Горбатый Эльф

Золотая искорка разгорелась в звезду, принимая нового хозяина.

– Знаешь, что я вспомнила? Когда мы вышли из пещеры, Эрвин соединил наши шарики, и они вспыхнули. Он обещал, если у меня случится беда, и я потру шарик и позову его – он услышит и придет на помощь.

– Давай попробуем?

Очень бережно, как будто совершая священный ритуал, они поднесли шарики друг к другу. Еле слышно звякнуло стекло, голубое сияние на миг осветило их руки.

– Теперь ты должен защищать меня.

– Да я и так тебя защищаю.

Яму не получалось довести до положенной глубины, под конец солдаты дробили заступом сплошной известняк. Гиф, недовольно ворча, выгнал их из могилы и последний локоть вырубил в камне сам. Пора было приступать к погребению. Но тут показался Готфрид – он почти бежал к ним, размахивая руками, и в ярости склонился над Гифом. Колдун был бледен и выглядел безумным.

– Я не могу войти в свой замок. Это ты сделал, гном?

– Я не умею превращать замки в скалу. Ты это сделал сам.

– Это была видимость, снимавшаяся простым заклинанием. А теперь не снимается. Почему?

– Ты наводил чары с помощью Хогги. Ее больше нет – а твои собственные силы и раньше-то слабоваты были, а уж когда привык к заемным… Замок так и останется скалой. Ничего, у тебя же второй есть.

– Там все мои книги, все артефакты, – простонал колдун.

– Не беда, заново соберешь свою коллекцию. Теперь времени у тебя на все хватит.

Янгиса и его солдата опустили в землю.

– Пусть то, что осталось в его душе живым, сохранится и очистится… если что-то еще осталось, – прошептала милосердная Литания над телом супруга, – и пусть Светлые Небеса примут верного воина, отдавшего жизнь за своего господина.

Они кинули по очереди первые горсти земли, потом солдаты взялись за заступ. Гиф бродил вокруг и собирал камни. Над неглубокой ямой поднялся холмик из сухой глины вперемешку с травой и щебнем, и гном кинул на него первый булыжник. Солдаты тоскливо переглянулись – после боя в пещере и рытья могилы они выдохлись, и пот валил с них градом, но послушно впряглись в работу. И то правда – глиняный холмик сравняется с землей за пару лет, а каменный курган простоит много столетий. Все-таки император.

Даже Готфрид принял участие в погребении – уставился пронзительным взглядом на большую каменюку, и она медленно поползла к могиле, спотыкаясь на каждой кочке.

– Не надо, герцог, сами справимся, – почти вежливо сказал Гиф, – ваша помощь попозже понадобится.

Брейд стоял на краю обрыва, в стороне от остальных. Вечернее солнце пронизывало голубую бездну золотыми лучами, где-то там, далеко внизу, среди темных лесов желтели квадраты полей, вились белые ручейки дорог, а дальше все сливалось в сиреневой мгле. Смерть, отступившая во время битвы в пещере, вернулась к нему на винтовой лестнице. Она заволакивала глаза прозрачным темным покрывалом и глухо стучала в ушах. Она была милосердной – когда смерть приближалась, боль стихала. Сейчас она отошла на пару шагов, и зрение вернулось к Брейду вместе с болью.

Над гранью земли и бездонной пропасти играли две пары воронов. Их угловатые черные силуэты скользили над голубой бездной, взмывали в пронизанное вечерним золотом небо, зависали в синеве – и снова кружились друг вокруг друга, переворачиваясь в полете на спину, протягивая вверх грозные когтистые лапы. Брейду почудилось, что в образе птиц ему явились людские души – в небе парили он и Литания, Тайра и Ланс.

Все, что он задумал, свершилось. Янгиса нет, и война закончится. Литании ничто не угрожает. Она хотела, чтобы он стал ее мужем и императором… это не получится, но с Ракайей она справится и без него. У Ланса тоже, кажется, все в порядке: они с Тайрой как раз выбрались из грота, держась за руки и светясь от счастья. Не жаль умирать, стоя на вершине своей судьбы.

Правда, боль сильно мешала наслаждаться победой. Ему до головокружения хотелось сделать один-единственный шаг – навстречу круглому белому облачку, парящему прямо под ногами, не дожидаясь, пока рвущая внутренности боль окончательно растерзает тело. Один шаг, а потом дикий крик Литании над бездной… Нет. Тем более, что терпеть осталось совсем немного. Брейд отошел от края пропасти, подальше от соблазна, и мир опять затянуло черной пеленой. Он не умер, его просто вырвало кровью.

Все обернулись, заметив бредущего в сторону могилы Брейда. Он шел куда-то вбок, улыбаясь и глядя прямо перед собой невидящими глазами. На полпути он споткнулся и остался лежать на земле.

– Мама, кажется, он… – растерянно сказала Тайра. Она была ближе и добежала первой.

– Гиф, как пользоваться живой водой, – спросила Литания, – нужно дать ее выпить, или достаточно побрызгать?

– Вот уж брызгать не надо, пары капель хватит. Губы помажь, быстрее подействует.

Литания так и сделала. Дыхание Брейда выровнялось, на белом безжизненном лице проступил еле заметный румянец. Но глаза он не открыл.

– Не беспокойся, госпожа. Скоро очнется. Так ты знала, что во флаконе?

– Да. Флакон заговорил со мной, когда мы вышли из пещеры на свет.

– Я боялся, что ты исцелишь его, – Гиф кивнул на кучу камней, под которой покоился Янгис.

Лаэрта покачала головой и ответила гному, медленно и серьезно:

– Зачем дарить жизнь тому, кто всегда служил смерти? Пришел час его встречи со своей владычицей. Этого флакона не хватит, чтобы исцелить всех жертв Янгиса, но я попытаюсь помочь хотя бы некоторым.

Груда камней уже достигла уровня макушки Гифа. Гном вскарабкался на насыпь и водрузил на вершине кургана магический булыжник из Грота Судьбы. При свете дня были заметны пятна крови на его поверхности. Гиф потер их ладонью и махнул рукой: – «Дождем смоет», – подумал немного и нацарапал обломком известняка некие письмена.

– Готфрид, сумеете сделать гравировку?

Колдун кивнул и сел на корточки перед камнем, медленно обводя пальцем буквы. Из-под острого ногтя посыпался песок. Вскоре на булыжнике четко читалась глубоко врезанная надпись: «Здесь лежит император Ракайи Янгис I, собиравшийся править миром».

– Моя госпожа, вы позволите предложить вам и вашим спутникам ужин и ночлег в моем замке? – осведомился Готфрид, протягивая Литании учтиво согнутый локоть.

– Мы ценим ваше гостеприимство, герцог… – Литания переглянулась с гномом, тот поморщился, но кивнул – и мы с благодарностью воспользуемся им.

– Гиф, спасибо тебе за все, – крикнула Литания в пустоту, поскольку гнома уже не было перед ними. Исчез в высокой траве, как всегда, не попрощавшись.

Оставшись в одиночестве, Гиф первым делом завалил каменными глыбами дверь, ведущую к винтовой лестнице. В наступившем мраке сторонний наблюдатель – если бы он присутствовал в пещере и обладал зрением кошки – мог бы заметить слабые синеватые отблески, бегущие по поверхности ручья. Для гнома этого света было вполне достаточно, чтобы уверенно отправиться в недалекое путешествие к его источнику. Блики становились все ярче, и вот уже Гиф, по щиколотку в воде, прополз в отверстие, из которого вытекал ручей. Перед ним открылся грот, в который никогда не входил никто из людей. Это был Дом Света, святилище гномов. Тысячи голубых звезд усеивали потолок пещеры, сияющие нити, усеянные блестящими росинками, свисали со свода, мерцали и переливались, отражая игру вспыхивающих и гаснущих огней. И вся эта сверкающая в вышине синевато-зеленая сеть повторялась внизу, на глади озера, заполняющего грот. Гиф немного постоял, воздев руки к потолку – низенькая неуклюжая тень, окруженная сказочным сиянием. Потом бережно снял трех светлячков со стены, пересадил к себе на бороду и нырнул обратно в трещину, служившую истоком ручья. Его снедало нетерпение, но он старался идти неспешным торжественным шагом, неся в бороде Древний Свет, которым гномы пользовались только в самых важных случаях. Только в Зале Фигур он немного помедлил, чтобы увидеть, как оживают статуи, озаренные таинственным синим мерцанием, а не грубыми рыжими бликами факелов,

Войдя в Грот Судьбы, Гиф снова поклонился алтарю, залез на него и принялся перекладывать предметы. Некоторые вещи лежали нетронутыми сотни лет, а некоторые – тысячи. А тут пришли и все разворошили. Полюбовавшись на восстановленный беспорядок, гном снял перстень и водрузил его на прежнее место.

И вот священный миг настал. Из разбитого горшка он вынул металлический свисток, блестящий, как будто новенький. Все эти годы Гиф трижды в месяц приходил в Грот Судьбы чистить и смазывать его, в ожидании дня, когда он сможет им воспользоваться. Гиф встал на середине алтаря, поглубже вдохнул и поднес его к губам.

В пещерах Великих гор заметались стаи летучих мышей, и проснулись драконы. Люди не могли слышать этот звук, но у тех, кто находился поблизости, пересохло во рту и заколотилось сердце. Шмель обернулся к хозяйке, неуверенно завыл. Потом виновато вильнул хвостом и побежал дальше. Ни людей, ни собак это не касалось.

А в глубине соседних хребтов гномы переглядывались и говорили друг другу:

– Гиф зовет. Можно возвращаться.

Но у них была недоконченная работа и новые семьи, и только одна гномиха созвала детей и строго сказала им:

– Наше изгнание кончилось. Собирайтесь, отец нас ждет.

В дальних галереях горы… тощие грязные существа, прикрытые только космами слипшихся волос, подняли головы от куч мышиного помета, в которых они искали насекомых и улиток. Они озирались, тревожно взрыкивали, в отупевшем от голода и вечной тьмы рассудке пробуждались смутные образы тех времен, когда они были гномами, а не бескрылыми летучими мышами. Сначала по одному, а потом всей гурьбой дети земли поднимались на четвереньки и бежали на зов.

Гиф прислушался к еще далекому шлепанью десятков ног и спрятал свисток на место. Больше не пригодится. Теперь ему этих дикарей в разум приводить, хлопот не оберешься. Ничего, делом займутся – быстро очухаются. Работы-то невпроворот. В первую очередь надо наглухо засыпать все известные людям входы. А то не пещера, а проходной двор.

Эпилог

На этом заканчивается легенда о горбатом эльфе. Дальнейшие события развивались в сфере политической, напрочь лишенной всякой мистики и безрассудного героизма. Из Кадара в Ракайю был отправлен гонец с печальной вестью о гибели императора Янгиса по причине падения камня во время исследовательской экспедиции в пещеру. К сожалению, ранение оказалось смертельным, и спасти его не удалось. Согласно его последней воле он был погребен на вершине горы Залар. Эта информация не вызывала никаких сомнений, поскольку ее подтвердили императрица Лаэрта, герцог Готфрид Ильмарский, герцог Атерли и императорские воины барон Грайман и барон Кверт, присутствовавшие при несчастном случае (землю и титул оба барона получили в герцогстве Синтейн за их неоценимую помощь во время трагического события).

Престолонаследником был объявлен малолетний сын императора Раймонд, но коронацию отложили до окончания траура. Единственным обнародованным указом в этот печальный период был трехсторонний договор о мире и нерушимости границ между Ракайей, Феруатом и Ликейей. Крупные сеньоры повздыхали, покусали губы, но смирились с тем, что для великих завоеваний время сейчас неподходящее. По истечении трех месяцев состоялась свадьба вдовствующей императрицы Лаэрты и герцога Атерли, который и был возведен на престол. Это решение Лаэрты подданные сочли проявлением государственной мудрости: Ракайе, обескровленной войнами и чумой, требовался сильный правитель, а не десятилетний мальчик на троне.

Впрочем, в то время любой поступок императрицы вызывал всеобщее восхищение – за ее добродетель ей был ниспослан чудесный дар исцеления. С наступлением холодов чума отступила, но больных в Гилатиане все еще было великое множество. Заразы больше не боялись, каждое утро возле дворца выстраивались ряды носилок с умирающими. Императрица Лаэрта проходила вдоль них, прикасаясь ко лбам страждущих пальчиком, омоченном в святой воде, и вскоре исцеленные расходились по домам.

Через некоторое время среди умирающих стали попадаться весьма крепкие и здоровые на вид люди. Пошли жалобы – у кого-то криво сросся сломанный палец, у другого плохо заросла лысина. Императрица печалилась, и император Брейд приказал выстроить госпиталь, нанял лучших лекарей и повелел им отправлять к Лаэрте только безнадежных больных. Поток чающих чудесного исцеления сократился, но некоторые лекари начали волшебным образом богатеть. Умирающие у них были – просто загляденье: свежие, бодрые, румяные. Но вот флакон опустел, после третьего разведения остатков зелья обыкновенной водой его содержимое полностью утратило магическую силу. Пришлось объявить, что императрица ожидает дитя, к нему и перешел целительный дар, который проявится во благовременье. Ну, то есть когда-нибудь.

Брейд и Литания, навсегда оставшаяся Лаэртой – они так и не смогли придумать убедительного предлога для смены имени – были очень счастливы в редкие часы, свободные от государственных забот.

За два месяца до бракосочетания Лаэрты и Брейда состоялось не менее радостное событие – свадьба виконта Ланса Нордена и баронессы Тайры Ашерской. Рачительная Стефания выполнила свое обещание – наделила Тайру поместьем, но не стала попусту разбазаривать земли. Поскольку определить, кому принадлежала Ашера, оказалось невозможным: ни в каких документах она не значилась, то селение было даровано Тайре. Впрочем, ее обитатели и не догадывались, на чьей земле они теперь живут – Тайра не наведывалась в свое имение и податей не собирала.

Свадьбу Ланса и Тайры удостоили посещением настолько именитые гости, что это событие было даже упомянуто в летописи. Ланс приходился родным племянником императору Брейду I, и торжество проходило в принадлежавшем его величеству замке в графстве Синтейн, так что присутствие государя можно было объяснить родственными узами. Но появление императрицы Лаэрты оказалось полной неожиданностью для высшего общества Ракайи. Новобрачная очень понравилась ее величеству, и она пригласила леди Тайру почаще навещать Гилатиан. Несомненное сходство Лаэрты и Тайры и их внезапная симпатия породили разнообразные сплетни, чаще всего предполагалось, что леди Тайра Ашерская – незаконная дочь одного из принцев княжеского дома Наррата. Слухи – явление низменное, но, как известно, они часто оказываются более достоверными, чем официальные летописи.

Среди гостей попроще Тайра более всех обрадовалась дядюшке Джакобу и тетушке Чанте. Поздравление Джакоба было безупречно церемонным, он до сих пор дулся на племянницу за побег. А Чанта, обнимая Тайру, шепнула ей: «умница ты моя». Из-за тетиного плеча выглядывала смущенное личико Миррит. Тайра кинулась к ней обниматься, и обнаружила подле нее Мариса, он стоял с опущенной головой и смотрел в пол.

– Миррит… вы…

– Да, мы поженились, как-то так получилось. Марис не хотел ехать, но у тебя же самой свадьба, так что я подумала…

Тайра не дала Миррит долепетать оправдания до конца, расцеловала ее в обе щеки и заодно чмокнула Мариса в подбородок – выше она не достала. Марису даже стало немного обидно, что Тайра так радуется за них.

Сапфировое колье императрица Лаэрта передала сестре в день своей свадьбы – и сразу поняла, что ошиблась. Королева Литания побледнела и оттолкнула подарок.

– Оно прекрасно, но… я чувствую, что оно разрушит мою судьбу.

– Не говори глупостей, деточка. Как такая дивная вещь может что-то разрушить? – удивленно сказала Стефания и приложила колье к своей шее.

– Носи его, мама! Оно тебе просто удивительно идет! – с облегчением воскликнули Литания и Лаэрта.

Вернувшись с коронации, Стефания немедленно объявила себя законной наследницей нарратского престола и стала собирать войско против узурпатора. Делала она это основательно и не спеша, так что, когда многотысячная армия выступила из Гарсина, замок Тилуана опустел, а ракайский наместник с семьей и свитой был на пути в Салем. Первым делом Стефания приказала в точности восстановить серые башни замка, а поскольку рабочих рук не хватало – предложила солдатам остаться в Наррате. Многие согласились, хотя с продовольствием в княжестве было трудно.

Во всех начинаниях Стефании, княгини Нарратской, участвовал недавно появившийся при ее дворе герцог Ильмарский, правнук того самого Готфрида, который был братом императора Гилата. Его обширные познания в строительстве, медицине, алхимии и всех прочих науках покорили Стефанию. Вскоре она уже не могла и шагу ступить, не посоветовавшись с ним. Готфрид поразительно хорошо сохранился для своих семидесяти двух лет, был так галантен, его окружал загадочный магический ореол… Ах, если бы не радикулит!