Рарок и Леса

Сам герр Иоханнес, высокий и тучный мужчина средних лет, мог бы быть старшим братом сердитой хозяйки предыдущей фермы. Но в отличие от своей крикливой соседки, он излучал приветливость и добродушие.

– Прачки, значит? Ага, это хорошо, а то у нас здесь недостаток женских рук. Улла сманила себе баб со всей округи, и теперь тут некому порядок навести, некому готовить и стирать некому. Супруга моя совсем замаялась готовить на всех, а уж стирают батраки себе сами. Но вы ведь знаете, как стирают мужики-то? Раз в месяц по обещанию, и не настолько тщательно, как следовало бы. Так что попахивает моя рабочая братия, ещё немного и завшивеет, так что вы как раз кстати. Так говорите, вас Улла прислала? Странно, что себе не оставила.

Они сговорились с Молли о жаловании, питании и ночлеге и ударили по рукам.

Стол у герра Иоханнеса не отличался разнообразием – хлеб, пиво, мясо, репа. Но это в обед, а на завтрак и ужин одно и то же – краюха хлеба и стакан молока. Правда и краюха, и стакан были великанскими, так что Леса, съев и выпив всё это, почувствовала себя как надувшийся комар!

Помещение, в которое их поселили, было тёплым, светлым и просторным. После их многодневного перехода, эти хоромы показались девушкам сказочным дворцом! Работа, впрочем, в виде кучи грязного белья и набора тазов нашла их этим же вечером. Команда мисс Молли, невзирая на усталость, засучила рукава и весело принялась за дело. Леса тоже старалась не отстать от остальных, хоть стирка и была тем самым делом, которое у неё получалось хуже всего.

Когда всё было закончено, Молли отозвала её в сторону для разговора.

– Лапуль, – начала она своим мягким, но серьёзным тоном, – я рада, что ты всё это время была с нами, ты очень помогла нам в этом путешествии и мы всё это ценим. Но вот в чём проблема – ты ведь не из моих девушек, а из заведения Дороти. Вы ведь с ней успели заключить контракт?

– Ну-у… Да, конечно! – соврала Леса.

– Боюсь только, что держать этот контракт тебе теперь не перед кем. Хотя, может быть Дороти ещё каким-то чудом жива, но это сейчас невозможно проверить. Я вот к чему это говорю – не хочешь ли ты заключить временный контракт со мной? Обычно мы так не делаем, но ситуация такова, что Дороти не обидится – она отходчивая, я это знаю. Конечно, можно и без контракта, я ведь тебя достаточно узнала пока мы шли сюда, но практика показывает, что лучше, если всё будет записано и оговорено, чтобы потом не было недоразумений. Ну, так как, хочешь поработать со мной? Ты ведь понимаешь, что стирка это не основное наше занятие. На кусок хлеба можно и стиркой заработать, но если хочешь, чтобы у тебя завелись кое-какие денежки, то работать надо не одними руками, а всем телом…

– Молли, – прервала её Леса, – я очень благодарна тебе за предложение и рада бы заключить с тобой контракт, но у меня есть одна проблема – я девственница и… и ничего не умею…

Молли раскрыла рот от удивления, и некоторое время хлопала глазами.

– Детка!.. – наконец, произнесла она изменившимся голосом. – Я и подумать не могла… Ах, вот для чего тебя Дороти приберегала! Я-то смотрю, что это ты от её цыпочек так сильно отличаешься? Нда, проблема. Нет, про контракт с Доротеей забудь – даже если она жива, то из тех, кому она там могла тебя пообещать, никого в живых не осталось. Так что моё предложение остаётся в силе. Вот только твоя невинность здесь товар неходкий. Конечно, покупателя можно найти и на такое, но требуется время, а за это время ты отощаешь да обносишься, как бродяжка, ведь не будут же тебя девушки за просто так содержать? Мы здесь, увы, не богачи. Так что с этим делом надо что-то решать, но не торопись! Я тебя не понукаю. А то, что ты там чего-то не умеешь, так я тебя научу, если что. Такое расскажу, чего сама Дороти не знает!

Леса чувствовала себя немного странно. До сих пор подобная перспектива, если и приходила ей в голову, то это было нечто отдалённое, нереальное и должно было произойти как бы, не с ней. Предложение Молли поразило её! Не страдающая общественными предрассудками девушка была польщена и напугана одновременно. Она – одна из девушек самой мисс Молли! Это было ново, это было странно, но это было интересно, необычно и… страшновато! Быстро прикинув в уме своё нынешнее положение, она не нашла причин сразу ответить Молли отказом, но и соглашаться немедленно не стоило, ведь Молли сама призывала её подумать.

– Хорошо, Молли, я подумаю. Спасибо тебе! – сказала Леса, и вдруг в порыве чувств обняла свою новую подругу-наставницу и чмокнула её в щёку.

Глава 108. Это ведь, вроде, не Леса?

Клинок мелькнул в воздухе, размазываясь до прозрачности, и три разрубленные оливки, шестью половинками, упали на землю.

– Ещё! – потребовал Луций, сверкнув на Рарока глазами, в которых читался вызов.

Гладиатор взял в горсть три следующие оливки и бросил их в мальчика таким образом, чтобы они летели в одной плоскости. Снова сверкнул меч, и эти оливки разделили участь предыдущих.

– А теперь ты, – сказал Рарок.

Луций отложил меч, взял оливки и кинул их, подражая своему наставнику. Рарок ответил сложным движением, как бы перекрестив воздух клинком, и на землю упали восемь кусочков оливок – одна была разрублена на четыре части. Луций открыл рот.

– Этому меня Лозас научил, – пояснил Рарок. – Два быстрых удара всегда лучше, чем один.

– Я попробую! – воскликнул Луций, только сначала без оливок.

Гладиатор показал, какие надо делать движения, и заставил Луция повторить их раз пятьдесят, пока не убедился, что мальчик досконально всё запомнил. Потом те же движения были отработаны раз сто пятьдесят, со всё возрастающей скоростью. Только тогда настала очередь оливок.

И, конечно же, Луций промахнулся! Промахнулся он и во второй, и в третий раз. Они уже потеряли счёт неудачным ударам, когда у Луция вдруг получилось! А потом ещё раз получилось, и ещё!

– Хватит, – сказал Рарок и отправил несколько оливок в рот. – На сегодня достаточно, а то устанешь и собьёшь закрепившийся навык.

Луций уже устал. До упражнения с оливками они бегали, занимались гимнастикой, поднимали камни различной величины и боролись. Затем потратили немало времени на отработку элементарных приёмов фехтования, и только когда все азы были повторены безукоризненно, приступили к изучению новых приёмов.

Собственно оливки Луций разрубал на лету и раньше, но сначала это была только одна оливка, по которой он долго промахивался, потом стал попадать, и, наконец, располовинивал ее, шутя, почти не глядя. И тогда, к первой добавилась вторая, а сегодня должна была добавиться третья, но Рарок вдруг усложнил упражнение.

Конечно, Луций устал, но ему всё это нравилось! К тому же так было легче ждать, когда откроется проклятый портал, и легче переносить разлуку с его богиней.

Луций не желал слушать опровержение того, что Леса является божеством, но Рарок и не настаивал. Они мало разговаривали о ней, всё больше на отвлечённые темы. Выяснилось, что Рарок много читал из того, что знал Луций, но в его устах эти произведения звучали как-то не так. С другой стороны Луций мог назвать целую массу великих творений литературы, о которых Рарок не имел понятия, и тогда первый с удовольствием их декламировал, а второй с жадностью слушал.

Они не испытывали проблем с едой, но оба скучали по мясу. Попытки найти в садах какую-нибудь дичь, не увенчались успехом. Зато Рарок понял одну крайне неприятную для себя вещь – в садах кто-то был. Кто-то невидимый.

Он не стал рассказывать Луцию. Зачем? Чтобы мальчик тоже боялся? Или, чтобы начал считать его, Рарока сумасшедшим?

Но теперь он стал бояться спать ночами. Они приноровились спать днём. Луций был несколько удивлён этой смене режима, но Рарок объяснил, что ночью прохладнее, и заниматься спортом легче. С этим нельзя было не согласиться.

Луций чувствовал, как день ото дня улучшается его умение владеть мечом. Конечно, до Рарока ему было ещё очень далеко, но он уже ощущал клинок, как продолжение руки, словно нервы из пальцев проросли сквозь холодную сталь, и она обрела чувствительность плоти. Он не ждал, что гладиатор раскроет ему все свои секреты, но Рарок вошёл во вкус, и, похоже, решил сделать из парня боевую машину, какой был сам.

Гладиатор никогда не ругал Луция, если у того что-то получалось не так, просто терпеливо объяснял всё снова и снова, то что было мальчику непонятно, а потом заставлял отрабатывать каждое движение до тех пор, пока оба не падали от усталости. Правда, он и не хвалил Луция за успехи, так что тот никак не мог взять в толк, насколько он уже научился?

Однажды Луций набрался храбрости и спросил гладиатора об этом. Рарок чуть заметно улыбнулся и сказал, что на арену ему, Луцию, пока рановато, но он может наняться охранять стада от волков. Однако, увидев, что парень приуныл, гладиатор рассказал, что на самом деле этот уровень выше солдатского, но ниже чем положено профессиональному телохранителю. Опыт, дело наживное, а задатки у него хорошие – учится Луций быстро, всё схватывает налету, обучение идёт, как надо. А чтобы не наступила пресыщенность однообразием тренировок, они начнут потихонечку осваивать копьё.

Тренировки с копьём осложнялись отсутствием такового. Достать во фруктовом саду достаточно длинную прямую палку оказалось нелегко. То, что удалось добыть, смахивало на дротик, к тому же далёкий от идеала – кривоватый и несбалансированный.

Рарок поморщился от такого приобретения и заменил неудавшиеся упражнения боем на палках. Это было даже лучше, динамичнее и веселее, но прибавило Луцию синяков.

Они потеряли счёт времени, да и какая разница? Всё равно в этом мире время течёт по-своему. Здесь могут пройти годы, а там всего лишь пара недель.

То, что с Рароком что-то неладно, Луций заметил, когда тот после дневного сна начал вскакивать, хватаясь за меч, и диким взором оглядывал сад, будто ожидая увидеть за каждым деревом по врагу. Сам Луций после тренировок спал, как младенец, а вот его наставник спал тревожно, часто ворочался и вскрикивал во сне. Луций, конечно спрашивал его, в чём дело, но Рарок отвечал что-то неопределённое, и чаще отмалчивался.

Это случилось на закате одного сонного дня. Обычно они поднимались до захода солнца, но Луций в этот раз плохо спал, и не проснулся вовремя. Он бы и тогда не проснулся, если бы кто-то не положил прохладную, слегка влажную ладонь ему на лоб.

Луций открыл глаза и увидел женщину средних лет, как бы состоящую из тумана. Она стояла рядом и улыбалась. По-видимому, ей хотелось поправить отросшие локоны мальчика, падающие на его лицо, и случайно разбудила его.

Луций не почувствовал страха при виде этого призрака, но когда он повернул голову и взглянул на то, что делалось вокруг, выяснилось, что сад полон такими же туманными фигурами. Это были женщины, мужчины и даже дети. Одни из них подвязывали ветки с плодами, другие поливали деревья, третьи собирали плодовую падаль, чтобы потом, по-видимому, отправить её в компост.

Никто не обращал внимание на двух лежащих на охапках листьев людей. Никто, кроме той женщины.

Луций оглянулся и встретился с совершенно стеклянными глазами Рарока. Гладиатор сидел, привалившись спиной к дереву, и лицо его было неподвижно, даже более того – безжизненно. Луций подумал даже, уж не умер ли его старший товарищ и наставник, но когда он приложил ухо к его груди, то услышал, что сердце гладиатора бьётся, но как-то слабо и неровно. Рарок, похоже, был в обмороке, но от чего? Неужели от вида призрачных людей?

Луций, наверно, тоже боялся призраков, но сейчас испугаться за себя не успел или просто забыл. Он испугался за товарища!

Рарока срочно надо было выводить из этого состояния. Его душа была неподалеку, но, как это бывает в таких случаях, её поразила временная слепота и она попросту не могла найти своё тело. Луций постарался припомнить всё, что слышал о том, как приводят в чувство потерявших сознание, и принялся за дело. Он даже не заметил, что все призраки куда-то исчезли. Пришлось ему, однако повозиться, прежде чем Рарок застонал, пошевелился и посмотрел на него осмысленно.

– Ч-что это было? – спросил он и попытался встать, но тут же рухнул обратно.

– Ты потерял сознание, – объяснил Луций, натирая виски товарища половинками лимона.

Инстинктивно поняв, что дело всё-таки в призраках, он решил не распространяться на эту тему.

– А.. что там? – проговорил Рарок и указал подёргивающейся рукой куда-то за спину Луция.

Мальчик обернулся. За деревьями, в той стороне, где должен был быть дом, угадывалось какое-то зарево. Луций подумал было уж не пожар ли это, но дом был сплошь каменный, чему там гореть? Двум-трём циновкам? И вдруг до него дошло – портал!

Портал открылся совсем не там, где они ждали. Он открылся либо в самом доме, либо близ его!

– Рарок! – крикнул Луций, вне себя от возбуждения. – Вставай, надо бежать!

Но не тут-то было. Ноги не слушались гладиатора, разум, похоже, тоже тормозил. Рарок не вскочил, а встал, дрожа коленями, как старик. Он выпрямился только при помощи Луция, и, опираясь на него, медленно двинулся к цели.

Луций понимал, что надо бежать, а не плестись, но не мог бросить товарища. Рарок был его значительно тяжелее, к тому же мальчику приходилось нести два меча. Они шли медленно, почти ползли, но всё же двигались вперёд и сияющее пятно за деревьями приближалось.

Когда они вступили за калитку, ведущую из бесконечного сада в дом, то увидели, что портал «натянут» между колоннами по ту сторону бассейна. При других обстоятельствах Луций может быть подумал, что это красиво – огненно-радужная мембрана, отражающаяся в зазеленевшей воде. Но сейчас было не до того.

Мальчик совершенно выбился из сил. Когда он поставил ногу на ступеньку, то поскользнулся и упал на колено, больно ударившись о мрамор. В это время портал мигнул, как свечка в первый раз, и Луций с ужасом увидел, что огненно-радужная плёнка бледнеет! Он напряг последние силы, чтобы встать, но боль в колене заставила его опуститься обратно, на ступени.

Луций понял, что они не успеют и сейчас проход закроется у них на глазах, но в это время «ожил» Рарок. Ожил сильно сказано, потому что его по-прежнему шатало из стороны в сторону, но он забрал у Луция свой гладиус, и, используя его, как трость, выпрямился. Затем помог парню встать, быстро ощупал его колено, и, убедившись, что оно цело потащил Луция к порталу, который уже мигал вовсю, словно его задувало ветром. Перед тем, как он мигнул в последний раз, друзья перевалились через сияющий огненный край и полетели в неизвестность…

Луций думал, что сейчас будет падение, и он приземлится на что-то твёрдое, но его неожиданно схватили чьи-то руки, много рук! Потом из этих многих рук остались только две, но их силищи хватило бы на десятерых. Эти руки поставили мальчика на ноги и повернули туда-сюда, словно он был куклой. Луцию стало ясно, что его разглядывают. В это время зрение вернулось к нему самому, и он увидел близко к себе лицо, обрамлённое воистину львиной гривой и такой же впечатляющей бородой. Настоящий варвар!

– Рарок, – спросил это варвар с каким-то язвительным подозрением в голосе, – это ведь вроде не Леса! Ты ничего не перепутал?

В голове у Луция гудело, да ещё колено пульсировало болью, которая отдавалась во всём теле, мешая соображать. Он хотел что-то спросить, но у него не вышло. Точнее, вышло, но слова получались не те и окружающие их не понимали. Он и сам с удивлением отметил, что не понимает речь людей обступивших их с Рароком, а когда тот обратился к нему, то его слова тоже были для Луция непонятны. Сам не зная почему, мальчик обратился к лохматому варвару и спросил:

– Извини, друг, а это не ты тот самый Зигушка?

Его слова не были поняты, но вертикальный «лев» вздрогнул и посмотрел на парня с ещё большим подозрением.

Глава 109. Посмотрим

Михал ожидал увидеть горы с пещерами и скалами, так, как он представлял их по рассказам, описаниям в книгах и немногочисленным картинкам, которые встречались ему в древних, до дыр истрёпанных журналах. Ему представлялось, что в этих горах и рождаются монстры. Возможно, они обитают там, как обычные животные, а потом находят некий путь в мир людей, где сходят с ума и впадают в кровавое бешенство. Ведь никто не видел, чтобы монстры жили хотя бы звериной жизнью в мире, где обитали люди.

Они не сливались с природой, не образовывали семей или стай, не размножались, а если пытались охотиться, например, на оленей, то крайне неудачно, проявляя удивительную неуклюжесть. Монстры приходили, чтобы убивать людей, а потом либо гибли от голода, либо исчезали в неизвестном направлении.

Но то, что предстало перед взором изумлённых людей, прильнувших к стёклам автомобилей, превзошло все их ожидания – горы были рукотворными! Это явствовало из их форм. Строгие ровные геометрические фигуры – кубы, пирамиды, параллелепипеды, цилиндры. Это немного смахивало на город, но Михал даже в самых смелых фантазиях не мог представить себе город таких невероятных размеров!

А ещё, там совсем не было окон. Поверхности всех этих геометрических фигур были гладкими, а сами они были окрашены в белые, серые и чёрные цвета. И только несколько торчащих тут и там башен имели зеркальную поверхность, отражающую огненно-радужное сияние неба.

– Я так и знал! – прорычал Галль, ударив кулаком по рулю, за которым сейчас сидел.

– Что ты знал? – не понял его Михал.

– А то, что этих тварей кто-то делает нам на погибель. Посмотри, дядька Михал, это же машина!

– Машина?

Михал вгляделся в нагромождение странных циклопических фигур. Он мало что понимал в машинах, но знал одно – они бывают самыми разными. Но, чтобы машина была такой…

– Или несколько машин, – продолжал развивать свою мысль Галль. – Мы с ребятами много думали над тем, что из себя представляют монстры, и пришли к выводу, что они не твари созданные Богом Отцом, но и не демонические создания, ведь они из плоти и крови и даже имеют признаки самцов и самок, хоть и не размножаются.

Михал мог подтвердить, что это действительно так. А не размножались монстры по весьма простой причине – они не делились на пары. Мантикоры, например, всегда были самками, паукони – самцами. Зомбаки, все, как один были мужского пола, а вот скорпиовцы – женского. И так обстояло со всеми известными монстрами. Только сморкачи не имели явных половых признаков. Ах, да – всякую мелочь, вроде той кусачей помеси ежа и мячика, редко кто рассматривал на предмет принадлежности к тому или иному полу.

Как и среди обычных живых существ, обитающих на Земле, контакты между различными видами были исключены, либо не давали потомства, вот и нет размножения.

– Так кто же их создаёт? – спросил Михал.

– Люди, – ответил Галль. – Те, кто создал вот это.

Он указал на геометрический хаос, всё вырастающий по мере приближения к нему колонны машин.

– И как они это делают?

– Не знаю, – честно ответил Галль. – Посмотрим.

Ну да, за этим они сюда и приехали. Михал вгляделся в то место, откуда выходили монстры. Это выглядело, как прямоугольная щель в стене, длиной с Междустенье, похожая на приоткрытый рот. Щель располагалась внизу громадного барабана, несколько выдвигавшегося из общей массы прочих фигур. Там же начиналась дорога, по которой шествовали монстры и по которой сюда явились сейчас люди.

– Посмотрим, – согласился Михал. – И если я найду того кто это делает, то скажу ему пару ласковых!

Галль против этого не имел возражений.

Глава 110. Вы такой замечательный!

– Инци, прости меня, ибо я согрешил!

Руфус стоял на коленях на гладком мраморном полу в одной из ниш длинного коридора Главного банка торговых гильдий. На этом этаже было полно просторных свободных помещений, но он выбрал для молитвы именно этот закуток.

Здесь редко кто появлялся, поэтому молодой священник мог рассчитывать на уединение. Впрочем, дело было не в уединении, как таковом, а в удалённости этого места от помещения в котором сейчас находилась Гюрза. Вблизи неё Руфус не мог быть уверенным в искренности своего обращения к Инци.

Кризис миновал, и девушка шла на поправку. Но боли были ещё слишком сильны, и она, по-прежнему, была вынуждена принимать обезболивающее. А Руфус, по-прежнему, вынужден был выслушивать её откровения, от которых она сама приходила в ужас и прятала в ладонях лицо, когда действие лекарства проходило.

Ещё полбеды, если речь шла об украденном с общего стола яблоке. (Ай, ай, но это случилось, когда юной Гюрзе было всего семь лет. Инци давно простил ей этот грех, и переживать о нём не стоило.) Совсем по-другому выглядел рассказ о том, как года четыре назад незнакомый парень, от которого основательно пахло пивом, прижал её к стене дома на задворках, когда она возвращалась вечером домой.

Он не был бандитом или насильником, иначе Гюрзе не поздоровилось бы на самом деле, но в крови у молодого дурака бродил алкоголь, вперемешку с юношескими соками, и эта смесь заглушила голос разума. В общем, он впился в губы девушки грубым насильственным поцелуем, придавил её своим весом, который был на треть больше, чем её собственный, и принялся мять грудь, даже лиф платья немного порвал.

Гюрза уже тогда считалась одной из лучших воспитанниц Ханны, а потому это безобразие длилось недолго. Укус за нижнюю губу, удар коленом в пах, потом носком башмака в лицо, и давай Бог ноги! Только ветер в ушах засвистел.

Но дело было не в самом этом случае, а в том, что чувствовала девушка потом, через весьма продолжительное время, когда её гнев и страх улеглись. Она не помнила сколько на самом деле прошло времени, может неделя, а может меньше, но в какой-то момент она вдруг поняла, что воспоминания о мужских руках, бессовестно мявших её грудь, больше не вызывают у неё чувство возмущения и протеста.

Скорее наоборот… Нет, разумом она продолжала отвергать то, что хотел учинить над ней тот парень, но женское естество отозвалось на призыв самца, и в самых тайных мечтах, почти на грани подсознания, ей хотелось снова ощутить эти руки на своей груди. И не только на груди. И не только руки…

Дальше, больше – этот парень начал являться ей во сне. Но был он не грубый и не пьяный, а милый и ласковый. И руки его были мягкими и нежными. Наяву она его больше никогда не увидела, даже так и не узнала, был ли он из местных или из проезжих, каких в Золас-граде всегда было немало.

Руфус слушал. Он всё слушал, всё понимал, не осуждал, сочувствовал… Ему, как священнику, приходилось выслушивать и не такое! Девушки, бывало, рассказывали весьма пикантные подробности своей интимной жизни, иногда смакуя каждую мелочь, словно испытывая молодого священника на прочность. Иногда, наверное, так и было, хотя среди них встречалось немало обычных дурочек.

Здесь было всё иначе. Руфус поймал себя на том, что слушает исповедь Гюрзы с… жадностью! Слушает и хочет ещё… Он понимал, что действует сейчас не как священник. И он лгал. Лгал, произнося правду, лгал, утверждая то, во что искренне верил…

А именно, когда действие лекарства проходило, и бедная Гюрза ужасалась тому, что наболтала ему под действием наркотика, Руфус успокаивал её с отеческой улыбкой, говорил, что в её словах не было на самом деле ничего особо страшного и непоправимого, что такие грехи Инци прощает, если человек искренне раскаивается и смело признаётся в своих ошибках на исповеди…

Ложь! Проклятая ложь… Не было исповеди, это он просто придумал, чтобы успокоить крайне смущённую и сгорающую от стыда девушку. И дело даже не в этом! Не было раскаяния со стороны Гюрзы, она раскрывала перед ним свою подноготную под действием лекарства, которое имело странный побочный эффект – заставляло человека вслух говорить о самом сокровенном. И не было греха. Не было! Разве грех, то, что эта девушка рождена, как человек из плоти и крови? Разве может быть грехом здоровое желание жить, любить и быть любимой? Так о чём же он говорит ей в минуты её пробуждения от сна наяву?

Увы, он говорит ложь… Он не хочет лгать, но он не знает, что ему делать, и что говорить, ведь если он скажет правду…

– Инци, прости меня, ибо я согрешил!

Руфус не мог сказать ей правду, не мог сознаться в том, что он хочет на самом деле. Но, он ведь знал, что ему хочется крикнуть – «Ещё!» Расскажи ещё. Скажи – что было дальше? А что ты почувствовала, когда… Или – повтори, пожалуйста, слова о том, как напряглись твои соски, как сладко заныло между ног, как тепло разлилось внизу живота, а сердце затрепетало!..

Он бы умер, если бы сказал такое. А может быть, не умер, но уж точно престал бы быть священником. Но ведь, произнося ложь, он уже перестал им быть, тем более что ложь эта обрела форму истин учения, которое он проповедовал!

Руфус встал, осторожно с благоговением взял с подоконника маленькое изображение распятого Инци и повесил его себе на грудь под одежду. Священник он или нет, он доведёт до конца то, что начал – пойдёт сейчас к Гюрзе, даст обезболивающее и сделает перевязку. Сделает, не дрогнув, не подав вида, что испытывает страстное желание прижаться губами к её бедной страдающей ножке!..