно осуществлять конспиративные встречи с нелегальным разведчиком или агентом. И МИ это знает.

Думая о том, что его наверняка ждет смертная казнь после мучительных пыток – ему не светит обмен, Фардин машинально притормозил около голосовавшего на обочине пожилого мужчины, явно не тегеранца. Скорее всего, крестьянин из провинции, ошалевший от темпа города.

Сперва Фардин рассердился на себя. «Нельзя действовать на автомате», – подумал он, подавшись вбок и распахнув дверцу перед стариком.

– Да пребудет с тобой мир и милость Аллаха, и его благословение! – старик поправил на плече объемную и тяжелую по виду сумку. – До автовокзала. К терминалу «Бейхаги», – в его руке, покрытой пигментными пятнами, покачивались истертые деревянные четки.

– Садитесь, садитесь, – поторопил Фардин, прикинув, что человек с нечистой совестью или впавший в панику не станет подвозить попутчика, как делает это обычно. Если следят, убедятся в хладнокровии объекта слежки.

Он довез старика до площади Аржантин, до терминала, от которого шли рейсовые автобусы до Тебриза, Исфахана и Решта. Согласно таароф он начал отказываться от платы за проезд. Но старик, зная правила вежливости, предложил еще пару раз, пока Фардин не взял деньги.

Он посмотрел вслед крестьянину, спешившему домой из шумного Тегерана. Фардин и сам с удовольствием сел бы сейчас в автобус и уехал бы в Исфахан, посидел бы на берегу Заянде. А то и забрался бы в ее зеленоватые воды, лег бы на спину и его бы увлекло под арочными мостами все дальше и дальше, до Гавхуни, где он лежал бы на поверхности озера, и соль от палящего солнца запекалась бы на губах…

Маневрируя между мопедами и автомобилями, Фардин даже ощутил запах тины болотистого озера, словно наполнивший салон «Пейкана» и вытеснивший запах гари, бензина и уличной еды.

Глава вторая

Венесуэльское хоропо

[Хоропо – национальный венесуэльский танец]

Фардин стоял около лотка с фруктами, пытаясь разглядеть улицу в пыльной витрине позади смуглого продавца в шлепанцах на босу ногу. Продавец скалил белоснежные зубы и пытался говорить по-английски. Изнутри к стеклу витрины был приклеен выцветший плакат с Уго Чавесом. Покойный президент смотрел с укором за спину Фардина на следившего за ним мужчину в кепке и солнцезащитных очках.

Вчера был другой, в соломенной драной шляпе. Сомнительная маскировка и всего по одному наблюдателю, без подстраховки, подтверждали гипотезу Фардина о том, что, если за ним и станут приглядывать в Венесуэле, то задействуют местную наемную силу. Значит, не возлагают на слежку большие надежды. Однако она была навязчивой, началась еще в аэропорту Симона Боливара и продолжалась вторые сутки.

Несколько раз, гуляя по городу, смущаясь от непривычного вида полураздетых женщин, Фардин проходил мимо кафе, где ему назначили встречу со связным.

Впереди еще несколько дней отпуска, и он рассчитывал, что либо топтун устанет, да и убедится в безобидности объекта, либо связной, увидев блуждающего по улице Фардина с бесплатным и назойливым приложением, проявит инициативу и найдет возможность предложить вариант и обоюдоудобные безопасные условия для осуществления контакта.

Наконец, Фардин решился и зашел внутрь Caffe de Mokambo на площади Кастеллана. Не глядя по сторонам, он заказал сок из маракужи и уселся на барный стул около окна и деревянной кадки с пальмой.

Над столом покачивалась от сквозняка медная лампа, отражающая свет из больших, до пола, окон. Над стеклянной витриной с тортами висел ряд черных досок с меню, исписанных разноцветными мелками, а еще выше, на своеобразной галерее, стояли в красных деревянных шкафах батареи бутылок.

Фардин взял еще сырный бургер, выяснив у продавца, что бургер без свинины. Стоил он недешево – говядину в Венесуэлу возят из Бразилии.

Перед тем как зайти в кафе, Фардин купил пачку сигарет за двадцать боливаров. И теперь прикидывал, сколько это в пересчете на риалы. Получалось почти восемьдесят пять тысяч. За эти деньги он мог купить в Тегеране восемь пачек дешевых «Zica» и осознание этого его нервировало.

Связной выглядел как рядовой латиноамериканец. Невысокий, худощавый, смуглый, кареглазый. В темно-синей джинсовой рубашке с коротким рукавом и серых мятых брюках, с барсеткой под мышкой. Поигрывал ключами от машины. Казалось, что он либо таксист, либо водитель персональной машины и возит какого-нибудь бизнесмена средней руки. Звали его Антонио, именно он встречался с Фардином год назад в Эквадоре и передавал информацию о родителях Фируза, вернее то, что никакой информации нет. Ни слуху, ни духу…

Антонио зашел в кафе, лениво скользнул взглядом по витрине, табличкам с меню и посетителям. Заказал что-то и с подносом двинул в направлении столика Фардина. Но иранец скомкал салфетку и с недовольным лицом слез с барного стула. Он не рискнул обменяться с Антонио даже парой слов.