Снег и пепел

скачать книгу бесплатно


Снегурочка в мраморное платье одетая, сияет спокойствием и холодностью. Ни дать, ни взять дочь Морены, но нет. Слишком разные, слишком яркие и броские в своей мёрзлости и перестука костей в ночи.

– Гори оно все в пламени, какого зверя я должна бегать за сосунками мелкими?!

В голосе сквозит раздражение и вековое спокойствие, на лице усталость и бледность мертвячая. А Снегурочка не знает смеяться ей или плакать, ведь с ней она еще может почувствовать хоть что-то.

И тошно, и больно, но почему-то не так сильно, как когда-то. Жизнь катиться своим чередом, а сердце морозное в груди то стучит громко, громко, то глохнет ледышкой. И не понять ей, что происходит с ней.

– Прости его, он наверняка не со зла.

Яга вздыхает устало, волосы темнее ночи поправляет и улыбается почти беззаботно. Она редко выбирается из Навь, предпочитая коротать время за чаепитием, разговорами с нечистью и беседами с Марой, которая иногда навещала.

– За кремами в первую очередь.

Кожа трупного оттенка вызывающее и как назло выступала из-под слоя сурьмы и белого порошка мраморного. Экзотические средства по уходу работали, но лучше было докупить.

А что еще делать оставалось если она не жива, ни мертва, кожа цвета грязной земли и пахнет от неё разложением и костями? Закрывать, замазывать как изъян чтобы никто не понял и не догадался. Смертные такие слабые и мнительные для своего же блага.

Вдалеке маячили шпили города Афин, встречные ветра приносили запахи специй и зелени. Пора идти в город и заодно наведаться к «ужасно счастливой» семейной паре Гермеса и Елены Троянской.

***

Ох, как кипела его кровь, как лилась желчь и мерзость из его рта в те минуты. О, как громко он кричал до хрипоты и сорванного голоса в конец, как был зол и оскорблён. А она, мерзавка, глазками своими голубыми хлопая, улыбалась натужно и сухо. Елена, милая, милая и ненаглядная, та которой он готов был принести весь мир на ладонях.

Распластаться песчаными дюнами и вечными ледниками под ее ногами, целовать, целовать до бесконечности сухие губы и выдыхать ее имя на ледниках атлантических.

Окунутся в самую глубь тьмы, царапая подошвами сандалий по гравию острому и искромсав собственные ноги, достать цветы из самых глубин Таратара.

Но оказалось ей не нужна вся жертвенность, вся страсть любовная, нежная, трепетная.

Вновь и вновь возвращаясь как цепной пес, млеет и расплывается как бесхребетное существо. Nihil хочется написать ему повсюду, на исцелованных ее губах, хитонах белых, стенах и кровати.

Ревность гулкая кипит в крови, когда видит Елену, улыбающуюся не ему, а Гермесу, что теплой туникой сверху тонкие плечи накрывает. Бьются в ритме канонады внутренние демоны, злые и возжелавшие крови обидчика что увел ее. Ее что должна быть его.

Он спасал, помогал этой мерзавке вовремя Троянской войны. Он дрался за нее и для нее с греками, окропляя землю чистую кровью врагов названных. И воспевал песни о победе, стукаясь чарками с вином о другие и обнимая ее улыбающуюся и смеющуюся.

Это везде был он, он, он и только он!

А не поганец, прятавшийся на Олимпе, распивающий божественный нектар с Афродитой и менадами Диониса и нимфами.

С Гермесом друзьями они, но временами мечтает он придушить поганца. А ревность бурлящим костром ведьмовским внутри него, не гаснет, а только с новой силой разгорается.

Опять и опять он натыкается на стену хладности, припадая к ее ногам и целуя ступни. Гермес стоит в стороне, поймав взгляд Елены и легкий кивок, разворачивается и удаляется.

– Душенька моя, скажи мне что я не так сделал. Милочка моя, скажи почему так холодна ко мне? – шепчет он беспрестанно на коленях стоя и руки, руки обнимают ее ноги.

А сама Елена сидит на кровати, смотрит на него сверху вниз как Цезарь на проигравших гладиаторов и видит он скорую гибель свою, сожжённый в огне безответной любви. Дурак то, думал, что привык к ней и ее халатному характеру. Привык к тому что она меняет мужчин как Афродита шелка свои.

Может и любит она его, но также, как и любит вкусно поесть, посмеяться над сальными комментариями Ареса и чмокнуть на прощанье Диониса. Она не любит одного, она любит весь мир и все его многообразие.

Но не его.

А Гермес как данность бытья, сделавший ее бессмертной олимпийкой.

Ее любовь не созидание чего-то нового, ее любовь мимолетные, расплавленные искры солнца и звезд что на всех распространяются, опадая.

И уходят они с рассветом, стыдливо опаленные колесницей Гелиоса, выведенные на свет божий и показавшие свое истинное нутро прогнившее.

– Я устала от тебя, – звучит из ее уст приговор.

Стрибог вздрагивает, отпрянув от нее, и украдкой смотрит в сторону окна где видна одна из смотровых площадей Олимпа откуда боги смотрят на смертных. Гермес стоит поодаль там и взирает на него с немой тоской и сочувствием, будто бы подтверждая ее слова.

Пусть он оденет ее в дорогие шелка, подарит дорогие украшения и целует неустанно днями и ночами. А он же, может предоставить лишь затхлый дым из курительной трубки, что изысканно окутывал ее лик навеки молодой.

Он поднимается, кладет голову на ее колени и обнимает за талию, смыкая ладони на пояснице. Сердце в груди стучит гулко, больно. И когда он сделался собакой? В самый первый раз, когда отогревшаяся после долгой ссоры Елена позвала его вновь. Тогда и начал расцветать собачий оскал, хвост, виляющий радостно и большие, большие добрые глаза жадно просящие ласки и любви.

Так он и сделался собакой, думает Стрибог.

– Прошу не бросай, голубка моя. Прошу скажи, что ты лжешь.

Елена пальцы в его буйные кудри волос запускает, гладит и перебирает.

А ему ой как захотелось чуднуть, дернув ногой как пес проклятый, когда чешут за ухом. Большой, большой и неуклюжий пес Барбос, что целует руку хозяйки даже когда она кнутом бьет. Приходит по первому зову с улицы он, нечёсаный и блохастый, но счастливо язык высовывающий и гавкающий призывно радостно.

– Тебя слишком много в моей жизни, я устала от твоей навязчивости, я хочу отдохнуть, – шепчет тихо, тихо, а Гермеса, наверное, не видно уже, думает Стрибог. – Мне нужно время, милый. Ты же знаешь все.

Он сглатывает противный ком в горле, сильнее стискивает ее талию в объятиях и вдыхает сладковатый запах винограда и специй восточных. Пропахла, вся пропахла не им. Не горьковатый мак, пшеничные колосья и дымом из курительной трубки. Как давно он не курил, тянись хоть сейчас за сушеными листьями и бамбуковой трубкой.

Он жмурится от удовольствия, чувствуя под щекой и тканью хитона мягкие бедра ее, а ноги болят, болят напоминая, что все еще сидит на коленях перед ней.

– Да, да я понял, – судорожно отвечает он ни в силах найти слов колких, обидных.

– Молодец, – почти любовно говорит она, волосы кудрявые за уши зачесывая. – Молодец, милый мой.

Он дрожит нутром и с болью выдыхает воздух из легких, сладость удовольствия убивает его.

– Да, – тихо соглашается он.

Как в бреду он видит со стороны руки Елены нежные, ласковые что берут его и уводят из комнатки, провожает до места где поудобнее взлететь на сандалиях с крыльями. Как во сне видит и чувствует смазанный поцелуй в его губы, обветренные из-за долгих полетов, звук ее смеха и свою душевную, нескончаемую боль одиночества. Взлетает, летит, а дальше темнота забытья, щекочущее нутро отчаяние.

И осознание, что вновь как пса ненужного погнали прочь его.

Пускай она развлекается, пускай играется, а Гермес как верный друг поддерживает во всем. Пускай-пускай-пускай все так будет!

***

Место между Навью и границей людей похоже на бескрайнюю пустошь напрочь выжженной земли где иногда слоняется пришлая нечисть, мавки, ведуньи сожжение на кострах и тени былых времен. Куда не посмотрит черная гладь земли простирается до бесконечности и редкие торчащие корни обугленных деревьев. Солнце здесь нет, солнце здесь и не было, стыдливо отворачиваясь от земель именуемых самой пустошью смерти.

Вечная полумгла, вечная тишина степей и рокот.

Снегурочка привыкла, но не до конца, а временами ревела в тридцать ручьев, когда отчаяние и смерть щупальцами проникало, дробило внутренности и детские мечтания. Раздирая мясо до костей, ломая до хруста косточки и сжимая в тески сердце, да так что дышать невмоготу.

Но все же здесь ей нравилось больше, рядом с Ягой что ведьмовским премудростям иногда учила и забегающий временами Стрибог, вопивший о тоске и закрывающийся на верхних этажах избы и неделями не выходя.

Так и сегодня вновь случилось, не успела она открыть рот, чтобы поздороваться, а поганец прошмыгнул мимо нее и к Яге, припав на колени и возопив истошно. Она зажала уши ладонями, морщась и толкая дверь избы.

Яга же за столиком сидит, крема разные на лицо свое бледное, мраморное наносит и ни один мускул не дрогнул на ее лице идеальном. Снегурочка еще раз восхитилась чудесатостью хозяйки пустоши, как пребывание в Нави влияло на ее «мертвячье состояние» вмиг превращая в человека. И как отдаленность, нахождение в мире людей заставляло ее понемногу разлагаться.