Горбатый Эльф

Колдун заглянул в ледяные глаза эльфа и осекся. Разумный хозяин не доводит рабов до бунта.

– Дело твое, сам себе работы добавляешь. Скажи-ка, сейчас где-нибудь идут сражения?

– Да, Ракайя бьется с Феруатом за крепость на перевале.

– Завтра доставишь мне убитого, лучше – феруатца, и не слишком изрубленного. Ну, как там наша мышь?

Мышь выглядела абсолютно целой, красивой и непоправимо мертвой.

Капля живой воды – и она вздрогнула и открыла глаза. Но дышать почему-то не начала. Она медленно и беспомощно скребла лапками по блюдцу, как спасенная из горшка с медом пчела. Тусклые глаза поворачивались в орбитах, вправо – влево, как заводные. Готфрид решил проверить, как срослись ткани у нее на горле, но как только его рука оказалась в поле зрения мыши, она высоко подпрыгнула и вцепилась зубами в палец. Ошеломленный колдун затряс кистью, пытаясь скинуть взбесившегося зверька, но мышь висела, как приклеенная.

– Сожгите ее, ваша светлость.

– Добиваешься, чтобы я уничтожил первый удачный результат своих опытов?

– Так она же дохлая, вы разве не заметили?

Готфрид, наконец, отодрал мышь от пальца вместе с клочком кожи и выругался: она тут же впилась в другой, и на этот раз прокусила его насквозь.

– Дохлая?!

– Ну да, чем-то вроде вурдалака стала. Видите же – не дышит она.

Готфрид, кривясь от боли, отцепил мышь и зашвырнул подальше в огонь. Охваченный пламенем зверек с пронзительным визгом выкатился из камина и понесся по комнате. Эрвин ловко подхватил его на совок и зашвырнул обратно, а потом придерживал содрогающийся комочек кочергой, пока он не сгорел дотла.

Колдун поочередно макал искусанные пальцы в кубок с вином, как будто был не магом, а простым ремесленником, случайно саданувшим ножом по руке. Только когда боль поутихла, он вспомнил о простейших целительских навыках и прошептал заклятие, затворяющее кровь.

– Ну что же, раб, объясни мне, невежде, что я сделал не так на этот раз? – саркастический тон плохо скрывал растерянность колдуна.

– Не надо было голову ей отрезать, кому охота помирать два раза подряд? Ее душа испугалась, что вы ее опять оживите и будете мучить, вот и сбежала куда подальше.

– Душа? У мыши? Я всегда говорил, что ты идиот. Скорей всего, я недостаточно точно соединил дыхательное горло. Не смогла дышать – и воскресла не полностью.

Эрвин изумленно уставился на колдуна. Ну не может быть, что он не видел отделяющейся от тела светлой звездочки, как она металась по комнате, а потом юркнула под дверь. Да нет, видел, конечно. Смотрел-то Готфрид как раз на порог этой двери, причем очень злобно. Как же он боится посмертия, бедняга…

– Этот опыт может быть полезен… Даже если убитого солдата не удастся воскресить до конца, он все равно будет грозным воином.

– Ну да, правда, безоружным. Мертвецы только бегать и кусаться умеют. И как вы ему объясните, что надо грызть вашего врага, а не вас?

– Придется использовать некромантию. Да будет тебе известно, неуч, что маги прошлого прекрасно умели управлять мертвецами, и даже заставляли их пользоваться мечами.

– Наверное, у них живая вода была целыми бочками.

Готфрид фыркнул. Он и без мартышки знал, что его флакона даже на тысячу человек не хватит. Небольшая армия злобных, но тупых и с трудом управляемых трупов, с которой легко справится пара тысяч вооруженных осиновыми кольями крестьян. Ему нужно было другое – возвращать к жизни лучших из лучших, настоящих бойцов, и делать их еще здоровее и сильнее, чем они были перед смертью.

– А можно спросить, ваша светлость – с кем вы воевать собираетесь? Вы же все-таки ученый человек, а не какой-нибудь безмозглый барон, который только и умеет, что солдат в бой руганью поднимать.

– С какой стати лично мне этим заниматься? Пускай император Янгис воюет, он это дело любит. Полагаю, с моей помощью он покорит… ну, может быть, и не весь мир, как ему бы хотелось, но Феруат и еще пару государств – несомненно. После его смерти я найду другого полководца, он раздвинет границы империи еще дальше.

– А вам-то его завоевания на что сдались? Мы ведь в Кадаре живем, а не в Ракайе.

– Ты что, забыл, что я имею больше прав на ракайский престол, чем ублюдок Янгис?

– Безусловно, ваша светлость. Но вы же всегда представляетесь своим собственным внуком, и, соответственно, считаетесь всего лишь троюродным дядей Янгиса. А если вы поведаете правду, что вы старший брат самого Гилата, то люди вряд ли поверят вам. Вы слишком хорошо сохранились для своих ста пятидесяти лет.

– Я знаю это и без твоего напоминания, раб. Именно поэтому я избрал более медленный, но надежный путь к престолу. Когда-нибудь Янгис умрет, к тому времени, безусловно, умрут и его дети – к счастью, их всего трое, от остальных наследников он сам давно уже избавился. И тогда империя станет моей. Понимаешь, эльф – все человеческие начинания превращаются в дым из-за мизерного срока, отпущенного на долю даже лучшим из нас. Несколько десятков лет процветания – а потом место великого правителя занимает его скудоумный отпрыск, и разрушает все, созданное его предшественником. Мне не понадобятся наследники. Я буду продлевать жизнь достойным, мыслителям и творцам. Я увижу плоды своих замыслов, и, если они меня не удовлетворят, у меня будет время, чтобы начать все сначала. Бесконечное время, чтобы создать совершенное государство.

Герцог помолодел лет на пятьдесят, его глаза засияли таким безумным восторгом, что Эрвин посовестился разочаровывать старика. Но такого будущего он не видел. Никакого совершенного государства под началом бессмертного колдуна – ни на одной, даже самой захудалой и маловероятной линии возможностей.

Готфрид недовольно глянул на безучастно ковыряющего угол стола мальчишку. Да уж, нашел перед кем распинаться… Еле слышная капель клепсидры напомнила ему о приближении события исключительной важности. Острие клюва бронзовой цапли уже указывало на цифру пять, ему оставался только час на подготовку.

– Приготовь зеркала к обряду.

Эрвин сдернул покрывало с огромного, в человеческий рост, серебряного зеркала. Его поверхность была так искусно отполирована, что отразила фигурку эльфа не хуже водной глади. Эрвин с наслаждением скорчил перед ним парочку рож и показал себе нос. Второе зеркало, плоская пластина обсидиана в раме из черного дерева, было вдвое меньше, но отшлифовано еще лучше. Смотреться в его темную глубину было так же неприятно, как в воды Хогги – оно было древним магическим артефактом и имело скверное прошлое. Эльф поставил темное зеркало напротив светлого, положил между ними два больших медных конуса и отошел в сторону. Если бы ему было позволено, вообще бы сбежал – в ближайший час Готфриду будет не до него.

Колдун облачился в серый балахон и вполголоса завел бесконечное монотонное заклинание. Быстрыми движениями рук он плел и плел, как громадный паук, невидимую паутину вокруг зеркал. По магическим нитям иногда пробегали искры, в комнате стало зябко и тоскливо – сеть ткалась из энергии Хогги. Эрвин ежился и скучал, неуклюжая людская волшба всегда казалась ему безобразной и бессмысленно сложной.

Магия Зеркал была всего лишь частным случаем магии подобия, основанной на резонансе струн времени. Чисто человеческая хитрость – люди, запертые в клетку грубой материи, давно научились создавать игрушечный образ желаемого события, рассчитывая на то, что он отразится в реальности. Иногда у них получалось – но отражение почти всегда выходило кривым и безобразным, как и сами цели колдунов. Магия зеркал была даже проще, поскольку касалась не столько времени, сколько пространства. Через несколько веков люди, если выживут, освоят ее так хорошо, что и магией не будут считать.

– Пора, – торжественно промолвил Готфрид, – действуй.

Эрвин, поднатужившись, взвалил на плечи тяжеленное обсидиановое зеркало, сунул подмышку пустой медный конус и шагнул в город Гилатиан. А именно – в тот зал императорского дворца, где вскоре соберутся люди в серых балахонах, чтобы послушать откровения Учителя.

Семисвечник уже стоял на столе, но еще не горел, и зал был пуст. Эрвин прислонил зеркало к дальней стене, обтянутой, по просьбе Учителя, черным бархатом. Зеркало не слишком бросалось в глаза на этом фоне, Эрвин проверял. На этот раз он внес в приготовление к таинству некоторые поправки – зеркало было установлено не на скамье, а на огромном подносе, положенном на таз (оба предмета были заблаговременно уведены из дворцовой кухни). Эрвин укрепил обсидиановую пластину в деревянном зажиме, покрутил поднос туда-сюда, он вращался достаточно свободно. Чуточку наклонил зеркало назад, подпер поленом, чтоб не падало, полюбовался на свое отражение, и занялся конусом. Его следовало поставить впереди, раструб направить в сторону зрителей, но немного выше голов – чтобы голос отражался от стен и звучал со всех сторон. Эльф тщательно выполнил инструкции колдуна, для проверки прошептал: «Готфрид – дурак» в дырочку на острие конуса. Получилось громко и загадочно. А потом залепил отверстие тестом.

Колдун всматривался в зеркало, чтобы убедиться, что раб правильно выполняет его распоряжения. Но эльф опять намудрил со временем, и отражение показало ему только завершающий момент – уже установленную обсидиановую пластину, и гордо подбоченившегося Эрвина рядом с ней. Покрасовавшись перед хозяином, эльф зажег свечи на алтаре – щелчком пальцев, мошенник, а врет, что магией не владеет – и вернулся в замок.

Готфрид повесил на шею серебряный шар и погрузился в молитву.

– Хогга, Хогга, Хогга… – непрерывно шептали его губы. Между колдуном и подземной тварью возникла связь, не хищное щупальце тумана, а настоящее силовое поле, наполнявшее Готфрида темной энергией – озеро щедро делилось мощью в преддверии роскошной трапезы. Эльф съежился в углу кабинета, ему было плохо. Камин догорел, комнату освещало только зеркало. Стекло почти исчезло, огни свечей на далеком алтаре разбрасывали блики по колбам и ретортам. Там, в отражении, люди в сером рассаживались рядами, негромко переговариваясь между собой. Точнее, совсем беззвучно – обычно голоса, хоть и слабо, но доходили сквозь зеркало, но на этот раз гости молча склоняли колпаки друг к другу, иногда взмахивали широкими рукавами – и не произносили ни слова.

Дождавшись, когда последний балахон займет свое место, Готфрид натянул клобук на лицо и шагнул вперед.

– Приветствую вас, идущие в вечность!

Рупор, пристроенный немного сбоку, чтобы не отражался в зеркале, превратил напоенный силой Хогги голос колдуна в громовой раскат. В Гилатиане его эхо пронесется над головами слушателей, вызывая священный трепет в сердцах. По рядам действительно пронеслась легкая дрожь.

А Эрвина уже не было в кабинете, он сидел под столом и разглядывал сквозь касавшуюся пола белую бахрому собрание хоггопоклонников. Спокойно сидят, даже не перешептываются. Тогда он отодвинул ткань с другой стороны. Готфрид, непривычно высокий, слегка парил в воздухе, энергично взмахивая руками. Из медного конуса доносились невнятные глухие звуки, похожие на жужжание шмеля. Если вслушаться, можно было разобрать отдельные слова:

– Познавшие истину… в сей грозный час… сердца отвагою…

Вот почему они так тихо сидели – пытались хоть что-то расслышать. Эрвин выбрался из-под стола и пополз к зеркалу, прямо под зависшим в воздухе хозяином. Алтарь надежно защищал его от глаз сидящих в зале. Для начала эльф убрал полено и поставил обсидиановую пластину прямо. Колдун опустился на пол, вызвав несколько удивленных вздохов. А теперь можно немножко покрутить поднос. Готфрид, прозрачный и светящийся – если смотреть со стороны зеркала, а не из зала – резко похудел, снова поправился. Вот он раскинул руки в патетическом жесте, маленький поворот – и тощий червяк размахивает коротенькими лапками. При вращении зеркала фигура колдуна смещалась то влево, то вправо. Поворот посильнее – Готфрид выехал за пределы алтаря, и все увидели, что у него нет ног. Послышались вскрики:

– Что это?! Это колдовство какое-то! Я уйду, мне страшно… А может быть, это чудо?

Эрвин достал тесто из рупора. Оттуда вырвался громоподобный возглас:

– Да прославится великое имя…

Эльф закрыл отверстие в конусе ладонью, оторвал руку, снова закрыл, теперь по залу разносилось оглушительное кваканье:

– Хог! Ах! Га! Хо!

И в завершении, Эрвин сильно накренил зеркало в сторону и назад. Над алтарем взмыла безногая фигура колдуна. Он наискось висел в воздухе с воздетыми куда-то вбок руками и взывал:

– Хогга! Хогга!

– Это грязное колдовство! Кощунство! Убить колдуна!

Люди вскочили с мест, но все еще не решались приблизиться. Если бы образ был более устрашающим, все бы кончилось паническим бегством. Но криво висящий над алтарем проповедник был слишком похож на ожившую куклу, и страх ушел. Двое смельчаков выбежали на сцену, а благоразумный Эрвин поспешил вернуться к своему господину.

Готфрид все еще раскачивался, протягивая раскрытые ладони к потолку, и призывал Хоггу. Он так глубоко погрузился в транс, что не осознавал начавшиеся в зеркале беспорядки. А там мелькали руки нечестивцев, пытавшихся ухватить бесплотный силуэт опозоренного и отвергнутого Учителя. На миг в комнату заглянула красная рожа графа Хавермонца с разинутым в крике ртом. Сверкнул чей-то меч. Потом отражение вздрогнуло и исчезло, в кабинете стало темно. Значит, кто-то уронил обсидиановое зеркало.

Эрвин зажег свечи и с тревогой смотрел на хозяина. Во время прежних молений с зеркалами сила Хогги беспрепятственно текла в зал, многократно умножалась участниками собрания и возвращалась в озеро полноводным потоком. И каждый молящийся обретал частицу великого дара Хогги – умения ненавидеть и убивать. Но теперь плавное движение силы было прервано.

Поднятые руки Готфрида дергались в конвульсиях. Казалось, что его скрюченные пальцы вцепились в невидимую веревку, а тело, как тряпичная кукла, безвольно болтается на ней. Серебряный шар летал на тяжелой цепи вокруг шеи, то и дело со стуком ударяясь в плечи и грудь герцога. Монотонные восклицания слились в непрерывный вой. Голова колдуна в треугольном клобуке моталась взад и вперед, все сильнее и сильнее.

«Сейчас она ему башку оторвет», – эльф выхватил из-под ворота голубой шарик и с силой прижал его к сердцу Готфрида. Тот захрипел, подпрыгнул и, словно от сокрушительного удара, пролетел через весь кабинет, грохнувшись на рабочий стол. Эрвину пришлось сделать шаг в прошлое, чтобы убрать флакон с мертвой водой и другие бьющиеся предметы. Когда он стащил клобук с головы колдуна, то увидел посиневшее лицо, измазанное окровавленной пеной и закатившиеся белки глаз.

Эльф протер жутковатую физиономию хозяина мокрой тряпочкой и влил немножко вина в закушенные губы. Зрачки опустились на место, колдун попробовал приподняться, но тело, сотрясаемое дрожью, не повиновалось ему.

– Эльф, она хотела меня убить, – прошептал Готфрид.

– Да ладно, ваша светлость, не убила же… Вы бы в кресло лучше пересели, мне на столе прибраться надо.

Эрвин бережно укутал хозяина собольим плащом прямо поверх балахона и сунул в руку кубок с вином. Герцог рыскал по углам безумным взглядом и беспокойно бормотал:

– Я делал ее сильнее, я дарил ей рабов – а она опять чуть не убила меня… Зачем?

– Да ей все равно, что жрать. Она же – смерть.

– В Гилатиане что-то пошло неправильно… Это твоя работа?

– Ну, может, зеркало неровно поставил, – чистосердечно признался Эрвин.

– Ты это сделал нарочно, – голос колдуна звучал слабо и бесконечно устало, и гнева в нем не было, – объясни – чего ты добивался?

– Нельзя ее больше кормить. Вы не можете с ней справиться, вы же видите.

– Я понимаю. Ты снова меня спасал, да? А теперь убирайся отсюда, и чтобы я тебя больше никогда не видел.

– Прощайте, ваша светлость. Рад был находиться у вас в услужении. Если чего вдруг понадобится – колокольчиком подольше звоните, а то я спать ужасно хочу.

Эрвин настолько устал, что устроился на ночлег в кладовке замка на куче старого тряпья. Но перед тем, как заснуть, он все-таки мельком глянул на линии будущего своих подопечных. Вроде бы в ближайшие часы гибель никому из них не грозила, а с остальными неприятностями он разберется потом.

Глава 10. Наемники

Кашта стояла у единственной переправы в верхнем течении реки, и к ней вело множество дорог. Она все еще называлась селением, но жители уже считали себя горожанами и даже имели на это некоторое право – со стороны реки был возведен внушительный тын с закрывающимися на ночь воротами, чтоб удобнее собирать подать с проезжающих. Сельским хозяйством каштяне почти не занимались, куда доходнее было обслуживать путников. Три постоялых двора, кузницы, лавки сапожника, оружейника, кожевенника… Даже мальчишки не бездельничали, а целыми днями удили рыбу для знаменитых каштянских пирогов.

Вчера Марис и Тайра слишком поздно нашли гостиницу, очаг уже не горел, и сонная служанка выставила на стол остатки холодного супа и жилистый кусок вареного мяса – все, что осталось от ужина. По ее мнению, для таких голодранцев разводить огонь среди ночи не стоило. Зато сегодня они проснулись как раз к завтраку, и наслаждались тающей во рту жареной рыбой с печеными овощами, Марис еще кувшин с пивом потребовал, а Тайра – сладкие пирожки на закуску. Выползли из-за стола отяжелевшие и не в меру веселые, пошли лавки смотреть. Ничего толком не купили, только новый гребешок для Тайры взамен сломавшегося, зато наторговались вволю.

Хмель понемногу уходил, и Тайре стало что-то беспокойно. Она украдкой глянула на шарик, он был совсем нехороший, мутно-красный.

– Нам, наверное, ехать пора.

Они побрели к гостинице, да, как на грех, по пути лоточник попался, убедил, что побывать в Каште и рыбного пирога не отведать – все равно, что со свадьбы трезвым уйти. Пирог был горячим, сочным, начинка вываливалась, так что они сели в тенечке на поленницу под чьим-то высоким забором и постарались прочувствовать несказанную вкусность знаменитого каштянского блюда. По правде сказать, им уже кусок в горло не лез, еле справились.

Расплатившись в гостинице, они безо всякой охоты залезли на коней и лениво потрусили к воротам. Очень хотелось вернуться назад и снова завалиться спать. Жарко было, тянущиеся к переправе возы поднимали густую желтую пыль. Наставленные в грудь пики неведомо откуда появившихся всадников не слишком впечатлили их. Ну, проверка очередная – ракайцы же…

– Подорожная есть?

– Какая подорожная? Мы в Гилатиан едем, на работу наниматься.

Старший уловил сильный акцент и обрадовался.

– И откуда вы едете?

– Из Кадара.

– Из Кадара, без подорожной… Давайте-ка их к капитану доставим.

Трактир у ворот не работал уже давно – его заняли под казарму. Хозяин не жаловался: какая разница, гостей проезжих или солдат кормить. Хлопот меньше, порядка больше. Половину слуг рассчитал. Война – это надолго.

В помещении, куда втолкнули Тайру и Мариса, народу было мало. У самого окна знатный рыцарь что-то диктовал писарю, да в глубине зала тихо выпивали четверо воинов.

– Господин капитан, эти двое ехали без подорожной, говорят – из Кадара. Не иначе – шпионы. Кони хорошие.

Рыцарь – довольно невзрачный господин с изящно закрученными усами на одутловатом лице – безразлично глянул на пленников и кивнул своим воинам:

– Продолжайте объезд, – пододвинул к себе исписанный цифрами лист бумаги и, углубившись в расчеты, брезгливо процедил:

– Кто такие? Почему без подорожной?

– Братья Джан и Марис Карисы из Кадара, едем в Гилатиан, хотим на службу наняться, – бойко ответила Тайра. Марис изумленно уставился на подругу. Джан – это понятно, в память отца, но почему вдруг Карисы, а не Баркеты?

– Чем докажете, что не шпионы?

– Так мы же из Кадара, мы же ваши союзники… – и тут глаза Тайры стали совсем круглыми, – куда повели наших коней?!

– Ваши лошади именем императора конфискованы для нужд армии. А вы, если не докажете вашу невиновность, – рыцарь выразительно потер пальцами, – будете заключены в темницу, допрошены и, вероятнее всего, повешены.

Марис, доселе потерянно молчавший, шагнул к капитану и выкрикнул срывающимся от ярости голосом:

– Вы не имеете права! Мы приехали, чтобы служить императору!

Рыцарь поднял брови и посмотрел на пленников несколько внимательнее.

– Кребс, может, возьмешь этих? У тебя как раз двое дезертировали.

Один из сидевших в углу обернулся. Тайра похолодела – он был похож на вепря: бурая щетинистая рожа с отрубленным кончиком носа, глубоко спрятанные под нависшим безбровым лбом свирепые глазки.

– Этих? Они что, воевать могут?

– Мы умеем сражаться на мечах, – хмуро сказал Марис, уже начинающий понимать, что они влипли в очень нехорошую историю.

Вепрь неохотно отставил кружку и вылез из-за стола.

– Ну, пошли, покажете, что вы там умеете, – голос у воина был под стать наружности – сиплый рык.

Их вывели во двор, у коновязи на месте Маяка с Вороном дымилась кучка навоза. Трое собутыльников тоже выбрались из трактира и с глумливыми ухмылочками прислонились к стене в ожидании развлечения.

– Чего ждете? Начинайте.

Они всегда дрались на деревянных мечах. Почувствовав в руке тяжесть железа, Тайра запаниковала – они же могут ранить друг друга. Марис подмигнул Тайре и встал в стойку. Он атаковал чуть медленнее, чем обычно, и показывал глазами, куда собирается нанести удар. Вскоре Тайра осмелела и сама перешла в нападение. Они не напрасно тренировались – бой получался что надо, с прыжками, криками, Марис даже пару раз перекувырнулся, уходя от удара.

– Ладно, хватит.

Тайра, увлекшись, чуть было не рубанула по плечу сразу остановившегося на окрик Мариса.

– Хорошо пляшете, ребята. Можете на ярмарке выступать – представлять «Бой короля Фуфеля с великаном Грымзом", полную шапку денег накидают. На коне так же прыгать будете? Вот ты, давай-ка, – Кребс кивнул Марису, вытаскивая меч, – и не прыгай, считай, что на коне сидишь.

Марис был бледным и собранным, он не вполне понимал – это только игра, или профессиональный убийца может для потехи зарубить его насмерть.

Воин рубил в основном сверху, явно вполсилы, Марис парировал, стараясь показать все приемы, выученные в Ашере. На седьмом ударе его меч, крутясь, полетел в пыль.

– Неплохо. Правда, ты своему коню два раза бошку отрезал, а так – ничего. Ну, теперь ты давай… Щит только возьми.

Тайра щит и в руках-то никогда не держала, у Джана его и быть не могло. Хорошо, догадалась, что петля с обратной стороны – чтобы на руку его цеплять. Но, когда увидела, как на нее меч падает – щитом отбила. И раз, и два, и три, про свой меч вспомнила, только когда он на землю упал.

Из караулки выглянул главный начальник.

– Что, берешь этих?

Капитан смерил Тайру с Марисом убийственным взглядом, сплюнул.

– Да куда деваться, возьму. Захотят жить – по дороге подучатся, а нет, так и хрен с ними.

– Идите подпись ставьте.

На том берегу Шенны раскинулась бескрайняя пустошь. Порывы теплого ветра до земли прочесывали невысокую траву и редкие чахлые кустики. Даже пешему не укрыться, разве что ползком, а двое всадников будут красоваться в степи, как бородавки на лысине. Тайра с Марисом обреченно переглянулись и пристроились ближе к хвосту отряда. Придется потерпеть, пока снова не начнутся леса.

На них никто не обращал внимания. Солдаты ехали шагом, приноравливаясь к неспешному движению четырех тяжело нагруженных телег обоза, время от времени капитан скакал назад вдоль цепочки и рявкал на отстающих, чтоб не растягивались. Вместе с капитаном держали строй трое немолодых латников, они кружили вокруг отряда и орали на новичков еще злее своего начальника. Наемников было десятка два, в основном – иноземные. Больше из ближних краев, но попадались и дочерна загорелые степняки с девичьими косами, и даже совсем уж смуглый островитянин, разрисованный цветной глиной. Между собой все они говорили на искореженном почти до неузнаваемости ракайском. Кадарцев видно не было, но обсуждать побег вслух все равно не стоило – в разноплеменной империи многие знали по два-три языка.

Когда впереди обозначились первые перелески, Тайра поняла, что не доживет до свободы. Выпитое с утра пиво просилось на волю, она уже давно сидела на коне очень прямо, втянув живот, и пыталась обмануть природу. Руки отекали на глазах, избыток жидкости, казалось, ударил даже в голову. Все прочие солдаты справляли нужду прямо с седла, а в серьезных случаях спрыгивали с лошади на обочину, а потом вскачь догоняли отряд. Тайра не знала, куда глаза девать. В Ашере только дети позволяли себе такое свинство, да и то их ругали.

Когда они, наконец, добрались до первых деревьев, Тайра кивнула Марису и придержала коня.

– Может, попозже? Дальше лес вроде гуще.

– Сейчас. Иначе я умру.

Они пропустили вперед последнюю телегу и свернули в заросли. И тут же услышали конский топот и хруст ломаемых веток за спиной.