Неизвестные

Кира и Люба были знакомы с детства, вместе учились в школе и были лучшими подругами. После школы Люба поступила в университет, а Кира к удивлению своих немногочисленных знакомых выскочила замуж, и уже в восемнадцать лет стала матерью.

А потом у Киры погиб муж и новорожденная дочь, а Егор ушел от жены к Любе. Отношения подруг прекратились и со временем так и не наладились. Егор часто навещал сестру и племянницу, но всегда приходил в гости без новой жены. А когда они все-таки встречались, то казались незнакомыми, как будто и не было той дружбы.

И вот теперь Егор был мертв. Его младшая дочь в коме. И это что? Сблизило двух подруг детства?

На самом деле Инга в это не поверила. Она была уверена, что мама соврала. Просто чувствовала это и пыталась предчувствие логически обосновать. Во-первых, не ночевать дома? Серьезно? Это было совершенно не похоже на маму. «Наш дом, наша темница, наши стены, наш мир». Во-вторых… «Да просто не верю!» Но вот почему мама соврала? Где на самом деле она провела ночь? Это беспомощное и несчастное существо, которое много лет сидит на тяжелых лекарствах и без них просто не может жить.

По мнению Инги ее мать влачила совершенно жалкое существование. С утра она отрывала свою тяжелую голову от подушки, чтобы вечером обрушить на нее еще более тяжкий груз. В хорошие дни Кира могла работать. Она иллюстрировала книги. У нее остались знакомые из прошлой более или менее нормальной жизни, которые подкидывали ей работу. Но без помощи Егора Кира бы точно не справилась ни с чем. И вот эта женщина не плачет на похоронах брата, который был как маяк в темном царстве, а напротив, улыбается, бросая цветы в его могилу. А потом еще и не приходит домой. Врет, а даже если не врет, то все равно ведет себя слишком странно даже для нее самой.

И еще эта тема про норильское детство родителей. Новые знакомые Инги – друзья по несчастному списку – решили все рассказать родителям, спросить у них… Что спросить? Что там с вами такое случилось в этом вашем Норильске, что теперь мы, ваши дети, в чеклисте мертвой девчонки? Так?

Возвращаясь домой, еле передвигая ноги от усталости, Инга знала, что ничего не будет спрашивать, ничего не будет искать и ничего не будет выяснять. Она уже давно обыскала все, что можно, в поисках хоть какой-то информации о детстве мамы и Егора. Она несколько раз задавала прямые вопросы или посылала намеки. Результат был один. Никакой. Детство брата и сестры было словно спрятано в папку под грифом «Совершенно секретно».

Родились в Норильске, дальше пробел, потом приемная семья в Ростове-на-Дону. В восемнадцать Егор стал опекуном сестры, и они стали жить только вдвоем. А потом ранние браки у обоих, раннее родительство, гибель отца и сестренки Инги, гибель Егора. Что дальше?

Несмотря на волнение за мать, Инга смогла уснуть и проснулась более или менее отдохнувшей. Мамы дома так и не было. На звонки Кира не отвечала, только написала коротко «все в порядке», что Инга расценила как раз наоборот.

Последнее сообщение «когда вернешься, мам» было отправлено, адресатом получено, но не прочитано.

– Ты в порядке? Выглядишь хреново, – сказала Инга Кириллу, нажимая на кнопку вызова лифта.

– Ты не лучше.

– Грубо, но, наверное, не поспоришь.

Инга была уверена, вот почти на сто процентов, что с Кириллом происходит тоже, что и с ней. Она уже изучила вдоль и поперек информацию про посттравматическое стрессовое расстройство. Еще один диагноз, который она сама себя поставила. ПТСР – вполне реальный недуг. Они с Кириллом увидели собственными глазами прямо близко-близко труп своей сверстницы, в школе, с этой колдовской карточкой и их именами на ней. Психика могла дать сбой у любого после такого потрясения. Галлюцинации – это вполне себе реальный симптом, хоть и очень неприятный. Но зато понятный. Логически объяснимый.

До «Вкусно и точка» от их дома было пять минут пешком вверх на Театральную площадь, и шли они втроем молча. Перейдя дорогу на сторону, где располагался знаменитый ростовский театр драмы имени Максима Горького, Инга резко остановилась. На большом экране возле одного из входов в парк Революции сменяли друг друга кадры с каких-то концертов. Инга смотрела завороженно. После миниклипа на экране появился огонь и текст, который тоже словно пылал. Инга уже видела его на афишах по городу. Концерт Лады Летовой, певицы, или правильнее сказать, группы, которую она обожала, должен был пройти в Ростове двадцатого января, то есть уже в следующую субботу. И на который Инга уже точно не сможет пойти.

– Нравится она? – спросил Ярослав и получил толчок плечом от брата. – Чё?

– Ничё.

Инга не поняла, что это было, но не стала задавать вопросов.

Она зашагала вперед, глядя ни под ноги или перед собой, а в экран телефона. Инга смотрела на фото Лады Летовой на аватарке канала группы в Телеграмме.

Лада была ее кумиром. И музыка, и сам ее образ восхищали Ингу. Очень короткая стрижка, вся в татуировках, сильная характером. Этого, конечно, Инга знать не могла, но была уверена, что Лада – очень сильная женщина. Тоже самое она думала, например, о Софье Владимировне. Сила, уверенность, харизма. Вот это ее и восхищало в женщинах, и это было полной противоположностью тому, какой была, например, ее мать. Слабая, больная, потерянная. И такой же слабой и больной Инга чувствовала и себя, и злилась от этого. Она хотела быть другой. Как Лада, или на худой конец, как Софья. Вот они – пример для подражания.

– Глянь, как он пялится на ее, ну эти, ты понял.

После реплики Ярика Инга тут же вернулась в реальность, оторвавшись от экрана телефона. За окном, внутри «Вкусно и точка» она увидела сидящих за столиком Германа и Искру, после чего ее резко перестал интересовать концерт, не ночевавшая дома мать, мертвые Егор и Леда и вообще все происходящее вокруг.

***

От улыбки Германа стало только хуже.

«Это оно и есть? Влюбленность? Если так, то все эти романтические истории просто чушь собачья! Ничего хорошего в этом нет. Я не хочу чувствовать этого, мне неприятно, я злюсь, а не радуюсь. Или радость только, когда это взаимно? Он улыбнулся мне? Или всем нам? А секунду назад он пялился на сиськи Искры. Хочется убить их обоих, или себя. Или сначала их, а потом себя. Маниакально-депрессивный психоз – вот что это. Что ж. Одним диагнозом больше, одним меньше. Какая разница! Но вот это вот я чувствовать не хочу!»

Нахмурившись, Инга с неприятным скрежетом по полу отодвинула стул и плюхнулась на него с видом человека, которому неприятно находиться в данной компании.

– Что это?

Кирилл кивнул на снимок, который лежал на столе. Братья продолжали стоять, не садились. Они вместе посмотрели на фото, а потом друг на друга. На их лицах читалось удивление и узнавание.

– Доставай, давай, – наконец сказал Кирилл Ярославу, и тот полез в рюкзак, который снял с плеча.

Так на столе появилась еще одна старая фотография, а братья наконец уселись рядом за круглый столик. Кирилл ближе к Искре, Ярик – к Инге. Герман оказался между сестрами.

Второе фото, в отличие от первого, было цветным, но тоже плохого качества.

– И там, и там, дети и какой-то мужик, – Кирилл ткнул сначала в один, потом в другой снимок, указав на единственного изображенного на них взрослого. – Дети, возможно, одни и те же, но мужики точно разные. Не похожи вообще.

На обеих фотографиях никто из изображенных людей не смотрел в камеру.

– Качество отвратное, но да. Пятеро детей – четыре пацана и девчонка. На одной какой-то амбал, а тут, какой-то лысый старик, – рассуждала Искра.

– Дайте посмотреть, – сказала Инга.

Она пожала плечами и вернула фотографии на стол. Она никого не узнала.

– Я думаю, это наши родители, – сказал Герман. – Ваша мама? – он показал на единственную девочку на обеих фотокарточках, обратившись к братьям.

– Нет. Это не мама, точно, – ответил Кирилл.

– А кого-то на фотке знаете?

– Возможно.

– И…

Кирилл не спешил отвечать.

– Мне кажется, вот это – мой отец, – сказал Герман.

Он ткнул пальцем сначала в одну фотографию, потом в другую.

– Но не уверен, честно говоря.

– А это наш отец. – Кирилл указал на парня с фотографии, которую они принесли. – И в этом я уверен.

– Так. Вы с ним говорили? Узнали что-нибудь?

– Они с мамой давно расстались.

– И что?

– Мы не общаемся.

Кирилл сказал это таким тоном, что становилось понятно – задавать вопросы об отце не стоит.

– А почему вы решили, что это Норильск? Хотя… Это что? – спросила Искра.

– Это точно Норильск. Вот это – часть аэропорта с первыми буквами НО. В инете поискали, это точно аэропорт Норильска, – ответил Кирилл. – Тут еще дата на самой фотке внизу. 31.03.1999. Не знаю, важно ли это. Мало ли.

– Ладно, с отцом не общаетесь, но мама, вы говорили, тоже из Норильска. И что? С ней поговорили? – обратился Герман к братьям.

– Нет, – за двоих ответил Кирилл.

– Почему?

Пацаны напряглись. Инга очень хорошо поняла их в этот момент. Так напрягаются дети, когда не хотят говорить о своих родителях что-то нелицеприятное или стыдное, или просто то, что лучше никому не знать. Инга очень хорошо знала это неприятное чувство стыда за мать.

– Да в чем дело то? – Искра звонко попыталась разрядить повисшую напряженную паузу. – Я могу сказать за себя. Ничего не нашла, ничего не знаю, и ничего не спросила. Мама уехала в Москву, хоть и раньше на день, чем должна была. Я конечно могу по телефону спросить. Хотите, хоть сейчас? – Она вопросительно замахала головой то в сторону одного, то другого, сидящего за столиком. – Нет? Да и ничего бы она не сказала. Мама ростовчанка. Отец – ее первая любовь. И кажись, последняя. Познакомились они здесь, в Ростове. Быстро поженились, меня родили, расстались. Конец истории. А. Еще эпилог есть. Отец погиб в аварии. У меня все.

Искра сделала большой глоток кофе, а потом снова взяла оба фото и стала всматриваться. Ту, на которой дети были маленькими отложила в сторону, на другой остановилась, прищурилась, нахмурилась. Наконец, вздохнув, быстро выпалила:

– Кажется вот это может быть… папа. И у него тут рука в гипсе, что ли? Да? Видите?

Инга тут же схватила фото и посмотрела повнимательнее. Странно, что она никого не узнала. А ведь она знала Егора намного лучше его родной дочери. Еще раз приглядевшись ко всем, она все-таки нашла знакомые черты. Да. Это был Егор! И было похоже, что рука у него и правда в гипсе.

Инга посмотрела на сестру, которая напряженно постукивала пальцами по столу, отвернувшись в сторону.

Инга вернулась к мальчику на фото. Этого ребенка больше не было. Он вырос, и он мертв. И он уже никогда никому ничего не расскажет, не объяснит, не попросит прощения, не поможет. Ничего!

Инга громко вздохнула, а потом резко вжала голову в плечи.

– Чёрт, это ее мать, – шепотом сказала она.

Все обернулись к двери. Вошедшая женщина озиралась по сторонам. Под огромной шубой явно скрывалось худющее костлявое тело. Ноги как спички, да еще и колесом, в желтых колготках. Бежевые лаковые сапоги, свободно болтающиеся на этих тонюсеньких ногах. Неоновый лимонный цвет колготок дополнял грязно-желтый, словно кто-то помочился на тающий весной снег, оттенок шубы из непонятно какого меха. Бледное, как у мертвеца, лицо. Под большими провалившимися глазами темные с лиловым оттенком круги.

– Кто? – шепотом спросила Искра.

– Мать Леды, – ответил Герман.

В такой ситуации всем следовало бы отвернуться, но никто не смог. Инга чувствовала, как ее шея одеревенела, она не могла ею пошевелить, только бегала глазами по ребятам, которые тоже, словно по волшебству замерзли. Все смотрели на женщину, которая продолжала стоять на пороге так, что посетителям кафе приходилось ее обходить. Она прожигала их взглядом. Ее большие глаза горели злобой, неприкрытой ненавистью.

Когда голова женщины склонилась к правому плечу, не отводя взгляд от ребят, Инга просто оцепенела, только стук сердца в ушах напоминал, что она еще жива, еще дышит. Сонный паралич. Тогда было также. Но тогда была ночь, постель, сон. А сейчас кафе, день, люди вокруг. Но ребята рядом с ней тоже не шевелились, они все словно стали фотографией. Еще одной в добавок к тем, что лежали на столе.

Выпрямив голову, женщина неожиданно развернулась и вышла из кафе.

Только тогда пронзивший всех паралич исчез. Одновременно выдохнув, все зашевелились, словно их только что разморозили.

– Что, черт возьми, это было? – акцентируя каждое слово, голосом, ниже обычного, спросила Искра.

Переглядываясь друг с другом, никто не находил слов, не решался заговорить.

– Это… Это… Я не знаю, что это было, – запинаясь, сказал Герман.

– Список… Она знает про него, сто пудов знает! Как она на нас смотрела, это просто… Это полная жесть! Ты говорил с отцом? Черт возьми, надо все рассказать! – запинаясь, говорил Кирилл.

– Я не видел его еще!

– Где он?!

– Откуда мне знать?!

– Надо кому-то рассказать, это уже вообще не прикольно. Я вообще не поняла, я пошевелиться не могла, отвернуться не могла, как будто кто-то за голову держал и заставлял смотреть. Черт возьми! Мне плохо! Звоните предкам, че сидите! Моей мамы нет, я же сказала! Звоните, блин! Звони отцу! Какого хрена вообще!

Искра пыталась успокоить дрожь, обхватив себя руками.

– А что сказать? Что сказать? – Ярослав тоже дрожал, это было видно по телефону, который словно вибрировал в его руках.

– Подожди, – серьезный, совершенно не испуганный голос Германа немного привел всех в чувства.

– Что? – раздался хор голосов.

– Подождите.

– Чего?

– Надо кое-что проверить. За мной.

Герман резко встал из-за стола с таким шумом, что все посетители обернулись на него.

Искру продолжало трясти, когда она кричала на посетителей:

– Вы че не видели эту тетку?! Хрена вы сейчас на нас уставились?!

– Погнали, – сказал Герман, натягивая куртку.

– Черт, мы действительно в этом списке не просто так, – повторил Кирилл, когда все зашагали к двери. – Эта тетка в теме. Она точно в теме.

– И что это было с ее головой? – повторив наклон вправо, сказала Инга. – Черт, меня тошнит. Мне плохо.

Подкатывал приступ, в голове как лягушки запрыгали разные мысли. Все происходящее, хоть и было странным, но отдавало чем-то знакомым. Узнавание людей на фото, этот ведьминский взгляд у матери Леды, эти черные карточки. Что-то было в ее докладе про оккультизм. Что-то было там… Лягушки прыгали и тонули, прыгали и тонули.

– Мне тоже плохо, но надо идти. Пошли, – сказала ей сестра.

– Почему нельзя позвонить? Давайте позвоним! Куда погнали? Зачем?

Герман резко остановился и посмотрел на испуганного Ярослава.

– Позвоним по пути, обещаю. Всем позвоним. А пока успокойся. Пойдем. Я кое-что вспомнил. Вспомнил про Леду. И не бойся. Не бойся, слышишь. Все не бойтесь. Инга, ты как?

Она выглядела хуже всех и понимала это. То, чего боялась – показаться слабой и больной – происходило с ней прямо сейчас, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

– Ей надо на воздух. Пойдем, – ответила за сестру Искра.

Все вышли на улицу. Театральный проспект в воскресенье днем был таким оживленным, понятным, простым. Кто-то смеялся, кто-то говорил по телефону, кто-то мчался на электросамокате, где-то взревел двигатель машины. Жизнь продолжалась. Простая и понятная жизнь продолжалась.

Инге резко захотелось того, чего не хотелось несколько минут назад. Все рассказать. Вот все! Про маму, про панические атаки, про призраков, про свою боль, свои страхи. Рассказать, чтобы все эти мысли не взорвали ее изнутри.

– Получше? – спросил Герман, взяв Ингу за руку.

Его прикосновение подействовало на нее как дефибриллятор. Удар током, и вот она уже может говорить. Лягушки перестали прыгать в голове.

– Норм, – выдавила она.

– Пошлите. И не надо бояться, – сказал Герман как будто ребятам, но Инге показалось, что в первую очередь, он сказал это самому себе.

Глава VII. ТОГДА. Главный

15 марта 1999 года

Главный затылком чувствовал, как закипает злость внутри его брата-близнеца, когда они стояли перед дверью Малой.

«Как корабль назовешь, так и поплывет. Слишком часто тебя стали называть не Бесстрашным, а Бесом. Вот ты им и стал. И куда подевалась твоя добрая сила?»

Но злость брата была понятна. То, что открылось в личных делах, которые хранил отец, вызвало негодование у всех.

Беса взбесило описание матери как «алкоголички с психическим расстройством». Близнецов обескуражило такое наглое вранье. Мама не было ни алкоголичкой, ни психованной. Они были счастливыми тремя мушкетерами, все за одного, пока в жизни мамы не случилось что-то страшное, то, что буквально за пару месяцев превратило ее в другого человека, и она не придумала ничего лучше, кроме как покончить с собой.

Бесстрашный злился, а Главный в очередной раз убедился в том, что за всем произошедшим с ними пятерыми что-то кроется. Все непросто.

Отец Белого и Кудрявой тоже был записан как алкоголик, который в приступе белой горячки убил свою жену. Но Белый утверждал, что отца как будто подменили. Из доброго и заботливого человека он превратился в пьющего агрессивного тирана, хотя раньше никаких проблем с алкоголем у него не было. У них все было хорошо, они были счастливы, пока в одночасье все не покатилось в пропасть.

Чокнутый не мог скрыть разочарования, когда увидел, что большая часть информации о нем просто отсутствовала.

Он плохо помнил жизнь до детского дома. Только какие-то сумбурные обрывки. Чокнутый однажды поделился одним ярким воспоминанием о родителях. Как они танцевали под песню на английском языке, уже потом Чаки узнал, что это Стиви Вандер, «I just call to say I love you». Он рассказывал, что мама заливисто смеялась, когда отец поднимал ее на вытянутых руках вверх. И отец смеялся. А еще Чокнутый помнил, как целовал свою маленькую сестру в лоб, пока мама держала ее на руках.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

В 1991 году студенты химических факультетов Москвы и Казани производили наркотик под названием «белый китаец», который был во много раз сильнее по действию, чем героин или морфин.

2

Немецкий композитор, самое известное произведение – «O Fortuna» из сценической кантаты «Carmina Burana».

3

Песня группы «Iron Maden».

4

Песня группы «The Doors».

5

Джейн Биркин (1946-2023) – англо-французская актриса и певица.

6

Песня группы «Deep Purple».

7

Ирландская рок-группа.

8

Долгое озеро в городе Норильске.

9

Растворимые порошки, из которых делали фруктовые напитки.

10

На молодежном сленге название Драматического театра в городе Норильске.

11

Фильм Александра Невзорова 1997 года.

12

Концерт группы Nirvana, показанный на канале MTV в 1993 году, за несколько месяцев до гибели Курта Кобейна.

13

Американская рок-группа.

14

Фильм 1996 года о четырех подругах, увлекающихся магией.

15

Burzum – норвежский музыкальный проект Варга Викернеса, написавшего многие произведения в тюрьме, где он отбывал наказание за убийство.

16

Экранизация романа Стивена Кинга в жанре ужасов.

17

Психотерапевт, проводивший лечебные сеансы на телевидении.

18

Отмена занятий в школе из-за непогоды.

19

Сейчас Первый канал.

20

Дело о мошеннических действиях финансовой пирамиды, организованной Валентиной Соловьевой.

21

Российский рэп-исполнитель.

22

Канадская группа, исполняющая экспериментальную электронную музыку.

23

В переводе с английского «vanished» – исчезнувший.

24

Мультфильмах об изобретателях и роботах.