скачать книгу бесплатно
Мир цветет, обновляется и сбрасывает снежные одеяла с земель своих, птицы весело щебетать начинают, возвещая о начале весны. А Кощей сидит на сваленном бревне дерева, перебирает пальцами струны гуслей. Инструмент издает хаотичные звуки, ничего конкретного. Но ему нравится странное сочетание, напоминает вихрь эмоций, творящийся внутри.
– Не суди, да не судим и будешь.
Жрец, старый человек ссохшегося внешнего вида из-за долгой жизни, держит в одной руке посох из березы, а другую подставил под морду медведя. Зверь чавкает чем-то вкусным, как Кощей понял это сухари.
Зовут Яровид, Кощей давно его знавал. Чернобог свел с ним ещё в начале обучения, мол пускай наукам премудрым научиться непутёвый сын. Али чего мудрого из него вырастит. Путного из него ничего не выросло, но Кощей благодарен за возню с ним, таким тупым, костяным идиотом.
Яровид умный старик и энергии у него на всех них и даже больше.
– А я и не сужу, – тихо отвечает он.
Мелодичный перезвон вырывается из-под пальцев, как восклицание в ответ на слова жреца. Гусли приятно тяжелят своим весом колени. Больше чем скучные нотации об обязанностях, Кощею нравилось играть на гуслях.
– Но ты в смятении душевном.
Яровид гладит медведя по загривку, тот прикрывает глаза и тыкается в него мордой, подобно кошке. Не зря говорят, связь древняя, крепкая как дерево, пустившее корни в землю. Самые близкие звери для людей.
– Да.
Он не знает, что сказать. Кощей не считал себя лентяем и сопляком, воспарившим от одного взгляда девки. Пускай другие смертные люди или боги делают это. Но и гордым себя он не назвал бы, скорее избегающим ответственности идиотом. Не хуже Вани дурачка на печи лежащего, бока почесывающего и восклицающего об усталости.
В груди странное томление, сродни проведению ритуалов перед каменными истуканами богов. Кощею казалось вдохни и вот он видит костры до небес, первобытную, хаотичную магию, что струиться по венам горячим и звуки барабанов. Руки тряслись предвкушено, ожидая зрелища нового.
Он мотанул головой, сгоняя морок. Долго ли он так восседал в раздумьях? Одной Живе известно. Медведь лежит под боком жреца, спит и выглядит безмятежным. Яровид оперся о посох, смотрит заплывшими от старости глазами вдаль. Лес, лес, повсюду лес, а там горы великие, взирающие на них грозными очами. Небо краснеет, солнце уходит в закат. Хорс закрывает великое светило темным полотном ночи, укрывая до следующего дня от любопытной нечисти.
– Странно чувствую себя. Горю будто, но сам не знаю от чего.
Кощей положил руки на струны гуслей, перестав играть. Собственный голос сипло звучит, подводит.
– Повязанные силой древней, кровью соединенные. – Яровид поворачивает голову, смотрит на Кощея не человеческим взором.
Его глаза блестят как у Ярило, когда дары ему приносит люди. Он вздохнул тихо, не смея отвести взор. Провидение жрецов дело тонкое, неосознанное, но важное. Главное не спугнуть, не перебивать, не нагрубить старику. Иначе прогневаешь его и бога, которому тот возносит песнопения. Простой люд знал это правило.
– Бессмертный ты или нет, но у вечность другие законы. Божественный союз, мешающий кровь, – Яровид приподнял голову, растянул губы в улыбке кривой, загадочной. – Ты конец жизни, но тебе нужно и начало для равновесия мира, и Нави.
Кощей окончательно растерялся, сжал края деревянных гуслей.
Не то ли это пророчество, про которое говорила Мать Сыра Земля? Смерть твоя в игле и так далее по списку, пока не доберешься до темных закоулков мира где спрятана причина его бессмертия.
Но причем тут Морена?
– Что ты имеешь ввиду? Опять загадками говоришь? Ты же знаешь не могу я расшифровывать их. Не люблю это я, – рявкнул он.
Яровид смеется громко, хрипло, приглаживая свою бороду. Старый хитрец никогда ничего не скажет напрямую. Разбирайтесь сами. А медведь рядом с ним как назло не просыпается, заговоренным сном спит наверняка.
– Сам все поймешь. Когда время придет.
***
Она не любила гостить в чужих краях, но в тайне хотела этого. Морена все ещё ощущала себя неказистой, странной, долговязой и неприметной для всего человеческого. Белая ворона среди других богов пантеона.
Но быть в гостях все равно нравилось, чувство хорошее, сладкое и похоже на воздушное облако сладкого хлеба.
Правь блещет красотой и изяществом. Резные завитки на избах, огромные крыши с древесными петушками за место флюгеров. Молочные реки, текущие по земле, кисельные берега океанов и белесые облака в небе. Правь похожа на сказку, что стала явью. И в этой сказке живут боги, что издают свою истину жизни.
Все разбежались кто куда, по делам или потрещать о мелочных вещах, ничего серьезного, но раздувается до масштабов вселенной. На входе в главную избу, маленькая снаружи, но огромная внутри, встречает радушно улыбающийся Ярило. Он обнимает названную сестру, хлопает по плечу и смеется. Он весна, она зима. Один следует за другим, один дополняет другого.
– Гой еси, сестра!
– Взаимно брат.
Он проводит её в глубь, миную порог и несколько больших комнат где сидели другие боги.
Макошь и Велес в углу, тихонько перешёптываясь и поминутно восклицая о чем-то. Забавное сочетание, думает она. Миловидная, маленькая по росту богиня ткачества и хмурый, бородатый бог покровитель скота. О чем они могли говорить, какие общие темы нашли для разговоров для Мары оставалось загадкой.
В другом углу на скамейке за столом с самоваром сидят Хорс и Перун. Солнцеликий мальчик восседает гордо, волосы яркие подобно лаве, а внешний вид как у простого парня с деревни, косоворотка и шаровары. Царь-солнце как называли его люди, серьезно слушает Перуна. А сам Перун, вздернув подбородок гордо, смотрит на Хорса и говорит тоже. Сказала бы Морена, что у кое-кого длинный язвительный нос, который стоит отрезать.
Но грубить увы нельзя, Ярило не разрешает.
Они зашли в маленькую комнатку, Ярило закрыл дверь и уселся на лавку. Она села рядом, недоумевая, о чем хотел поговорить он.
Комната маленькая, тесная больше похожая на сарай для лопат, пил или стамесок.
– Что случилось между тобой, отцом и Ладой?
Морена хмурится, поняв наконец-то какая тема беседы будет.
– Ничего. Я ушла сама и теперь живу в другом месте.
Она вспомнила про Майю и как ей помогала перегонять оленей с зимних на летние пастбища, до того, как получила ворона.
Ворон с посланием от Ярило и пришлось сорваться с места. Жизнь вдвоем в юрте и с оленями оказалось трудной, но интересной для неё. Новые приобретённые навыки, постоянный доступ к лесу для Клыка и жар охоты, который она так любила.
Ярило сокрушённо вздыхает, чешет переносицу.
– Мара, милая моя радость. Ты же понимаешь, что и меня подставляешь? Я должен был объяснять Ладе и Сварогу где ты была.
Она кривит губы в саркастичной улыбке, какое лицемерие вспомнить о ней так поздно, когда прошло пятьсот лет. Ярило понимая настрой, качает головой, складывает ладони вместе и утыкается лбом в них. На лице усталость, а в голосе тоска и удрученность. В каком-то смысле ей жалко его.
– Ладно, живи где живешь. Главное, что с тобой все хорошо.
Она тянет ладонь к нему, гладит по голове, взлохмачивая солнечные волосы. Он напрягается, но следом успокаивается, позволяет делать это. Морена улыбается, тихо говоря:
– Так бы и сказал, что скучал и поэтому позвал.
Ярило усмехается, опускает руки на колени, поднимает голову и смотрит на неё, большие глаза цвета весенней зелени. Она убирает руки с его головы.
– Я так устал, Мара, – на грани отчаяния шепчет он. – Я устал управлять всем.
Она помнила совсем ещё юного вечного мальчишку, резвившегося в цветущих лесах Тайги, а теперь каждый занял свою роль. Она и он. Тяжелая, громоздкая и больная, но важная роль которой стоило следовать всю оставшуюся вечность.
– Я опять предлагаю, но все же может кому-то передашь власть? – осторожно говорит она.
Ярило яростно качает головой, хмурится устало.
– Нет не могу. Не по закону мировому будет передача власти.
Морена вздохнула, спокойно принимая отказ названного брата, понимая всю историю, которая стояла за этим. Посох Алатырь вместе с властью Ярило получил от другого более хаотического и древнего бога – Коляды. Он обучил всему, передал все старые, покрытые пылью и песком знания и ушел, растворившись в неизвестности.
Они вместе обучались у него, они вместе жили бок о бок, когда старые боги еще дивы были, а жизнь была другой.
– Тогда отдохни, не знаю. Может сходи в Явь, пропусти по стаканчику браги.
Он вздыхает тихо, трет глаза, а в движениях, словах, интонациях сквозит тяжесть веков и печали. Мара смотрит на него жалостливо, теряется взглядом в этих морщинках в уголках глаз, едва заметной хмурости золотых бровей и тяжелой интонации голоса. Ей самой больно, режут словно ножом наперекосяк, собирая по кусочку мяса.
Брат не по крови, но названный, больше друг, а ещё больше семья родная. Чувство странное, щемящее похожее на то, когда Бадняк сжигает ритуальное полено в кострах зимних на день поворота солнца. За версту чуяла она его, проказливого карлика, что каждый год совершал сей ритуал. И сейчас словно скребет своим поленом по стенкам печки, поддувая огонь страшный.
Не привыкла она видеть его таким блеклым, погасшим солнцем весны. Ох, как не привыкла.
– Я могу остаться здесь, помочь чем смогу, – она тихо произносит, утыкается лбом в мальчишеское плечо бога, обнимает ласково и осторожно. А у самой скребется сизое полено в душе, разгорается в огне зимнем от тусклой боли.
Ярило вздыхает тихо, теплым дыханием опаляет мороз и стужу. Он жмурится рьяно, прогоняет непрошенные слезы слабости, а тело поворачивает, чтобы удобнее было её обнимать. Сжимает извилисто расшитую ткань платья халадаай, ярко белый с вкраплениями узоров синего и серого под стать ей, думает он. Слишком не так, слишком больно и слишком сложно для весны и зимы.
– Прости, что не пришел. Прости, что оставил тебя.
Ярило гладит её по спине, задевает кончики волос распущенные, вьющиеся и мягкие как первый выпавший снег. Морена всхлипывает, трясется от сдерживаемой истерики, льнет к нему как к спасательному очагу в печке зимней ночью. Она не специально, истерика сама собой вылилась из неё буйным потоком.
– Не извиняйся. Я знаю, что у тебя много обязанностей.
Её голос тих, её голос треснутые осколки стекла и снежная буря в полночь среди лесов. Морена смиренно принимает, смиренно успокаивается и не уходит, знает ему тоже сложно. Сын хаоса и весны, рожденный чтобы хранить посох Алатырь, возглавлять и управлять всеми тремя мирами. И волчья девчонка, брошенная собственными родителями и сбежавшая в далекие горы и лес.
Она вздрагивает, когда длинная морда трется о её нос, опускает голову и смотрит на огромные зеленые глаза Клыка, что змеем обвился вокруг ног. Пушистая белая шерстка, огромный хвост помело и добрый взгляд.
Ярило рассмеялся, оторвавшись от неё и потрепал волка по загривку.
– Кого это к нам принесло, а Клык? Я скучал дружище.
Клык поднял голову, издав тихий вой больше похожий на скулеж собаки. Морена закатила глаза, улыбнулась, а руки вытирали слезы с щек.
– Дурачок ты мой.
Волк древняя сила стихий зимы, воплощённая и подчиняющаяся ей, да и яркое солнце весны Ярило. Вот и все её близкие друзья, и семья.
– Хитрюга, – он вытащила из халадаая горстку сахара и сунула в открывшуюся пасть зверя, знает подлец что угостят его.
Позже ближе к весне жизнь проснулась к празднику жизни готовится нужно было. Масленицу проводят в Яви, что блистает ярче обычного, а призраки снуют туда-сюда сильнее. Накрыли гигантский деревянный стол скатертью самобранкой, поставили большой самовар и расставили вкусные угощения в тарелочках с резными боками. Дерево великого Рода в которое превратился один из древних богов когда-то, виднеется на вершине гор.
Боги похожи на ворох улей пчел, разговаривают, смеются и громко восклицают. Это раздражает. Она, которая привыкла к тихим лесам Тайги и снежным бурям по ночам во время охоты.
Велес и Стрибог, Мокошь и Святовит, Семаргл и Дажьбог, все они теряются в калейдоскопе ярких вспышек солнца, цветастых стекляшек в украшенных окнах изб.
Она садится на дальнее место, на край скамьи подальше от особо говорливых, рядом с Хорсом. Морена учтиво кивает головой, вежливо улыбается.
Он находит её быстро, чутье или нет. Он идет, зная тайну древнего пророчества, помнит слова Яровида сказанные на той горе в полях ячменя. Гильгамеш бы добавил со сарказмом, что не отворачивайся от судьбы раз такие дела наступили. Улыбка, платье на манер северных народов зимы и собранный в огромный пучок на затылке волосы. Памятуя о том, что пришел поздно (хотя не специально), ненавязчиво уходит от разговора с Ярило, тот лишь пожимает плечами, садится во главе стола.
Понимает, возможно догадывается, но виду не подает.
– Доброго вечера, милая госпожа морозов, – он давит странное приветствие, садясь рядом. Хорс закатывает глаза, переключая все внимание на Ивану Купалу, вовлекая в разговор о весенних птицах и кованном железе.
Она давит усмешку, делает глоток ячменной водки и хладным, тяжелым взглядом из-под белых ресниц смотрит на него. Ушла бы, клянется Морена, ушла бы на другой конец Яви лишь бы не видеть эту угловатую морду напротив, но не уходит отчего-то. Остается на зло самой себе. Кто-нибудь выдерните её отсюда, дурочку несчастную, играть с князем Нави меньше всего хочется.
– Не помню, что бы Ярило приглашал гостей из сырой Нави.
– А я сам пришел, меня никто не звал, – он делает акцент на первых словах, игнорируя щемящую кости боль от запаха стужи, что витает вокруг неё. – Ярило прекрасно знает, что у многих богов дела.
Хорс склоняется ближе к Купале, кажется шепчутся о грязных слухах вокруг Макоши и Велеса. Ярило закончил говорить свою торжественную речь о начале года, весенних планах и новых дорах от людей.
Значит официальная часть подошла к концу и можно делать кто что желает.
Перун чопорно переговаривается со Святовитом, тот молча кивает, хлёстая брагу из стакана. Макошь и Велес милуются, сидя на ступенях избы. А других богов Кощей уже не слышит, внимание дымкой рассеивается, сосредотачиваясь на Морене.
Пропади все пропадом в огненной пасти Рарога! Предательница птица двуногая.
План был быстрый; проверить и опровергнуть слова Яровида, пропустить по стаканчику ячменной водки с Ярило, к концу вечера со спокойной душой покинуть Явь и вернутся в мир людей. Забыться, исторгнуть противные, вязкие слова правды (он чуял, нутром чуял, что правда, но сам себе не признавался) и забыться в вихре тленного бытья.
Да даже Гильгамеш бы так сделал, он уверен! Обаятельный прохвост, воин кровавый и просто не глупый парень, чем не сказка для любой девушки? Гильгамеш знал и поэтому с лихвой дурил головы девкам, обещая несметные богатства и счастливую жизнь.
Да только кажется он был благороднее самого Кощея, возвещая вечно о том, что жизнь – это жизнь, а коли появится девица прелестная, так он, красив, учтив и обходителен будет. И Кощей рот открывать и закрывать в безмолвии как рыба только мог, не имея слов чтобы ответить. Потому что знал глубоко внутри своего костяного нутра, что друг прав. Сам сейчас испытывает на себе подобное.
– Али сам пришел, так значит образумился сын блудный? – и в ответ она смеется коротко, чуть отводя взгляд в сторону, но определенно беззлобно и искренне. – Сын Нави, образумился на радость родным.
Он не делает ничего особенного. Не пытается играть и жеманничать как князья людские или отец. Говорит, что думает, а сам улавливает в её интонации знакомые нотки сарказма, свои собственные. И будь он трижды прогнившим внутри, но чувствует, как подкупает это.
Ближе к ночи несколько богов покинули общий стол празднества, остались особо говорливые и любопытные желающие перемолоть кости всем знакомым. Хорс и Ярило все еще сидели за столом, обсуждая новое пришествие фараоновой династии на трон Кемета. Дажьбог и Перун скрылись в дверях избы, что именно обсуждая ей было не ведомо.
Макошь сидела на скамье, согнув ноги в колене, самозабвенно расчесывая густые волосы Велеса. Она проводит деревянной расческой по мужским, сухим локонам. Между ними тишина, но тишина спокойная, умиротворенная и ласковая.
– Смотри кто идет, – тихо вопрошает Велес, открыв глаза с легкой ленцой смотря в сторону новоприбывших гостей. – Злые какие.
В нотках голоса она слышит язвительность броскую, хлесткую и сама не может не согласится с ним. Сварог мрачнее тучи, разодетый в свою одежду для работы кузнеца, а рядом красавица, но насквозь прогнившая жена Лада.
Молниями громкими подлетают к болтающим о новостях заморских, Ярило и Хорсу. Краем уха Макошь ловит крики громкие, бранные речи грязные, а сама продолжает расчесывать волосы колтунами запутанные на голове Велеса. Она чувствует, всем своим нутром божественным как ему хорошо, как ловит он спокойную волну жизни, закрыв глаза и наслаждаясь.
Да и Макошь сама, ласкова водя расческой деревянной, мурлычет от удовольствия, поймав странно простое счастье в этом действие.
– Где она?! – возопила Лада, источая гнев древней силы.
– Закрой свой рот, она вольна быть где угодна! – вторит ей голос мужа.
