Крик ночной птицы

– Вот столько времени требует, – продолжала мать, поворачивая Виталину, чтобы проверить, сухая ли она. – А у меня еще бабулька… мама моя… в станице живет, тоже съезди, а за пенсией… а в магазин… Бориска помогает, вот, сам справляется… я пеленку поменяю сейчас, вы подождите…

Комнату наполнил запах нечистот; женщины стали поспешно собираться.

– Я предупредила, – еще раз повторила сотрудница администрации на выходе. – На особом контроле. На следующей неделе заеду еще раз.

– Заезжайте.

На улице представители комиссии задышали во все легкие, словно прогоняя из себя страшный запах убогости и болезни, пропитавший квартиру. Надя Мохова все еще вспоминала глаза девочки-инвалида.

– Обратите внимание на этого парня, – сказала Кийко. – Пристальное.

Мохова кивнула. Она уже не знала, как пристальнее относиться к своим поднадзорным – разве что в тюрьму их всех посадить, чтобы были под контролем. За последнее время она осунулась, похудела: сильно уставала на работе, да еще и пережитый стресс после выговора по делу о трех малолетних убийцах давал о себе знать – она стала тяжелее засыпать. Все хором говорили не принимать работу так близко к сердцу, но Наде становилось только хуже.

– Сегодня Борисовский районный суд вынес решение о заключении под стражу одного из обвиняемых по уголовному делу об убийстве таксиста; второго обвиняемого выпустили из зала суда под домашний арест. Третий фигурант уголовного дела объявлен в розыск. Напоминаю…

«Как – выпустили?»

Лана думала совсем недолго. Ей было очень страшно, но еще сильнее была ненависть. К убийцам и к тем, кто выпустил их на свободу, и к тем, кто писал такие законы.

В гараже мужа были пластиковые канистры с бензином. Ей было тяжело нести Милану, но она не хотела отпускать от себя тельце дочери. Милана улыбалась, что-то щебетала, хватаясь за волосы и за щеки мамы. Лане было плохо от того, что она собиралась сделать, но для себя она не видела другого выхода. Через полчаса они уже стояли возле ворот РОВД.

– Я хочу сделать заявление! – крикнула Лана. Естественно, никакой реакции. – Я хочу сделать заявление! – Она увидела двух выходящих из здания людей в форме. – Эй! Смотрите сюда! Смотрите сюда!

Головы повернулись. Лана поставила ребенка рядом с собой:

– Тихо, и не шевелись! – Руки словно сами откручивали пробку, сами поднимали канистру с воняющей жидкостью; она ливанула раз, другой, потом, пробормотав: «Прости», плеснула бензином на испуганно таращащую глаза Милану. – Это бензин! – закричала женщина. – Я подожгу себя и ребенка, если вы не выполните мои условия!

Еще пару раз на себя, один раз на дочь – и вот она подхватила Милану на руки, прижала к себе и достала из кармана зажигалку. Время остановилось.

Замкомандира взвода ППС Жижков и начальник следственного отдела Ляпин, которые как раз выходили из РОВД, на секунду оцепенели; потом мозги заработали в разных направлениях: Жижков соображал, как выбить зажигалку без риска для ребенка, Ляпин вспоминал, где находится огнетушитель и кого зовут в таких случаях первым, спецслужбы или пожарных.

– Спокойно! – крикнул Жижков. – Оставайтесь на месте! Мы вас выслушаем!

Подъехал уазик с дежурной группой, стал разворачиваться на парковку; Ляпин замахал им, чтобы остановились. Женщина что-то начала говорить.

– Не слышно!

– Я хочу добиться справедливости! Моего мужа убили, а его убийцы на свободе! Сегодня выпустили еще одного! Я на все готова, чтобы была справедливость!

– Чего она хочет?! – не понимал Жижков. Из окон РОВД начали высовываться головы любопытствующих; граждане, проходящие мимо, останавливались в отдалении. Собиралась толпа. Ляпин нырнул в здание и быстро сообщил о происходящем дежурному, тот – начальнику; из РОВД выбежал наряд ППС, стали «цепочкой» в десятке метров от Беляковой. Толпа продолжала собираться, и не из одних граждан: появились сотрудники следствия, розыска, пара участковых.

– Что у нее там, зажигалка?

– Воняет как! – Когда налетал ветер, бензиновые пары обдували лица собравшихся. – Как ребенка оттуда вытащить?

– Шмальнуть бы в нее. Зачем она ребенка потащила?

Белякова говорила еще что-то; напряжение в толпе росло, уже раздавались угрожающие выкрики со стороны гражданских лиц; подъехавший к РОВД Кожин увидел женщину с канистрой и понял, что спокойно поработать не удастся.

– Что происходит? Что случилось? Что собрались? – громко задавая вопросы, Кожин протискивался сквозь толпу. Он не растерялся, въехал в ситуацию с самого начала, но своей реакцией как бы снимал напряжение: люди на момент переключились с женщины, вцепившейся в ребенка, и сама женщина обратила внимание на него. А ситуация была аховой. Если в канистре действительно бензин, то травмы в любом случае будут. Понятно, что навалятся толпой, потушат, уж ребенка-то точно, но много ли надо тому ребенку ожогов; а если эта ненормальная его выронит? И это будет не попытка самоубийства психопатки, а «сотрудники РОВД не предотвратили трагедию». Что она не пошла обливаться под прокуратуру!

– Что делать? – вполголоса спросил Жижков, когда Кожин оказался на линии сотрудников, образующих живое ограждение. – Она вся в бензине.

– Давно стоит?

– Минут двадцать.

Женщина периодически быстро оборачивалась назад; руку с зажигалкой она держала по-прежнему возле своего живота, у одетых в колготки ножек ребенка. Но варианты обезвредить ее сзади оставались.

– Говорили с ней?

– Да. Ничего не понятно. Это жена того таксиста, которого убили.

– Зовут как?

– А я откуда знаю?

– Мать твою… Ну вы издеваетесь.

Никогда не угадать, что сделает в следующий миг человек, доведенный до крайности; а женщина явно относилась к этой категории. То, что она стоит двадцать минут, – либо скоро в ней закончится то, что сподвигло ее на опасный шаг, и она вернется в прежнее свое состояние, либо она вот-вот зажжет огонь. Кожин в очередной раз отметил с досадой, что в штат необходимо набирать квалифицированных психологов: не оперативникам, не участковым и не замкомандира взвода патрульно-постовой службы, насколько бы они ни были хороши, работать с суицидниками.

– У вас ребенок не замерзнет? Ветер.

Кожин намеренно не смотрел женщине в глаза, говорил спокойно, достаточно громко, рассматривал девочку; та не хныкала, испуганно молчала. Дико напрягала невозможность обратиться по имени.

– Давайте поговорим.

– Я все сказала.

Голос у женщины был хриплый, низкий.

– Ее зовут Лана Белякова, – материализовался справа Горин. – Я комитетским звонил.

Сказав это, оперуполномоченный тут же исчез; Кожин сосредоточился.

– Лана. Вы понимаете, что облили бензином ребенка?

– Да, – без эмоций сказала женщина.

– Уберите зажигалку. Ваш ребенок не должен страдать.

– Я знаю, что на меня вам наплевать, – тем же тоном продолжила женщина. – На мои требования. Может быть, хоть так вы меня услышите.

– Что вы хотите?

– Я все сказала.

Совершенно идиотская ситуация: не говорить же, что его не было в момент речи! Краем глаза Кожин увидел, что подъехало телевидение. Замечательно.

– Лана, послушайте меня. Убийцы вашего мужа понесут наказание. Для этого не нужно калечить дочку.

– Одного убийцу вы не поймали, второго выпустили. Если это не остановить, вы оправдаете третьего. Теперь о моем погибшем муже узнают люди и не дадут вам этого сделать.

В принципе, для привлечения внимания к делу она сделала все. С двух сторон толпу уже снимали. Резонанс обеспечен.

– Лана, посмотрите вправо.

Женщина дернула головой, как испуганное животное, увидела камеру, прижала ребенка крепче.

– Видите? – спокойно продолжал Кожин. – Вас снимает телевидение. Скажите свои требования на камеру. Труп уже ничего не скажет и бороться не сможет. Скажите свои требования и бросьте зажигалку как можно дальше от себя.

Впоследствии он еще выслушает от своего начальства, что необходимо было не допустить съемку, разогнать журналистов; но это будет потом. Сейчас он внимательно смотрел, как репортер, тоже не лишенный сострадания человек, просит жестами отдать ребенка; как Белякова отрицательно качает головой и сначала неуверенно, потом все более сильным голосом начинает говорить на камеру; как оперуполномоченный Горин, обежавший здание и теперь прячущийся за углом позади женщины, выжидает удобный момент.

– Одному убийце удалось скрыться. – Голос Беляковой звучал все громче. – И вместо того чтобы приложить все усилия, чтобы поймать его, наши правоохранительные органы выпустили второго убийцу! Я боюсь, что оправдают и третьего. В моих руках сейчас наша дочь. И я не хочу, чтобы она выросла, зная, что убийцы ее отца остались безнаказанными.

– Никакой логики, – пробормотал Жижков.

– Я прошу обратить внимание на меня! – Белякова сжимала дочь сильнее, но та так и не издала ни звука. – Я прошу справедливости! Я хочу, чтобы убийцы понесли наказание, пусть даже такой ценой!

– Но ваш ребенок…

– Пусть на их совести будет кровь не только моего мужа!

Горин начал тихонько выходить из-за угла. Жижков замер, потом подтолкнул Кожина; тот боялся только одного: чтобы репортер или оператор не привлекли к крадущемуся оперативнику внимания Беляковой. Но те вели себя профессионально и даже глазом не повели.

– И чтобы весь мир увидел, – почти крикнула Белякова, – до чего доводят людей…

Н-на! – Горин, тихонько, с сосредоточенным видом все это время, почти не дыша, подкрадывался к женщине, прыгнул, схватил ее правую руку и резко выкрутил; она закричала и выронила зажигалку, Горин дал по ней носком ботинка, и та отлетела к ногам Жижкова; капитан торопливо наступил на пластик, посмотрел на Кожина:

– Поднимать или отпечатки?

– В пакет, – махнул рукой майор, подбегая к женщине; ребенка уже забрала какая-то женщина в гражданском, наверное, с телевидения; Горин заламывал руку Беляковой и держал ее за шею, сгибая к земле. Она не сопротивлялась, только начала плакать. Несло бензином.

– Веди ее к нам, – сказал Кожин. – Лана, вам есть с кем оставить ребенка?

– Бабушка…

– Хорошо.

Подбежал Сушин из ОДН, сказал, что девочку отдали подъехавшей скорой…

– …И что теперь будет?

Глаза у Ланы были сухими и покрасневшими. Ей нужно было покурить, но еще не принесли другую одежду, а рисковать никто не хотел.

– Предъявят тебе покушение на убийство, – пожал плечами Краев. Он приехал с вызова и сразу оказался в гуще событий: Белякову завели в его кабинет. – Какого ты хера ребенка бензином обливала?

Лана дернула плечом.

– Ну вот, теперь поедешь к следователю, там будешь рассказывать. Прав тебя на ребенка лишат, саму посадят. Оно стоило того?

В РОВД не смолкали телефоны. По двум телеканалам в срочных выпусках дали репортаж с места происшествия, даже без монтажа, и теперь руководство требовало объяснений. Естественно, уже досталось всем, кто был на месте и не предотвратил видеосъемку, и это было только первой волной.

– Тут вещи принесли. – В двери показалось лицо Голикова. – Пускать можно? Бабушка вроде.

– Вещи забери, пусть ждет стоит.

– Мама, – тихо сказала Лана. – Дайте увидеть ее.

– Успеешь.

– Тут это… спрашивает, что с девочкой? Иди поговори, я посижу. – Оперативник сменил его, сев за стол напротив. Краев вышел в коридор, плотно закрыл за собой дверь. Немолодая женщина с бледным лицом стояла возле стены, держа в руках большой пакет.

– Что с Ланой, что с Милочкой?

– Милочка – это внучка ваша?

– Да, да…

– Лана облила себя и ее бензином, стояла с зажигалкой. Удалось обезвредить.

– Да что вы говорите такое…

– Выпуск новостей вечерний посмотрите. Девочку отвезли в больницу, в дежурной части спросите куда, они оставили координаты. Это с одеждой?

– Господи, да как же так…

Женщина закрыла рот рукой. Краев взял пакет.

– Идите, идите, – сказал он. – Мало ли, что там в больнице понадобится. Внучке вы сейчас важнее.

Несмотря на все смягчающие обстоятельства, Лане Беляковой вынесли приговор по п. «в» ч. 2. ст. 105 УК РФ – «Покушение на убийство малолетнего». Ее отправили отбывать наказание на восемь лет, и это даже для представителя обвинения было довольно сурово; прокурор ждал слов «условно». Милану отдали под опеку бабушке.

– Так она не в аффекте была? – спросил Горин, услышавший спустя несколько месяцев результат задержания.

– Экспертиза показала, что нет. Но лично мне казалось, – сказал Кожин, – что она была в безумии.

Минина вызвали в дежурную часть, когда он уже собирался идти домой; рабочий день в полиции ненормированный, но сегодня был редкий случай, когда участковый закончил с бумагами, планерку не проводили, а вызванный на вечер человек позвонил и попросил перенести визит. Участковый сдался не сразу.

– Без выезда никак? Или завтра с утра зайти?

– Нет. Соседи уже трижды звонили.

– Ну как обычно, позвонят, потом спать лягут…

– Надо съездить, – повторил дежурный. – Там ситуация… в квартире вонь, никто не выходит, а неделю назад были громкие крики. Как при драке. Ну тогда никто не стал выяснять, вроде быстро закончилось. А сейчас родственник тревогу забил, что никто не открывает.

– А я там что сделаю? – глупо переспросил Минин. – Уже не дерутся.

Дежурный посмотрел на него насмешливо.

– Там уже передрались, – хмыкнул он. – Теперь трупом воняет. За опером зайди, там Краев сегодня на сутках.

Участковый прошел через двор к корпусу уголовного розыска и следствия, нашел кабинет Краева, заглянул; тот печатал что-то, сверяясь с лежащими рядом бумагами.

– Там выезд, – не заходя в кабинет, сказал Минин. – Дверь закрыта, обстановка странная, соседи беспокоятся.

– Опять ты, – не высказал радости Краев. – Опять воняет?

Минин кивнул.

– Они там совсем разума лишились? Опять мне бабкин мусор разгребать?

– Нет, в квартире сильно кричали, а потом перестали. Неделю назад, – уточнил Минин. Оперативник посмотрел на него как на ненормального.

– И какого хера мы сейчас понадобились? Будут еще раз кричать, тогда поедем.

– Там как получилось… Приехал родственник, а ему дверь не открывают и запах; он у соседей спросил, не знают ли чего. Те сказали, что уже неделю тишина. А до этого кричали.

– Так а чего они неделю назад не позвонили?!

Минин пожал плечами.

– Шандец, – подытожил Краев. – Ладно, едем. Третий раз придешь по такому поводу – сразу проси другого опера.

Машина дежурки привезла их к высоткам в дальнем квартале города, где только пару месяцев назад торжественно открывали новый жилой комплекс.

– А дом-то из дорогих, – отметил Краев, направляясь к подъезду. – Если не будет ключей, дверь мы так просто не сломаем, МЧС надо будет звать.

Минин тревожно посмотрел на оперативника:

– А мы имеем право?

Краев пожал плечами.

– Я еще ни разу не ломал. Так все выходили. Но надо же начинать.

Они поднялись на восьмой этаж; запах было слышно еще с пятого. На лестничной клетке толпились соседи. Дверь была массивной, металлической, со сложными замками; Минин огляделся.

– Скажите, запасные ключи есть у кого?

– Жена сейчас привезет, – шагнул к нему дядька с дрожащими губами. – Это дочки моей квартира. У меня дубликат был.

– Давно дочку не видели?

– Да вот, с субботы… Потом звонил – трубку не берет, решил поехать, а тут запах…

– А лет сколько дочке?

– Шестнадцать… я, понимаете, женился второй раз, она против была… Я ей тогда квартиру купил, чтобы сама жила, чтобы не ссориться, вроде помирились…

– А с кем она проживала, знаете? – спросил Минин. Дядька помотал головой.

– Мне говорила, что одна живет, я же проверять не полезу… взрослая уже… Мила, Мила, давай ключи, вот и жена… – К нему быстро подошла испуганная женщина, протягивая связку. – Вы сами откроете?

Краев посмотрел на участкового, который не проявлял желания приближаться к двери, взял ключи; два поворота верхнего замка. Минин вспомнил, что он тоже на выезде, и теперь заглядывал через плечо. Краев медленно открыл дверь наполовину. Посередине коридора, на массивном металлическом светильнике-треугольнике, висел мужчина; почерневший язык уже не помещался во рту и вывалился за пределы губ, лицо вздулось и потемнело, под трупом на полу – неровное темное пятно, рядом опрокинутый стул с витой спинкой. Минин охнул, но не растерялся и развернулся к собравшимся снаружи:

– Двое, вы и вы, заходим, будете понятыми, остальным не двигаться! Место происшествия не топтать!

– Звони в дежурку, – негромко сказал Краев, аккуратно проходя по стеночке мимо висельника. – Пусть вызывают комитетского. – Он заглянул в первую дверь налево – ванная комната, чистая, только полотенце сброшено на пол; быстро осмотрел прилегающие туалет, кухню: на кухне беспорядок, перевернута пепельница с окурками, пепел рассыпан по подоконнику, на столе бутылка водки, вторая – в раковине, разбита. Комната рядом: на кровати смятое белье, скомканное одеяло; рядом с кроватью – труп девушки, лицом вниз, одна рука неестественно торчит. Краев присмотрелся: из-за гниения не разобрать, но вроде ссадины на опухшей шее. В комнате следы борьбы, перевернуты стулья, разбито стекло в шкафчике. – Игорь, ты звонишь?

– Да, – отозвался Минин из коридора.

– Скажи, два трупа, предварительно убой и суицид. Эксперта пусть захватят.

На секунду в проеме двери показалось испуганное лицо участкового, но тут же исчезло, и его голос довольно уверенно передал фразы Краева. Понятые, держась за рты, маячили где-то поодаль. Краев подошел к балконной двери, раскрыл ее; свежий воздух ворвался в квартиру.

– Где там дядя? Я опрошу его быстро, а ты иди по соседям. – Оперативник подозвал Минина к себе, сделал голос тише: – Ты опрашивай полноценно, но в записях акцент делай на том, что после криков никто из квартиры не выходил. Чтобы не нарисовались у нас другие подозреваемые.

– А если…

– Что – если? Классическая картина: убил девчонку, повесился от страха. Или от угрызений совести. Но знаешь, бывают такие, фантазеры, начнут рассказывать, что из квартиры банда выходила в час ночи…

– А если выходила?! – не мог понять Минин.

Оперативник вздохнул:

– Ладно, ты опрашивай дядьку, я пойду по соседям.

Картина, исходя из совокупности опросов, была печальной: девчонка после переезда пошла в разнос, злоупотребляла спиртными напитками, последнее время жила с одним и тем же мужиком старше себя; покойник страдал приступами ревности, неоднократно поколачивал свою подружку, но она в полицию не обращалась, зато через некоторое время хвасталась новыми драгоценностями, телефоном или сумочкой; в прошлое воскресенье пара вернулась домой за полночь, явно под хмельком, как успела заметить консьержка. Они начали ругаться еще на первом этаже, покойник кричал что-то про «твоего Артурчика». Потом, по словам соседей, половину ночи из квартиры слышались крики, но по привычке никто не обратил внимания; больше живыми парочку никто не видел. «Замечательно», – подытожил про себя Краев. Примерно то же самое сказал ему выехавший на место происшествия новенький следователь Купчин:

– Самое быстрое раскрытие года!

– Вроде того. Мы больше не нужны, наверное? – Оперативник огляделся в поисках Минина. – Материал сейчас участковый тебе отдаст, где-то он ходит. Или остаться?

– Да нет необходимости. Езжайте.

– Приглядывай только за папашей, – сказал Краев. – Он в квартиру не заходил, с сердцем плохо стало.

– А раньше ему не было плохо, когда он девчонку без контроля сюда заселил? Бросают без надзора, нам потом катайся. Шестнадцать лет, а уже убита из ревности, куда мир катится!

Краев пожал плечами:

– В общем, я предупредил. Мы поехали.

Только Минин успел выйти из патрульной машины, как к нему подошел Жижков, заместитель командира ППС, одетый по «гражданке»; он поздоровался и сказал:

– Ты же обслуживаешь Жмайлова, три?

– Я, – кивнул Минин. Он не помнил наизусть всю свою территорию, но Жмайлова, 3, располагался через два дома от РОВД, и странно было бы его не знать. – А что случилось?

– Там позвонили сейчас, разборки какие-то. Давай пройдемся, глянем?

– Пешком?

– А зачем машину гонять?

– Так я без формы, как я туда официально пойду?

– А ты что, без формы не сотрудник?

Минин сомневался, но все же пошел следом за Жижковым, который, насвистывая что-то себе под нос, уверенно направлялся к дому номер три. Толпу они заметили издалека: разнополые граждане что-то возмущенно кричали, доказывали друг другу, разводили руками. «Надо было по форме идти», – тоскливо подумал Минин. Они подошли ближе.

– Уча… – начал представляться лейтенант, но Жижков дернул его за рукав.

– Здравствуйте, граждане! – довольно развязным тоном сказал он. – Что за митинг?

– А ты хто такой? – раздалось из толпы. – На хер иди.

– А ты «по форме» хотел, – хмыкнул комвзвода. – Так че, по какому поводу собрались? Я тут хату купил недавно…

На него тут же накинулись со всех сторон; Минин перестал что-то понимать довольно быстро, но Жижков был закаленным и информацию фильтровать умел даже из воздуха. Через пару минут он уже знал: в квартире пятнадцать, что во втором подъезде, поселился наглый мужичонка, мусор выбрасывает на лестничную площадку, по ночам врубает музыку до четырех утра, водит пьяных и голых баб шлюшной наружности, и управы на него нет.

– Еще машина его весь двор перегородила! – крикнула какая-то женщина из толпы. – С коляской не проехать! Вон, белая, страхолюдная!

Минин посмотрел, куда показывали; возле подъезда стоял светлый «Джилли».

– А что он, дома?

– Сейчас нет! Скоро придет, и опять начнется! А у меня дети маленькие!

– В подъезде вонь стоит!

– Вот мразь какая, – сказал Жижков. – Мне такой сосед на хер не нужен. Давайте так! Напишем сейчас пару объяснений, а я грамотно заявление накатаю да сегодня же в полицию отнесу! Пусть припугнут его!

Поднялась суета, впрочем, довольно организованная. Кто-то написал объяснение сам, у кого-то их отобрал Минин. Жижков еще раз погрозил кулаком в сторону «Джилли», клятвенно пообещал разобраться и, не прощаясь, пошел прочь; Минин поспешил за ним, и вскоре оба оказались на парковой аллейке, ведущей к полиции.

– Видишь, – шагая по выложенной камнями дорожке, наставлял участкового Жижков. – Ты и объяснения отобрал, и на место вышел, и в конфликт ни с кем не вступил. Сейчас черканешь рапорт, что такого-то в квартире по месту прописки не оказалось, следовательно, факты не подтвердились, и живи спокойно.

– Надо было хотя бы подождать его, предупреждение сделать…

– Да на черта тебе это? Видел, какая толпа? Они бы, если поняли, что мы из полиции, с живых бы не слезли. А клиент борзый, с ним если говорить, то с глазу на глаз.

– Но они опять пожалуются!

– И пусть жалуются. Может, к тому времени он от них устанет да прекратит хулиганить. И шлюшных баб водить. Может, тебя на другой участок переведут. Главное, на сегодня отработали.

Минин чувствовал себя Иудой от полиции. К нему обратились за помощью, а он всех надул и сбежал. Но Жижкова это совершенно не беспокоило, он перевел разговор на тему своей невыплаченной ипотеки, и потихоньку участковый переключился с тяготящих его мыслей.

Начало июля незаметно сменилось сентябрем, менялись и лица граждан, обращавшихся за помощью в РОВД, но события иногда повторялись, как и участвующие в них сотрудники. Как, например, Краев, который зашел в дежурку по своим делам, а получил приглашение на выезд в составе оперативной группы на знакомую улицу.

– Какой-какой адрес?

– Да куча заявлений оттуда была, устали объяснять, что это не к полиции. Там бабка квартиру захламила.

– Точно! – вспомнил Краев. – Я еще ездил туда с малахольным нашим, участковым-новичком. И что сейчас?

– Вроде как не выходит уже больше двух недель, и воняет еще сильнее.

– Да ну на хер. Это ж туда лезть и среди мусора ее искать. Пусть уже догнивает до конца, потом все вместе экскаватором выгребут.

Миронько укоризненно посмотрел на оперативника.

– Ну ты это… Человек, может, умер.

– Да ты не видел эту квартиру. Помереть – то лучший выход.

…В знакомом дворе Краев встретился с Мининым, который прибежал с другого происшествия – разбитых цветочных колпаков в палисаднике. Он кивком приветствовал участкового.

– А я еще раз сюда приезжал, – сказал Минин. – Где-то с месяц назад. Она мне дверь открыла, обещала убраться.

– Убралась, – пожал плечами Краев. – Надеюсь, там изнутри дверь закрыта.

От Следственного комитета дежурил самый старший из сотрудников Виктор Мокин; он откровенно не любил выезжать на подобные происшествия, поскольку давно уже занимался преступлениями экономической направленности и копание в грязи осталось в далекой следственной молодости. Сейчас он стоял неподалеку от подъезда и разговаривал с главным по дому.