Чистка

Гамарник. Я покритиковал.

Молотов. Нет, у вас все «в ряде случаев».

Гамарник. Я сказал, что все целиком к нам относится.

Смех.

Сталин. По Сибирскому округу как у вас? Ворошилов. Вот вы об этом расскажите.

Гамарник. Зам. начальника ПУОКРА…

Сталин. И по части Северо-Кавказского округа, вы читали?

Гамарник. Я последний материал не видел. Мне говорят, что есть. Товарищ Сталин, товарищ Молотов, я говорил, что нам надо очень много покопаться, что у нас есть люди арестованные, вредители, шпионы, об этом докладывал т. Ворошилов вчера и позавчера. Я тут давал ряд фактов, относящихся к политработе. То, что мы имели в Толмачевке, вскрыто не нами, а НКВД. Невзирая на то, что мы чистили Северо-Кавказский округ, там есть целый ряд вредителей.

Ворошилов. Заместитель начальника связи и начальник…

Сталин. Помощник начальника штаба.

Гамарник. Это я знаю. Молотов. Вот и скажите то, что вы знаете.

Гамарник. Я сказал, что я знаю. Дублировать т. Ворошилова вряд ли целесообразно.»

Вредитель Гамарник намеренно запустил политработу, не вел борьбу с разложением, прикрывая ужас, творившийся в армии. Затем выступил главный редактор газеты «Правда», сталинист Лев Мехлис, бывший личный секретарь Сталина. Он главным образом осуждал вездесущее подхалимство в органах власти, рассказал, что «Правда» печатала материалы о деятельности троцкистов. Он отметил, что в Азово-Черноморском крайкоме Щебодаев не предпринимал мер против троцкистов: «Тов. Шеболдаев выступил и говорил, что «Правда» в 1934 г. их критиковала. Да, мы печатали значительный материал относительно троцкистских вылазок в Ростове. Надо сказать, что краевой комитет партии и т. Шеболдаев не прислушались к голосу критики со страниц газет, послали Жалобу на нас в ЦК и не сделали необходимых выводов из тех сигналов, которые были даны нами. Пришлось ответить на эту жалобу, и мы ответили о том, что вылазки троцкистов имеют место не только в одной организации, не только имело место выступление троцкиста Владимирова на кафедре в ВКСХШ, но имеются вылазки троцкистов в Госуниверситетах. Там троцкист Крамаренко писал: партия выбрасывает троцкистов из своих рядов, и им ничего не остается, как встать на путь террора. Этот материал имел Ростовский комитет партии и Азово-Черноморский крайком.

В индустриальном институте студенты писали, что отмена хлебных карточек есть реставрация нэпа. В автодорожном институте при обсуждении вопроса о троцкистах сначала предоставили слово настоящему троцкисту, а потом выступил т. Жирнов с критикой троцкизма. В […] институте Шаповалов высказывался о том, что в партии нужна свобода группировок, а весь коллектив не разоблачил Шаповалова. В этом же институте стенгазета, посвященная памяти т. Кирова, дважды срывалась неизвестными лицами. Портрет т. Кирова был однажды издевательски запачкан. А т. Шеболдаев взял под защиту и Ленинский райком партии, и Ростовский горком, и Дволайцкого, заведующего культпропом, и секретаря крайкома Малинова, которые располагали всеми этими материалами, но вместо того, чтобы разоблачить троцкистов, занялись уговариванием Владимирова, чтобы он признал свои ошибки».

Щеболдаев никак не ответил на это, понимая, что оправдываться нечем. Ему повезло, что его прямо не обвинили в причастности к право-троцкизму, что было правдой. Затем выступал глава харьковского обкома и член ЦК КП(б) Украины Кудрявцев, заговорщик. Он рассказывал о провальном руководстве в киевском обкоме, сельском хозяйстве, нарушениях внутрипартийной демократии, жалобах на хамство и неуважение со стороны руководителей. Он прямо обвинял Постышева в этих ошибках. Подверглась критике супруга Постышева Татьяна Постловская, насаждавшая антисоветские кадры. Затем кратко выступили Рындин и Осинский, закончив это заседание.

Утром 5 марта пленум выслушал А. Андреева, лоялиста, секретаря ЦК, фактически исполнявшего обязанности Ежова в ЦК, зав. Промышленного отдела аппарата ЦК. Он говорил о вредительстве и особо отметил Азово-Черноморский край, где было очень много фактов измены, которые якобы «не видел» глава крайкома Шеболдаев. Андреев заявлял: «Спрашивается, может быть, это какая напасть в Азово-Черноморском крайкоме, может быть, крайкому было трудно разоблачить? Мог ли избежать крайком такого позорного положения? Да, мог, если бы он прислушивался к тем предупреждениям и сигналам, которые, во-первых, шли со стороны ЦК. Целый ряд постановлений ЦК было не только общих для всех партийных организаций, которые перечислял т. Сталин, но специально особых, конкретных для Азово-Черноморского края. Несколько постановлений было принято в связи с проверкой и обменом партдокументов специально по городской работе. Однако крайком ограничился только принятием этого дела к сведению, а отнюдь не к исполнению, и не учел, не использовал тех предупреждений, которые давал ему ЦК и что ему давали возможность раньше, значительно раньше выправить это положение и избежать этого позорного положения.

Во-вторых, у крайкома было немало сигналов несмотря на то, что там самокритика была очень ограниченная. Но даже при такой ограниченной самокритике у крайкома было достаточное количество сигналов, идущих изнутри партийной организации, и использование этих сигналов могло бы крайкомом обезопасить от такого позорного положения. Я должен сказать, товарищи, что, помимо известных постановлений ЦК, т. Сталин лично говорил с т. Шеболдаевым, что плохо дело обстоит в Таганроге, что там оказался Варданян троцкистом, и целый ряд других указаний. Однако все это пошло не впрок. Все это принималось к сведению, но отнюдь не к исполнению. Так ли на самом деле обстояло, что враги так уж тонко работали, что не за что было зацепиться? Так ли дело обстояло? Нет, не так, товарищи. Хотя они очень хитро, очень ловко вели свою работу, однако, у крайкома имелось довольно много случаев зацепиться и разоблачить работу троцкистов, разоблачить самих троцкистов.»

Андреев далее привел еще несколько примеров того, как в крае спокойно чувствовали себя, он сделал выводы: крайком потерял бдительность, были падки не лесть врагов, не терпели критики и игнорировали сигналы о троцкистах. Это была уже вторая по счету мощная критика Шеболдаева, что означало его вероятное скорое разоблачение. Он, Ягода, Пахомов и Постывшев получили наибольшие порции критики. В речи Андреева досталось и свердовскому обкому Ивана Кабакова. Следом говорил глава восточно-сибирского крайкома Михаил Разумов, тоже правый. Он признал ошибки в подборе кадров, сославшись на «легкомысленность», которая помогала врагам. Он говорил, что сотрудники НКВД не занимались расследованием крушений поездов: «На наших дорогах много крушений и аварий, но до сих пор почти ни одного диверсионного крушения не вскрыто. У нас имело место то же, о чем говорил здесь т. Ягода,– вечный спор: имеются ли диверсионные элементы в крушениях, происходивших довольно часто на наших дорогах, или не имеются. Причем работники НКВД категорически настаивали и спорили о том, что эти крушения являются лишь результатом плохой работы железнодорожников и что железнодорожники разговорами о диверсиях пытаются свалить с себя вину и ответственность за это дело. А сейчас оказывается, что в таком, например, в крупном крушении, как крушение поезда с переселенцами, при котором погибло 22 человека, было крушением диверсионного характера».

Далее выступал член ВЦИК Василий Михайлов, затем глава московского обкома Никита Хрущев, оба право-троцкисты. Никита Сергеевич изначально действовал как вредитель, борьбу с вредителями поставленную Сталиным он сразу же начал обращать во вредительское русло. Он стремился нанести как можно больше урона партийным организациям, бить не только по разоблаченным врагам, но и честным людям. Озвученные им цифры говорят сами за себя: «Завод «Калибр». 197 человек членов и кандидатов насчитывается в парторганизации завода «Калибр». Исключенных 113 человек. При проверке и обмене партдокументов исключено 49 человек. Это, конечно, огромная цифра, безобразная цифра. За пассивность исключено 15 человек. При обмене переведен в кандидаты один человек. Из всех исключенных 62 человека, которые исключены Московской организацией, остальные – это люди, приехавшие из других областей или исключенные раньше, до проверки партийных документов. Это относится к исключениям при чистке и к другим периодам времени.

Завод «Мосэлемент». Коммунистов всего 63 человека, исключенных 17 человек, из них исключено в 1933 г. 4 человека и при проверке партийных документов – 5 человек. Завод «Спецснабжение». Коммунистов 59 человек, исключено 36 человек. Исключенных на этом заводе: при чистке исключено 11 человек, при проверке 10 человек и при обмене 3 человека. Завод им. Ворошилова № 58 – дроболитейный завод, всего коммунистов там 122, исключенных 45 человек. Безусловно, много, это – большая сила. Исключено при чистке в 1933 г. 8 человек, и при проверке партийных документов исключено 8 человек, а остальные 29 человек исключены в разное время.»

Далеко не факт, что все исключенные в этой чистке были троцкистами, это троцкист Хрущев выполняя установки антисоветского блока бил по многим честным людям, стремясь показать «лояльность» Сталину и одновременно нанести урон партии. После него и краткого перерыва выступал Георгий Маленков, верный Сталину администратор ВКП (б). Его речь фактически стала критикой того, что ранее говорил Хрущев. Он осуждал исключение по пассивновсти: «Ошибки с исключением по мотивам пассивности являются тем более недопустимыми, что многие партийные организации далеко не так скоро, как с пассивными, добрались до действительных врагов партии. Приведу ряд примеров. Начну с Киевской организации. В Киевской партийной организации 450 троцкистов сумели обойти доверчивых руководителей и благополучно прошли и проверку, и обмен партийных документов. Разоблачили их позже, уже после того, как они получили партийные документы. В то же время в киевской организации было исключено по мотивам пассивности 1100 коммунистов.» Маленков привел еще примеры того, как чистки, которые должны служить орудием очищения партии, на деле стали инструментом троцкистов, вот по Москве: «В Московской организации 820 троцкистов и зиновьевцев получили новые билеты и после этого были исключены как враги партии. В то же время по мотивам пассивности было исключено 6400 коммунистов. В Ленинградской организации 400 троцкистов и зиновьевцев получили новые билеты и после этого были исключены как враги партии. В то же время по мотивам пассивности было исключено 4600 коммунистов. Как видим, партийные организации с большой легкостью подходили к делу исключения из партии по мотивам пассивности, не умея в то же время своевременно разоблачить подлинных врагов партии».

Маленков просто показал, что число исключенных за не преступную пассивность было намного выше, чем прошедших партийную проверку троцкистов. Так было много где, он приводил пример за примером. Далее Маленков припомнил нескольким членам ЦК, как они пригревали у себя троцкистских последышей, зная об их «бывшем» троцкизме. Он назвал друзей троцкистов , ранее выступавших на пленуме: Саркисова, Рындина, Лавреньтьева, Варейкиса. После объявили перерыв до вечера. После выступал глава совнаркома Украины Панас Любченко, один из лидеров правых на Украине, наряду с Косиором, Балицким, Якиром и недавно Постышевым. Как часто бывает заговорщики все чаще начали клевать друг друга, перекладывая вину друг на друга. Особенностью его выступления стала резкая атака на Косиора и Постышева, которых он обвинил в том, что троцкисты попали в органы власти. Причем последнему досталось особенно сильно. Он говорил долго, приводя факты проникновения врагов на ответственные должности. Любченко также заявил о разложении врагами комсомола Косарева. Он до такой степени перекладывал всю ответственность на других за разложение, что получил ответ Кагановича: «Тов. Любченко, вы не ответили на вопрос т. Сталина насчет Политбюро ЦК КП(б)У как коллектива. Вы говорите о двух секретарях, но не говорите о Политбюро как о коллективе, в том числе и о себе как члене Политбюро. Вы все это видели. Где вы были, почему не ставили этого вопроса?» Адекватного ответа он не дал.

Далее выступал глава профсоюзов Шверник, лоялист, его выступление в основном задевало внутренние проблемы профсоюзов. За ним второй секретарь Ленгоркома Угаров, он вспомнил об убийстве Кирова, говорил о том, что троцкисты контролировали целые районы северной столицы: «Партийные аппараты райкомов и обкома были засорены либо контрреволюционными троцкистско-зиновьевскими элементами, либо людьми, которые не способны обеспечить боевое проведение в жизнь линии и директив нашей партии. У нас особенно пораженными в смысле засорения вредительской и контрреволюционной деятельностью оказались два райкома, это – Выборгский райком, в котором секретарем был т. Смородинов, и Василеостровский райком, где секретарем был т. Волцик. В Выборгском райкоме засела группа троцкистско-зиновьевских двурушников, в Василеостровском райкоме на кадрах был в течение ряда лет враг, который был тесно связан с контрреволюционной террористической группой Академии Наук. В аппарате городского комитета, товарищи, мы должны были снять и сняли с работы сейчас зав. промотделом. Этот зав. промотделом входил в состав бюро горкома— Светиков. Имеются данные, что он является активным участником контрреволюционной организации правых. В составе инструкторов мы имели врагов, которых мы удалили из аппарата во время обмена, а впоследствии арестовали как активных участников контрреволюционной террористической организации».

Следом выступал Владимир Полонский, начальник полит.управления и заместитель наркома НКПС, еще один правый среди окружения Кагановича. Он о вредителях говорил мало и после перерыва передал слово главе комсомола Косареву, который рассказал о шагающей славе организации. Выступавшие далее Хатаевич, Вегер и Попов говорили о необходимости исправления ошибок. После этого пленум окончательно завершал Сталин.

В начале последней речи Сталин предупреждал от впадения в крайность в управленческих делах, что надо во всем иметь меру. Тему самих вредителей он задел лишь кратко, перейдя на вопросы кадровой работы, как правильно подбирать надежные кадры. Он предупреждал о подборе людей по принципу личной преданности, без учета реального авторитета среди населения, требовал от руководителей уметь признавать свои ошибки. Сталин особенно подчеркивал не увлекаться чистками, избегать перегибов, так, как это идет на пользу врагу, называл это бесчеловечностью. Он говорил: «То, что мы за это время понаисключили десятки, сотни тысяч людей, то, что мы проявили много бесчеловечности, бюрократического бездушия в отношении судеб отдельных членов партии, то, что за последние два года чистка была и потом обмен партбилетов – 300 тыс. человек исключили ….Вот, все эти безобразия, которые вы допустили,– все это вода на мельницу наших врагов…. Бездушная, бесчеловечная политика в отношении рядовых членов партии, отсутствие всяких интересов у многих из наших руководителей к судьбам отдельных членов партии, эта готовность тысячами вышибать людей, которые оказались замечательными людьми, когда мы их проверили, первоклассными стахановцами, готовыми идти на всякие жертвы.

Все это создает обстановку для того, чтобы умножать резервы для врагов— и для правых, и для троцкистов, и для зиновьевцев, и для кого угодно. Вот с этой бездушной политикой, товарищи, надо покончить.»

В завершающей части Сталин снова требовал прекратить впадать в крайности: «И еще одна оплошность или погрешность наша, я уже не знаю. Уж если простой человек провинился, у наших людей нет другой меры, кроме исключения, как одно время было у нас в уголовной практике – либо расстрелять, либо оправдать, как будто нет промежуточной ступени. Допустим, член партии не мог присутствовать на собрании раз, другой раз. Ну, ты его позови, предупреди, что нельзя уклоняться от партийных собраний. Ну, если он все-таки не может присутствовать или, если был такой случай, что не мог заплатить членские взносы, тут ты его опять же предупреди. Ну, можно указание сделать, можно над вид потом поставить, можно потом выговор ему записать и можно потом дать срок – вот тебе срок,– за это время ты как-нибудь исправься. Или если он самых элементарных штук по части нашей партийной идеологии не знает, есть некоторая азбука, которую член партии должен изучать, ну, дать ему срок, помочь изучить. Если не помогает, перевести в кандидаты, ежели и это не помогает, перевести в сочувствующие. Нет, у нас не хотят этого. Либо ты член партии, либо вон из партии. Это же нехорошо, товарищи, нехорошо.

Вот таковы вопросы, о которых я хотел поговорить сегодня».

После этого доклад Сталина одобрили, приняли резолюцию и пленум объявили закрытым.

Глава третья. Вскрытие правых в НКВД

Предчувствие разоблачения

Когда еще шел февральско-мартовский пленум, ответственные люди в центре и регионах внимательно следили за происходившими событиями, им было о чего волноваться. Большинство государственных и партийных работников высокого звена, так или иначе, были в рядах правых, троцкистов, волна разоблачений теперь могла настигнуть многих из них. Их настигало не формальное следствие ЦК, следствие НКВД во главе с начальником секретно-политического управления Владимиром Курским, Прокурор Ленинградской области Павел Пальгов был одним из таких правых, в 1928-1929 гг. он примыкал к правым, но информацию об этом позже скрыл. Он узнал про арест 27 февраля Рыкова и Бухарина, который быстро стал известен за пределами столицы. Причем ходили недостоверные слухи, что арестовали и Генриха Ягоду. 28 февраля у него гостил зам. Начальника радиоуправления наркомата связи Василий Зубов, он сказал, что Бухарин, Рыков и Ягода арестованы. Пальгов не поверил, что Ягода арестован, добавив об реальных арестах других троцкистов: начальника городского порта Бронштейна и зав.промотделом горкома Светикова. Это были важные фигуры и очевидно, что это был еще не конец.

Днем 1 марта, он ездил по делам в Ораниенбаум, затем находился в доме отдыха Ленсовета, потом вернулся в Ленинград приблизительно между 19:00-20:00 и посетил зам. Председателя облсуда Ростовцева. У него он пробыл до 23:00, после чего пьяный вернулся домой, около часу ночи взял револьвер, приставил в голове и застрелился.42 Причина самоубийства, вероятно была в последнем разговоре с Ростовцевым, который сообщил Пальгову, что на него есть изобличающие материалы, а значит его арест дело времени. НКВД также имело анонимный донос, что он принимал участие в заговоре с целью убийства Сергея Мироновича Кирова, вместе с бывшим председателем облсуда Грибовым.43

13 марта Сталин получил сообщение прокурора Вышинского о самоубийстве прокурора Западно-Казахстанской области Акжарова. Это случилось 9 марта, за две недели до этого ничего не предвещало такой развязки. 27 февраля он отдыхал в Крыму, в это время главный чекист области Михаил Ромейко заявил, что прокуратурой двух дел связанных с национализмом, директоров совхозов Мухамеджанова и Есенова. Прокурора срочно отозвали из отпуска. Собрался партийный актив области во главе с секретарем Измуханом Курамысовым, главой облисполкома Иван Спировым,главой горкома Уральска (столицы области) Кузнецовым и зам. нач. УНКВД по области Хухаревым, они все поддержали обвинение. Из этой кампании только Хухарев был относительно «чист» и прямо не замешан в грязных делах. Они решили найти стрелочника, который ответит за проблемы в их области. Акжаров не отмалчивался, он обвинил Спирова в потере бдительности, обвинил НКВД в смазывании дел и завявил, что Хухарев связан с троцкистами.

8 марта, в праздничный день противника прокурора провели новое партийное собрание, где его прямо обвинили в национализме, препятствовании правосудию, коррупции, предложив снять его с должности и привлечь его к уголовной ответственности. Ему предложили писать объяснительную, но он не стал этого делать. Днем 9 марта он выстрелил в себя, по одной версии из ружья, по другой из Браунинга, получив смертельное ранение. Его госпитализировали, но вскоре он умер. Спиров доложил в Казкрайком 9 марта об случившемся: «В 13.40 у себя на квартире Акжаров выстрелом из браунинга по-видимому пытался покончить самоубийством, тяжело ранил себя, находится в больнице, с его согласия делается операция.»44

А Алма-Ате потребовали провести проверку произошедшего и 15 марта специальная краевая комиссия постановила:

«Комиссия обкома не ограничилась только проверкой материалов, относящихся к служебной работе Акжарова, но начала копаться в его личных семейных и бытовых делах, а член комиссии заместитель начальника НКВД Хухарев легкомысленно выдвинул ряд непроверенных и мелочных обвинений насчет его личной жизни и связей с чуждыми людьми. Обком поступил неправильно, приняв решение и опубликовав на второй день после самоубийства извещение о том, что Акжаров якобы застрелился, запутавшись с националистами.

Ввиду того, что Хухарев донимал Акжарова рядом неправильных обвинений, считать невозможным его дальнейшее оставление на работе в НКВД Западно-Казахстанской области. Принять к сведению заявление т. Залина, что приказом по НКВД КАССР Хухарев снят с работы заместителя начальника НКВД в Западно-Казахстанской области.»45

Расследование по Акжарову более не проводилось, поэтому нельзя сегодня точно сказать, был ли он право-троцкистом или нет, что он делал для них и что нет. Но сам факт самоубийства яркое и косвенное доказательство, что да. Обвинения были достоверными, если бы он был бы невиновен, он боролся бы за свое чистое имя, но он стрелял в себя, зная, что ему не удастся отвертеться. Через несколько дней нарком внутренних дел Казахской ССР Лев Залин выдвинет новое обвинение, на этот раз против прокурора Казахской ССР Сулеймена Ескараева и его заместителя Виктора Распопова, они оба покрывали троцкистские банды. Эта была ситуация, когда обвинители и обвиняемые были правыми и троцкистами, которые начинали уничтожать друг друга.

13 марта Политбюро приняло решение отказать иностранным подданным, прежде всего полякам, немцам и японцам в продлении права на жительство в Западно-Сибирском крае. 46Это стало следствием вскрытия групп троцкистов, взаимодействовавших там с иностранными спецслужбами, это дало возможность закрыть иностранные дипломатические представительства по всей стране, включая германское консульство в Новосибирске, которое было рассадником шпионажа.

14 марта Сталин получил донесение Ежова о вскрытии еще одной антисоветской группы националистов, на сей раз в Кабардино-Балкарской автономной республике. Группа состояла из 140 человек, из которых 51 подверглись аресту на момент получения Сталиным донесения. Самой крупной фигурой среди изобличенных был Хамшик Камбиев, председатель Черкесского облисполкома, член ВЦИКа. Ежов просил санкции на его арест и она была получена. Националисты установили союз с троцкистами и захватили целый районы под свое управление.47

Бухарин под следствием

После своего ареста 27 февраля Николай Бухарин прописался во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке, под заботливой «опекой» своих не раскрытых сообщников. Он знал, что нарком Ежов и все руководство органов сами были правыми, наверное, это давало Николаю Ивановичу некое чувство защищенности. Свои же, должны помочь ему выкрутится. Конечно, в планы Ежова спасение Бухарина не входило, он не думал хоть как-то рисковать за кого-то, но он обеспечил хорошие условия содержания арестанта. Бухарина никто, ни к чему не принуждал, не пытались выдавить признание незаконными методами, ему предоставили все условия для творческой деятельности. Об этом свидетельствуют многочисленные рукописи, которые были опубликованы после перестройки, он буквально исписался философскими размышлизмами.

Одна из его тюремных работ «Диалектика Гегеля и диалектика Маркса» в начальном отрывке звучала так: «После краткого обзора гегелевой системы в ее целом, уместно остановиться специально на диалектике. Диалектика, это не только метод мышления, но, в первую очередь, совокупность общих законов бытия (природы, истории, мышления). Диалектика, таким образом, есть и онтология. Что касается ее специфического отличия, то оно заключается в противоречивости движения, в столкновении противоположных моментов и в их объединении. Раздвоение единого и единство противоположностей составляет суть диалектики, которая, поскольку мы говорим о диалектике, как науке, ведет свое начало еще от древне греческой философии (особенно Гераклит, Аристотель и т. д.; на пороге нового времени Д. Бруно; в новое время Кант, Шеллинг). В наиболее развитой форме диалектика дана, однако, именно у Гегеля и систематически изложена, прежде всего, в большой «Логике» Терминология, перед которой не нужно смущаться, связана у Гегеля, разумеется, с идеалистическим характером его философии».48 Это лишь начало новых размышлений. Несложно представить, сколько бумаги уходило на это все, что не несло никакой пользы для следствия. Ни к какому другому заключенному не было такого положительного отношения.