Меня укутай в ночь и тень

Еще больше злополучного вопроса, даже больше недоверия ее смутил взгляд миссис Дэрбишем, шарящий по лицу воровато. Роза Дэрбишем была настоящая леди, и потому все пыталась сохранить настрой вежливый, степенный. Но этот взгляд, в котором словно паника плескалась, все возвращался.

Элинор сделала глубокий вдох. Врать она не любила и не умела, ее всегда легко было на лжи подловить. Тем более врать было нелегко под этим пристальным враждебным взглядом. И все же говорить правду было неуместно.

– Добрый день, миссис Дэрбишем. – Элинор улыбнулась, как ее учили, приветливо и нежно. – Как я рада встрече с вами! В добром ли вы здравии? А это мистер Грегори Гамильтон… брат моего жениха.

Мистер Гамильтон приподнял бровь. Да Элинор и сама не знала, почему ей проще назваться невестой Дамиана. Впрочем, он ведь женат не был, а значит, во лжи вполовину меньше греха.

– Сердечно рад, миссис Дэрбишем, – вступил в беседу Грегори Гамильтон, галантно склоняясь к руке пожилой женщины. – Друзья Элинор – и наши друзья тоже.

Старая учительница зарделась, засуетилась и повела гостей за дом, все бормоча себе под нос извинения. В доме не прибрано, к приему гостей ничего не готово, даже к чаю нет ничего, и лучше посидеть в беседке, пока нет дождя.

Горничная, посланная вперед, накрывала на стол в небольшой деревянной беседке, крашенной в белый цвет и утопающей в цветах. Она разительно отличалась от той, что привиделась Элинор в школе миссис Гиббс, и все же… Пока они поднимались крошечной, в три ступени, лестницей, все внутри холодело. Элинор села в кресло возле входа и стиснула подлокотники, в любую минуту готовая бежать без оглядки.

Чай подали на лучшем фарфоре, к нему сконы и печенье. Его принесла сухощавая мрачная дочь миссис Дэрбишем. Ее Элинор помнила совсем смутно, хотя, кажется, в годы учебы они были знакомы. Бросив на гостей тяжелый взгляд, женщина посмотрела на мать, после чего удалилась, впрочем, уходить далеко не стала: сделала вид, что занята отцветшими розами на боскете в паре шагов от беседки. Миссис Дэрбишем покачала головой неодобрительно и с приятной улыбкой извинилась. У Анны сильные головные боли, оттого она бывает с людьми неприветлива. Уж не сердитесь, дорогие гости.

Дорогие гости закивали.

– Так с чем вы приехали, моя милая? – спросила миссис Дэрбишем, поглядывая на Грегори Гамильтона. Ей явно любопытно было, почему Элинор не с женихом сейчас. И за этим любопытством скрывалось еще что-то.

– Я… мы… – Элинор нахмурилась. – Мы приехали, чтобы собрать несколько историй о моих школьных годах. Это… для клятвы.

– У нас очень эксцентричный викарий, – поддакнул мистер Гамильтон.

– Что за веселая причуда? – Миссис Дэрбишем разулыбалась. – Он, должно быть, славный человек, ваш священник.

– Несомненно, – подтвердил мистер Гамильтон, который на памяти Элинор ни разу не заходил в церковь, если только не было большого праздника.

– Так что же вам рассказать?

– Всякие забавные истории о мисс Элинор, – попросил Грегори Гамильтон, улыбаясь так, что за один его взгляд можно было душу продать. – Уверен, она была озорницей. Как и ее подруги.

Миссис Дэрбишем ответила долгим внимательным взглядом, от которого у Элинор мурашки пробежали по коже, а потом улыбнулась широко и, кажется, достаточно фальшиво.

– О, нет, мистер Гамильтон. Мисс Элинор была тишайшее создание. Очень прилежная. Мы, признаться, всегда думали, что она сама однажды откроет школу. Мисс Элинор всегда помогала нам с младшими.

Элинор почувствовала на себе взгляд мистера Гамильтона.

– Может быть, и откроет. А что подруги мисс Кармайкл? Мы недавно встретили одну, не так ли, дорогая Элинор? – Грегори Гамильтон посмотрел на нее так, что душа ушла в пятки. Дурно посмотрел. – Мисс Мортон, кажется?

Элинор отвела взгляд. О чем завел речь мистер Гамильтон, она не знала, никакой мисс Мортон не помнила и лишь ощущала, как плотнее укутывает ее паутина недоверия.

– Мисс Мортон… Мисс Мортон… – Миссис Дэрбишем покачала головой, обратилась к своей молчаливой дочери за поддержкой, а после ее осенило: – Ну конечно, Эммушка! Хорошая была девочка, тихая, но… как бы сказать… заурядная? Не знала, что вы с ней дружили, мисс Кармайкл.

– Дружили, – пробормотала Элинор.

– А расскажите нам какую-нибудь занятную историю! – сменил тему Грегори Гамильтон, пожалуй, резковато.

Историй у миссис Дэрбишем было множество, и она охотно их рассказывала. Но все эти истории не имели ни малейшего практического смысла. Так, обычные школьные басни о милых и не очень детских проказах, самой страшной из которых были пролитые на выходное платье чернила.

– Создается впечатление, что жизнь наша была заурядна, – вздохнула Элинор. У нее, признаться, все эти происшествия выветрились из памяти. Ни одно из них не было сколько-нибудь значимым, должно быть. – А… вы ведь помните какие-нибудь страшные истории из тех, что мы сочиняли?

Послышался звон битого фарфора. Чашка соскользнула со стола, разлетелась вдребезги, а ее содержимое выплеснулось на щегольские светлые брюки Грегори Гамильтона.

– О боже! – Миссис Дэрбишем вскочила и засуетилась. – Ох, как мне жаль! Идемте, идемте же! В доме горит камин, вы там быстро обсохнете!

И, подхватив Грегори за локоть, миссис Дэрбишем потянула его за собой. Элинор проводила их взглядом, нагнулась и принялась совершенно машинально собирать осколки.

– Оставьте, мисс Кармайкл, – сухо сказала подошедшая Анна Дэрбишем. – Оставьте это и уходите. Оставьте нас в покое.

* * *

– Вам не о чем беспокоиться, мадам, – попытался успокоить пожилую даму Грегори. Она так вцепилась в его локоть, что должна была следы оставить. Таких суетливых, обманчиво слабых старушек он страшно не любил.

– Ах, мистер Гамильтон! – Миссис Дэрбишем приложила руку к груди. – Простите, простите!

– Вам не о чем…

– Мистер Гамильтон, буду с вами откровенна. – Женщина остановилась в дверях коттеджа и бросила вороватый взгляд на сад. Убедившись, что Элинор далеко, за пределами слышимости, она продолжила, впрочем, понижая голос. – Мне хотелось бы просить вас уйти.

– Уйти?

– Я не стала бы говорить этого при мисс Кармайкл, сэр, но… Я сама не знаю всех подробностей. Я в те месяцы повезла наших лучших учениц в Бат в качестве поощрения. Дурные творились вещи… Темные…

Она замолкла. Грегори Гамильтон едва удержался от вульгарного досадливого цоканья языком. Что за раздражающая у старой ведьмы манера – недоговаривать!

– Темные дела, миссис Дэрбишем?

Женщина вновь посмотрела в сад и еще больше понизила голос:

– Убийства, мистер Гамильтон. В школе произошли убийства, и нам пришлось немало потрудиться, чтобы хотя бы защитить репутацию наших девочек. Видите ли, мистер Гамильтон… убийцами сочли трех наших старших воспитанниц: Дорин Йорк, Эмму Норрел и…

– Кэсси. Кассандру Клеменс, – медленно проговорила подошедшая Элинор. – Кассандру Клеменс.

* * *

Внизу хлопнула дверь, на лестнице послышались быстрые шаги. Дамиан отложил в сторону дневник Джошуа Гамильтона, одного из самых симпатичных своих предков, пусть и заурядных. Воспоминание о нем, монументальном девяностолетнем старце, долгие годы было одним из самых ярких, а короткие точные заметки о членах семьи, гостях, друзьях и недругах были увлекательнее самой искусно написанной книжки. Жизнь старика, кажется, никогда не была бурной и полной событий, жена так и не подарила ему ребенка – бабушку Дамиан также помнил достаточно ярко, и она всегда казалась немного печальной. Словно компенсируя спокойное течение собственной жизни и бездетность, Джошуа Гамильтон каждому в своих записях посвятил по паре едких строк. Катриону он назвал однажды «сумасшедшей ведьмой», и эти резкие слова были, пожалуй, самым верным определением. Из всех старых дневников, что Дамиан забрал из замка, только тетради деда Джошуа он взял ради удовольствия. Сейчас он отложил записки в сторону и выглянул из библиотеки. На лестнице мелькнули платье Элинор и желтая шаль. Дамиан посмотрел ей вслед, а потом спустился в нижнюю гостиную. Грегори, все еще в дорожной одежде, писал письмо. В комнате густо и сладко пахло излюбленными фиалковыми духами Дженни.

Дамиан хмыкнул и сел в кресло.

– Как поездка?

Грегори бросил быстрый взгляд поверх письма.

– Познавательно.

– И только?

Грегори сложил методично письмо и убрал его за отворот манжеты.

– Школу, как и писали в газетах, закрыли после убийств. Трех.

– Трех?

– Представь себе. Одна из учениц, какой-то работник, то ли истопник, а то ли садовник, и дядюшка кого-то из воспитанниц. Как я понял из элегантных недомолвок миссис Дэрбишем, не очень, гм, порядочный человек. Я также ухитрился вставить словечко и спросить про миссис Гиббс, тогда – мисс Эльвин. Она действительно работала в школе и уволилась лет за пять до этого. По скучной и прозаической причине: вышла замуж.

– А что именно так всполошило Элинор? – поднял брови Дамиан.

– Она знала убийц. Ее соученицы.

– Школьницы?!

Грегори кивнул задумчиво.

– Дела, дорогой мой, обстоят еще хуже. Насколько я понял, каждый из убитых был чем-то неприятен мисс Кармайкл.

– Элинор? – Дамиан моргнул. – Ты сейчас что имеешь в виду? Преступный сговор между школьницами?

– Я имею в виду, – с нажимом проговорил Грегори, – лишь то, что сказал. Вокруг Элинор Кармайкл хватает и странностей, и смертей. И сперва именно ты указал на мисс Кармайкл как на возможную соучастницу похищения моей жены.

Дамиан досадливо поморщился.

– Как по мне, так злоумышленница из Линор выходит скверная, а все эти страшные истории…

– У меня встреча, – оборвал его Грегори, смахивая пылинку с рукава. – Так что расспроси обо всем, что тебя интересует, мисс Кармайкл. Ей ты веришь охотнее.

– Будь осмотрительнее с Дженет, – посоветовал Дамиан, глядя, как брат поправляет галстук и приглаживает волосы.

– Непременно, – довольно легкомысленно отозвался Грегори и ушел.

Дамиан взял кочергу и помешал угли в камине. Потом он поднялся. Разговор с братом растревожил его. Дамиан не верил, что Элинор злоумышляет хоть что-то – Франк доверял ей, – но вокруг женщины словно бы тени сгущались. И эти тени изрядно нервировали. Медленно, обдумывая, что сказать, Дамиан поднялся наверх и заглянул в комнату. Элинор стояла у окна, кутаясь в шаль, и смотрела на улицу. Дамиан постучал по дверному косяку.

– Да, мистер Гамильтон… – Элинор обернулась. – А, это вы.

– Могу я войти, мисс Кармайкл?

Элинор пожала плечами.

Половину комнаты освещали лучи закатного солнца, а вторая половина оставалась погружена в тень. Дамиан подошел к самой кромке, грани между светом и тьмой. Так и тянуло поднять руку и коснуться солнечных лучей. Ожог только недавно зажил. Элинор стояла в лучах света, и ее каштановые волосы отливали золотистой рыжиной.

– Я… – сказали они одновременно, и оба смутились.

– Простите, мистер Гамильтон. – Элинор опустила взгляд. – Я не должна была совать свой любопытный нос в ваши дела.

– О чем это вы? – Дамиан недоуменно покачал головой. – Впрочем, не важно. Это я должен извиниться. Я разозлился, и… это я должен был позаботиться о вас там, у этого… шарлатана. Вместо того чтобы сбегать. И к учительнице с вами должен был я поехать…

Элинор задернула плотно шторы, зажгла лампы и присела на край постели, продолжая кутаться в шаль.

– Позволите присесть?

Элинор усмехнулась.

– С каких это пор вы спрашиваете, мистер Гамильтон?

– Вы злитесь, – вздохнул Дамиан. – Даже перестали звать меня по имени.

– Вы тоже зовете меня «мисс Кармайкл», – спокойно парировала женщина.

– Элинор.

– Дамиан, – кивнула Элинор. – Садитесь.

На кресле были сложены приготовленные в чистку или, может, для глажки, платья, и Дамиан воспользовался этим как предлогом и присел на постель. Теперь их с Элинор разделяла вышитая шелком подушка с кистями. Элинор играла ими рассеянно, перебирала пальцами крученые золотые нити.

– Как ваша поездка к миссис Дэрби-как-там-ее?

– Сносно, – ответила Элинор односложно, в точности так же, как Грегори.

– Вы лжете, милая Линор.

– Лгу, – вздохнула Элинор. – Я напугана.

– Что вы узнали такого?

Элинор оставила в покое кисти и переключилась на край шали. Дамиан поймал ее за руку, принуждая остановиться. Пальцы Элинор были холодны, словно он коснулся мраморной статуи в саду.

– Мою школу закрыли в тот же год, когда я должна была закончить обучение, – сказала Элинор. Пальцы ее дрожали. – Из-за убийств.

– Грегори сказал мне, – кивнул Дамиан, поглаживая чуть дрожащие пальцы.

– Я это помню… – Элинор досадливо поморщилась. – Помню так, словно читала в газете, но не переживала лично.

– Всякая память устроена по-своему, прекрасная Линор, – успокоил ее Дамиан.

– Моя, очевидно, совсем по-особому. – Элинор вырвала руку. – Я…

– Расскажите, – попросил Дамиан.

Элинор вскочила и принялась беспокойно ходить по комнате.

– Я знала тех… убийц. Не просто их знала, Дамиан. Мы были подругами, наши кровати в дормитории стояли рядом, и мы всю ночь напролет шептались, поведывая друг другу секреты. А убитые…

– Элинор, сядь, – попросил Дамиан. – У меня голова кружится.

– Дору Февершем мы все ненавидели. – Элинор и не подумала остановиться, даже заходила еще быстрее. – Да был ли на свете второй такой человек? Она лила чернила на наши воскресные платья! Но меня она особенно невзлюбила и однажды заперла в чулане. Меня выпустили только наутро.

– Элинор…

– А старый истопник? Он отчего-то вбил себе в голову, что я его обокрала. Но хуже всех был мастер Генри. Генри Бомарроу. Он говорил всем, что приходится дядей Люси Хилл, но мы… подозревали, что это не так. А однажды он…

– Элинор! – Дамиан поймал ее за руку и привлек к себе. – Тише, тише, моя девочка.

– Их убили из-за меня.

– Ты не можешь это утверждать.

– Три раза, Дамиан! Три! Это не совпадение!

– Ты утверждаешь, что твои подруги – школьницы, Элинор! – убили ради тебя? – Дамиан вынудил женщину сесть и сам опустился на пол возле ее ног, растирая холодные руки. – Дора Февершем, ладно, допустим. Но чтобы девчонки ради тебя убили сильных взрослых мужчин?

– Девчонки или что-то более страшное, Дамиан. – Элинор закусила губу. – Каждый раз, когда я пытаюсь вспомнить хоть что-то, словно натыкаюсь на стену.

– И потому, – вздохнул Дамиан, – ты пошла к тому шарлатану.

– Пегги решила, что он не шарлатан, – парировала Элинор, отнимая руку и вытирая слезы. – Очевидно, и ведьмы ошибаются.

– Хорошо, он не шарлатан, просто мерзавец. Элинор, ты могла попросить меня!

Несколько минут Элинор молчала, рассматривая его неуверенно, а потом наконец медленно кивнула.

– Ладно. Сделай это сейчас. Погрузи меня в транс. Дай мне взглянуть на мое прошлое.

Глава четвертая

Дамиан поднялся и беспокойно прошелся по комнате, сунув руки в карманы.

– Что-то не так? Передумал? – спросила Элинор. Она и не сомневалась, что Дамиан пойдет на попятный.

Он потер лоб, снова сунул руку в карман и, слегка сутулясь, пошел на новый круг. А потом вдруг остановился резко, вскинул голову и спросил:

– У тебя есть медальон или кулон? Что-то маленькое и блестящее, на цепочке.

Откуда у гувернантки украшения? Ей не пристало носить их, да и в большинстве своем они не по карману. От матери ей досталось только тоненькое серебряное колечко, которое потерялось еще несколько лет назад при переездах, да пара некрасивых серег. Они потускнели от времени и теперь лежали на дне саквояжа, погребенные под завалами дома мистера Гамильтона вместе с подаренным отцом шатленом. Элинор покачала головой. Дамиан вздохнул, порылся на туалетном столике и отыскал небольшое ручное зеркало в серебряной оправе на тонкой длинной ручке.

– Смотри на него и слушай мой голос. Только мой голос.

Дамиан говорил и говорил, и глаза Элинор начали слипаться. Зеркальце бросало искристые блики ей прямо в лицо, и глаза точно песком запорошило. Дремота смежила веки. Усилием Элинор стряхнула сон и посмотрела на Дамиана.

– Тебе я могу доверять?

Дамиан подался вперед, так что их лица почти соприкоснулись. Элинор ощутила кожей слабое дыхание и почуяла приятный успокаивающий запах полыни.

– Конечно, нет. Пока ты будешь в трансе, я запущу тебе пауков за шиворот.

Это-то в нем и поразительно, подумала Элинор. Ему можно доверять. Он не сделает с ней ничего дурного. Он не соврет. И не испугается, что бы ни таилось в памяти Элинор.

Когда Дамиан заговорил вновь, Элинор сосредоточилась на звуке его голоса, спокойном и ровном. Веки ее отяжелели, глаза закрылись, и она провалилась на невероятную глубину. В пустоту.

– Где ты? – спросил Дамиан.

– Не знаю?..

– Что ты видишь?

– Ничего.

– Ты должна увидеть. Элинор, помни, зачем ты пришла.

Сеанс, напомнила себе Элинор. Я пришла, чтобы взглянуть на теткин сеанс. Я должна понять, что тогда произошло.

Темнота рассеялась, точно туман, но вместо ожидаемой комнаты в тетином доме, вместо бархатных штор и безвкусных плюшевых диванчиков Элинор увидела лужайку перед зданием колледжа Святой Маргариты. Девчонки-младшеклассницы в белых платьицах и соломенных шляпках только что пришли с прогулки. Они поднимаются по широкой лестнице, в руках букеты полевых цветов. Почти все уйдет на гербарий для миссис Дэрбишем, но кое-что окажется в вазах. Возле ворот остановился экипаж, это попечители. Многие из учениц – сироты, находящиеся под опекой дальних родственников, которым не было в действительности дела до этих девочек. Но приезжали и те, чей интерес носил недобрый характер. Такие, как «мастер Генри».

Они с Кэсси сидят на скамейке под сенью огромного, очень старого розового куста и следят за «мастером Генри». Он приходит не один, но его спутников никто, кроме Элинор, не видит. Их всегда семь или восемь, закутанных в плащи с головы до пят. Элинор давно перестала о них говорить. Есть вещи, которые не доступны и не известны никому больше. Она говорила об этом с тетушкой, не с Эмилией, с другой, понимающей тетушкой, и та велела молчать о подобном, не пугать людей. Поэтому Элинор и не рассказывает о тех, кто сопровождает «мастера Генри», не отходя ни на шаг.

– Они слабы, – шепчет Кэсси, склоняясь к ее уху. – У них не получится наказать его. Но мы можем помочь.

Элинор поворачивается и смотрит на Кэсси, и у той делается фальшивое чужое лицо, при взгляде на которое становится страшно. Стоит моргнуть, и снова перед ней то же лицо, но теперь это Дорин Йорк. Она стоит на вершине лестницы, перегнувшись через парапет, и смотрит на Дору Февершем. Дора лежит ничком на каменном полу холла, и от ее головы растекается лужа крови. Дору тоже сопровождали, а еще больше спутников было у ее горничной.

Горничная в колодце, старом колодце в лесу, вот где она. Но кто же это сделал? Кажется, ее собственные спутники. «Не приближайся к ним, – велела тетя. – Они сильные и злые, нам такие не по зубам».

«Но тем, кто слаб, можно и помочь», – вторит Другая. Она сама сильна и может удержать голову истопника под водой в поилке для лошадей. Не слушай тетю, говорит Другая, мы ведь можем помочь.

Она появляется, как зловещий ангел-хранитель, стоит кому-то подойти к Элинор слишком близко. Элинор боится и ненавидит ее, но тетя говорит, нельзя бояться и ненавидеть родню. Родня – это все, что есть у тебя. Мы семья.

Иногда нужна защита и от семьи.

Другая, заняв тело Кэсси, бьет и бьет «мастера Генри» огромным мясницким ножом. Платье, лицо Элинор в крови, она сжалась в комок и только умоляет прекратить.

Она рассказывает, это не Кэсси, это Другая, но ее отправляют в лечебницу. Или это было после смерти Доры Февершем? Все спуталось в голове, и Элинор помнит только кровь, а еще – шепотки и подозрения, и неискреннее, фальшивое бормотание: «Бедная девочка, увиденное спровоцировало срыв». Рекомендации Элинор, кажется, написаны кровью и желчью.

И снова чернота охватила ее, но теперь она была не одна. Ей все время слышался голос, в котором звучали то капризные детские нотки, то интонации деспотичного наставника. Элинор жила с этим голосом всю свою жизнь, он сопровождал ее все детство и сейчас вернулся, чтобы напомнить о себе.

Элинор упала в реальность, задыхаясь. По щекам струились слезы. Дамиан обнял ее, и сейчас Элинор некогда было думать, насколько это допустимо. Уткнувшись в плечо мужчины, она пыталась выровнять дыхание.

– Это была плохая идея. – Дамиан коснулся нежно ее волос, погладил, пропуская пряди между пальцами.

– Нет, я вспомнила. Я кое-что вспомнила. – Элинор отстранилась. – Я с детства… кажется, я видела призраков. А потом все прекратилось. После… после того как я окончила школу.

* * *

От послания Дженни Шарп исходил сладкий цветочный запах, который легко кружил голову. Грегори достал и перечитал его. Дженет приглашала его отужинать, писала, что дело срочное, и обещала, что ее слуга встретит возле театра. Грегори ложу держал скорее из соображений светских приличий и сроду не ходил по театрам, это казалось ему бессмысленным занятием. Как, впрочем, и ухлестывание за актрисами, которому себя посвящали многие его товарищи по университету. И вот сейчас он, будто мальчишка, спешил на свидание с пленительной красавицей, которую к тому же видел лишь единожды.

Возле служебного входа в театр его, как и было условлено, поджидал рослый мужчина весь в черном. Он и сам был черен, словно эбеновое дерево, только сверкали белки его глаз и крупные ровные зубы. Молча он указал на экипаж, также черный. Грегори забрался внутрь, задаваясь вопросом, что его ждет. Дженет – актриса, таким нравится играть с людьми. Он сел, стараясь побороть легкий страх и странное предвкушение. Слуга захлопнул дверцу, вспрыгнул на козлы – экипаж тряхнуло, и он тронулся с места. Грегори даже не успел спросить, куда они едут. Путешествие, определенно, затягивалось. Прошло около часа, прежде чем экипаж остановился. Слуга распахнул дверцу и сипло проговорил:

– Приехали, сэр.

Грегори спустился на мостовую. Дом, перед которым он стоял, утопал в цветах. В свете газовых фонарей он казался призрачным, словно привидения или феи таились за желтыми окнами.

Действительно, феи.

Дженет Шарп спустилась с крыльца, держа в руке фонарь изящный, но немного вычурный. На ней было надето что-то легкое, струящееся, пепельно-серого цвета. На любой другой женщине это платье казалось бы саваном, но Дженет словно шила свои наряды из стрекозиных крыльев и тумана.

– Я рада, что вы приехали, Грегори. – Женщина пленительно улыбнулась и взяла его под руку. – Идемте. Вы не рассердились, что я позвала вас?

– Конечно же, нет, Дженет. – Условности, все эти «миссис» и «мистер» показались вдруг удивительно неуместными.

– Что ж, вы мой желанный гость. Проходите. Вина?

Грегори застыл на пороге, разглядывая жилище миссис Шарп. Да, именно так в его представлении и жили актрисы: ярко, причудливо, на широкую ногу. Мебель была дорогая, обитая ценным китайским шелком. Повсюду фарфор, огромные букеты в вазах и несколько портретов хозяйки. На одном она была обнажена. Грегори отвел глаза и обнаружил, что Дженет стоит совсем рядом, протягивая бокал. Под слоями серебристой ткани угадывалось тело, точно такое же прекрасное, как на портрете. Еще прекраснее. Грегори взял бокал.

– Присаживайтесь. – Дженет взяла его за руку и подвела к дивану. – Я съездила к одной знающей женщине и поговорила о вашем вопросе.

– Моем вопросе? – Сладкий аромат духов дурманил его и сбивал с мысли, а Дженет сидела слишком близко.

– О Тенях и блуждающих душах. – Женщина теперь перебирала его пальцы рассеянно, словно струны арфы. – И о чудовищах. Я съездила расспросить о них и узнала кое-что интересное. Что вы знаете о шептунах?

– Ну… – Грегори опешил. – Это, вероятно, те, кто шепчет.

Дженет расхохоталась заливисто. От ее смеха мурашки удовольствия бежали по коже.

– Ох, милый Грегори! – Она коснулась кончиками пальцев его щеки. – Но вы отчасти правы. Женщину, о которой я говорю, зовут Летиция. Она уже очень стара и когда-то работала у человека по имени Барнабас Леру. Слышали о нем когда-нибудь? Нет? Он был шептуном. Его смертельно ранили во время войны, и никто не знает, что за сила вернула его к жизни. С тех пор он стал общаться с неупокоенными душами и, в отличие от всех прочих, мог их видеть.

– Мне недавно случилось видеть… что-то вроде призрака. Что же, я, по-вашему, шептун? – спросил Грегори недоверчиво.

– Нет! Для этого нужно очень близко знаться со смертью. Даже Дамиану это не под силу. Но кто-то рядом с вами – шептун. Летиция рассказывала, что видела то и дело «особых гостей доктора Леру». Кто-то рядом с вами близок со смертью. Это опасно.