Когда ворон зовет

– И кто же победил?

– Кощей, конечно. Только он меня не убил, как видишь. Отвез в город, познакомил с Ладой. Она была одиннадцатой, и тоже вышла замуж за местного. Я осталась жить в Златограде, Кощей выделил мне избу, обеспечил всем необходимым, но домой не пустил.

– Почему? – удивилась я.

– Нельзя нам. И тебе обратной дороги больше нет.

Любава явно что-то недоговаривала, и меня это начинало раздражать, ведь тайны все не кончались.

– Зачем тогда вообще нужен отбор, если Кощей так не на ком и не женился? не понимала я.

Любава отвела взгляд туда, где резвились ее дети, и почему-то вдруг стала печальной.

– Об этом тебе лучше спросить его самого, – другого ответа я от нее и не ждала. – Но знай, что на сей раз все по-другому. Кощей не отпускает тебя, потому что ты – именно та, кого он так долго ждал, кого все мы ждали.

– Мама, смотри – птичка! – закричала дочка Любавы, указывая пальчиком на забор.

Мы обернулись и заметили голубя, к лапке которого был привязан маленький сверток бересты. Любава хотела подойти и забрать послание, но птичка упорхнула, пролетела над нашими головами и принялась настойчиво стучать клювиком в окошко. Из избы вышли Кощей и Есеня. Кощей выставил локоть, и голубь мягко приземлился на его руку. Кто бы не послал записку, он приказал доставить ее лично в руки царю. А у меня в животе зародилось дурное предчувствие, и не зря. Прочитав короткое послание, на лицо Кощея пала тень затаенного гнева.

– Нам пора возвращаться, – бросил он на ходу, спеша к забору, где ждал нас вороной конь.

Глава 12 Вернуться нельзя остаться

На подъездной алее нас встретил Леший. Старик мерил шагами расстояние от одной березы до другой и явно нервничал. И мне не нужно было видеть лицо Кощея, чтобы понять, как он рассержен. Напряжение витало в воздухе, и причина этого оставалась неизвестной до тех пор, пока мы не спешились.

– Как это произошло? – вопрос настиг Лешего до того, как царские сапоги стукнули о землю.

Кощей соскочил с коня еще на ходу, и его волнение настолько заразило меня, что я едва не последовала этому примеру, однако вовремя опомнилась.

– Рано утром, еще до рассвета, – отчитался лесной старик мрачным голосом.

С остекленевшим взглядом Кощей машинально помог мне спуститься и тут же отвернулся, возвращая сосредоточенное внимание к собеседнику, ведь тот продолжал рассказывать:

– Они разделились как всегда на утренний обход, а когда вместе собрались, то одного не досчитались. Сначала сами искали везде, у птиц да зверей справлялись, а уж потом только ко мне пришли. Тогда-то я и почуял, что в лесу его нет.

– Сам уйти не мог? – в голосе чародея не было и капли надежды. Он прекрасно знал ответ на собственный вопрос, и задал его лишь, чтобы окончательно удостовериться.

– Нет… – затянувшаяся пауза таила в себе худшие подозрения. Оба они: и Леший, и Кощей думали об одном и том же, но не произносили вслух то, чего опасались больше всего.

– Я должен вернуться в лес, – промолвил старик устало. – Ты уж постарайся найти лесовика.

По телу пробежала дрожь. До сих пор я не понимала, о ком идет речь, а теперь сердце рухнуло в пятки. Кощей кивнул и, не говоря ни слова, направился в сторону замка. Кажется, в тот момент в его голове роились сотни мыслей, и он боялся даже моргнуть лишний раз, чтобы не спугнуть одну из них. Я оглянулась вслед Лешему, который медленно, сгорбив спину, отдалялся от нас, и поспешила за чародеем.

– Как ты будешь его искать? – этот вопрос не давал мне покоя, ведь даже Леший с целой командой лесовиков, птиц и зверей не сумели найти пушистого помощника.

Но Кощей растерянным не выглядел.

– Есть у меня одно средство, – как всегда, вдаваться в подробности он не стал.

Я едва поспевала, делая за один широкий шаг чародея два своих. Мы шли по коридору в ту часть дворца, где мне еще не доводилось бывать, хотя, после нападения вурдалака, я, казалось, исходила его вдоль и поперек. Здесь совсем не было окон, и поэтому Кощей зажег яркий шар колдовского света, который витал над нашими головами, освещая путь. Голые каменные стены давили, эхо торопливых шагов гулом уносилось вдаль. Казалось, будто мы бродим по какому-то подземелью. Молчание становилось напряженным. Я старалась не отставать от Кощея и держать свое любопытство в узде. И мои силы почти иссякли, когда чародей вдруг остановился возле неприметной деревянной двери. Петли протяжно скрипнули, и темнота, сгустившаяся в крошечной горнице, вырвалась наружу. Мне показалось, что одного шара света стало не хватать, чтобы разглядеть все вокруг, а потому я сосредоточилась, вспомнила, чему меня учил Кощей, и от всей души пожелала, чтобы стало светлее. Колдовской шар, по размеру ничуть не уступающий первому, сорвался с моих ладоней и воспарил под потолок. Мой учитель одобрительно хмыкнул и переступил порог горницы. Внутри весь пол был заставлен огромными сундуками и мешками, но Кощей уверенно перешагивал через препятствия, попутно что-то отодвигал ногами, расчищая путь скорее мне, чем себе, за что я была ему благодарна.

Зеленоватый шар света, сотворенный моими руками, спустился с потолка и осветил картину, висящую на стене. Полотно не удостоилось даже рамки. Царь по какой-то причине обрек его на вечное заточение в темной, пыльной горнице. Возможно, ему пришелся не по нраву сюжет, ведь он повествовал о рождении младенца. Женщина во взмокшей от пота ночной сорочке лежала в постели и протягивала руки к своему новорожденному ребенку, в то время как повитуха уже закутала малыша в пеленку. Первым делом я решила, что живописец в красках запечатлел момент рождения самого Кощея, однако, приглядевшись, поняла, что на полотне было изображено не Навье царство, а наше, Лукоморское. Из окна виднелись разноцветные башенки дворца Ярогневичей. Их я видела каждое утро, когда просыпалась и отодвигала занавески.

– Что это?

– Подарок одного провидца. – Кощей подошел ближе, провел ладонью по картине, стирая пыль. – Надо же, полотну уже лет двести, а краски не потускнели.

– Но это невозможно. – Я указала пальцем на самую высокую башню нарисованного дворца. – Эта башенка раньше была синей, и лишь тридцать лет назад ее перекрасили в зеленый в честь рождения царевича, потому что его глаза напоминали изумруды.

– Выходит, провидец и впрямь видел будущее.

Кощей наклонился к большому, покрытому толстым слоем пыли бронзовому сундуку, а затем открыл его и достал сундучок поменьше. Его наверняка уже давно не брали в руки, однако серебро на узорчатой крышечке блестело так, словно было начищено вчера. А внутри оказалась небольшая тарелка, белая, с узором в виде волнистой линии и точек на кромке – ничего особенного, и маленькое золотое яблочко.

– Оно тоже хранилось здесь двести лет и даже не испортилось? – я силилась разглядеть темные следы гниения, но их не было.

– Яблоки из сада жар-птицы не портятся, потому что это яд в чистом виде.

Кощей опустил яблоко на тарелку и оно вдруг покатилось, огибая круг по кромке. Белое дно замерцало яркими искрами.

– Покажи мне, куда пропал лесовик, – приказал чародей.

Я сама не заметила, как подошла вплотную к нему, разглядывая ветви зеленых елей, которые вырисовывались сами прямо на тарелочке. Я видела их словно вживую, как будто стояла на лесной опушке, а не в темной горнице без единого окна. Чудная вещица показывала все в мельчайших деталях, передавала шелест каждой травинки от шустрого бега лесовичка. Мы не только видели, но и слышали, как он спешит, бегло осматривая округу по поручению Лешего. Я буквально повисла на плече Кощея, перестала дышать, когда маленький зверек вдруг остановился и прислушался. Сердце застучало в два раза быстрее, словно это не он, а я была в опасности. Мною овладела тревога за лесовичка, хотелось закричать ему, чтобы немедленно убегал, спасался, но сейчас волшебная тарелка показывала лишь то, что уже произошло. Все было предрешено, и эта неизбежность легла на плечи тяжелым мешком, когда пушистые лапки торопливо побежали по земле, усыпанной сосновыми шишками. Тогда я услышала голос, от которого по телу пробежали мурашки. Это был мой голос. Мягкий голос обволакивал слух, он манил красивой чарующей сказкой, но было в нем что-то непривычное, несущее угрозу. Лесовик этого не слышал. Он бежал навстречу опасности, как мотылек летит на свет лучины. Голос становился все громче, сказка о прекрасной царевне уносила в далекие дали и даже я, понимая, что кто-то, использовав злой морок, заманил лесовичка, заслушалась этой дивной историей. Как тут было устоять лесному помощнику, падкому на сказки. Я замерла, когда ручки-веточки уверенно раздвинули высокие заросли травы. Тут же грубая мужская длань схватила за шкирку бедного малыша и подняла вверх, поближе к глазам, как бездушный трофей. Лесовичок весь сжался от вида зловещей улыбки. Этот оскал был хорошо знаком мне, ведь принадлежал человеку, приносившему одни лишь беды: Радиму. Пока зверек растерянно болтался в воздухе, боярский сын раскрыл свободную ладонь и сдул с нее какой-то порошок. Несчастный вдохнул его и тут же сомкнул веки, после чего был безжалостно брошен в мешок своим пленителем.

Глаза Кощея потемнели. Он резко остановил золотое яблочко: смотреть дальше не было смысла. Мне стало так зябко, будто в весенний день вдруг вторглись запоздалые морозы. Я не знала, считает ли чародей меня причастной к этому, но это не имело значения, ведь ничто не тяготит человека больше, чем угрызения совести. Радим узнал о лесовиках от меня, по собственной глупости я вложила ему в руки ключ к похищению одного из своих маленьких друзей. Чародей подозрительно долго прожигал меня взглядом, словно желал прочесть мысли. По коже пробежали мурашки. Уж не решил ли он…

– Не думал, что ты способна на такое, – ледяной голос сквозил едким презрением, он даже не пытался скрыть свое разочарование.

И отчего мне казалось, будто Кощей сразу догадается, что голос, в точности напоминавший мой, на самом деле принадлежал кому-то другому? Обидные подозрения звучали вполне разумно, однако внутри что-то оборвалось от его колючего взгляда. Да, я никогда и не клялась в верности Навьему царству, но кто сказал, что у меня рука поднимется навредить его жителям? Тем более таким беззащитным, как лесовики. Он достаточно узнал меня, чтобы понять это.

– Меня там не было, – мой голос звучал немногим дружелюбнее, чем кощеев, ведь я не пыталась оправдаться. Как загнанный в угол зверь, я приготовилась отбиваться.

Кощей усмехнулся с такой горечью, будто мои слова причинили ему физическую боль.

– Этот олух сам ни за что бы не догадался прочитать сказку.

Внутри все сжалось от правдивости его слов. Радим покинул бы Навье царство с пустыми руками, не открой я ему слабость лесных помощников. На глаза навернулись слезы. Моя маска неприступности треснула.

– Я всего лишь хотела показать ему Навье царство. Мне бы и в голову не пришло, что он посмеет украсть…

– Довольно. Ты достаточно умна для того, чтобы осознавать последствия своих действий… – мы смотрели в глаза друг друга, казалось, целую вечность, пока Кощей не произнес то, что ранило меня больнее любого меча. – Не стоило тебя тогда останавливать.

У меня перехватило дыхание. Он мне не верил. Презирал. Кощей считал нашу встречу ошибкой. Он корил себя за чувства, что испытывал ко мне. Я видела это в его глазах. В них не было и капли той теплоты, с которой они смотрели на меня раньше. Одна лишь боль от предательства. Мой шар света потух, и в горнице стало в два раза темнее. Тем лучше, ведь теперь чародей не видел мокрых дорожек на моих щеках и не мог догадаться, что мое сердце разрывается на части от боли и стыда. Я чудом не споткнулась о сундуки, когда развернулась и побежала прочь. Кощей не окликнул меня, не попытался остановить, и тем самым позволил мне еще раз убедиться в том, что между нами все кончено.

Я поднялась в светлицу и села на кровать в ожидании, когда за мной явится кто-нибудь и сообщит, что царь отправляет меня из дворца. Но прошло пять минут, десять, целый час пролетел, а я оставалась в одиночестве. Я сама не заметила, как уснула, а когда проснулась, стены уже окрасились теплым закатным светом. На лавке у окна за вышивкой сидела Любава. Она хмурила брови, направляла иголку так неумело, словно делала это в первый раз, а почувствовав на себе любопытный взгляд, тут же отложила пяльца в сторону.

– Сколько не бьюсь над вышивкой, а все равно не выходит. Не по мне это все, – пояснила она как бы оправдываясь за свою неумелость. На самом деле так она пыталась начать сложный разговор, который был ей так же неприятен, как и мне.

Любава поднялась с неудобной лавки, сидя на которой у нее уже наверняка затекла спина, и устроилась рядом со мной на край кровати.

– Не знаю, что там у вас случилось, но я Кощея впервые таким видела. Злой, как Леший в день Овсень1. Куда он уехал хоть?

– Уехал? – переспросила я, спросонья вспоминая все, что он говорил в той темной горнице.

– Ну да, умчался на вороном. А мне чуть ли не приказал поезжать во дворец да за тобой приглядывать. Бережет как зеницу ока. – Она поддела меня локтем, обращая особое внимание на последние слова.

Я совсем сникла.

– Не в этом дело. Боится, что сбегу.

На свой стыд, мне пришлось рассказать Любаве о причине нашей с чародеем размолвки. До последнего хотелось утаить, что именно я по глупости разболтала Радиму о лесовиках, доверившись ему, но все же отринула слабость и поведала все как есть. Пусть возненавидит меня подобно Кощею, но это будет честно.

– Хм, – задумчиво промычала Любава, когда я замолчала, – плохо дело. Ежели Кощей себе что в голову вбил – все, пиши пропало.

Я вдруг отчетливо представила, как пролетают годы, а Кощей продолжает держать на меня обиду. Он бессмертный, у него времени много, а вот я так и состарюсь, лелея воспоминания о проведенных днях рядом с ним. Нет, этого допустить нельзя. Я резко встала с кровати, и пружины матраса разжались, покачивая изумленную Любаву.

– Я должна отыскать Кощея, – неожиданно для самой себя заявила я. Куда он мог уехать?

Любава растерялась от такой резкой перемены моего настроения, но в желании помочь все же задумалась и принялась рассуждать:

– Я бы сперва подумала, что он отправился искать пропажу, только вот… – голубые глаза расширились от осознания. Любава прикрыла рот рукой, понимая, куда так спешил Кощей.

Я сорвалась с места и побежала. Чародей уехал давно, и догнать его не было ни малейшей возможности, но в конюшне еще оставались два вороных жеребца. На одном из них я бы могла добраться до Лукоморья и остановить Кощея, если тот еще не успел наделать бед. И пусть Радим в полной мере заслужил ощутить на себе его гнев, но из-за одного глупца могли пострадать ни в чем не повинные люди.

– Куда ты? – Любава старалась не отставать, но я оказалась намного шустрее, а потому успела оторваться от нее на целый лестничный пролет.

Я и не думала останавливаться. Дорожа каждым мгновением, спустилась вниз, навалилась на тяжелую дверь и выскочила на крыльцо. По тропинке устремилась к конюшне, думая только о том, успел ли Кощей добраться до Лукоморья.

– Не трожь, глупая! – прогорланила Любава так, что кони заржали от испуга.

Но ладони уже обжег неожиданный холод железных ручек. Они морозили кожу, словно на дворе стояло не лето, а настоящая, лютая зима. Я потянула их на себя, отворяя широкие ворота. В ноздри проник стойкий запах сена, а взгляд упал на пустое стойло. Оно было таким огромным, что я не сразу заметила двух вороных, которые остались на своих местах и теперь с любопытством разглядывали неожиданную гостью.

– Как… ты это сделала? – проговорила Любава, задыхаясь то ли от бега, то ли от изумления.

Видимо, в ее глазах я выгляжу настолько хилой, что неспособна даже открыть ворота.

– Здесь было не заперто.

– Неужто так торопился, что забыл наложить заклятье… – пробормотала богатырша, скосив задумчивый взгляд на мои ладони.

– Хоть в чем-то мне повезло.

Я шагнула вперед, выбирая скакуна, который поможет мне преодолеть сложный путь до Лукоморья. Кони так походили друг на друга, что определить, кто из них самый быстрый и выносливый, было невозможно.

– Только не говори, что ты всерьез собираешься вдогонку за Кощеем? – Любава встала передо мной, отрезая путь налево, и необходимость выбора тут же отпала, ведь обойти ее, а уж тем более оттолкнуть – я бы не смогла при всем желании.

– Именно за этим я сюда и пришла.

Я направилась к стойлу с вороным конем, который не сводил с меня своих глубоких, черных глаз. Он шагнул вперед и нетерпеливо потоптался на месте, когда я протянула руку к затвору на калитке. Но тут прибежала Любава и звонко стукнула по моей ладони. Вороной раздул ноздри, щелкнул зубами от досады. Ему не терпелось как можно скорее выбраться из заточения и устремиться в погоню за товарищем.

– Тебе нельзя в Лукоморье, – возразила Любава железным голосом.

Но кто ее спрашивал?

– Не волнуйся, я скажу Кощею, что оглушила тебя заклятием.

Но упрямица не двигалась с места:

– Не пущу.

Я ощутила покалывание на кончиках пальцев, как бывало, когда чародейская сила давала о себе знать. Но причинить вред Любаве я не желала. Что, если попытаться обездвижить ее? Я отступила назад, протянула руки и представила, как прямо из моих ладоней вьются невидимые веревки, да перевязывают помощнице руки-ноги. Лицо Любавы исказилось недоумением, а на моих губах заиграла улыбка победительницы.

– Что ты натворила? – запаниковала она, пытаясь пошевелиться, но пошатнулась и точно завалилась бы на бок, если бы я вовремя не успела поймать ее.

Богатырша в действительности оказалась еще тяжелее, чем я предполагала, и я с трудом усадила ее на невысокую копну сена.

– Я расколдую тебя, как только выйду за порог конюшни, – пообещала, отворяя калитку.

Вороной радостно заржал и даже позволил мне потрепать себя по шее. Я одобрительно хмыкнула, оглядев добротную сбрую на стене, и сняла с полки подстилку под седло.

– Одумайся, – взывала к моей совести Любава, но сегодня надоедливый внутренний голос молчал.

Напевая себе под нос незамысловатую песенку, я положила на подстилку седло, закрепила подпругу, надела на голову скакуна уздечку. Конь все это время стоял смирно и выражал свое нетерпение лишь редкими взмахами хвоста. Его спокойствие не разделял сосед по стойлу, который возмущенно фыркал, то жалобно глядя на меня, то сердито – на Любаву, по вине которой остался в стороне. Под его возню и угрозы помощницы я присоединила поводья к уздечке. Как же хорошо, что в свое время освоила этот совсем не девичий навык, равно как и саму верховую езду. Когда и стремена оказались на своем месте, я вывела вороного из стойла и вскочила в седло. Он только и ждал возможности пуститься рысью, но, послушно дожидаясь сигнала, чинно вышагивал к выходу. За порогом я остановила его, а затем, как и обещала, обернулась к Любаве.

– Ты погибнешь, если вернешься в Лукоморье, – на сей раз без угрозы, но с какой-то мрачной неотвратимостью в голосе сказала она.

Я помедлила, прежде чем ее освободить. Лукавит?

– Не знаю, каким Лукоморье было тридцать три года назад, но сейчас там вполне безопасно. Никаких тебе русалок и кикимор, как здесь.

Она будто боролась с внутренними сомнениями: рассказать или оставить при себе неприятную истину, пустить все на самотек. Я уже была готова отправиться в путь, как Любава произнесла:

– Тебя там не примут, будут сторониться и шептаться за спиной. А кто-то может и в открытую.

Сначала мне ее слова показались смехотворными, но вдруг осознание обрушилось на голову как снежный ком. Я покинула дом как невеста Кощея, но женой его так и не стала. Если подобное происходило в Лукоморье, девица до конца своих дней не могла отмыться от позора и чаще всего уезжала в другой город, туда, где никто не знал о ее прошлом. Люди точно станут болтать всякое, пустят в ход свои грязные языки, и им будет абсолютно безразлично, что я не по своей воле уехала в Навье царство, и что именно благодаря мне они не умрут с голода последующие тридцать три года.

– Пусть так. Я все равно должна поговорить с Кощеем.

Щелчок пальцев – и незримые путы растворились в воздухе. Любава неуверенно покрутила кистями рук. Остановить меня на вороном коне у нее не было и единого шанса.

– Удачи, – пожелала она на прощание, ведь ничего другого не оставалось.

Я улыбнулась одними губами и нежно прихлопнула верного скакуна. Он, не теряя ни мгновения, сорвался с места и молнией устремился к воротам, торжествующе стуча копытами по аккуратно выложенным камням. Сердце трепетало в груди от опьяняющего ощущения свободы. Я чувствовала себя вольной устремиться куда угодно, однако желала лишь поскорее оказаться рядом с Кощеем. А от мысли, что вновь обниму матушку, увижу подруг, и вовсе кружилась голова. За спиной остались ворота – последняя преграда, способная удержать меня на месте. Непослушные волоски выбились из косы, и теперь трепетали на ветру.

Червь сомнения смог прогрызть плотную брешь всепоглощающего счастья и абсолютной уверенности лишь на лесной тропе. Только тогда я вспомнила о чудовищной высоте, на которую за считанные мгновения поднимется вороной конь. Еще утром я едва не разбилась, а теперь сама с разбега прыгаю в объятия опасности. Ладони предательски вспотели, и поводья заскользили в руках. Вороной, словно почувствовав мой страх, сбавил темп. Когда вдали показался тот самый тупик, он вовсе остановился и мотнул головой, мол, решайся. Я всегда знала, что лошади – умные животные, но настолько мудрых никогда не встречала. Он был спокоен и точно знал, что не споткнется и не упадет. Непоколебимая уверенность вороного внушила доверие даже такой неотвратимой трусихе, как я, и мне удалось собраться с духом.

– Поехали.

Конечно, волнение никуда не ушло. Я знала, что чем выше мы поднимемся в небо, тем чаще будет стучать мое сердце, однако внутри зародилось чувство, что все пройдет хорошо. Мы двинулись вперед. Тупик неумолимо приближался и настал тот миг, когда копыта вороного оторвались от земли. Я зажмурилась. Меня не шатало из стороны в сторону, а конь давал ощущение той же надежной опоры, что и на земле. Когда я открыла глаза, мы уже воспарили над лесом. Верхушки деревьев тянулись к нам снизу, но пушистые облака как прежде нависали над головами. Я позволила себе оглядеться по сторонам. Синей лентой закручивалась река, где притаились русалки со своим водным хозяином. Справа как на ладони лежал яркий, разноцветный Златоград, в котором еще не утихло ярмарочное гуляние и деревни, окружавшие его. От невероятной красоты бескрайних полей и густых лесов я совсем освоилась и перестала бояться. Страх ушел, освобождая голову для насущных мыслей.

Меня мучили тягостные метания о том, правильно ли я поступаю. Что скажу Кощею, когда увижу его? Как оправдаюсь? Радим ловко провернул свое подлое дело, подставил меня без малейшего угрызения совести. В глазах Кощея я выглядела коварной злодейкой, которая, выведав все тайны Навьего царства, раскрыла их своему подельнику и, прихватив лесовика, попыталась сбежать. Я ведь и правда уехала бы с Радимом, коль чародей не остановил бы меня. Боярский сын умело расставил хитросплетенные сети интриг, а я по глупости угодила в них. Все же не зря чутье подсказывало, что нельзя ему доверять. Из-за него меня тянула в Луокморье не только необходимость объясниться с Кощеем, тоска по родным, но и жажда мести.

Поначалу вороной скакал не спеша, позволяя мне привыкнуть к полету, но когда я окончательно успокоилась, он ускорился. Ветер шумел в ушах, глаза слезились от ветра, а я упрямо искала взглядом признаки жизни. Деревни Навьего царства остались далеко позади, а внизу простирались необъятные, дремучие леса, где не ступала нога человека. Я и не догадывалась, насколько быстры Кощеевы кони, пока не увидела лично. И если на такой высоте скорость казалась невероятной, то страшно было представить, как она ощущается на дороге. Сомнений в том, что Кощей уже достиг Лукоморья, больше не оставалось. Я корила себя в том, что поздно спохватилась и еще не знала, как скоро замечу родной стольный град. Поначалу казалось, будто круг частокола и башенки высокого царского терема мерещатся от неимоверного желания оказаться внизу, но с каждым мигом становилось все более очевидно, что мы, наконец, добрались до Лукоморья. Я знала, что стольный град с высоты птичьего полета покажется крошечным, но все равно не смогла сдержать изумленного вздоха. Глаза отчаянно искали родной терем. Он был даже меньше наперстка, а люди выглядели, словно маленькие муравьишки. Радовало, что они не стянулись на площадь. Значит Кощей не оповестил народ о своем присутствии каким-нибудь страшным наказанием вроде внезапных морозов.

Вскоре вороной начал снижаться. Он предпочел спуститься не на площадь, а на окраину, там где не было любопытных глаз. И пусть высота больше не пугала меня до дрожи в коленях, однако вновь оказаться на твердой земле было приятно. Осталось преодолеть небольшую рощицу, куда местные ходят по грибы да ягоды, и мы на месте. Странно, но роща представилась мне непривычно молчаливой. Вокруг было так тихо, что в ушах звучал только стук лошадиных копыт. Даже птицы не пели, хоть вовсю царила весна. Будто что-то недоброе поджидало нас.