Город любви

скачать книгу бесплатно


– Тебе нужно выспаться, Адель, – мягко проговорил он. – После утренней трапезы ты должна будешь уйти.

– Но мне некуда идти!

– Тогда что ты делаешь в Помпеях?

– Не знаю…

– Я не могу оставить тебя здесь.

Она нервно засмеялась.

– Куда уж! Разве я достойна!..

Юлий нетерпеливым жестом заставил ее замолчать.

– Я женат, Адель, – спокойно произнес он. – И завтра моя жена приезжает из Рима.

От неожиданности она потеряла дар речи и только смотрела на Юлия широко раскрытыми глазами. Женат?.. Черт возьми! Почему она раньше не догадалась спросить об этом? Обескураженная внезапной встречей с помпейским патрицием, Адель так поверила в чудо, что… Значит, она ошиблась? Значит, это герой не ее романа? А в ее романе вообще есть герой?..

Адель глубоко вздохнула, расправила плечи и заставила себя улыбнуться.

– Теперь мне понятно. Прошу прощения за причиненные неудобства.

Она в последний раз посмотрела на бесстрастное лицо, будто вырезанное из слоновой кости, отвела печальный и усталый взгляд и медленно направилась к воротам.

Она не смотрела на дорогу. Она ни разу не оглянулась. Ноги сами вынесли ее на широкую улицу, и Адель, ступая медленно и прямо, как во сне, двинулась на восток, в темную, пугающую неизвестность…

Трудно сказать, какое время Юлий стоял, не шелохнувшись, в перистиле, невидящим взглядом смотря прямо перед собой, где недавно была Адель. Когда он очнулся, небесный свод уже подернулся дымкой рассвета, розовоперстая Аврора, улыбаясь, предвещала земле появление золотой колесницы Гелиоса. Прохлада и свежесть раннего утра вывели Юлия из оцепенения; оглядевшись вокруг, он торопливым шагом направился в дом. В атрии, у самого входа, его встретил Колон.

– Доброе утро, господин. Да будет милостива к тебе юная Эос[48 - Эос (в рим. миф. Аврора) – богиня утренней зари.]!

– Не знаю как Эос, а вот Диана меня этой ночью разочаровала, – устало ответил патриций.

– Прикажешь разбудить рабов?

– Нет, Колон, не нужно. Боги еще во власти Морфея, поэтому людям не следует начинать никаких дел до полного восхода солнца – таков обычай.

– Господин… – Раб замялся, не зная, как повежливее спросить о том, что его интересовало.

– Да?

– Та странная госпожа, которую ты вчера привел, не беспокоила тебя ночью?

Юлий насторожился.

– Что-то случилось, Колон?

– Поздним вечером, когда я провожал ее в кубикул, она спрашивала, где твоя опочивальня.

– И что ты ответил?

Колон выпрямился.

– Благодаря недремлющему оку бдительной Минервы я не поддался на ее уговоры!

Юлий усмехнулся и похлопал его по плечу.

– Правильно сделал. Я всегда знал, что тебе можно доверять. И еще, Колон… – Он посмотрел на небо. – Через два часа разбуди меня и вели подавать завтрак.

– Госпожа будет с тобой?

Юлий только вздохнул и, ничего не ответив, быстро вышел из атрия, направившись к той маленькой спальне, в которой должна была ночевать Адель. Он осторожно отодвинул ковер и тихо вошел, словно боясь кого-то потревожить, прикрыл распахнутое окно и провел рукой по тонкому, слегка смятому покрывалу, которое тут же разгладилось от его прикосновения.

«На этом ложе никогда не спала такая необыкновенная женщина», – подумал он, и в его памяти всплыли слова Колона: «странная госпожа».

«Еще какая странная!» – невесело усмехнулся Юлий, вспоминая встречу с Адель, беседу за ужином и разговор в перистиле. Кто эта удивительная чужестранка? Что она делает в Помпеях? Откуда в ней столь несвойственная женщинам Рима решительность, граничащая с дерзостью, это удивительное сочетание напористости и беззащитности? Он был готов сравнить Адель с безбрежным морем – то спокойным и ласковым, то бурлящим и беспощадным, – которое разливается все шире и шире, накрывая своими прозрачными волнами мужские сердца, заставляя оживать даже совсем остывшие, казалось бы, чувства…

Юлий опустил голову и прикрыл глаза рукой. Его поиски смысла жизни, сосредоточенного в воспетой поэтами любви, наткнулись на глухую стену непонимания и болезненного разочарования, и это отбило у него охоту верить Киприйской деве[49 - Киприйская дева – Венера.] и ее земным дочерям. Встреча с Адель заставила Юлия вздрогнуть от метко пущенной стрелы крылатого бога, но он вынул из сердца коварное жало и отгородил его от козней Эроса напускным равнодушием.

Однако рана не переставала кровоточить; случайные прикосновения и манящий взгляд вызывали в его душе мучительный огонь, и стоило Адель отвернуться, как он непроизвольно пожирал глазами ее стройное тело, чувствуя себя голодным Танталом[50 - Тантал – мифический царь, обреченный богами на вечные муки: стоя по горло в воде и видя свисающие с дерева плоды, он не мог утолить жажду и голод, потому что вода уходила из-под его губ, а ветвь с плодами отклонялась.] перед сочным плодом. Юлий видел, как девушка вошла в кубикул, и решил дождаться, пока она уснет, чтобы в свете луны и ярких звезд рассмотреть и запомнить незнакомые черты ее нежного лица, а после наделить ими героиню будущей поэмы, сюжет которой уже зарождался в его голове.

Он не раздумывал тогда над своими поступками, его действия были безотчетными и диктовались лишь одним неодолимым стремлением – видеть ее, ощущать пьянящий аромат ее кожи, впитать в себя ее образ, чтобы обретенное благодаря Адель вдохновение не исчезло так же внезапно, как возникло. Он шел за ней по таблинию, по перистилю, он стоял, притаившись, за тем деревом, у которого, устало опустившись на траву, она уснула. Он сидел рядом с ней на остывшей земле и гладил ее длинные шелковистые волосы, перебирая крупные завитки и вдыхая их тонкий запах. Он прикоснулся к ее чуть припухшим маленьким губам, боясь своим жарким дыханием потревожить ее сон. Затем Юлий внезапно почувствовал такое сильное желание заключить Адель в объятия, что не удержался и подхватил ее на руки, крепко прижав к себе хрупкое тело. В распахнувшихся красивых глазах, еще подернутых дымкой сна, он прочитал страсть – но не ту возвышенную и светлую любовь, о которой мечтал, а неутоленное желание, стремление соблазнить и получить. Ее шепот обжег ему щеку – и охладил платонический пыл.

В тот миг, когда Адель впилась в него губами и поцеловала так, как не целовала ни одна другая женщина, он испытал противоречивые чувства: с одной стороны, он мог и хотел овладеть красивой женщиной, как овладевал многими до нее, а с другой – он был напуган. Юлий осознал это со всей очевидностью, мгновенно вспомнив о скором возвращении жены. Если бы она вдруг застала их вместе…

Он не выносил бурных сцен. Он содрогался при одной мысли о язвительных и жестоких словах, которыми может осыпать его взбалмошная, ни в чем не знавшая отказа Арсиноя, о криках и презрительном смехе, которыми наполнится весь дом… Будучи человеком благоразумным и опасливым, Юлий предпочел не рисковать.

Он уже предчувствовал, что появление в его жизни Адель не пройдет бесследно и, возможно, станет толчком к написанию великой поэмы. Его богатое воображение мгновенно нарисовало множество картин, представляя Адель то Антигоной, то Еленой Прекрасной, то спустившейся к Адонису Венерой… В его тоскующей душе вспыхнул огонь – но совсем не тот, которого ожидала Адель, и он не смог, да и не захотел этого скрывать. Он не видел ничего оскорбительного в том, что не поддался ее чарам и поступил как верный, добропорядочный муж, и не понимал, отчего такая боль отразилась на лице его странной гостьи, откуда взялась эта печаль и невыразимая, пронзительная тоска, когда она в последний раз подняла на него взгляд…

Бессильно опустившись на ложе, Юлий впал в тяжелое забытье.

Его разбудил невероятный шум и крики множества голосов, словно при вторичном восстании Титанов[51 - В мифологии – восстание сыновей Урана и Геи против братьев-олимпийцев во главе с Юпитером (Зевсом).]. С трудом превозмогая головную боль, Юлий вышел из кубикула и медленно поплелся в атрий. Навстречу ему выбежал взволнованный Колон.

– Господин, произошло что-то ужасное, в ворота стучат легионеры[52 - Легион – основная организационная и тактическая единица в армии Древнего Рима (4,5?10 тыс. чел.). Состоял из когорт (360?600 чел.) и центурий (100 чел.).]!

Мозг Юлия работал плохо, и любое происшествие сейчас казалось ему обыденным.

– А что такое? – вяло спросил он.

– Не знаю. Они требуют впустить их.

– В такой час?..

Юлий обвел взглядом атрий, где собрались домашние рабы, их жены и дети. Все они умолкли при его появлении и теперь боязливо поглядывали на ломящиеся от ударов двери.

– Открой, Колон.

Номенклатор поспешно выполнил приказание, и через несколько секунд атрий заполнился людьми: в дом вошли закованные в железо солдаты легиона.

– Прошу прощения за бесцеремонное вторжение, – низким отрывистым голосом, привыкшим выкрикивать команды, проговорил выступивший вперед центурион. – Сожалею, что вынужден потревожить покой Публия Юлия Сабина, но приказ магистрата обязывает нас обыскать каждый дом в Помпеях и окрестностях.

– Что-нибудь случилось?

– Сегодня на рассвете наш отряд накрыл большую секту христиан, собравшихся в аренарии[53 - Аренарий – песчаный карьер.] в западной части города. Произошло столкновение, основная часть наших воинов погибла. Христиане были вооружены и дрались отважно. Магистрат послал за помощью к претору[54 - Претор – высший (после консула) римский магистрат, ведавший судопроизводством.], и он выделил целую когорту для поиска разбежавшихся сектантов: они могли спрятаться где угодно.

– И вы рассчитываете найти их здесь?

– Юлий Сабин, мы выполняем приказ императора: всех христиан надлежит отправить на публичное растерзание львам.

Патриций одобрительно кивнул.

– Организацией этого зрелища будет заниматься мой отец, эдил Кален?

– Да, и эдил Целий тоже.

– Что ж, Помпеи давно не вдыхали полной грудью пьянящий запах крови… Ты можешь обойти дом, – благосклонно сказал Юлий, – но возьми с собой не более пяти солдат. Грохот вашего железа так утомляет!

Центурион сделал знак нескольким наиболее крепким легионерам и быстрым шагом направился исследовать владения патриция, а тот, зевнув, приказал Колону распорядиться насчет завтрака.

Вскоре солдаты вернулись.

– Все в порядке, Публий Юлий Сабин, здесь никого нет.

– Разумеется.

– Да будут благосклонны к тебе великие боги!

– Прощайте.

Рабы закрыли двери и стали расходиться по своим местам; в атрии снова воцарилась привычная тишина.

– Завтрак готов, господин.

Юлий медленно вошел в триклиний и, задумчиво глядя в пустоту, проговорил:

– И как им такое могло прийти в голову – чтобы в моем доме оказались беглые христиане!

И вдруг страшная мысль потрясла сознание Юлия. Адель! На секунду он замер с поднятым в руке кубком и тут же с грохотом поставил его на стол. Стремительно поднявшись, на ходу снимая домашнюю тогу, он почти бежал в свою комнату, успев крикнуть номенклатору, чтобы тот немедленно приготовил колесницу, запряженную лучшими лошадьми.

Быстро облачившись в дорожную одежду, Юлий вышел во двор. Пара превосходных жеребцов арабских кровей, впряженных в узкую легкую колесницу, гарцевала у ворот, ожидая наездника. Откинув полы длинного плаща так, чтобы они не мешали управлять лошадьми, патриций вскочил на колесницу, тряхнул вожжами – и кони, заржав, рванулись вперед, оставив за собой облако пыли.

Проезжая узкой улицей по направлению к Сарнским воротам и сдерживая лошадей, чтобы не привлекать к себе внимание, Юлий тщетно пытался унять огонь, бушевавший в его груди. Вот они, острые ощущения! Вот то необычное, из ряда вон выходящее, чего так не хватало ему в жизни! Странная женщина, затронувшая его душу, оказалась в опасности, и он, Юлий, ринулся ей на помощь, чтобы совершить великодушный и благородный поступок, словно Персей, спасший Андромеду. Теперь он получит возможность на деле доказать насмешливой Арсиное, что способен на подвиг и риск, что умеет быть решительным и смелым – настоящим мужчиной!

Наряду с этими не слишком возвышенными мыслями в его памяти всплывал образ Адель, и он отдавал себе отчет, что не только тщеславие побуждает его к действию. Юлию нестерпимо было осознание того, что, возможно, в это мгновение ее, хрупкую и беззащитную, хватают грубые легионеры, и сам центурион, который полчаса назад исчерпал в его доме весь запас вежливости, обращается с ней хуже, чем с рабыней, отпускает пошлые шутки, над которыми хохочут тупые вояки, и, может быть, прельщенный ее красотой…

Юлию не хотелось думать об этом. Нужно опередить их, предупредить Адель, спрятать ее где-нибудь… Он свернул на другую улицу, потом на третью; в городе было неспокойно, всюду сновали солдаты. «Либо Адель уже схватили, либо она покинула пределы Помпей. Помню, она уходила на восток – значит, есть надежда, что я найду ее у берега Сарна». Юлий круто развернул колесницу и выехал из города.

Солнце, уже приближавшееся к зениту, бросало огненные копья на остывшую за ночь землю. В подрагивающей дымке необычно жаркого весеннего дня расстилавшийся пейзаж казался миражом. Всюду, сколько хватало взгляда, – зеленая степь, и только дальше, ближе к реке, виднелись первые деревья густых лесов. А с другой стороны, на юго-западе, – Тирренское море, необъятный синий простор, охватывающий всю Кампанию, Лации, Луканию, Сицилию, Сардинию и Корсику.

Юлий вспомнил, как когда-то мечтал там побывать. Сколько юношеских грез было посвящено таинственным, полным опасностей приключениям, которые мог пережить молодой путешественник, сколько необыкновенных и чудесных картин рисовало его воображение, плененное рассказами старых моряков с мужественными загорелыми лицами, крепкими руками, готовыми в любой момент бросить снасти и схватиться за оружие, с широкими мускулистыми телами, закаленными в труде и борьбе…

Но Фортуна прогнала воинственного Марса[55 - Марс – в рим. мифологии бог войны.] и непоседливого Меркурия[56 - Меркурий – в рим. мифологии бог торговли и путешествий.], оставив мятущуюся душу Юлия на попечение Феба[57 - Феб – второе имя бога Аполлона, покровителя искусств.]. Учеба в Риме и приобщение к культурному наследию открыли ему необозримые возможности искусства. Казалось, он нашел свое призвание, избрав поэзию – то, чему мог бы посвятить всю жизнь. Но нерастраченный юношеский пыл, толкавший Юлия к далеким неизведанным берегам, не мог удовлетвориться мирным сочинительством и обратился в его сознании в своеобразное, не подчиняющееся воле явление: не будучи жестоким по натуре, молодой патриций испытывал кровожадное наслаждение при виде жертв насилия и чужой жестокости. Иначе говоря, Юлий был одним из самых страстных поклонников публичных казней в Помпеях.

Благодаря своему влиянию он добился того, что число подобного рода зрелищ заметно увеличилось. Смерть через повешение стала привилегией, доступной немногим; осужденных обычно бросали на растерзание львам и тиграм, иногда сжигали живьем, а иногда привязывали к рогам свирепых быков, мечущихся по арене, – тогда смерть становилась дольше и мучительнее. При этом Юлий никогда не задумывался, что испытывали родные и близкие тех людей, которые доставляли ему удовольствие горящим в глазах ужасом и душераздирающими криками, наполняющими воздух. Теперь же, рисуя в воображении подобную смерть Адель, патриций содрогался от страха и отчаяния.