Рарок и Леса

Что-то было на юге. Ей плохо было видно лес по ту сторону развалин крепости, но Ларни поняла – там что-то есть между деревьями, что-то чужеродное и злое! Потом, то же самое шевельнулось на западе. Шевельнулось? Точнее можно было бы сказать – закишело!

Да, это были они, и Кейни не преувеличивала – монстры катились сплошной волной, едва не лезли друг на друга! С такого расстояния не видно было, каковы эти монстры, но Ларни знала, что даже самые мелкие из них, когда собираются в большую массу, представляют собой силу почти необоримую.

Появление монстров заметили и другие наблюдатели. Зазвучал тревожный сигнал – один из мальчишек часто-часто заколотил по подвешенной рельсе железной палкой, другой с проворством белки скользнул вниз по узенькой лестнице – звать защитников на стены!

Ларни решила, что ей тоже пора вниз. Её место в случае штурма было, как раз на площадке над воротами, но тут при взгляде на север, волосы шевельнулись у неё на голове! На опушке северной чащи показались Стефан с мальчиками…

Они шли медленно, с остановками, и Ларни сразу поняла почему – Стефан был ранен! Ребята поддерживали его с двух сторон, он шёл, спотыкаясь, и основательно приволакивал левую ногу. А ещё, у него была окровавленная повязка на голове и, кажется одна рука на перевязи… Но самым ужасным было не это, а то, что монстры с запада учуяли их!

Ларни отчётливо видела, как несколько чудовищ похожих на крыс, одетых в чешую и размером с лося, подняли свои морды и стали принюхиваться, поворачивая носы в северном направлении.

Ларни больше не мешкала. С края внешней стены лежал моток крепкой бечевы, предназначенной для связывания брёвен моста. Она быстро привязала один конец этой бечевы к торчащей вертикально железной балке, бросила моток вниз, сорвала с себя чепец и передник, сжала через них верёвку и прыгнула со стены…

Ветер засвистел в ушах, ладони обожгло, словно кипятком, (а не пожертвуй она чепцом и передником, содрало бы кожу и мясо до кости!), потом она больно ударилась пятками о землю, но ничего себе не сломала. Плохо было другое – в спешке она не взяла с собой никакого оружия. При ней был только крохотный, хоть и очень острый ножик, который она носила с детства.

Вдруг что-то похожее на большую птицу приземлилось рядом с ней в траву, едва не задев её по голове. Охотничий лук и тулл со стрелами! Ларни подняла голову и махнула рукой сообразительному мальчишке, стоявшему на стене, который догадался её вооружить.

Тем временем, на стенах и над воротами начали появляться взрослые. Опытные стрелки уже прикидывали расстояние и натягивали луки, способные с одного выстрела уложить матёрого кабана-секача.

– Приготовьтесь приоткрыть ворота, когда я их приведу! – крикнула Ларни, подхватила лук и стрелы, и со всех ног бросилась к мужу и детям.

Глава 106. Тайные письмена

– Я ещё не была ни с кем из парней, но не, потому что я такая правильная. Просто всегда находится рядом какая-нибудь девушка красивее меня и привлекательнее! – поведала Гюрза, безмятежно улыбаясь и глядя Руфусу в глаза прямо, но без вызова. – Я даже думала, может мне стоит обратить внимание на девушек, как наша наставница – мастер Ханна, но потом поняла, что это не для меня. Дома я ублажаю себя пальцами, иногда даже по два раза в день, но в походе, как-то не до этого… Вы простите, падре, что я вам всё это рассказываю, но, нет сил сдержаться!

Нет, это была не исповедь. Просто обезболивающее, которое нашлось в их арсенале, видимо обладало некоторым наркотическим эффектом. В результате девушка болтала без умолку, выкладывая такие секреты, перед которыми меркли все откровения, что он слышал на исповеди от свих прихожан.

Она оставалась в сознании, и прекрасно понимала, что происходит, но воспринимала окружающее совершенно по-другому. Правда, когда действие зелья проходило, глаза предводительницы элитного отряда наполнялись ужасом, и она замыкалась в себе.

Руфус изо всех сил старался быть с ней мягким и сдержанным. Он понимал, что чувствует эта бедняжка, которой помимо сильной боли приходится терпеть ещё и унижение от того, что её душа выворачивается наизнанку перед людьми посторонними. Много раз он порывался сказать ей, что эти грехи общие для всего человечества, что по сравнению со многими и многими, она чиста, как капля росы на лепестке розы, и так же прекрасна!..

– Падре, простите меня ещё раз, но это я тоже не могу не сказать – с тех пор, как похоть проснулась во мне, я много раз вожделела своего старшего брата. Он очень красивый и сильный мужчина, а недавно женился на хорошей девушке, и теперь у меня есть маленькая племянница. Конечно, он ничего не знает. И мама не знает, хоть ей-то я, как раз могла бы всё рассказать, но мне было стыдно… Я гнала от себя эти мысли, а они возвращались. Мне это снилось во сне…

Это продолжалось уже третий день. Действие яда удалось остановить, но нога у девушки распухла до устрашающих размеров и была бордово-синего цвета. Всё это сопровождалось высокой температурой и жуткой болью, от которой Гюрза, не будь у них вышеупомянутого средства, давно уже отправилась бы к прабабкам.

Сыворотка от яда обычных змей нашлась в арсенале самой Гюрзы. Правда, Руфус сомневался, что это поможет от яда монстра, но девушка была жива, и нога у неё не чернела, а значит, была надежда, что всё обойдётся. Возможно, сыграла роль та сопротивляемость ядам, которой хвастала Гюрза при их встрече.

Вчера она с удовольствием рассказала, что является потомком древнего северного народа, вообще, не восприимчивого к ядам! Правда, из-за того, что она полукровка, это свойство в ней неполноценно, вот и приходится терпеть сейчас. Объективно, Руфус нашёл у неё на руках несколько шрамов от змеиных укусов. Значит, доля правды в её словах всё-таки была.

.....................................................................................................

О своей семье Гюрза рассказала немного. Она была родом из Торгового города, но чем там занимались её родители, не знала сама. Её отец рано умер, оставив жену с двумя детьми и очень скромными средствами к существованию. Мать некоторое время пробавлялась небольшими заработками, а однажды «спуталась» с немолодым уже зажиточным купцом, у которого была своя семья.

Некоторое время деньги купца поддерживали их, но потом кто-то донёс обо всём его жене, та обратилась в Совет торговых гильдий, и начался полный кошмар! На купца немедленно насели конкуренты, недоброжелатели и просто злые соседи, а на «блудницу и мерзкую шлюху», высокоморальные служители церкви Инци.

В результате купец крупно раскошелился, откупившись богатыми подарками и от высокопоставленных коллег, и от церкви, а вдову с двумя детьми решено было изгнать из Торгового города, тоже оштрафовав при этом. Для того чтобы заплатить этот штраф им пришлось не только отдать все свои сбережения, но и продать всё, что было у них, хоть сколько-нибудь ценного. Правда, всё это ушло за полцены, но приходилось торопиться – срок уплаты штрафа был жёстким, иначе каторга ждала всех троих.

Некоторое время семья жила подаянием и мелкими подработками на фермах. Надолго "преступницу, изгнанную из Торгового города", никто брать не хотел. Дело кончилось тем, что ясным зимним утром, когда мороз был особенно трескуч и задирист, их выставили с последнего постоялого двора на границе земель Торгового города. Перед ними была лишь одна заметённая снегом дорога, и они по ней не пошли.

Мать повела их прямо в лес, необыкновенно красивый в своём ледяном величии. Они шли и шли, утопая в нетронутом снегу, под редкий клёкот зимних птиц и шуршание снега, соскальзывающего с еловых лап. Четырёхлетняя Гюрза быстро выбилась из сил, и мама взяла её на руки. Потом её у мамы забрал брат, и это последнее, что она запомнила в тот день. Помнила только, что было очень холодно и страшно хотелось спать.

Очнулась она поздней ночью, всё в том же лесу, у костра, в компании каких-то незнакомых бородатых людей, которые выглядели страшновато, но на деле оказались очень добрыми – то и дело совали ей и брату что-нибудь вкусненькое. Когда малышка открыла глаза, один из бородачей выговаривал матери:

– Ну, что ты, милая, зачем же так? У тебя двое деток, и сама ты вон какая – молодая да красивая! Бороться надо. До самого конца бороться, пока хоть один пальчик шевелится, пока дышать можешь. А то, что добрых людей на земле нет, это ты зря! Есть добрые люди – мы вот, например, добрые. Правда, братья?

Сидящие вокруг бородачи согласно закивали.

– И не мы одни, много на свете добрых людей! Мы вас к ним проводим, а там найдёте себе и кров, и пропитание, и занятие какое-нибудь. Мы б вас с собой забрали, да больно уж живём мы сурово. Не для баб с детишками такая жизнь. А там вам будет хорошо! Царские хоромы не обещаю, но в тепле будете и сытости. Жизнь, глядишь и наладится!

Мама сидела укутанная поверх лохмотьев в огромную медвежью шубу, с чашкой горячего питья в руках и плакала. Гюрза с братом были завёрнуты в такую же громадную шубу вдвоём, от чего им было тепло и уютно, но совершенно не тесно.

Кем были их неожиданные спасители, так и осталось неизвестным. Может лесничими, может разбойниками, а может, тем и другим, в зависимости от обстоятельств. Эти люди довели их до Золас-града, точнее не до самого города, а до его предместий, откуда до ворот было рукой подать. Почему-то, атаман Медвежий-хвост, как, оказывается, звали главного бородача, и его весёлые зверовидные братья, вовсе не бывшие между собой братьями, не хотели сами входить в город. Но они велели кланяться градоначальнику Теренцию, и даже передали ему подарок – берестяной туесок с чем-то тяжёлым.

Теренций, благообразный сухонький старичок, страшно разозлился, услышав о Медвежьем-хвосте и его ватаге, но туесок принял и спрятал в стоявший тут же сундук. И в тот же день семья Гюрзы получила кров, работу и еду.

В Золас-граде было множество лавок, лавочек и ремесленных мастерских. Помощник требовался в мыльную лавку. Мама, как раз мыло варить умела, и пришлась, что называется, кстати.

Мыловар оказался добродушным, нестарым ещё, немного полноватым дядькой. По совместительству он был ещё и аптекарем, а потому его дом был переполнен всяческими банками, склянками и пузырьками. В них были порошки, сухие листья, настойки, целые насекомые, засушенные тритоны, змеи и совершенно необъяснимые вещи, вроде вещества смахивающего на коровий помёт, но сверкающего, как золото.

Гюрза сразу во всё это влюбилась! Там она получила свои начальные познания в аптекарском деле, в котором яды занимали весьма значительное место. Потом она ещё училась у травницы и у змеелова, а боевые навыки осваивала у Ханны.

У её родных тоже всё сложилось хорошо. Брат научился ремеслу мыловарения и узнал в этом толк. Хоть он и не был склонен к аптекарству, но зато придумал добавлять в мыло сок ягод и растений, делая его душистым и полезным. Теперь мыло его производства торговые люди возят куда-то в западные страны, где оно ценится едва ли не на вес золота!

Мама стала хорошей помощницей, а затем подругой и, наконец, женой мыловара, который вырастил её детей, как своих. Увы, ему она наследников не родила, но это не повлияло на их отношения. Отчим очень любил заниматься с Гюрзой всяческими химическими опытами, и много ей рассказывал. Они, вообще, прекрасно ладили, но в одном не сходились – мыловар был ярый инциат, очень набожный и суеверный. Он не уставал повторять, что такую прекрасную жену и детей послал ему сам Инци за какие-то заслуги. Ну, и понятно, через зимний лес навстречу Медвежьему-хвосту их вывел тоже Инци.

Гюрза, как и мама, старались с ним не спорить, но они обе не забыли, как именем Инци их гнали из собственного дома и из города, где был этот дом. И как "в соответствиями с законами Инци" смешивали с грязью, ставя на один уровень с насильниками, убийцами, растлителями и мародёрами…

..........................................................................................................

Слушая её рассказ, Руфус скрежетал зубами, а потом встал перед ней на колени и сказал следующее:

– Ты просила меня о прощении, за то в чём ты не виновата. Но это я должен просить о прощении тебя, ведь это я виноват в твоих бедах!

Совершенно изумлённая Гюрза хлопала глазами, ничего не понимая, и даже подумала, уж не проглотил ли священник случайно порошок, которым потчует её?

– Дело в том, – продолжал Руфус, – что я был одним из тех, кто видел зарождение инцианства в Торговом городе. Я знал самого Инци, слышал слова его уст и старался донести те истины, которые он говорил, и те о которых я знал раньше, до сердец и умов людей. И они слушали меня и поверили мне, но как потом всё исказили! Как они посмели, зная о милосердии Инци к людям, быть столь немилосердными друг к другу, да ещё и творить такую несправедливость от его имени?! Как могли совершать очевидные злодеяния, утверждая, что творят добро? Я не должен был покидать этот город! Я должен был остаться, чтобы следить, наставлять, поправлять… Может быть… Нет, наверняка Торговый город погиб по моей вине, ведь такие страшные нападения монстров случаются, прежде всего, там, где человеческое зло переходит некую границу…

Он замолчал, почувствовав вдруг на плече её руку.

– Падре, – негромко сказала Гюрза, и её тон сейчас был совершенно не таким, каким она рассказывала свои интимные тайны, – вы слишком строги к себе. Сколько вам тогда было лет? Десять? Двенадцать? Да, вас слушали, как некую диковинку, и кое-кто нашёл в ваших словах рациональное зерно, кто-то заглянул глубже и обрёл там истину для себя, а кто-то средство для извлечения выгоды. Последних оказалось больше. Как ни странно, они-то и построили в Его честь великолепные храмы, превратили его учение в закон, в бездушный догмат, и убедили людей в необходимости неукоснительного соблюдения всех мелочей этого догмата, даже если они в той или иной ситуации противоречат здравому смыслу. А злоба, это их обычное человеческое свойство, Инци здесь не причём. Не его именем, так именем кого-либо ещё, они будут творить своё зло, утверждая, что поступают по закону. Вы правильно сделали, что вернулись тогда домой. Там вы из мальчика, которого благословил сам Инци, выросли в знаменитого Руфуса-проповедника, вселяющего надежду в сердца людей! В Торговом городе вам бы этого сделать не дали…

Руфус вдруг схватил её руку, припал к ней губами, прошептал: «Спасибо!», и выбежал из комнаты. Гюрза ещё долго после его ухода рассматривала свою руку, словно пыталась отыскать на ней некие тайные письмена.

Глава 107. Я ничего не умею…

Фермы и поля. Поля и фермы. Они шли на юго-запад в обход гор, оставшихся за правым плечом. Молли говорила, что так они смогут добраться до цивилизованных мест, но видимо эти места были где-то далеко, и на горизонте появляться не спешили.

Первая дюжина ферм, попавшихся им на пути, поразила своей пустотой. Ни людей, ни скота. Только ветер гуляет в домах и хозяйничает в постройках, двери которых почему-то все были нараспашку.

Жутко было ночевать в таких местах. Сначала они расположились в богатом доме, где были кровати и аккуратно сложенное чистое бельё в резных комодах. Но среди ночи девушек вдруг охватил непонятный безотчётный страх, и о сне уже не могло быть и речи. Все просидели до рассвета в зале просторного дома при свечах, с ужасом поглядывая на запертые наглухо двери.

С тех пор они ночевали только на сеновалах, где такое чувство ни у кого не возникало, а в хозяйские дома заходили днём, в надежде разжиться едой и простынями. Простыней и прочего белья там всегда было в избытке, а вот еды достать так и не удалось – кладовые во всех таких местах были пусты, погреба, словно веником вымели. Это было странно, ведь в той деревне, в которой Леса впервые видела исчезновение жителей, скотина оставалась на месте, а в закромах трактира было полно всякой снеди.

Проблема питания нависла над маленькой группой, грозя превратиться в беду. Галеты, которые они взяли с собой, подходили к концу. Это одновременно радовало и ужасало. Радовало, потому что, на них уже никто не мог смотреть без отвращения, а ужасала угроза надвигающегося голода.

Урожай на полях ещё не созрел, и фрукты в садах, равно как и огородные овощи, в пищу пока не годились. Как-то раз им повезло с огурцами. Целая теплица, увитая зелёными плетьми, словно лианами, а на них аккуратные, словно на подбор, изумрудно-пушистые огурчики, сладкие, без единой горчинки! В результате все девушки объелись, и целые сутки маялись животами.

Во время этого путешествия популярность Лесы резко возросла – она периодически добывала в полях кроликов. Леса не любила охотиться ради пропитания. Она любила животных, и терпеть не могла их убивать. Даже крысы – существа настырные и опасные, казались ей милыми и симпатичными. Но, голод есть голод! Каким бы милым не казался тот или иной представитель местной живности, он был сделан из мяса, которое может питать человеческую жизнь.

Кролики в этом отношении ничем не отличались от прочего мяса, которое бегает по земле и под землёй. Девушки были в восторге, а Молли, не спешившая лезть Лесе в душу, спросила:

– Ты где этому так научилась, лапуль?

– Мой отец лесничий, соврала Леса, не сильно, впрочем, погрешив против правды.

Когда в следующий раз среди различного барахла на очередной ферме нашёлся детский лук с дюжиной стрел, у них на обед появились куропатки.

Вообще-то, девочки мисс Молли, как и она сама, с первых дней относились к Лесе неплохо. Сначала, конечно, глаза вытаращили, когда Молли представила им Лесу, как единственно выжившую девушку мадам Доротеи. Правда, две из шести девиц крайне удивились и сказали, что всех цац, (они так и выразились), у Дороти они знают, а этой не помнят, но Леса уже знала, что отвечать – она новенькая, приехала сюда на днях, хозяйка её присутствие почему-то скрывала. В тот день, когда на улице раздались крики, мадам Доротея заперла её в тайнике, где она сидела перепуганная, пока не наступила тишина, а когда вышла, то в салоне никого не было.

Поверили, только одна из тех, что были постарше, проворчала:

– Дороти совсем спятила, раз взяла в такое время новую цыпу!

– Дороти всегда была себе на уме, и если взяла новенькую, значит, знала для кого, – ответила ей Молли, и та согласно кивнула.

Больше у Лесы никто ничего не спрашивал. Девушек объединила общая опасность, а в такое время не до выяснения отношений. Спутницы Лесы оказались не белоручками, и знали простую истину – вместе легче, чем врозь, а это означало, что думать следовало не только о себе, но и о товарках, которые были рядом.

Она почувствовала это на первой же ферме, через которую они прошли. Та самая девушка, что была постарше остальных и разговаривала с Молли на равных, поставила перед Лесой пару крепких башмаков, как раз по размеру и положила тёплый вязаный свитер.

– На, – сказала она без предисловий. – Босиком далеко не уйдёшь, а вечерами становится холодно.

Она была совершенно права. Кроликовые тапочки Лесы в момент протёрлись до дыр, и толку от них было не больше, чем от решета, когда надо набрать воду. В конце концов, Леса их просто выбросила, и остаток дороги соображала, чем бы таким обмотать себе ноги, чтобы не сбить их окончательно. (Леса в отличие от мамы Ларни обувь ценила, ведь в подземельях вечно полно было стёкол и острых обломков кирпича и бетона.) Поэтому пара башмаков, да ещё и будто по её ноге сшитых, пришлись как раз кстати. Правда, в таких не очень-то удобно красться на охоте, но по дороге топать в самый раз!

Свитер тоже пригодился – не всегда попадались удобные сеновалы, много раз приходилось ночевать у костра и просыпаться, стуча зубами от холода и сырости из-за обильной росы.

В общем, приходилось терпеть разные тревоги и неудобства. Но, Леса к неудобствам привыкла гораздо больше девушек мисс Молли, так что те, считавшие её поначалу неженкой и белоручкой, были немало удивлены её выносливости, а когда дело дошло до кроликов и куропаток, Леса выросла в их глазах многократно!

Всё это было здорово! Они весело болтали в дороге, дружно разводили костёр, готовили еду, а потом пировали под интересные рассказы и смешные истории, в которых Молли была мастерица. Правда, по большей части её рассказы были о клиентах, и Леса не всё в этих историях понимала, но смеялась вместе со всеми, заражаясь общим весельем.

Проблемы начались, когда они достигли обитаемых мест. Точнее, это случилось не сразу.

Первым населённым местом был маленький домик, окружённый нехитрыми хозяйственными постройками, садами и огородами. В домике обитал глухой подслеповатый старик. Совсем уже древний дед! Как ему удавалось справляться со всем своим хозяйством, осталось загадкой, но его сады и огороды были ухожены умелой заботливой рукой, хоть из помощников в наличии имелся только небольшой бело-пятнистый кобелёк – ухо набок, хвост колечком. Дворовая порода.

Дед сначала даже испугался, увидев перед собой целый отряд молодых бабёнок, а потом бросился их угощать и потчевать! Видимо он был рад любой компании, хоть поговорить, толком не удалось. Старик требовал новостей, но рассказ о гибели Торгового города и военной базы, вместе с армией, не воспринял совершенно. Он переспрашивал по десять раз одно и то же, строил догадки и, наконец, махнул рукой, отчаявшись понять что-либо. Читать и писать он, увы, не умел.

Они ушли от него через сутки, отъевшись блинами с молоком и мёдом, яблоками раннего скороспелого сорта и настоящими щами с мясом, которые они, правда сами приготовили из продуктов предоставленных хозяином. От нескольких монет, извлечённых Молли из глубин её декольте, старик решительно отказался, нагрузив в свою очередь гостей сыром, домашним салом и несколькими кольцами колбасы. (Молли всё же незаметно оставила несколько серебряных кругляшей у него на комоде под салфеткой.)

А ещё, в благодарность за гостеприимство девушки перестирали всё бельё старика, которое в этом нуждалось, а на прощанье помыли пол в его доме и вытерли везде пыль.

Привольная жизнь закончилась через пару часов ходьбы после того, как они покинули кров гостеприимного огородника. Прямо посреди дороги, никем не охраняемые, стояли ворота без створок, но с красиво оформленной новенькой доской, висящей на цепях на перекладине. На доске вычурными золотыми буквами было вырезано:

«Владения курфюрста Цзельбургского. Частная собственность. Охота запрещена, разбой запрещён, бродяжничество запрещено, незаконная торговля запрещена. Добро пожаловать!»

– Отъелись кроликами, – прокомментировала прочитанное старшая из девушек. – Добро, если не загребут за бродяжничество!

– Типун тебе на язык, Гендра! – осадила её Молли. – Запомните раз и навсегда – мы не бродяги, мы артель. И пусть тот, кто не считает наше ремесло трудом, подавится собственной желчью! Но на всякий случай имейте в виду и всегда отвечайте – мы, профессиональные прачки, ищем место, где осесть, и не гнушаемся попутного заработка.

Леса удивилась последним предосторожностям Молли. Ей было непонятно, почему она хочет выдать своих девушек за прачек? Ведь так она будет терять клиентов, которым нечего стирать, но которые были бы непрочь воспользоваться искусством профессионалок в любовных утехах.

Дело было в том, что Леса никак не могла взять в толк, что плохого кроется в их ремесле? Они доставляют удовольствие мужчинам, у которых нет жён или тем, жёны которых далеко, либо по какой-то причине не могут исполнять свои супружеские обязанности, а может, исполняют их плохо, ну, мало ли что ещё! И что в этом может быть скверного?

Она прекрасно знала, что мужчины, не получив необходимую долю женской ласки, начинают сходить с ума! В таком состоянии они могут натворить, Инци знает что, а потом, конечно же, пожалеют об этом, но будет поздно. И что, осуждать их за это свойство? Называть несовершенными, глупыми или приписывать ещё какие-то отрицательные качества, якобы присущие мужскому роду? Вот бред! Она не дура, чтобы опускаться до такого.

Мужчин и женщин, таковыми, какие они есть, сделал Создатель, и не пустоголовым курам, либо убогим каплунам критиковать его творение! Инци говорил, что осуждать и хулить Создателя нельзя, потому как человек не в состоянии постичь его замыслов. То, что ему кажется бессмысленным или непонятным, на самом деле является мудрым и продуманным, но не человеческим, а Высшим разумом. А разве не такая хула раздаётся, когда иные начинают хаять тех, кого он сотворил по образу и подобию своему?

Так вот, о мужчинах. Они получают силу от женщин, и страшная глупость со стороны женщин этой силы мужчинам жадничать. Ведь мужчина использует свою силу не только себе на потребу. Он с помощью этой силы добывает пропитание для своей женщины и их детей, для своих и её родителей, когда те становятся старыми и немощными. А ещё, он использует свою силу, чтобы строить дом и поддерживать его в порядке. И для того чтобы защищать этот дом, род, семью от врагов. Наконец, чтобы возвращать эту силу жене, когда ей тоже нужна, бывает любовь земная! Так стоит ли ему эту силу недодавать? Может она чего-то не понимает, но, наверное, не стоит.