Неизвестные

Откинувшись в кресле, Игорь Витальевич подумал о своих детях.

В их отчествах не было его имени. Он поделился с ними только фамилией. А отчество? Да Бог с ним. Его собственное – Витальевич – не имело никакого отношения ни к отцу биологическому, ни к тому, кто его заменил.

Сам Игорь никогда не собирался становиться отцом. Он сознательно принес личное человеческое счастье в жертву ради того, чтобы делать то, что должен, без страха. Но с людьми происходит не то, что они хотят, а то, что им для чего-то нужно. И Игорь Витальевич Богданов стал отцом.

Его дети… Один глубокомысленный и сильный духом парень, другой – сильный телом и полон доброты. Дети Александры. Ей он не успел помочь. Александра совершила большую ошибку и успела это осознать, но исправить ее уже не смогла. Ее смерть стала жертвой, последствием. Полковник знал, что у близнецов было письмо от матери, знал, что и о нем она написала, и о многом другом. Этому письму, как ключику, еще предстояло открыть замок, хотя за дверью скрывалась правда, которую близнецам, возможно, будет нелегко принять.

Родные брат и сестра – дети Лианы и Геннадия Климовых. Образцовая была семья. Работящий и любящий муж и отец, заботливая и добрая жена и мать. После происшествия с ними Игорь Витальевич понял, что кое-кто оступился, и коварный план дал трещину. И полковнику это было на руку.

Дети Лианы и Геннадия стали его детьми. Сын – сложный, чувствительный, израненный. За него Игорь Витальевич особенно переживал, потому что видел, как его одолевают страхи, слабость, как он убегает от жизни. Это сулило ему большие неприятности.

Единственная дочь – закрытая, с особенностями. Усилиями и своих братьев, и приемного отца, а также старых сестер Берг, в прошлом докторов, но в большей степени Веры – воспитательницы из детского дома, которая вскоре после усыновления полковником детей, сблизилась с его другом, майором Васильевым, а потом и стала его женой – девочка стала наверстывать отставание от сверстников. Но её «особенности» никуда не делись.

Младший ребенок – бесценный клад. Сын молодых и красивых, по-настоящему счастливых Жени и Олеси. Полковник знал только двух людей, у которых был такой же дар, как у этого мальчика, но у них он проявился, когда они стали взрослыми.

Этим детям пришлось пережить потрясение и потерю. Полковник не смог уберечь их от этого, но в его силах было помочь им в дальнейшем. Все должно было разрешиться положительно. Должно. Полковник Богданов верил в это. Ведь получилось же с семьей из дома тридцать три «А» на Ленинском проспекте. Вон живут, и даже не подозревают, какая беда обошла их стороной. И девочка, которую его дети называли Малой, подружилась с ними. И у нее тоже была своя роль в предстоящих событиях, поэтому полковник и добавил еще одну семерку в код сейфа, который установил в первую неделю после переезда, зная прекрасно, что дети обнаружат в скором времени все то, что он специально туда положил.

За пару дней до своей командировки Игорь Витальевич застал в своей комнате младшего сына, который просто стоял и разглядывал шифоньер. Мальчишка виновато хихикнул и вышел из комнаты, как только увидел отца. Полковник понял, что до обнаружения его тайника остались считанные дни.

Несколько часов полета были позади. Игорь Витальевич все продолжал прокручивать в голове свои планы. Сначала нужно было решить все рабочие дела, житейские, понятные. Уложиться надо было в неделю.

Потом он собирался навестить одну пожилую семейную пару, которые присматривали еще за одним ребенком. Не менее важным для полковника Богданова, чем его собственные дети. Но этого ребенка приходилось скрывать.

Василия Пахомовича и Нину Ивановну Игорь Витальевич знал давно. Это были хорошие знакомые Добротворского – человека, который вырастил его. Назвать его отцом или опекуном язык не поворачивался. Больше подходило – наставник.

Никто и никогда не называл этого высокого, худого, абсолютно лысого человека с тяжелым взглядом исподлобья под белесыми бровями по имени. Только Добротворский.

«О-о, слышите. Это Добротворский поднимается по ступенькам. Стучит его трость с птичьей головой», – говорил кто-нибудь.

«Это голова во́рона», – отвечал кто-то другой.

«Наш добрый друг Добротворский сегодня невесел», – шептали третьи.

В один из своих визитов к Василию Пахомовичу и Нине Ивановне Игорь получил от женщины подарок. Она, не скрывая трепета, вручила полковнику плотный бумажный пакет, перевязанный старой и пыльной веревкой.

– Игорь, это вам наш общий добрый друг просил передать. Но наказал открыть, только когда вернетесь в Норильск. Справитесь?

– Так точно, – ответил полковник, отхлебнув из кружки чай с чабрецом, и пережевывая булочку с черешневым повидлом; вкуснее выпечки он никогда не пробовал.

«Книгу таинств и воскрешений Виталины» Игорь Витальевич и правда распаковал, только когда вернулся в Норильск. И пустые страницы его не удивили. Он хорошо знал и историю книги, и историю Виталины. Пустые страницы означали лишь то, что написанное предназначено не для него, или просто еще не пришло его время. А когда на бархатистых бежевых листах все-таки появились слова, Игорь Витальевич нашел подсказки, нашел Татьяну, и так смог помочь одной ни в чем не повинной семье.

Книга окажется у детей, полковник Богданов в этом не сомневался. Что она им покажет? Таинства Виталины, ее заклинания, ее путь или путь предшественников? А может путь противников тоже? Истории святых, философские рассуждения или правду о ней самой и о тех, кто остается в тени. О…

«Пристегните, пожалуйста, ремни безопасности. Самолет идет на посадку».

Полковник встрепенулся. Он что задремал? Пристегнув ремни и протерев глаза кулаками, он уселся поудобнее и подумал о самом серьезном деле, которое его ожидало.

Полковник Богданов должен был отправиться в Богом забытую глухую деревушку в Донской степи. Именно там проходили встречи с Добротворским и остальными, и может там будет и она. Игорь очень надеялся ее увидеть, рассчитывал на ее помощь. По правде говоря, только на нее он и уповал, потому что иногда у него появлялось тревожное предчувствие, от которого не получалось избавиться.

Как отреагируют дети на все то, что должно на них свалиться? Справятся ли они? А если тот, кто стоит за всем, что случилось с их родителями, подберется к ним? Ведь Татьяна была лишь пластилином, из которого кто-то слепил то, что ему нужно. А когда ей помешали, выбросил за ненадобностью.

Самое неприятное было в том, что полковник до сих пор не знал, кто это. Кто кукловод? Он знал, что найти его не получится, только спровоцировать, выманить. Переезд в квартиру Татьяны и стал такой приманкой.

Игорь Витальевич только надеялся, что успеет вернуться домой вовремя, чтобы детям не пришлось столкнуться с тем, кого он выманивал, в одиночку.

Глава VI. СЕЙЧАС. Старые фотографии, новые улики

13-14 января 2024 года

Вернувшись домой около полуночи, Герман не застал дома отца. Проверил телефон, никаких сообщений от него. Ничего необычного. Герман давно понял, что отец не считал должным предупреждать о чем-либо сына. И от Германа он тоже ничего не требовал. Все по-честному.

Прогулка с «товарищами по списку» была недолгой. Инга сказала, что очень устала и, бросив «всем пока», ссутулившись, быстрым шагом двинула прочь. Пацаны тоже слились, а Искра еще немного прошлась вместе с ним, чтобы узнать у Германа то, что остальные не решались спросить:

– Так что между вами было? Вы встречались? С Ледой.

– Типа того.

Герман и сам не знал, как можно было охарактеризовать эти отношения.

Потом он еще долго гулял один. Бродил по городу, катался на автобусе, сидел в кафе. К концу дня ветер стих, воздух был прохладным, местами, в далеке от дорог, даже свежим, только небо было темным и тяжелым, похожим на плотную ткань, которую набросили на хрустальный шар, внутри которого копошились люди.

В наушниках у Германа выкрикивал маты «Kai Angel»21. Сначала это помогало ему не тонуть в своих тоскливых мыслях, но он быстро устал от агрессии, поэтому переключился на «Crystal Castles»22. На песне «Vanished» Герман задумался о том, что люди исчезают23 постоянно. Уходят, испаряются. Были и нет.

Возвращаясь с окраины города домой на автобусе номер шестьдесят пять, Герман листал страницы Леды в социальных сетях. Пара фоток в VK, одна из них вместе с матерью, явно эксцентричной личностью, несколько непримечательных постов о магии и Таро в запрещенном Инстаграме. Все это он уже видел и ни раз.

Леду нельзя было назвать красивой, но интересной, да, возможно. Нравилась ли она ему? Может быть. Если говорить про «изюминку», которая бывает в людях, то про Леду он бы сказал, что в ней была безюминка. Девчонка то навязчива строила Герману глазки, то вела задушевные разговоры, а иной раз в ее глазах было столько злобы, а в словах раздражения, что хотелось прекратить это общение и никогда ее больше не видеть.

Да, они целовались пару раз, да, прикасались друг к другу в разных интимных местах, но дальше этого дело не зашло.

Выйдя из соцсетей Леды, Герман решил еще раз пролистать их переписку в WhatsApp. Сообщений, картинок, видео было много. В последнее время Леда стала присылать Герману короткие четверостишья. На его знаки вопроса она не отвечала, игнорировала. Когда он спрашивал при встрече, что за стихи она ему шлет, Леда загадочно улыбалась, но ничего не отвечала.

«Плевать», – думал Герман тогда. А теперь передумал. Продолжая сидеть в автобусе и слушать музыку, он скопировал строки из последнего сообщения Леды и вбил в поиск Яндекса.

Люди явятся на свет,

А вокруг – ночная тьма.

И одних ждет Счастья Свет,

А других – Несчастья Тьма.

Стихотворение было написано поэтом Уильямом Блейком в далеком девятнадцатом веке. Увидев в большом количестве строк знакомые, Герман понял, что Леда отправляла ему один и тот же стих, только частями.

«Зачем ты мне это присылала? Что хотела этим сказать?»

Стихотворение называлось «Изречение невинности». Интернет сообщал, что в произведении Блейка содержится серия парадоксальных выражений о невинности, соседствующей со злом и порочностью. Это было интересно. Похожее впечатление производила и Леда. Злобная невинность.

Через пару дней после сообщения с заключительными строками стихотворения Леда умерла. Похороны прошли в пятницу, но Герман на них не пошел. Почему, он объяснить не мог. Может, не хотел видеть всю эту скорбную процессию, участвовать в подобном? А может, боялся чего-то, и не хотел себе в этом признаться? Неважно.

Важно было то, что Леда не просто умерла. Кто-то с ней «разобрался». И отец знал Леду и тех, кто с ней разобрался. И он говорил об этом с каким-то своим братом. Герман не знал ничего ни о каком брате отца. Да и откуда ему было знать?

Но кое о чем и отец был не в курсе. Список. Список, который был при Леде, и который Инга и Кирилл прикарманили. Кстати, любопытно получилось, что именно они ее нашли. Об этом стоило задуматься.

Итак. Список. Три девчонки – двоюродные и сводные сестры, два пацана – родные братья. И он. Герман. Почему они там? Что их связывает? Как минимум то, что у всех родители выросли в одном городе. В этом Норильске.

Этот мелкий пацан прав. Ярик постоянно твердил, что надо все рассказать родителям.

«Ты прав, чувак! Так и поступим!»

Герман был настроен решительно, быстро шагая к дому. Когда он увидел, что отца нет, то не стал опускать руки.

Он снова разложил пазл из записочек Леды на черных карточках. На одной из них не было текста, только картинка. Абстрактный рисунок из листочков и цветочков. Эту он получил от нее последней, как обычно, просто обнаружив в кармане своей куртки. Нет. Это ничего не дает. Ничего не понятно.

Герман осмотрелся в квартире. Книги, коробки, заваленная хламом лоджия. Хорошо. Самое время пойти по стопам родителя и заняться поиском каких-нибудь зацепок.

***

В который раз оглядевшись по сторонам, Герман поразился своему отчаянному поступку. Вот это он выбрал? Эту затхлую холопу в доме, который вот-вот рухнет? Жизнь с человеком, которого он толком не знал. Вместо большого дома за границей, комфорта и отсутствия забот и хлопот? Или помимо хлопот отсутствовало что-то еще? Какой-то смысл? Чувство общности с теми людьми, с которыми живешь?

Герману не нравился муж матери, которую про себя он называл не мамой, а по имени, Алиной. Долгое время он просто слушался взрослых, слушался мать, просто жил в их мире, в котором чувствовал себя третьим лишним. И так бы это и продолжалось еще какое-то время, но мир дал Герману повод взбунтоваться.

Он восстал против позиции отчима, принципиально решившего покинуть страну после начала войны. Германа никогда не волновала политика, патриотом он не был, о стране не переживал, но война заставила задуматься и его. Гордо задрав голову, он объявил матери, что никуда не поедет. Если же она и ее богатенький муж – Герман сам удивился, когда сказал про него «этот трусливый предатель» – решат заставить его, то он сбежит к чертям собачьим, и лучше сразу на войну, где и погибнет, как герой.

Ничего подобного Герман делать не собирался: ни идти на войну, ни тем более там погибать. Это была манипуляция, но она сработала. Хоть и не так, как надеялся Герман. Он то хотел остаться один, в Москве, жить свободно, не раздражаясь от присутствия рядом пузатого сомнительного мужика и угождающей ему во всем матери.

Последним финтом, который должен был сломать Германа, стало то, что отчим принял решение продать всю свою собственность и уехать с концами, и платить за съемное жилье пасынка в его планы не входило. Алина надеялась, что это заставит сына передумать, но он уже не мог позволить себе дать заднюю. Единственное, что оставалось – переехать к родному отцу в Ростов-на-Дону. Герман не осознавал, что его ждет, это просто стало делом принципа. И он засобирался в Ростов, щелкнув по носу как Алину, так и ее мужика, который считал, что все вопросы можно решить деньгами, и каждого можно купить.

Друзья товарищи, не стесняясь, говорили Герману в лицо, что он дебил. Конечно, у ребят, которые учились в дорогой частной московской школе, не укладывалось в голове, как можно променять жизнь в Люксембурге на жизнь в каком-то там Ростове. Но именно это Герман и сделал.

В конце лета двадцать третьего года поезд доставил парня из Москвы в Ростов-на-Дону. Герман, конечно, испытывал волнение, последний раз он виделся с отцом больше пяти лет назад. На перроне он увидел высокого небритого мужчину, вид которого говорил о том, что ему не мешало бы помыться и поспать. «Пап», – окликнул он его, потому что узнал. Мужчина напряженно оглядел сына подростка, уже не мальчика, а почти мужчину, кивнул и, сжав губы, протянул ему руку со словами: «Ну здравствуй, сын». После рукопожатия напряжение спало, они даже улыбнулись друг другу.

Алина никогда не приукрашивала действительность. Она честно говорила сыну, что он получился случайно в результате короткого романа двух совершенно неподходящих друг другу людей, которые расстались без обид и претензий друг к другу. Поэтому на отца Герман не злился.

Чего нельзя было сказать о матери.

Алина порой раздражала его своей наивностью, простотой и беспрекословным подчинением богатому мужу, который ее содержал. Такие женщины не могли понравиться Герману. Антиидеал сложился.

А вот отец ему нравился. Полная противоположность матери и отчима, а для Германа у такого человека уже было авансом сто бонусных очков.

После каждой редкой встречи с папой он рассматривал себя в зеркале, ища внешнее сходство. Цвет глаз, может быть. Необычный синий цвет глаз.

«Да похож, похож. Глаза как у папы. Вот из-за этих глаз ты и появился, Гера. Не смогла я перед ними устоять», – как-то сказала Алина, подпиливая ноготок, и видя, как ее маленький сын крутится у зеркала.

За несколько месяцев жизни с отцом, который нечасто бывал дома, разговаривал мало, был часто слишком задумчив, Герман ощутил настоящее родство с ним, ему с ним было легко. Легко жить, легко молчать, легко никого из себя не строить.

Но вот привыкать к жизни в новом городе, где каждый второй коверкал букву «г», Герману было не очень легко. Хороших друзей пока не появилось, так, приятели, с которыми он не особо близко общался, ну мог погулять, покурить, да пару тройку раз выпить. Плюс его напрягало полное отсутствие ориентиров и целей. Одиннадцатый класс. Куда дальше?

Отвлечься от мыслей о бесцельности существования помогла девчонка с параллели, которая стала за ним увиваться. Леда. И после ее смерти и этого списка, в котором был и он, Герман задумался, а что это вообще было? Он ей нравился? Или она что-то выясняла про него? Пыталась приблизиться для чего-то? Для чего?

И что чувствовал сам Герман после ее загадочной смерти? Грустил? Может, немного. Все-таки обстоятельства были странными, и ему больше хотелось во всем разобраться, чем грустить.

Перед началом своих поисков в отцовской квартире Герман посмотрел на часы. Была половина первого. В Телеграмме Герман увидел, что отец последний раз был там «недавно». WhatsApp он принципиально не использовал.

Герман написал отцу, спросил, когда он будет дома, и, не дожидаясь ответа, принялся рыться в его вещах.

Начал он с маленькой, заваленной хламом лоджии. Свет из комнаты плохо освещал ее, и Герман помогал себе фонариком на телефоне. Коробки, папки, какие-то газеты, старые футболки и джинсы, ботинки, пустые стеклянные банки.

Герман решил, что в бумагах еще надо будет порыться основательнее, и вернулся в комнату. Вряд ли здесь могло быть спрятано что-то полезное. Разве что в башнях из книг могло что-то притаиться. Герман уже хотел вернуться на лоджию, когда увидел корешок книги под названием «Святослав». Много лет назад, на одной из редких встреч, отец рассказывал, что это была его любимая книга.

Герман аккуратно вытащил ее из стопки, провел рукой по темно-золотой обложке, на которой старославянским шрифтом было написано «Святослав», прочитал имя автора – Семен Скляренко.

Герман открыл ее на тех страницах, между которыми обнаружился свернутый вчетверо листок формата А4. Развернув его, он увидел две фотографии. Сам лист не был пуст. Это была распечатка объявления о концерте, который должен был пройти в школе номер два двадцатого марта тысяча девятьсот девяносто девятого года. Герман сразу прикинул в уме, что отцу тогда было семнадцать лет, как ему сейчас.

Почему он хранит эту старую распечатку? Как память о школьном концерте? Этот концерт что-то для него значит?

Сам Герман неплохо играл на гитаре. Первый инструмент ему как раз подарил отец. На десять лет пришла посылка, и счастливее Германа не было тогда никого на всем белом свете.

Герман посмотрел на фотографии. На обеих белесые шрамы от сгибов. Одна простая черно-белая. Другая больше похоже на открытку, репродукцию картины. Это был женский портрет.

На черно-белой фотографии были запечатлены пятеро детей и взрослый мужчина. На обратной стороне стояло число «1992».

На открытке с женским портретом тоже было что-то написано на обороте. Часть надписей невозможно было разобрать из-за блеклых чернил. Какие-то слова бурого цвета были зачеркнуты синей ручкой, но можно было догадаться, что это были имена, хоть и не разобрать, какие.

«Опять список?»

Герман внимательно смотрел то на фотографию, то на открытку, то на распечатку. «Прикольная у тебя работа, пап. Если ты чувствуешь вот это, когда находишь улики, то блин, я готов пойти по твоим стопам».

Он пролистал остальные книги, и хоть ничего больше не нашел, все равно чувствовал приятное воодушевление.

Бурлящий адреналин не давал Герману уснуть, но когда ему это все-таки удалось, то его ждало еще одно открытие.

Ему приснилась Леда. Точнее он так решил, когда проснулся. Он не особо разглядел женскую тень, которая привела его в одно тайное место. Проснувшись, Герман знал, что несмотря на то, что это был всего лишь сон, он обязательно должен проверить это место. Тем более, что он его узнал.

В нем пробуждался детектив. Что поделать? Гены.

***

14 января 2024

Несмотря на то, что Искра была в узких джинсах и тяжелых черных ботинках, она все равно выглядела как из другого времени. Дело было в блузке, определенно. Она напоминала верх того платья, в котором Герман увидел девушку в первый раз. Корсет, высоко поднимающий немаленькую грудь, рукава длинные, но из прозрачной ткани, такая же прозрачная ткань на бюсте заканчивалась колючим воротничком на тонкой белой шее. Цвет блузки снова зеленый, как и ее глаза. При первой встрече Герман не обратил на них внимания. Длинные волосы красивого рыжего цвета лежали переливающейся волной на ее правой груди. У Германа что-то зашевелилось не там, где надо, и он неловко заерзал на стуле.

Девушка изящно села напротив него, невинно улыбнулась и сказала своим высоким голосом:

– Ну привет, Гера.

– Привет. Только называй меня Герман.

– Не вопрос, – с легкостью согласилась она, и откинулась на стуле, поглядев по сторонам.

Ребята договорились встретиться во «Вкусно и точка» в Парке Революции. Еще ночью Герман написал в общем чате, что он кое-что нашел и надо встретиться. Кирилл ответил быстро: «У нас тоже кое-что есть».

Искра посмотрела на большой стакан кофе, который обеими руками держал Герман, а потом с тем же изяществом, как села за стол, она выбралась из-за него и прошла к терминалу для заказа. Быстро оплатила картой, быстро получила свой стакан с напитком на выдаче и вернулась на место. Вздохнула, снова посмотрела по сторонам и затем спросила:

– Значит что-то нашел все-таки? Или отец что-то рассказал? По сообщению я не поняла.

– Отца я еще не видел. Но кое-что нашел, да.

Герман достал из кармана куртки, которая висела на стуле, фотографию. Распрямил ее, положив на стол, и не касаясь самого изображения пододвинул ногтем к Искре. Открытка осталась лежать в другом кармане. «Не все сразу», – подумал Герман.

Искра положила грудь на сцепленные на столе руки и нагнулась над фото.

– И что это? Ничего ж не понять. Все смазано. Еще и погнуто сильно, у этого ребенка вон вместо лица белое пятно.

– Да, но кое-что видно все-таки. Какой-то здоровенный мужик и пятеро детей примерно одного возраста.

– И что?

– Не знаю. Кто эти дети? Кто этот мужик? Мне кажется, это может что-то значить. А может и нет. Я бы хотел у отца все спросить, но он пропал куда-то с этой своей работой.

Отец так и не ответил на его сообщение. С его работой долгое отсутствие было в порядке вещей. Но ответить то сыну можно?

– Хм… – сказала Искра.

Герман бросил взгляд на ее округлые формы, подчеркнутые корсетом и легкой прозрачной тканью. Она тут же подняла глаза от фотографии. Застукала его. Герман смущенно кашлянул и спрятался за стаканом капуччино. После двух больших обжигающих глотков он спросил:

– Откуда такой необычный прикид?

– Этот? – Искра как будто невзначай положила руки на грудь.

Рыжий локон упал ей на лоб, ресницы на опущенных веках были густыми и пушистыми, кожа на аккуратном носике белой, как сливки. Герман понял, что нервничает рядом с Искрой.

– Мама – дизайнер и стилист, – ответила она, посмотрев ему прямо в глаза. – Но идея взять верх из платьев тех времен и соединить с джинсами – моя. Как и взять те платья и укоротить, сделать мини – тоже моя идея. Не, ну может такое уже и делал кто, в том смысле, что я просто предложила это маме. Ей понравилось. Вот итог.

– Смотрится прикольно.

Герман посмотрел в телефон. Договаривались на час дня, уже десять минут второго. «Где вас носит?»

Стоило ему задать себе этот вопрос, как в кафе зашли трое подростков, и Герман с облегчением улыбнулся им.

***

Соседи вышли из своих квартир одновременно, не сговариваясь. Инга обратила внимание на перемену в Кирилле. Выглядел он изможденным. «Может этой ночью Леда тебе явилась?»

Ярик напротив казался бодрым. Не веселым и радостным, но гораздо более здоровым на вид, чем старший брат. Его куртка была расстегнута, и под ней хорошо был виден рисунок на белой толстовке. Бэймакс из «Города героев»24 в своих красных доспехах.

– Он фанат, – Кирилл отреагировал на взгляд Инги, застывший на картинке. – А еще задрот.

– Рот закрой, – сказал Ярослав.

Инге показалось это милым. Со всеми этими смертями и призраками добрый мультперсонаж на толстовке мелкого пацана как будто утешал. Это было то, что нужно – утешение.

Несмотря на то, что ночь прошла без панических атак, галлюцинаций, сонного паралича и призраков, спокойной ее нельзя было назвать. Мама не ночевала дома. Такого Инга не могла припомнить за всю свою жизнь. Мама написала в WhatsApp, что побудет вместе с Любой. «Погорюем вместе, да поволнуемся за Дашку».