скачать книгу бесплатно
– Ну… В общем-то нет, но я говорю на их языке.
– Почему?
Она только пожала плечами.
– У нас так принято.
– Отчего вы не придумаете свой язык?
– А зачем? – в свою очередь спросила Адель.
Патриций улыбнулся, и его лицо оживилось, что, вероятно, случалось нечасто.
– «Адель» звучит непривычно для меня, – проговорил он. – Постой, если ты говоришь на языке бриттов, то как же мы понимаем друг друга?
Она усмехнулась. Хороший вопрос!
– Признайся, ты знаешь латынь? – настаивал патриций.
Адель почувствовала себя увереннее, видя, как игривая улыбка подрагивает на его красиво очерченных губах.
– Ну не все ли равно? – беспечно воскликнула она. – Между прочим, я до сих пор не знаю, как мне тебя называть…
– Юлий, – гордо подняв голову, представился патриций. – Публий Юлий Сабин. В Помпеях я известная персона. Мой отец – эдил[19 - Эдил – в Др. Риме один из двух младших магистратов, выборная должность. Эдилы заведовали общественной и хозяйственной частью жизни города. Их можно условно сравнить с нынешними мэрами.] Кален.
Он произнес это с такой надменностью, что Адель оставалось только вежливо улыбнуться.
Юлий отодвинул легкую занавесь и выглянул на улицу.
– Мы приближаемся к моему дому, – сообщил он. – Я рад нашему знакомству, Адель. Признаюсь, предложив тебе руку, я и не ожидал, что ты примешь приглашение и сможешь вот так запросто сесть в носилки к незнакомому мужчине.
Адель подозревала, что это не комплимент.
– Полагаю, теперь я должна их покинуть?
– После наступления темноты только гетеры и женщины из лупанария могут бывать в доме мужчины без сопровождения.
– Что такое лупанарий? – с обезоруживающей непосредственностью поинтересовалась Адель.
Юлий как-то нервно улыбнулся и расправил и без того безупречные складки тоги.
– Это публичный дом. Его посещают мужчины… гм… после определенного возраста, чтобы развлечься… Я имею в виду, выпить вина…
– Я знаю, чем занимаются в публичных домах, – прошипела Адель, разочарованная столь непродолжительным приключением и обиженная двусмысленным намеком на ее неожиданную решительность. – Не пойму только, что тебя так беспокоит. Быть может, ты еще не достиг «определенного возраста» для забав с гетерами и я могу тебя скомпрометировать?
Она никогда не лезла за словом в карман; порой казалось, что она попросту не успевала подумать, прежде чем выпалить первое, что придет в голову. Только произнеся последние слова, Адель осознала всю бестактность и грубость своего выпада. Она внутренне напряглась и приготовилась к ответному удару.
Но ни резких слов, ни угроз, ни оскорблений не слетело с уст патриция. Напротив, в его глазах блеснул лукавый огонек, правая бровь стремительно взлетела вверх, а на губах появилась загадочная улыбка.
– Поистине ты дитя Венеры! – воскликнул он. – Двери моего дома открыты для тебя, прекрасная чужеземка.
Носильщики остановились, и Адель, послушно следуя за Юлием, направилась к его вилле.
Ей приходилось немало читать об античной архитектуре, и она имела довольно обширное представление о римских домах, базировавшееся на описаниях Витрувия[20 - Витрувий – римский архитектор и инженер I в. до н. э. Автор трактата «Десять книг об архитектуре».], Плиния и кое-каких справочниках. Входя в жилище Юлия, Адель цепким, внимательным взглядом осматривала все вокруг.
Миновав темный узкий вестибул – нечто вроде преддверия, – они вошли в зал, или, как говорили древние, атрий. Посреди него в цветном, в шахматную клетку полу находился имплювий – неглубокий бассейн с дождевой водой, которая попадала в него через большое квадратное отверстие в потолке. Стены атрия сплошным слоем украшала яркая роспись и мозаика. Справа был изображен суд Париса[21 - Суд Париса – мифологический сюжет о том, как троянский царевич Парис выбирал самую красивую из трех богинь – это были Гера (Юнона), Афина (Минерва) и Афродита (Венера), – чтобы вручить ей золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей». Именно оно называется яблоком раздора.], с необычайно выразительными лицами Юноны, Венеры и Минервы. Чуть дальше красовалась фреска: длинноногая цапля безмятежно гуляет среди цветущих олеандров. Противоположную стену занимала одна огромная картина, на которой Персей в крылатых сандалиях спасает Андромеду, прикованную к скале посреди бушующего моря.
Адель подошла ближе к стене и внимательно рассмотрела крошечные, в пару дюймов, статуэтки в виде детей или бескрылых эльфов, стоящие на специальной подставке перед жертвенником.
– Кто это? – спросила она, обернувшись к Юлию.
– Лары, домашние божества.
– А зачем эта штука? – Она указала на жертвенник.
– Это их алтарь, куда мы каждый день подносим еду – горсть зерна, соль и вымоченную в вине хлебную корку – и возносим мольбу о благоденствии семьи.
– Какая очаровательная традиция!
Она еще раз прошлась по атрию и выглянула во двор.
– А где тут спальни?
– Они в другой части дома.
– Покажешь?
Юлий бросил на нее удивленный взгляд.
– У нас не принято посещать спальни, находясь в гостях.
Адель капризно надула губки.
– А что у вас принято?
– Я могу показать тебе таблиний[22 - Таблиний – комната между атрием и внутренним двором, напротив входа в дом, нечто вроде кабинета. В таблинии хозяин дома хранил документы, иногда книги, принимал деловых гостей.], где я принимаю клиентов[23 - Клиенты – в Др. Риме отдельные лица или целые общины, отдававшиеся под покровительство патрона, получавшие его родовое имя и земельные наделы, неся сельскохозяйственную и военную повинность в пользу патрона.], триклиний[24 - Триклинием в Древнем Риме назывался и обеденный стол с ложами по трем сторонам для возлежания во время еды, и само помещение, где это находилось.], где проходят трапезы… Видишь эти двери? Они ведут в кубикулы, или, как ты говоришь, спальни, но не хозяев, а прислуги. Одна из них – для номенклатора, другие – для прочих домашних рабов, а на противоположной стороне – для гостей.
– А где твой кубикул?
– Дальше, за коридором, который ведет к перистилю.
– Перистиль – это внутренний двор, окруженный галереей с колоннами?
– Именно.
– А что еще здесь есть?
– Как я уже говорил, триклиний для повседневных трапез, расположенный за таблинием, куда я тебя вскоре поведу, – терпеливо пояснял Юлий, – в глубине перистиля – триклиний для пиров. Там же расположен портик – крытая галерея, где я люблю прогуливаться в жаркие послеобеденные часы, и чуть поодаль – пинакотека[25 - Пинакотека – зал с картинами, статуями и прочими произведениями искусства.] с картинами лучших мастеров. Для приема водных процедур существует кальдарий.
– Ванная?
Юлий недоуменно пожал плечами.
– Ладно, я поняла, – улыбнулась Адель. – Итак, триклиний – это столовая, атрий – гостиная, таблиний – кабинет, кубикул – спальня, перистиль – сад, пинакотека – картинная галерея, кальдарий – ванная комната. Спасибо, Юлий, экскурс в римскую архитектуру был очень увлекательным.
– В помпейскую архитектуру, – поправил он. – В Риме все несколько иначе, в том числе и планировка зданий.
Адель, конечно, имела в виду не город, а эпоху, но сообщать об этом Юлию не стала.
– Мне бы очень хотелось побывать в Риме, – вздохнула она.
Юлий нахмурился.
– Я предпочитаю лишний раз не вспоминать о нашей божественной столице.
– Почему?
– Рим – чудовищный город, – медленно произнес он. – Я провел там юношеские годы.
– Учился?
– Да, у лучших философов. Риторику мне преподавал Сенека[26 - Сенека, Луций Анней (ок. 4 г. до н. э. ? 65 г. н. э.) – римский политический деятель, философ и писатель, представитель стоицизма, воспитатель Нерона.], а искусству поэзии обучал Петроний.
– Петроний! – воскликнула Адель и чуть не подпрыгнула на месте. – Ты знаешь Петрония! О счастливец!
Юлий снова удивленно взглянул на разрумянившееся лицо своей необыкновенной гостьи.
– В Риме Петрония знают все – что же тут особенного?
– В Риме! В Риме! А я разве была в Риме?
Если бы в этот момент Юлия увидел кто-нибудь из его давних приятелей, он бы не поверил своим глазам. На лице патриция, к которому, казалось, навсегда приросла маска ленивой отчужденности, отражались самые неожиданные эмоции. Удивление сменялось снисходительной улыбкой, которую тут же стирала настороженная напряженность. Словно невзначай Юлий коснулся рукой плеча Адель и покровительственно произнес:
– Как-нибудь, если будет на то воля богов, я повезу тебя в Рим и устрою встречу с Петронием.
Ее глаза загорелись надеждой.
– Ты думаешь, он найдет для меня время?
Взгляд Юлия, до сих пор внимательный и лукавый, внезапно изменился, и его лицо помрачнело.
– Петроний всегда находит время для созерцания красоты, – проговорил он. – А если красота осязаема и не похожа ни на что, виденное прежде, если она обладает открытым взору стройным станом, – Юлий окинул взглядом ее бедра, туго обтянутые джинсами, – и завораживающими малахитовыми глазами, равных которым не сыщешь во всей Италии, – тогда Петроний стремится обладать этой красотой. А то, что попадает в холеные руки Арбитра, навсегда становится его собственностью.
– Но я не рабыня, чтобы стать чьей-то собственностью! – воскликнула Адель, чрезвычайно польщенная, однако, словами патриция.
– Да, пожалуй. Ты была бы слишком странной рабыней, – усмехнулся Юлий. – Но есть ли у тебя доказательства того, что ты свободная гражданка своей страны и законно находишься на территории Римской империи?
– Нет, – удрученно произнесла Адель. – Ни паспорта, ни денег.
– В случае с Петронием деньги тебя не спасли бы, – убежденно произнес Юлий. – У него есть влияние, а влияние – это всё, Адель. Помни об этом, если захочешь побывать в Риме. Влияние – это всё. А то, что у тебя нет господина, еще не говорит о том, что ты свободна. Здесь, в Помпеях, люди умеют ценить право на волю. Но только не в Риме. И только не Петроний.
Адель внутренне сжалась от этих слов, которые совершенно не совпадали с ее представлением о знаменитом Гае Петронии. Она столько о нем читала! Она так ценила его талант! Однажды купив у букинистов потрепанный томик «Сатирикона»[27 - «Сатирикон» – роман Гая Петрония Арбитра, написанный в духе менипповой сатиры (характеризующейся свободным соединением стихов и прозы, серьезности и комизма, философских рассуждений и сатирического осмеяния), в комически сниженном плане рисующий нравы римского общества.], Адель словно соприкоснулась с настоящей античной жизнью, не приукрашенной, не подогнанной под поэтические стандарты и философские учения. Это был первый роман в истории человечества, и он открыл миру другой Рим, прославив имя своего создателя.
Адель взглянула на Юлия и заметила, что он внимательно ее рассматривает, сохраняя на лице совершенно невозмутимое выражение. В этот момент к нему подошла молодая рабыня и, поклонившись, что-то тихо сказала.
– Ужин готов, – произнес он, по-прежнему скользя взглядом по фигуре Адель. – Иди за мной. – И медленно, размеренно ступая, направился в триклиний.
Помещение для трапез представляло собой прямоугольный зал, узкий и длинный, из-за сгущающихся сумерек освещенный четырьмя лампадами. На стенах тоже была изысканная, выполненная с превосходным мастерством роспись; особенно понравилась Адель красноперая тетерка, гуляющая среди зарослей лавра, фиалок и ромашек. Но основным персонажем здесь являлся Вакх[28 - Вакх – то же, что Бахус, Дионис – бог виноградарства и виноделия.]: одна стена полностью была посвящена изображению шествия Диониса – с вакханками, сатирами и козлами, а весь потолок украшала лепка в виде свисающих виноградных гроздей. Посреди зала стоял длинный стол кипарисового дерева, а вокруг него – три каменных ложа, накрытых роскошными ворсистыми покрывалами.
Адель опустилась на одно из них и почувствовала, как оно мягко сникло под тяжестью тела. Юлий лег, опершись на локоть, приняв обычную позу римлян, и лениво приказал стоящему позади него слуге подавать на стол.
Через минуту в триклиний вошли рабыни, неся подносы с едой. На столе появился аппетитно зажаренный козленок, свежая ветчина, начиненная, как позже узнала Адель, смесью из сушеных фиг, меда и лаврового листа, а затем запеченная в тесте, устрицы, выложенные на тарелке причудливым узором, и какая-то овощная смесь вроде салата. После принесли сырный пирог и рыбное блюдо, обильно политое соусом. Юлий велел подать вино.
– В Риме принято выпивать после приема пищи, – сказал он Адель. – Там они возлияния превращают чуть ли не в священный обряд. Мы в Помпеях смотрим на это проще: пьем когда хотим.
Принесли кубки с темно-красным ароматным напитком.
– Выдержанное везувийское, лучшее во всей Кампании, – похвастал Юлий. – Виноград давили еще при Клавдии[29 - Клавдий (Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик, 10 г. до н. э. ? 54 г. н. э.) – римский император из династии Юлиев-Клавдиев.].
– Впечатляет, – любезно произнесла Адель.
– Думаю, его следует попробовать прямо сейчас. – Юлий поднял кубок к изваянию Вакха, возвышавшемуся посреди стола. – Да будет благосклонен к нам Бахус и прекрасная владычица Луны, под покровительством которой мы совершаем эту трапезу!
Адель вежливо улыбнулась, но не решилась последовать примеру патриция и молча пригубила вино. Она внимательно следила за каждым движением Юлия, боясь оскорбить гостеприимного хозяина неуважением к олимпийскому культу, что немало позабавило бы его, догадайся он об этом.
Публий Юлий Сабин уже давно не верил в божественную плеяду, управляющую миром. Учения киников, стоиков, эпикурейцев, перипатетиков и атомистов, смешавшись с постулатами официальной религии и подкрепившись атеистическими сентенциями его наставника Петрония, образовали в голове Юлия сумбурную смесь весьма туманных представлений о мироздании. Напичканный знаниями, ни во что не верящий, он постепенно превращался в скучающего скептика и в свои двадцать с небольшим лет чувствовал себя уставшим от жизни человеком. Чтобы чем-нибудь занять свой тоскующий ум, Юлий решил обратиться к поэзии. Несколько трагедий, написанных им, Петроний назвал неудачными; сборник сатир оказался очевидным плагиатом, а оды, восхвалявшие императора, рассмешили Арбитра до слез.
– Уж лучше подражай Менандру, – посоветовал он Юлию. – У тебя неплохо получаются комедии и пародии.
Разозленный и отчаявшийся, молодой патриций покинул Рим с твердым намерением никогда туда не возвращаться.
Но пылкая душа не желала покоя. Юлий жаждал действия, он хотел чувствовать, любить, страдать и совершать подвиги, подобно героям греческих трагедий. Он мечтал о жизни, наполненной страстью, как кубок вином, – до краев… Отец посоветовал ему устроить большой пир. Но разве это что-нибудь изменило? В его доме собрались благородные прихлебатели, которые ценою лести и похвал набивали себе желудки, а после, напившись крепкого фалернского, направились в лупанарий и потащили за собой Юлия.
Хмельной дурман, усиленный резким пряным запахом благовоний, напрочь лишил его возможности соображать; Юлий не помнил ничего, кроме пьяных лиц друзей и улыбающихся ртов вульгарных женщин. Наутро он проснулся в отвратительном состоянии: голова трещала, к горлу подступала тошнота и при этом мучительная жажда преследовала его целый день. Юлий поклялся, что больше не будет прибегать к услугам Ганимеда[30 - Ганимед – в греч. мифологии виночерпий богов.] и постарается держаться подальше от коварной Урании[31 - Урания – одно из имен Венеры, означающее покровительницу плотской любви.]. Он по-новому взглянул на все, что его окружало, что составляло его мир, – тоскливая праздность, перемежающаяся развлечениями, не приносящими радости. Жалкое подобие настоящей жизни… Может быть, следует стать жрецом в каком-нибудь храме и свято поклоняться избранному богу, а лучше богине? Юлий представил насмешливо-удивленное лицо Петрония, узнай он об этом.
«Мой милый мальчик, – сказал бы ему Арбитр, – что такое боги? Что такое Олимп? Это просто огромный лупанарий, где богини отдаются богам за ничтожную толику власти над людьми. Зачем становиться жрецом проститутки? Лучше женись на вакханке, и ты будешь даром получать то, что прежде имел за деньги». После этих слов Петроний наверняка улыбнулся бы ему своей едва уловимой улыбкой и добавил бы: «Хвала Юпитеру, я знаю, что такое Юпитер».
Крамольные и даже преступные для государственного мужа речи Гай Петроний мог произносить легко и непринужденно, с мягкими интонациями бархатного голоса, и подлинный смысл его фраз обычно так и не доходил до слушателя. Если бы Арбитр не был одним из величайших мастеров художественного слова, Юлий ни за что не стал бы брать у него уроки. Помпейскому патрицию не нравились ни явный атеизм Петрония, которым тот так умело заражал других, ни его раздражающая внутренняя независимость. Арбитр имел репутацию праздного сластолюбца, потакающего своим прихотям, но слыл не развращенным бездельником, а утонченным эстетом. Он был поэтом, писателем, приближенным Нерона и его советником в вопросах вкуса и этикета, законодателем мод, проконсулом Вифинии[32 - Вифиния – римская провинция на северо-западе Малой Азии.] и сенатором, а также свободным от брачных уз[33 - Достоверно неизвестно, был ли женат Гай Петроний Арбитр.] мужчиной в расцвете лет, которому принадлежали красивейшие женщины Рима. Юлий учился у Петрония поэзии, но мечтал научиться у него жизни.
Вернувшись в родные Помпеи, молодой патриций во что бы то ни стало захотел доказать миру, что боги все-таки наделили его поэтическим даром. Буколики, оды, подражания Вергилию и Овидию, даже попытка создать вторую «Энеиду»… Он писал много и усердно, и вряд ли нашелся бы хоть один завсегдатай помпейских пиров, кто не слышал бы творений Публия Юлия Сабина. Но хватило лишь насмешливо приподнятой брови посетившего Помпеи Петрония, чтобы Юлий понял, о чем молчали его приятели. Писать он перестал.
И вновь длинная череда однообразных дней затянула патриция в свою вязкую трясину. Бежали недели, месяцы; Юлий ходил в театр, бывал на боях гладиаторов, посещал роскошные пиры – но ничто не занимало его пресыщенный ум, ничто не волновало его холодное сердце…
Однажды пасмурным зимним днем Юлия, дремавшего в своем кубикуле, разбудил вежливый, но настойчивый голос номенклатора:
– Проснись, господин, тебя ждет эдил Кален. Проснись, господин!
– Клянусь прелестной Иридой[34 - Ирида – богиня радуги, посредница между богами и людьми.], неподходящую погоду отец выбрал для визита… Сейчас самое время спать, чтобы не видеть нахмуренных бровей Юпитера, а ночью пробудиться и лицезреть прекрасный лик Дианы. Колон, отстань! – И лентяй повернулся на другой бок.
