Альма. Свобода

Они бегут друг за другом по ступеням, на ходу освещая лестничную клетку, – нарисованные колонны кажутся настоящими.

Наверху они находят укромный уголок, где наконец-то можно лечь. Это альков в глубине одной из спален. Из наваленных здесь гобеленов они устраивают себе матрасы.

– Я ещё похожу тут, – говорит Сирим; она единственная успела поспать.

Она берёт фонарь. Друзья остановились на третьем этаже. До крыши есть ещё два, которые можно исследовать.

– Не подходи с фонарём к окнам, – просит Жозеф. – Никто не должен видеть, что мы здесь.

Когда она выходит, по стенам ещё долго скользят блики от лампы Сирим. Потом в комнате остаётся лишь бледный свет из окна.

В полутьме Альма с Жозефом доделывают своё логово. Оба думают о Пуссене, который, сам того не зная, дал им кров.

Мазербэнк… Вместо завещания – единственное слово, прежде чем сгинуть.

Альма достаёт из кармана холщовый мешочек. Взвешивает его на ладони.

– Что это? – спрашивает Жозеф.

– Не знаю, – говорит она. – Но тяжёлое.

– Где ты его нашла?

– Я не находила. Оно было у меня в кармане.

Она развязывает шнурок, наклоняется, заглядывает внутрь. Потом засовывает туда руку, потому что в темноте ничего не увидеть.

Альма высыпает содержимое кошелька на импровизированный матрас. Золото. Золотые монеты.

– Кто мог сунуть это тебе в карман? – удивляется Жозеф.

Сердце у Альмы колотится. Перед ней теперь открыты все дороги. В голове проносятся дни и ночи трудов, которые ушли бы у них, чтобы накопить столько. Она готова сейчас же пуститься в путь.

С ней уже было такое однажды, на корабле, который вёз их с Сантьяго Кортесом в Луизиану. После долгих недель штиля без единого дуновения, когда они стояли между двух скал в Мексиканском заливе, наутро вдруг поднялся тёплый ветер. Наполнил паруса. И судно заскользило по морю. Альма стояла на палубе. Она могла бы лечь спиной на ветер, откинуться назад, в его объятия.

– Это Пуссен, – шепчет она вдруг. – Во внутреннем дворе, когда он на меня натолкнулся. Видимо, сунул мешочек мне в карман.

После своего загадочного завещания – Мазербэнк – Пуссен оставил им ещё и наследство.

– А это что? – спрашивает Альма.

В руке у неё небольшой предмет. Порывшись в монетах, она находит второй такой же.

Жозеф берёт их и крутит на ладони. Света слишком мало, чтобы разобрать, что это. Как будто отлитые из металла фиги или крошечные груши. Ему вспоминаются плотницкие отвесы, какие были у Пуссена в инструментах на судне. Такой вот грузик подвешивают на нить, чтобы определить вертикаль. Но, когда тебя качает на волнах, от вертикали толку мало, так что свинцовые грузики мирно спали в ящике.

Альма складывает их обратно в мешочек.

Жозеф откидывается на четыре слоя гобеленов.

Альма – тоже. Они лежат рядом на спине. Альма думает о Пуссене. Ей стыдно, что она хотела уже мчаться на корабль, когда он – в заточении.

– Не знаю, что он хотел нам сказать, – ломает голову Жозеф.

– Мы разберёмся.

– Мазербэнк…

– Завтра я покажу тебе, где они держат Пуссена.

Жозеф уснул.

Наверху, под самой крышей, Сирим вдруг остановилась. Она прошла вереницу залов и пустых комнат и теперь смотрит на лежащую на стуле связку бумаг.

Она идёт сперва закрыть дверь, потом возвращается, ставит фонарь, ещё немного колеблется. Развязывает свёрток. Внутри большие, чёрные от записей тетради, нераспечатанные конверты… Это письма и журналы экспедиции, которые Лаперуз передал англичанам, те привезли их из Австралии, а Пуссен стащил, чтобы самолично доставить королю.

Сирим достаёт искусно сложенную карту мира, расстилает её на полу, возле фонаря. Лёжа на животе, уперев в карту локти, она внимательно её разглядывает. Читать Сирим не умеет. Она знает только несколько арабских слов, им научил её один пленный фулани, который прожил у них в Бусе целый год. Но тайны этой нарисованной пером карты надолго поглощают её.

Вдруг Сирим поднимает голову. Она что-то слышала. Она проскальзывает в соседнюю комнату. Открытые окна смотрят на площадь. Сирим высовывается. Прямо под ней на улице перед дверьми дома суетятся тени.

Несколько мгновений спустя она будит друзей.

– Уже утро? – спрашивает Альма.

Жозеф тоже привстаёт на локте. Они едва успели закрыть глаза. Альма смотрит на то, чем заняты руки Сирим.

– Что это у тебя?

Жозеф берёт карту сверху стопки, раскрывает наполовину.

– Это тоже Пуссена? – спрашивает он.

Сирим пожимает плечами.

– Там на улице люди…

Она не успевает договорить: раздаётся сухой громкий хлопок. Кто-то вышиб замок пороховым зарядом. По безмолвной площади разлетается эхо.

Альма задула огонь в фонаре. Все трое бесшумно встают.

Слышно, как внизу открывается и закрывается дверь, как разносятся по дому шаги, как скрипят по ступеням кожаные подмётки.

Вошедшие тут же чем-то занялись прямо под ними. Что они делают? Альма чувствует, как стены и пол басовито вздрагивают. Сильно не шумят, чтобы не привлекать внимание окрестных домов. Глухие удары. Всё делается потихоньку.

Альма пересекает комнату на цыпочках. Подходит к дверям. Это единственный путь к бегству. В спальне окна забиты. Она выглядывает на лестницу. Там только-только расположился мужчина с дорожным фонарём. Вооружившись стальным ломом, он выкорчёвывает одну за другой доски ступеней. Вероятно, внизу остальные проделывают то же самое с обшивкой стен и каминными кирпичиками. Они разбирают дом.

– Можно я посмотрю? – шепчет рядом Сирим.

– Они что-то ищут, – говорит Альма.

Жозеф выглядывает следом.

– Ангелик!

– Чего?

– Я знаю этого человека, – шепчет он, навалившись спиной на стену.

Когда он видел Ангелика в последний раз, тот как раз разносил кувалдой корабельную носовую фигуру посреди подвала полуразрушенного замка, в десяти метрах под землёй. Он искал сокровище. А сегодня он вскрывает полы.

К Ангелику подходят ещё четыре человека.

– Хотя бы скажите, что мы ищем, – просит один.

– Я плачу, а вы делаете что говорят. Ответ получите, когда найдёте.

На них холщовые рубахи, кожаные штаны, волосы нечёсаны. Это чернорабочие, которых можно нанять возле рынков подённо или поночно.

– За зеркалами тоже ищите, – говорит Ангелик. – Придумайте как.

Рабочие перешагивают через дыры в полу и идут в сторону спальни, где укрылись друзья.

– Сударь!

Они зовут Ангелика.

– Сударь, тут загвоздка.

Один держит фонарь над головой.

Альма, Сирим и Жозеф стоят перед ними по росту, ослеплённые светом.

Ангелик подбегает с железным ломом. Оглядывает чужаков.

Жозеф, слева, бледнеет всё сильнее.

– Мы искали, где бы поспать, – говорит он. – Мы не знали, что тут кто-то есть.

Ангелик долгое время молчит. Он всматривается в каждого по очереди.

– Кто вы такие?

На это Жозеф и надеялся. Он ждал этого вопроса. Ангелик видел его лишь однажды, два года назад во время представления в театре Рошфора, в битком набитом тёмном партере. Возможно, они спасены: этой ночью Ангелик не узнал Жозефа.

Альма показывает на незажжённые фонари на полу.

– Мы хотели где-то отдохнуть. Работы очень много.

Ангелик в оцепенении. Он нанял людей. И думал избавиться от них как можно аккуратнее, как только они помогут найти искомое. Но вот объявляются ещё три оборванца… Всё начинает выходить из-под контроля.

– Мы не знали, что тут идут работы, – повторяет Жозеф, думая, что главная опасность миновала.

– Заткнитесь! – прикрикивает Ангелик, потрясая стальным ломом. – Дайте подумать.

Альма смотрит на него. Ещё никогда опасность не была так близка. Она не знает, кто этот человек и что он здесь делает, но заметила, что у него во взгляде начинает раскручиваться опасная спираль, которая стремится всё за собой уничтожить. Этот человек не оставит в доме ни одной живой души. Нужно придать ему уверенности, подсказать выход. А главное, скорее оказаться как можно дальше.

– Ночь ещё не кончилась, – говорит Альма, медленно ступая вперёд. – Вас ждёт работа… И нас тоже.

Сирим с Жозефом идут за ней следом. Они подобрали с пола фонари. И теперь приближаются к дверям спальни. Путь им открывает гипнотический голос Альмы.

– Ночь продолжается… Доделывайте, что должны…

Она выходит первой, потом Жозеф, потом Сирим. До улицы ещё ужасно далеко.

– Что там в руках у мелкой?

Услышав голос Ангелика, они замирают. Сирим держит в охапке кучу бумаг. Она оборачивается.

– Сирим? – ворчит за её спиной Альма. – Что ты взяла?

Сирим будто вот-вот заплачет.

– Положи, что у тебя в руках, – велит Альма сурово.

Сирим слушается. Она прощается виноватым кивком. Ангелик собирает бумаги, наконец выпускает из руки лом. Он смотрит, как они спускаются по парадной лестнице, потом оборачивается на растерявшихся рабочих. Этого хватило, чтобы Альма с друзьями юркнули к дверям и выскочили на улицу.

Они долго бегут наугад, сворачивая в самые тёмные переулки. А когда, несмотря на занимающуюся зарю, решают, что достаточно заплутали, наконец останавливаются отдышаться. Должно быть, уже часов пять. Они навалились спинами на стену и переводят дух. Слышно, как звякают болтающиеся на поясе фонари.

Вдруг Альма смотрит на Жозефа. Он сам на себя не похож.

– Покажи мне тот мешочек, – говорит он.

– Кто это был?

– Альма, мне нужно взглянуть на мешочек. Я потом тебе скажу.

Альма достаёт из кармана куртки холщовый кошелёк, передаёт его Жозефу. Он развязывает узел, достаёт одну из тех крохотных, но очень тяжёлых груш. Подносит её к глазам и разглядывает в юном утреннем свете.

Это не свинцовый грузик. Это массивная капля из золота. Она как будто стекала с гораздо большего куска, который плавили на огне.

Вот какую подсказку пытался дать им Пуссен перед тем, как пропасть. Он знает, где лежит золото, которое Жозеф Март ищет с той самой летней ночи 1786 года, когда он пробрался в порту Лиссабона в каюту капитана Гарделя и всё завертелось.

Жозеф не имеет ни малейшего понятия, что значит слово «Мазербэнк». Но он понял, что Пуссен отыскал сокровище и Ангелик всё ещё охотится за ним.

Рядом Альма чувствует спиной холодную стену. Переулок такой узкий, что дома почти касаются друг друга. Мороз пробежал по сердцу Альмы от взгляда на Жозефа. Она увидела, как в глазах его вновь мелькнуло то, что она смогла изгнать оттуда: отблеск золота.

13

14 июля

Альма смотрит на выкрашенный красным деревянный свод наверху. Солнце светит вовсю. Она лежит на спине под аркой моста, связывающей остров Сите с островом Святого Людовика, в самом сердце Парижа. Который час? Её разбудила тишина. С тех пор как Альма в городе, она забыла, что бывает такой покой. Она поворачивает голову набок. Раз тень от моста так аккуратно подобрана под арки и совсем не торчит наружу, значит, солнце точно вверху, так что, видимо, уже середина дня. Она ещё никогда не вставала так поздно.

Сирим с Жозефом спят рядом, на сером песке. На рассвете все трое вернули фонари на площадь Дыбы, забрав оставленные в залог гроши. Совсем устав, они дали улице Святого Якова нести себя под уклон до Сены, где и укрылись под мостом, спустившись на берег с высокой стены набережной. Видимо, они быстро уснули, потому что это последнее, что помнит Альма.

Мешочек… Альма с тревогой щупает карманы. Пусто. Она резко садится. Память медленно возвращается к ней. Альма бы не уснула, пока не спрятала золото подальше от бродящих вдоль реки воришек. Все её надежды – в этом маленьком мешочке. Она встаёт и идёт к стене, на которую опирается красный мост. Смотрит по сторонам и, убедившись, что никто не видит, вытаскивает плохо закреплённый камень, забирает спрятанный кошелёк.

Альма возвращается к воде. Тишина не перестаёт удивлять её. Зной не такой тяжёлый, как вчера. Она прогуливается немного по засохшему илу, выходит из-под укрытия, чтобы почувствовать солнце кожей. Уровень воды в Сене падает уже не первый день. Она смотрит, как отражаются в реке семь арок моста. Красные подпорки пучками собираются в опорные столбы. Течение выталкивает на поверхность какие-то чёрные чёрточки, которые замирают в этом лесу. Возможно, это ветки или обломки давно затонувших карет.

Альма садится на корточки. Она наклонилась над Жозефом и Сирим.

Выжидает. Не хотелось бы будить их.

Сегодня Альма узнает, что её ждёт. Она в этом уверена. Узнает, есть ли надежда спасти Пуссена. И поймёт всё насчёт Жозефа.

Альма смотрит, как он спит. И ждёт. На шее у него красный платок, пуговицы на жилете разные, губа рассечена этой ночью.

Жозеф открывает глаза и видит над собой Альму.

Они не двигаются. Оба знают: что-то изменилось. Удержаться на месте или решиться уйти? Они цепляются за время. Журчание воды у опор моста напоминает их долгий спуск по Сене два месяца, два века назад. Тогда обоим казалось, что впереди у них вечность. Им нравилось слушать, как кувшинки ласкают дно баржи, замедляя её ход, смотреть, как вода стоит в запрудах у мельниц. Когда, проснувшись, они купались в реке – судно плыло так медленно, что можно было догнать его вплавь.

Церковь на другом берегу неторопливо отбивает полдень.

– Пора, – говорит Альма.

Жозеф будит Сирим.

– Пора.

Когда они выбираются на набережную, до них доносятся крики. Отдалённые раскаты грома, гроза, о которой догадываешься, даже не видя её. Тишину они забудут надолго. Друзья переходят красный мост, потом ещё один, чтобы выйти на правый берег Сены. Рокот завораживает всё больше. Но идут они на него не нарочно. Просто Альма ведёт их туда, куда заточили Пуссена. Такое чувство, что всем взбрело в голову то же самое.

Этот шум – снова шум толпы. Они смотрят, как толпа прибывает вокруг, затекая в улицу, уходящую вглубь от набережной Целестинцев.

– Вчера ночью я была тут одна, – говорит Альма, оказавшись наконец перед Бастилией.

Сирим вцепляется ей в руку. Вокруг крепости тысячи. Люди прибывают со стороны улицы Святого Антония, по бульварам, но также, потоком, из-за их спин. Некоторые уже прорвались через ворота и выплеснулись в первый двор Бастилии.

Альма ведёт Жозефа и Сирим сквозь эту толчею.

Поначалу люди стекались небольшими группками, вооружённые мотыгами, палками и вертелами, ещё липкими от сока жареной птицы. Но к полудню подоспела главная волна, с ружьями. Они только что взяли Дом Инвалидов, на другом конце города, и в его бесконечных туннелях нашли тридцать тысяч ружей, покоившихся на соломе. Когда они уходили, железная решётка ворот уже лежала в траве. Пушки они тоже забрали. Их пока ещё стягивают к Бастилии, как карнавальные повозки: на чугунных стволах сидят дети.